Морфология и феноменология массового сознания

Если попытаться одним словом определить первую из рассмотренных в этом параграфе книг Грушина — «Мнения о мире», то ее можно назвать «научной». «Массовая информация» — это работа «техническая», или «технологическая». Третья книга, «Массовое сознание»⁴¹, — «поэтическая», в том смысле, что поэзия — это философия, выраженная в особой художественной форме. Книга в высшей степени научна и жестко конструктивна, но сквозь ее рационализм четко просвечивает эмоциональное и эстетическое отношение Грушина к теме. Оно обнаруживается и в поэтических цитатах, и в авторском тексте. Книга, над которой Грушин работал 23 года, «потому что материал сопротивлялся»⁴², и не могла быть холодно-рациональной.

При написании этого текста я несколько раз звонил Борису Андреевичу, чтобы уточнить ряд деталей. Как только я сообщил ему о начале работы, он моментально среагировал: «Тогда ты должен иметь книгу „Массовое сознание“». Я ответил, что книга у меня есть, но он продолжал: «…такая зелененькая»; я еще раз подтвердил, что все в порядке. Для меня, знающего, сколько Грушиным написано и насколько глубоко он погружен в текущую работу, эта его реакция была неожиданной. Но теперь я могу полнее оценить значение этой «зелененькой» книжки и лучше понять истоки ее «поэтичности».

Далеко не каждый исследователь помнит, когда и почему он обратился к анализу проблематики, занявшей центральное место в его творчестве, а значит — ив его жизни. Еще реже ему удается удержать, сохранить в себе чувство удивления, пережитое в момент обнаружения идеи, мимо которой он не мог пройти, ибо то был «зов». Грушин в тот единственный миг оказался готовым к опознанию неизвестно откуда — изнутри или извне? — пришедшего сигнала и зафиксировал это в своем сознании.

Вот как начинается его книга: «Я работал тогда над материалами опроса Института общественного мнения „Комсомольской правды“, посвященного проблеме разводов в СССР. Просматривал — в который уже раз — очередную кипу заполненных разными почерками анкет и вдруг обнаружил, что при оценке разводов в пяти из них воспроизводятся одни и те же языковые формулы. Причем не „в общем и целом“, а, что называется, „слово в слово“! На первый взгляд, в этом факте не было ничего неожиданного: за годы работы в газете с ним не раз приходилось сталкиваться и мне, и многим другим сотрудникам редакции… Однако в тот мартовский день этот привычный, примелькавшийся и, в общем-то, банальный факт обернулся своей неожиданной озадачивающей стороной: как же так? каким образом пятеро столь различных людей — по возрасту, образованию, роду занятий, месту жительства, — людей, которые, конечно же, никогда не видели друг друга и тем более никогда не общались друг с другом, обнаружили один и тот же (а именно, если говорить конкретно о предмете опроса: домостроевский) тип сознания?»⁴³. На следующей странице книги есть абзац, объясняющий мгновенную реакцию Грушина в приведенном выше телефонном разговоре. Абзац начинается со слов: «С тех пор я занимался практически только этой проблемой…».

Через треть века после начала «Таганрогского проекта» Грушин вспоминает: «…занятый в те годы разработкой основ теории массового сознания, руководитель проекта ставил перед исследованием еще одну задачу — на обещавшем быть гигантским по объему эмпирическом материале доказать факт существования (здесь и далее выделено Грушиным. — БД.) в тогдашнем советском обществе этого типа общественного сознания и по возможности продвинуться в понимании его социальной природы, механизмов его формирования и функционирования, а также его роли в жизни общества». Это было сверхзадачей работы. Но «вся обширная проблематика, связанная с собственно массовым сознанием, оказалась не только не востребованной, но практически полностью табуированной и, за малыми исключениями, по идеологическим (а не в узком смысле цензурным!) соображениям вовсе выпала из итоговых текстов проекта»⁴⁴.

Я не буду здесь всесторонне обсуждать «Массовое сознание»; остановлюсь лишь на авторской трактовке природы общественного мнения. Грушин не ставил целью своего исследования углубление, поиск новых нюансов данной им ранее дефиниции общественного мнения, но объективно именно это стало одним из итогов этой работы.

Во «Мнениях о мире…» Грушин определил общественное мнение «как сознание масс, массовое сознание, или, если угодно, как состояние массового сознания»; далее следовало уточнение: общественное мнение — это «общественное сознание со сломанными внутри него перегородками»⁴⁵. В целом это определение было расширительным, ибо отождествляло общественное мнение и массовое сознание, и описательным, точнее — иллюстративным. После того как внутри общественного сознания мысленно удавалось сломать перегородки, в «руинах» трудно было увидеть общественное мнение.

Изучая литературу тех лет, легко заметить, что одни это определение критиковали, другие (преимущественно социальные исследователи, далекие от собственно измерения общественного мнения) — игнорировали. Для тех немногих, кто занимался теоретико-эмпирическими исследованиями, определение Грушина было ценно своей конструктивностью, поскольку дополнялось набором функций общественного мнения, признаками его объекта и субъекта, последовательностью логических и инструментальных операций, необходимых для его измерения.

Мощнейшим фактором поддержки, или глубокой валидизацией, этого определения были собственно теоретико-эмпирические результаты Грушина. Он первым среди советских социологов доказал теоретически и проиллюстрировал на материалах опросов многослойность общественного мнения как культурного феномена. Хотя это противоречило принципиальным политико-идеологическим утверждениям того времени, но, согласно опросам ИОМа, общественное мнение в СССР в первой половине 1960;х годов не было одномерным, гомогенным, гармоничным, стабильным ит. д., оно отличалось многоаспектностью и многокачественностью, или «сложностью», в нем присутствовали отголоски многих форм, видов, типов социальной рефлексии по поводу разных аспектов действительности.

Из грушинского определения общественного мнения вытекала абсурдность допущения о логической, а значит, и технологической простоте его изучения. Вопрос о технологии исследования превращался из чисто инструментального, вспомогательного в методолого-инструментальный и, следовательно, сущностный.

Вскоре Грушин обнаружил ошибочность отождествления общественного мнения и массового сознания и уточнил свою дефиницию. При этом он опирался на весьма продуктивную концепцию множественности массового сознания в обществе. При такой интерпретации общественному мнению была отведена узкая, специфическая сфера «моментально» меняющегося массового сознания, проявляющегося в отношении к отдельным, «точечным» объектам действительности. Зондажи фиксируют эти краткосрочные сгущения массового сознания⁴⁶.

«In pivo veritas»

Хотя в заголовке этого параграфа указаны три книги Грушина, нельзя ничего не сказать еще об одной его работе — «In pivo veritas»⁴⁷, в которой он проявил себя одновременно как истинный любитель и уникальный знаток пива и пивной культуры и как исследователь массового сознания.

Интересное воспоминание на тему «Грушин и пиво» оставил Шедровицкий, оно относится к 1954 году, времени возникновения ММК. Тогда Щедровицкий, занимавшийся общественной работой в спортклубе МГУ, перешел с физического факультета на философский: «…меня познакомили сначала с Зиновьевым Александром Алексеевичем, а потом с Борисом Андреевичем Грушиным, который передо мной был главным спортивным лидером, председателем спорткомитета. И мы образовали группу, которая обсуждала вопросы логики. Поскольку он тоже был логиком, и Зиновьев был логиком, мы очень подружились. Но, прежде всего на основе пива. БА был великий мастер пить пиво с крабами. И всех нас научил, поэтому мы собирались рано утром, выбирали пивной бар и отправлялись туда. Сидели. Пили пиво и обсуждали проблемы философии и логики. И поэтому, когда в 1954 г. объявили, что будет проходить всесоюзное совещание на базе ученого совета факультета, мы опять, сидя в пивном баре, как я сейчас помню, решили — это самый лучший будет случай, чтобы мы могли свою программу построения новой логики объявить. Мы опять же это в пивном баре обсудили, решили, что будем выступать все трое со своими докладами. …Мы приготовили эти доклады, эту программу объявили. Вот с этого момента и начинается история ММК, сначала как история Московского логического кружка, потом к нам присоединился, четвертым, Мамардашвили Мераб Константинович «⁴⁸.

Через много лет после описываемых событий, живя в Праге и работая в журнале «Проблемы мира и социализма», Грушин сделал карту города, на которую нанес все пивные. Отсутствие места не позволяет передать здесь его красочные рассказы о том, как он искал и изучал пивные. Для реализации своего замысла он специально выучил чешский язык.

Грушин посетил свыше девятисот пивных и, по его словам: «пил, что было в соответствующей пивной; в соревнованиях „кто больше выпьет“ не участвовал, но принимал участие в конкурсах на определение сорта предлагаемого пива; однако выпадал сразу после первого тура»⁴⁹. Грушин собрал богатейшую коллекцию высказываний, сентенций, афоризмов о пиве. Книга — это уникальная работа по классификации фольклорных текстов и одновременно гимн пиву.