Понятие уголовной ответственности за военные преступления и ее место в системе юридической ответственности

Обобщение изложенного выше позволяет сформулировать следующее определение искомого понятия. Уголовная ответственность за военные преступления — предусмотренные международным уголовным правом (соответствующим ему национальным уголовным законом) последствия их совершения, реальная возможность которых оценивается национальным или международным правоприменителем в порядке, установленном национальным или международным уголовно-процессуальным правом, а сами указанные последствия (в виде осуждения, наказания, судимости лица, совершившего военное преступление) наступают в соответствии с обвинительным приговором национального или международного уголовного суда. Уголовная ответственность за военные преступления преследует цели восстановить (в той мере, в которой это возможно) нарушенные в результате их совершения межгосударственный и внутригосударственный правопорядок, а также предупредить совершение подобных преступлений в будущем.

Уголовная ответственность за военные преступления, с учетом отмеченных выше особенностей ее правовых оснований, механизма конкретизации и реализации, представляет собой специфическую разновидность уголовной ответственности — она формируется и реализуется в условиях взаимосвязи международного и внутригосударственного права, международно-правовой и национально-правовых систем. При этом с учетом системной принадлежности правоприменительных органов, компетентных давать уголовно-правовую оценку факту совершенного деяния, лицу, его совершившему, определять вид и меру применяемого уголовно-правового воздействия, а также правил уголовного и уголовно-процессуального права, которыми руководствуется правоприменитель, следует выделять два основных типа такой ответственности, — соответственно, в рамках национальной и международной уголовной юрисдикции. Важными факторами разграничения международной и национальной уголовной юрисдикции в сфере уголовной ответственности за военные преступления служат связь между серьезными нарушениями международного гуманитарного права (права вооруженных конфликтов) и проводимой государственной политикой, а также масштаб их совершения. Как показывает практика, национальная юрисдикция в исследуемой сфере является основной, а международная юрисдикция носит экстраординарный характер и применяется в тех случаях, когда государство добровольно уступает международному органу уголовного правосудия часть своей юрисдикции в отношении наиболее серьезных и носящих массовый характер нарушений (Римский Статут Международного уголовного суда), либо национальный правоприменитель в силу различных политико-правовых факторов (нежелание национального правоприменителя привлекать к уголовной ответственности и наказывать лицо, совершившее преступление, прекращение государства, неспособность властей осуществлять юрисдикцию в пределах государственной территории, преступность поведения властных структур и проводимой государственной политики) лишается возможности привлекать к ответственности и судить собственных граждан, а также лиц, которые при отсутствии указанных факторов подпадали бы под юрисдикцию данного государства.

Вопрос о месте уголовной ответственности за военные преступления в системе юридической ответственности, с учетом отмеченных особенностей, предполагает обращение к более обшей проблеме соотношения и взаимосвязи международного и внутригосударственного права. В свою очередь, вопрос о соотношении международного и внутригосударственного (национального) права является во всех его гранях и опосредованиях одним из центральных в теории международного нрава, и связан с представлениями о том, что есть само международное право, каковы его субъекты, объект и метод регулирования, источники, сфера действия, какова его система, как оно соотносится с государственным суверенитетом [591, с. 122]. Как известно, в теории международного права было выработано три основных подхода по этой проблеме: дуалистическая^[1] и две монистические концепции. Суть дуалистической концепции в ее современном понимании сводится к признанию относительной самостоятельности систем международного и внутригосударственного права, взаимосвязанных и взаимодействующих между собой [21, с. 327]. Монистические концепции, соответственно, исходят из единства международного и внутригосударственного права, признавая примат международного права^[2] либо внутригосударственного (национального) права.

В современной науке можно встретить полемику между сторонниками дуалистической концепции и теми авторами, которые стоят на монистической позиции примата международного права над национальным нравом государств. В обоснование монистической концепции приводятся, в частности, примеры обращения физических лиц в международные органы (Европейский суд по правам человека и др.), привлечения физических лиц к уголовной ответственности за международные преступления в международных органах уголовного правосудия, в соответствии с нормами международного уголовного права.

Нужно, однако, признать: несмотря на сближение и отчасти пересечение предметных сфер международного и внутригосударственного права (в том числе в вопросах уголовной ответственности за военные преступления), они не сливаются в некий конгломерат международных и внутригосударственных норм и механизмов, не растворяются друг в друге. Профессор С. В. Чсрничснко обращает внимание на разницу между предметом правового регулирования и его объектом [632, с. 22]. Если предмет охватывает круг вопросов, попадающих в сферу правового регулирования, и такой круг вопросов вполне может оказаться предметом регулирования как со стороны международного, так и со стороны внутригосударственного права, то его объектом является та или иная категория общественных отношений, межгосударственных или внутригосударственных [632]. При этом, как обоснованно заметил профессор И. И. Лукашук, именно объекту принадлежит определяющая роль относительно природы, содержания и механизма действия международного права [337, с. 22]. Влияние международного и национального права является взаимным, причем влияние национального права на международное право имеет первичный характер и проявляется в том, что в процессе создания норм международного права все государства исходят из принципов своей внутренней политики и не идут на создание международно-правовых норм, противоречащих основам их государственного устройства [139, с. 50]. Также не следует игнорировать суверенитет государства, в том числе, в вопросах действия права на его территории. При этом заметим: современные сторонники дуалистической концепции не отрицают взаимовлияния и взаимодействия международно-правовой и национально-правовой систем, равно как и координирующей роли международного права [202 и др.].

В современной науке международного права наряду с монистической и дуалистической теориями получают разработку компромиссные доктрины, в частности, теория координации. Ее сторонники рассматривают международное право как право координации, не предусматривающее автоматической отмены внутренних норм, противоречащих обязательствам в международном праве [589, с. 97; 222, с. 62−70]. В целом следует согласиться с таким подходом.

Анализ международно-правовых источников, носящих универсальный характер и определяющих основополагающие принципы международного общения (Усгав ООН, Декларация о принципах международного права, касающаяся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом ООН, 1970 г., Заключительный акт СБСЕ 1975 г.) приводит к выводу, что, во-первых, в соответствии с принципом суверенного равенства каждое государство свободно выбирает свою правовую систему и, следовательно, определяет порядок ее взаимодействия с международным правом; во-вторых, каждое государство обязано выполнять полностью и добросовестно свои международные обязательства.

Следовательно, общее правило взаимодействия международного права с внутригосударственным правом состоит в том, что международное право возлагает на государства обязательства, а порядок их реализации внутри страны определяется внутригосударственным правом¹'². Исключение составляют те случаи, когда в самом договоре предусмотрен порядок реализации [338, с. 10]. Применительно к исследуемой геме, приведем такой пример: Женевские конвенции о защите жертв войны 1949 г.^[3][4] возлагают на государства-участников обязательство ввести в действие законодательство, необходимое для эффективных уголовных наказаний для лиц, совершивших или приказавших совершить серьезные конвенционные нарушения^[5]. Как видно из приведенного положения, международно-правовой акт обязывает государство-участника криминализовать соответствующее деяние, предусмотреть его наказуемость. Что касается конкретного способа выполнения этого обязательства, техники законодательного описания криминализируемых деяний, мер и видов наказаний, то здесь у государства есть выбор. Уголовный закон государства может содержать указание на возможность прямой отсылки к норме международного права при решении уголовноправовых вопросов³³⁵. Кроме того, приведение норм национального уголовного закона в вопросах преступности и наказуемости деяния в соответствие с требованиями международного права по общему правилу осуществляется посредством восприятия нормами национальноправовой системы предписаний системы международно-правовой. В свою очередь, как отмечается в литературе, такое восприятие может быть проведено тремя путями:

• 1) путем текстуального включения нормы международного уголовного права в уголовное законодательство во исполнение международного договора;
• 2) путем включения нормы международного уголовного права в уголовное законодательство, причем предписание международного договора не устанавливает жесткой формы восприятия его предписания во внутригосударственное право;
• 3) путем изменения уже существующих норм уголовного законодательства во исполнение положений международного уголовного права [240, с. 187−188].

Как показывает практика, государства используют вышеназванные варианты. Так, ряд стран-участниц Женевских конвенций 1949 г.³³⁶ (среди них, Бельгия, Боливия, Греция, Германия) в лице своих компетентных органов одобрил конвенции и дополнительные протоколы, ратифицировав их соответствующими законами. Другие страны нс включили положения международных соглашений в национальное законодательство, однако изменили национальные законы в целях их соответствия требованиям международных соглашений (среди них, Белоруссия, Исландия), издали специальные законы о Женевских конвенциях (Великобритания, Канада). В отдельных странах (ЮАР) положения Женевских конвенций применяются как часть международного обычного права [58, с. 84−85].

Кроме того, в рамках выполнения международных обязательств многие государства принимают меры, но приведению своего уголовного законодательства в соответствие с требованиями международного права, включают в него нормы, необходимые для реализации в рамках национальной юрисдикции уголовной ответственности за военные преступления. При этом варианты такого рода мер также различны [58, с. 85−93; 7, с. 222−229; 334, с. 11−13; 537, с. 76−86; и др.]. Ряд стран (срс;

^ш Так, в УК РФ отсылка к международным договорам содержится, например, в ч. 4 ст. 11, ч. 2, 3 ст. 12, ч. 2 ст. 13, ст. 355−356, и др.

" ^Л В настоящее время в Женевских конвенциях участвуют почти все государства (194), 167 государств стали участниками Дополнительного протокола 1, 163- участвуют в Дополнительном протоколе II [383, с. 261−266].

ли них, Австрия, Куба, Мексика, Финляндия) дополнили УК соответствующими нормами, некоторые при этом (Франция, Россия) ввели отдельный раздел, посвященный уголовной ответственности за преступления против мира и безопасности человечества, а некоторые (Республика Беларусь) — отдельную главу о военных преступлениях; отдельные государства (Бельгия) приняли специальные законы о пресечении серьезных нарушений международного гуманитарного права, включив в них положение об универсальной юрисдикции. Отдельного упоминания заслуживает подход к рассматриваемому вопросу ФРГ, в связи с ратификацией Римского Статута Международного уголовного суда: Германия ратифицировала Римский статут в 2000 г., и в течение 2000;2002 гг. было принято шесть федеральных законов, в том числе, Кодекс преступлений против международного права, Особенная часть которого включает три раздела, посвященные преступлению геноцида и преступлениям против человечности, военным преступлениям, иным уголовно наказуемым деяниям [511; 659; 745, р. 195−212].

Означает ли приведенная практика выполнения государствами своих международных обязательств то, что нормы международного права, и в частности, международного гуманитарного права (права вооруженных конфликтов), а также формирующейся отрасли международного уголовного права в результате ратификации международных договоров, включения их отдельных положений в национальное законодательство или восприятия данных положений в иных формах, стали нормами внутригосударственного права? На данный вопрос следует дать отрицательный ответ, поскольку, как показывают приведенные примеры, государства в большинстве случаев адаптируют свое законодательство к требованиям международного права, и тем самым обеспечивают действие предписаний международного права в пределах своей юрисдикции.

Современная практика свидетельствует о том, что нормы международного права, в частности, заключенных государством международных договоров, могут применяться внутригосударственными органами, в том числе, судами, и непосредственно (применительно к исследуемой теме, такая возможность заложена, в частности, в диспозиции ст. 356 УК, что подтверждено соответствующими разъяснениями Пленума Верховного Суда РФ)^[6]. Однако, применение национальными судами норм международного права в любом случае обусловлено внутригосударственной системой, в которой учрежден и действует судебный орган. Заметим, что в зарубежном праве тех государств, которые включают нормы международного права в правовую систему (право) страны и признают приоритет (верховенство) международного права в национальноправовой системе, предусмотрены различные оговорки и ограничения, касающиеся применения внутри государства международно-правовых норм [340; 384, с. 45−49]. Вопреки мнению некоторых современных российских авторов" ⁸, источник международного права (международный договор, международно-правовой обычай) не утрачивает своей системной принадлежности, не становится источником внутригосударственного права в целом и его отдельных отраслей, поскольку, во-первых, в основе его создания лежит согласованная воля государств (а не воля законодателя или иного национального органа, компетентного создавать нормы внутригосударственного права), и, во-вторых, его нормы адресованы, в первую очередь, государствам, которые признают их юридическую обязательность, и, в свою очередь, обеспечивают действие содержащихся в них положений в пределах своей юрисдикции³³⁹.

В этой связи, на наш взгляд, не вполне корректно при обозначении процесса согласования норм международного и внутригосударственного права вести речь о том, что нормы первого автоматически становятся частью второго (на этом основывается теория инкорпорации)³⁴⁰. С другой стороны, нормы международного права нс преобразуются при помощи издания внутригосударственных «трансформационных» актов в нормы внутригосударственного права (тезис теории трансформации)³⁴¹.

• 338 Некоторые авторы отстаивают точку зрения об отнесении норм международного права к источникам уголовного права России [572, 649].
• 3 На это обращается внимание в литературе. — См., например: Хижняк В. С. Взаимодействие национального права России и международного права [Электронный ресурс] // Современное право. — 2002. № 7. — Доступ из справ.-правовой системы «Консультант Плюс»; Она же: Конституционно-правовой механизм взаимодействия внутригосударственного права Российской Федерации и международного права: дис. … д-ра юрид. наук. — Саратов, 2004. — С. 187.
• 34 Доктрина инкорпорации зародилась в практике английских судов XVIII—XIX вв. и первоначально распространялась только на действие международных обычных норм в правовой системе Великобритании. Одним из первых государств, воспринявших идеи доктрины инкорпорации, стали США, распространившие ее действие на международные договорные нормы.

'^4| Показательно, что многие ученые (в том числе и сторонники теории трансформации) обращают внимание на условность данного термина. Как обоснованно считает С. В. Черниченко, «Термин «трансформация» может породить представление о том, что нормы международного права претерпевают какие-либо изменения и превращаются в нормы внутригосударственного права, хотя в действительности это совсем не так: нормы международного права (и индивидуальные международно-правовые установки) с момента их принятия действуют только в сфере межгосударственных отношений и ни во что не преобразуются, свою природу не меняют и изменить не могут, но во их исполнение, точнее с целью обеспечить их осуществление государства, которые этими нормами связаны, принимают, если это необходимо, соответствующие внутригосударственные правовые нормы (и индивидуальные правовые установки) [21, с. 345; 337,.

Не углубляясь в вопрос употребляемой в связи с рассматриваемым процессом терминологии, заметим, что, во-первых, любой из применяемых терминов условен, во-вторых, смысл, вкладываемый в тот или иной термин различными авторами, может существенно различаться. По всей видимости, более правильно обозначать рассматриваемый процесс термином «национально-правовая имплементация»^[7], под которой в свою очередь (в самом общем виде) понимается принятие государством внутригосударственных правовых мер, обеспечивающих реализацию этим государством его международно-правовых обязательств в сфере внутригосударственных отношений [202, с. 32].

В.В. Гаврилов к основным постулатам теории имплементации относит следующие:

• • международное право и национальное право представляют собой две различные системы права, а потому международные правовые нормы могут быть регуляторами отношений в сфере действия внутреннего права государства исключительно с санкции соответствующих национальных правовых норм;
• • содержание механизма имплементации международных правовых норм зависит от их вида, содержания и конечной цели международного правового регулирования;
• • теория имплементации не допускает стирания граней между международными и внутригосударственными правовыми нормами в рамках национальной правовой системы и говорит о возможности (c)посредственного действия первых в «сфере ответственности» вторых [127, с. 61- 70]. Данные положения, как представляется, распространяют свое действие в исследуемой нами сфере.

Конституция РФ (ч. 4 ст. 15) включает положение: «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры РФ являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». Данное положение, известное конституционному праву многих современных государств [339, с. 11−28], отражает современное понимание природы взаимодействия внутригосударственного и международного права. Как считает профессор Б. Л. Зимненко, включение норм международного права в правовую систему России стало необходимостью, так как в настоящее время большинство общепризнанных норм международного права и международных договоров реально могут быть обеспечены и реализованы исключительно через систему государственных органов, включая суды. Международное право регулирует отношения, возникающие между основными субъектами международного права, то есть государствами и международными межправительственными организациями, обладающими международной правосубъектностью согласно их учредительным документам. Поэтому государственные органы при разрешении дел с участием физических и юридических лиц вправе в своей деятельности руководствоваться нормами международного права только в том случае, когда их к этому обязывает национальное законодательство [201].

Приведенная норма Основного закона санкционировала применение норм международного права в правовой системе России и послужила основой для включения аналогичных положений в законодательные акты РФ. Значимость проблемы применения российскими судами норм международного права отражена в соответствующих разъяснениях Пленума Верховного Суда РФ^[8].

Следует обратить внимание на отличные от приведенных суждений точки зрения по вопросу о соотношении международного права и внутригосударственного права, обоснованности закрепления в ч. 4 ст. 15 Конституции положения «международное право — часть правовой системы страны». Так, профессор Е. Т. Усенко указывал на однобокость отраженного в ч. 4 ст. 15 Конституции РФ положения о примате международного права, также отмечал недостатки формулировок данного конституционного положения, объясняя их, «как спешкой, в которой готовился проект Конституции, так и тем, что текст его писали государствоведы без должного участия специалистов в области международного права» [590, с. 13−28; 591, с. 153−168]. Ученый нс без оснований подчеркивал, в частности, что «далеко нс все нормы международного права по своему существукак регуляторы межгосударственных отношений — могут найти место во внутригосударственном праве, которое в основном направлено на регулирование не межгосударственных отношений, а отношений иного рода» [590, с. 13−28; 591, с. 153−168].

В последнее время высказываются и более категоричные суждения. Так, руководитель Следственного комитета Российской Федерации А. И. Бастрыкин полагает, что данное положение следует исключить из Конституции, в обоснование своей позиции приводит ряд доводов [254], касающихся условий, в которых принималась ныне действующая Конституция, отсутствия ясности в вопросе о перечне и содержании общепризнанных принципов и норм международного права, не оиределяющих, но его мнению, непосредственно конституционного строя государства, сложности и неоднозначности категории «правовая система», пороков в практике толкования и применения норм международного права различными международными институтами, значимости охраны и укрепления национального суверенитета. Приводится зарубежный конституционный опыт регулирования вопроса соотношения международного и внутригосударственного права, ориентирующийся на более взвешенный подход, учет национальных интересов [254].

По обстоятельствам констатации юридической предметности замечаний Председателя Следственного комитета Российской Федерации А. И. Быстрикина в части значимости учета национальных интересов, необходимости укрепления позиций России в современном мире, мы последовательно выступаем в пользу правовой востребованности рассматриваемого положения Основного закона^[9][10]. Постановочно, приоритет, предусмотренный в ч. 4 ст. 15 Конституции РФ, касается только международных договоров РФ. Важно отметить, что государство, в силу своего суверенитета, с учетом национальных интересов самостоятельно решает вопросы участия в том или ином международном договоре, вправе выйти из международного договора (приостановить свое участие в нем). Главное же состоит в том, что Россия по факту своего геополитического положения в качестве Великой державы, постоянного члена Совета Безопасности ООН, а также с учетом активного участия в интеграционных процессах, включенности в процесс совершенствования международно-правовых инструментов, в том числе, в исследуемой сфере предметно позиционирует себя в формате заявленной приверженности верховенству права (Декларация тысячелетия 2000 г., Итоговый документ Всемирного саммита 2005 г.).

Следует согласиться с тем, что перечень общепризнанных принци;

иов и норм международного права не определен, что, в свою очередь, усложняет процесс их толкования и применения, к тому же данный процесс испытывает на себе влияние политического фактора. Неоднозначно и понимание категории «правовая система».

В отечественной литературе [626, с. 399; 375, с. 94−95]^[11], в том числе международно-правовой [365] обосновывается разграничение категорий «право страны» и «правовая система страны». Большинство современных авторов сходятся во мнении, что правовая система страны шире собственно системы ее права^[12], при этом, однако расходятся в оценке составляющих данную категорию компонентов. Так, с одной стороны, встречается широкая трактовка правовой системы. В частности, профессор С. С. Алексеев понимал ее как совокупность всех правовых явлений государства, при этом, он выделил в ней главную, конститутивную части (писаное право как система норм, юридическая практика, правовая идеология) и подвижную, динамическую части (правоотношения, индивидуальные предписания, санкции)^[13]. Профессор В. Н. Синюков, исследовавший особенности российской правовой системы, ее место среди правовых систем народов мира, соотносит правовую систему с национальной правовой культурой: основные компоненты национальной правовой культуры (право и законодательство, юридическая практика, правовая идеология) составляют правовую систему. В понимании В. Н. Синюкова, правовая система в широком значении — это целый правовой мир, имеющий свою жизненную организацию, источники, историю и будущее [521].

В отечественной науке международного права также встречается широкое понимание правовой системы, при этом, в отличие от общетеоретических работ, уделяется внимание не только национальноправовой, но и международно-правовой системе. Так, по мнению профессора С. Ю. Марочкина, «Само право, его система — основополагающее начало правовой системы, но именно начало. Правовая система гораздо шире, она охватывает все правовые стороны жизни. Такой подход к правовой системе, выработанный в общей теории, — характеристика ее как всего правового» — в принципе, пригоден и к международно-правовой системе" [365]. Правовую систему России С. Ю. Марочкин определяет «как комплекс всех явлений правовой действительности — не только внутригосударственных, но и связанных с МП (здесь и далее в приведенной цитате: МП — международное право — С.Л.). Она включает правовые нормы, действующие в стране (право России, а также нормы МП и иностранного права с санкции государства), правовую деятельность (деятельность всех органов, учреждений и иных субъектов по созданию и (или) реализации действующих в стране правовых норм) и правовые идеи, представления, теории, взгляды, доктрины (правосознание в широком смысле)» [365]. Профессор В. В. Гаврилов, подчеркивая значимость права, выступающего, но отношению к правовой системе в качестве системообразующего фактора [128, с. 49], определяет национальную правовую систему как «характерную для данного государства целостную совокупность действующих на его территории правовых норм, а также юридических органов, учреждений, организаций и правовой идеологии, обеспечивающих в процессе юридической практики, опосредованной правовой психологией, урегулирование общественных отношений в соответствии с объективными закономерностями развития общества» [128, с. 56]. Международную правовую систему он представляет «как целостную совокупность международных правовых норм, органов и организаций, а также международно-правового сознания, обеспечивающих в процессе юридической практики урегулирование выходящих за пределы внутренней компетенции государств общественных отношений, возникающих между субъектами мирового сообщества» [128, с. 69−70].

Некоторые авторы, напротив, исходят из узкого понимания правовой системы. Так, профессор П. Н. Бирюков, рассматривая вопрос о правовой системе Российской Федерации в контексте ст. 15 Конституции РФ, возражает против включения в правовую систему правосознания, правоотношений, правоприменительного процесса, и обосновывает свою позицию тем, что термин «система» предполагает объединение в едином феномене однопорядковых явлений [68, с. 176]. По мнению П. Н. Бирюкова, применительно к термину «правовая система» речь должна идти об однотипных составляющих — нормах объективного права, действующих в конкретном государстве, и, таким образом, «более правильно понимать „правовую систему РФ“ как совокупность применяемых в Российской Федерации правовых норм. В этом случае отпадают какие-либо сомнения в точном толковании конституционной нормы» [68].

Зарубежные исследователи, как правило, не дают определения понятия правовой системы, ограничиваясь указанием на се отдельные элементы. Так, авторитетный французский исследователь правовых систем современности Р. Давид не дает обобщенного определения правовой системы, но, характеризуя ту или иную правовую семью, описывает право (законы, обычаи), судебную практику, судебную систему, доктрину [159]. Американский юрист Л. Фридмэн в качестве элементов правовой системы выделяет структуру (правовые учреждения в широком смысле, их компетенцию и процедуру деятельности), сущность (собственно право), правовую культуру (отношение людей к праву, их убеждения, ценности, идеалы, ожидания) [607, с. 10−11].

Показательно, что и зарубежные авторы проводят различие между правом страны и правовой системой страны. Так, немецкий юрист Д. Раушнинг, комментируя положения ст. 25 Конституции ФРГ, подчеркивает, что содержащаяся в этой статье фраза о том, что «общие нормы международного права являются составной частью права Федерации», может ввести в заблуждение. «Эго положение не означает, — пишет он, — что нормы международного права становятся нормами национального права ФРГ. Они остаются нормами международного права. Смысл данной статьи Конституции в том, что она предписывает применять такие нормы в рамках правовой системы ФРГ» [475, с. 279]. Американские профессора Т. Бургснталь и Г. Майер отмечают: «когда мы в США говорим, например, что международное право является „правом страны“, мы в действительности имеем в виду, что оно представляет собой часть нашей правовой системы» [692, р. 4].

Приведенная палитра мнений, по всей видимости, объясняется сложностью рассматриваемого социально-правового явления, а также отсутствием его определения в источниках внутригосударственного и международного права^[14]. Представляется также, что правовая система может рассматриваться в разных аспектах, в том числе, в контексте ее соотношения с национальной правовой культурой и другими явлениями правовой действительности^[15].

Ограничение правовой системы исключительно нормами права, действующими в конкретном государстве, сужает представление о ней. Мы разделяем точку зрения процессора Г. В. Игнатенко, который обращал внимание на то, что «понятие правовая система» отличается от понятия «право», будучи более насыщенной категорией, вмещающей в себя наряду с правом как совокупностью юридических норм правоприменительный процесс и очевидно, складывающийся на их основе правопо;

рядок"³⁵¹. Полагаем, что создающие право органы, а также органы, включенные в процесс применения правовых норм, должны рассматриваться в составе правовой системы, в рамках которой они учреждены и действуют. В ином случае создается представление о том, что правовая система формируется и функционирует сама по себе, в отсутствие институционального механизма. Кроме того, в процессе реализации международного права, как в пределах юрисдикции соответствующего государства, так и в рамках межгосударственного сотрудничества, взаимодействуют не нормы права как таковые, а органы, учреждения, осуществляющие правопримснитсльнуюд деятельность. Заметим, что статус и полномочия органов (как внутригосударственных, так и международных) в сфере правоприменения установлены нормами права, причем, как правило, в рамках той правовой системы, в которой они учреждены и которую они представляют.

Что касается правосознания, то оно, представленное различными своими структурными элементами (правовая идеология, правовая психология, общественное и индивидуальное правосознание) очевидно, присутствует на всех стадиях создания правовых норм и их применения. Более того, уровень правосознания, несомненно, оказывает влияние на состояние, функционирование и развитие правовой системы и ее компонентов. Но как таковое правосознание не имеет нормативной основы. Между тем, именно право (и в этом проявляет солидарность большинство ученых) выступает основным началом, системообразующим фактором правовой системы, как международно-правовой, так и национально-правовой. В этой связи, профессор С. В. Черниченко полагает, что правосознание не является компонентом правовой системы, и образно характеризует его как «питательный, исходный материал правовой системы, так сказать предсистема» [632, с. 9].

На наш взгляд, правосознание (по крайней мере, его активные формы) органично включено в процессы формирования и развития правовой системы, более того, выступает ее идеологическим компонентом. Вместе с тем, это наиболее своеобразный ее компонент, который в отличие от других компонентов (нормативного, институционального) нс имеет четкой структуры и нормативной основы, в связи с чем, осложняется его изучение именно в контексте правовой (в том числе, международно-правовой) науки.

Право как исходное начало правовой системы развивается с учетом потребностей регулирования внутригосударственных (если речь идет о национально-правовой системе) и межгосударственных (если речь идет о международно-правовой системе) отношений. Соответственно, обнов;

³'‘ См.: Международное право: учебник для вузов / Отв. ред. Г. В. Игнатенко, О. И. Тиунов. — 5-е изд. М., 2009.

ляется нормативный состав права, что, в свою очередь, связано с созданием правовых норм. Кроме того, необходимо учитывать влияние на национальную правовую систему внешних для нее процессов (интефация, глобализация), обусловленное потребностями международного общения и необходимостью разрешение возникающих в ходе его проблем, усиление взаимосвязи национального права и соответствующего государства с международным правом и международным сообществом, национальным правом других государств. В этой связи, наряду с присущим национально-правовой системе регулятивным компонентом — национальным правом данного государства, в ней начинают действовать нормы других правовых систем. При этом действие таких норм в пределах государства (национальной юрисдикции) возможно в том случае, если государство выразило на это согласие (санкционировало процесс такого рода правопримения), причем формы выражения такого согласия, условия и порядок применения норм права других правовых систем внутри государства могут быть различными. Возможность действия норм другой (отличной от национально-правовой) системы увязывается с вопросом соответствия этих норм национальным интересам, это касается и заключаемых государством международных договоров'⁵².

Следует также подчеркнуть различия статуса правовых норм, соответственно, международного права и иностранного права в национально-правовой системе. Во-первых, те нормы международного права, внутригосударственное действие которых санкционировано государством нередко (о чем свидетельствуют конституции многих современных государств, а также основанное на них законодательство, правоприменительная практика) объявляются частью правовой системы (права) страны. Во-вторых, как правило, основной закон страны устанавливает приоритет таких норм международного нрава в процессе внутригосударственного правоприменения.

В отношении норм иностранного права такие положения отсутствуют, что вполне закономерно, принимая во внимание суверенитет государств и согласующиеся с ним общепризнанные принципы международного права суверенного равенства государств и невмешательства во внутренние дела. Нормы иностранного права не применяются, если это^[16]

противоречит основам публичного правопорядка страны [75]^[17], кроме того, — в случае противоречия международному праву^[18]. Строго говоря, нормы иностранного права, как и предусмотренные в них положения, не входят в правовую систему государства в качестве ее составной части, а лишь применяются (могут применяться) в ней. В контексте исследуемой темы, приведем положение ч. 2 ст. 457 УПК РФ: «При исполнении запроса (имеется в виду запрос о правовой помощи — С.Л.) применяются нормы настоящего Кодекса, однако могут быть применены (курсив мой — С.Л.) процессуальные нормы законодательства иностранного государства в соответствии с международными договорами Российской Федерации, международными соглашениями или на основе принципа взаимности, если это нс противоречит законодательству и международным обязательствам Российской Федерации».

Инос делонормы международного права, в создании которых данное государство приняло участие, либо впоследствии дало согласие на го, что юридическая обязательность их положений распространяется на него. Государство в рамках выполнения своих международно-правовых обязательств не просто вправе их применять, либо отказывать в их применении, но обеспечивает приоритетное действие норм международного права на своей территории (а в ряде случаев и за ее пределами). В этой связи государство (в лице своих органов) изменяет свое законодательство в соответствии с требованиями международного договора с его участием, а также реализует положения, содержащиеся в таких международно-правовых нормах в сфере внутригосударственных отношений.

Создание норм права (в рамках международно-правовой и национально-правовой систем), а также действия, связанные с санкционированием применения норм международного и иностранного права внутригосударственными органами также как и процесс правоприменения невозможны в отсутствие органов, обладающих соответствующими полномочиями, и реализующих эти полномочия. Иными словами, речь идет об институциональном механизме создания норм права, который, равно как и институциональный механизм правореализации, должен быть включен в правовую систему.

Процессы создания правовых норм (санкционирование действия норм международного и иностранного права в государстве), а также реализации права сопряжены с установлением и реализацией субъективных прав и обязанностей субъектов права, т. е. с возникновением и развитием правоотношений.

В процессе создания правовых норм и правореализации складывается определенная урегулированность социальных (внутригосударственных, межгосударственных) связей, то есть правопорядок^[19] (внутригосударственный, международный). Правовые нормы, порождаемые ими правоотношения и устанавливаемый при этом правопорядок, должны рассматриваться в единстве и взаимосвязи, в качестве компонентов правовой системы^[20]. Правовая система, как и любая система, обладает целостным единством, характеризуется взаимосвязью входящих в нес компонентов, обладает определенной динамикой развития и стремится к самосохранению.

Еще один немаловажный момент связан с тем, что как во внутригосударственном праве, так и в международном праве существуют два уровня регулирования: нормативный и индивидуальный (поднормативный)^[21]. К источникам поднормативного регулирования в международном праве следует отнести правоприменительные акты (судебные решения международных органов, акты международных организаций), а также односторонние акты государств (заявление отдельного государства, адресованное другим государствам или международному сообществу в целом, которое порождает международное обязательство данного государства)^[22].

Таким образом, мы, как и ряд других авторов, полагаем, что правовая система по своему содержанию шире системы права. Если система права представляет собой внутреннее строение права государства (международного права), отражает единство составляющих его норм и их разграничение на отрасли, институты и подострасли права^[23], то правовая система, как уже отмечалось, включает в себя, наряду с правом, создаваемым и действующем в государстве (в международном сообществе), нормы права других правовых систем, внутригосударственное действие которых санкционируется государством, либо (если речь идет о действии норм национального права в международной правовой системе) допускается международным правоприменительным органом, а кроме того, — процессы создания (санкционирования действия) таких норм, их реализации, соответствующие институциональные механизмы, правоотношения (внутригосударственные, если речь идет о национальной правовой системе или международные, если речь идет о международной правовой системе) и устанавливаемый на этой основе правопорядок (соответственно, внутригосударственный или международный). В целом правовая система может быть представлена в динамике образования и действия норм права и складывающегося на этой основе правопорядка, соответственно, в международном сообществе либо в отдельном государстве^[24].

Взаимодействие национально-правовой системы с международноправовой системой, а также национально-правовых систем различных государств осуществляется посредством урегулированной нормами международного и национального права деятельности внутригосударственных и межгосударственных органов — институциональных компонентов соответствующих правовых систем.

Нормы, устанавливающие основания и формы уголовной ответственности за военные преступления, имеют различную системную ири;

надлежность, содержатся в источниках международного и национального уголовного права. При этом, как показывает практика, действующие в рамках, соответственно, национальной и международной уголовной юрисдикции правоприменительные органы применяют в процессе расследования и рассмотрения уголовных дел нормы различной системной принадлежности.

Признание дуализма международного и внутригосударственного права, а также самостоятельности международно-правовой и национально-правовой систем не позволяет свести весь комплекс имеющих различную системную принадлежность материально-правовых и процессуальных норм, устанавливающих основания, меры и порядок конкретизации и реализации уголовной ответственности за военные преступления, в некий полисистсмный институт. Данные нормы, содержащиеся в источниках, соответственно, международного и внутригосударственного права, не утрачивают своей системной принадлежности, в том числе, в процессе их применения международными и национальными органами. В то же время, отмеченная выше взаимосвязь международноправовой и национально-правовой систем в исследуемой сфере, наличие совмещенного предмета (отношения, связанные с уголовно-правовой оценкой военных преступлений и виновных в них лиц и взаимосвязанным с данной оценкой уголовно-правовым воздействием), взаимозависимость международных и национальных органов уголовной юрисдикции имеет логическим следствием постановку вопроса о взаимосвязанном, согласованном применении разносистемных норм. Как полагает профессор Г. В. Игнатенко, группы разносистемных норм, состыкованные в определенных ситуациях, могут быть обозначены как правоприменительные комплексы [210, с. 318]. Мы вполне разделяем данное мнение, и считаем, что оформленные нормами национального и (или) международного уголовного материального и процессуального права отношения, связанные с конкретизацией и реализацией уголовной ответственности за военные преступления представляют собой правоприменительный комплекс.

В зависимости от системной принадлежности юрисдикционного органа, который дает оценку совершенному военному преступлению и принимает решение о применении к совершившему его лицу меры государственного (межгосударственного) принуждения, следует выделить два типа рассматриваемого правоприменительного комплекса.

Первый тип. Уголовная ответственность за военные преступления в рамках национальной уголовной юрисдикции. Данный тип характеризуется тем, что:

• • правовые основания реализации уголовной ответственности за военные преступления должны быть «включены» в национально-правовую систему соответствующего государства. Предписания о прсступности военных преступлений и наказании за их совершение, как общее правило, должны быть предусмотрены нормами национального уголовного закона;
• • нормы об уголовной ответственности за военные преступления реализуются в рамках национальной уголовной юрисдикции, главным образом, при помощи норм уголовно-процессуального и уголовноисполнительного права данного государства;
• • в процессе конкретизации и оформления уголовно-правовой оценки военных преступлений и причастных к ним лиц, а также реализации взаимосвязанного с данной оценкой государственного принуждения, нормы национального права применяются согласованно с нормами международного права (прежде всего, с нормами международных договоров с участием данного государства);
• • решение национального правоприменителя может быть пересмотрено международным органом уголовного правосудия, если разбирательство в национальном суде предназначалось для того, чтобы оградить лицо от ответственности за преступления, подпадающие под юрисдикцию международного уголовного суда, либо судебное разбирательство в национальном суде не было беспристрастным и независимым и не преследовало цели предать соответствующее лицо правосудию.

Второй тип. Уголовная ответственность за военные преступления в рамках международной уголовной юрисдикции. Данный тип характеризуется тем, что:

• • отношения, связанные с формированием и реализацией уголовной ответственности за военные преступления в рамках международной уголовной юрисдикции в целом урегулированы нормами международного права (в первую очередь, нормами устава соответствующего международного органа уголовного правосудия, а также применимыми по такого рода делам конвенционными и обычными нормами международною нрава);
• • международный орган уголовного правосудия нуждается в помощи со стороны государств, прежде всего, в вопросах сбора доказательств, ареста и передачи лиц, приведении в исполнение приговоров осужденным (модели сотрудничества государств с международными органами уголовного правосудия могут быть различными);
• • ввиду слабой разработки в международном праве вопроса об уголовных санкциях, международный орган уголовного правосудия при оформлении уголовно-правовой оценки военных преступлений и причастных к ним лиц нередко обращается к помощи национального уголовного права государств;
• • осуждение лица, совершившего военное преступление, международным уголовным судом исключает возможность осуждения данного лица национальным судом;
• • в стадии реализации мер наказания в виде лишения свободы важную роль, наряду с положениями устава международного органа уголовного правосудия и другими нормами международного права, играют акты законодательства государства, в котором исполняется приговор.

Сделаем выводы.

• 1. Уголовная ответственность за военные преступления — предусмотренные международным уголовным правом (соответствующим ему национальным уголовным законом) уголовно-правовые последствия их совершения, реальная возможность которых оценивается национальным или международным правоприменителем в порядке, установленном национальным или международным уголовно-процессуальным правом, а сами указанные последствия (в виде осуждения, наказания, судимости лица, совершившего военное преступление) наступают в соответствии с обвинительным приговором национального или международного уголовного суда. Уголовная ответственность преследует цели восстановить (в той мере, в которой это возможно) нарушенные военными преступлениями межгосударственный и внутригосударственный правопорядок и предупредить совершение военных преступлений в будущем.
• 2. Нормы об уголовной ответственности за военные преступления устанавливаются в международном и национальном уголовном праве, отношения, связанные с ее конкретизацией и реализацией ее мер развиваются в условиях взаимосвязи международного и внутригосударственного права, международной и национальной правовых систем. С учетом правовой природы норм, устанавливающих ее основания и меры, а также институциональных механизмов ее конкретизации и реализации, следует выделять два основных типа такой ответственности, — соответственно, в рамках национальной и международной уголовной юрисдикции. Отличительные признаки указанных типов уголовной ответственности, и, одновременно, факторы взаимосвязи между ними обусловлены приоритетом международно-правовой системы в вопросах криминализации рассматриваемых преступлений и обеспечения неотвратимости наказания за их совершение, более совершенным развитием национальных уголовно-правовых систем, значимостью содействия государств органам международной уголовной юрисдикции в вопросах правовой помощи, экстрадиции, исполнения приговора.
• 3. Отношения, связанные с конкретизацией и реализацией уголовной ответственности за военные преступления, принимая во внимание различную системную принадлежность норм, предусматривающих основания и формы сс реализации, и органов, применяющих данные нормы, образуют полисистемный правоприменительный комплекс. В данном правоприменительном комплексе осуществляется взаимодействие международной и национальной правовых систем в связи с реакцией на серьезные нарушения международного гуманитарного права (права вооруженных конфликтов), формируется уголовно-правовая оценка такого рода нарушений, устанавливаются и наказываются виновные в них лица. Материальные нормы, устанавливающие ее основания и меры, а также процессуальные нормы регламентирующие порядок се конкретизации и реализации, как и органы, применяющие данные нормы в процессе расследования и рассмотрения дел о таких преступлениях, не утрачивают своей системной (международно-правовой либо национальноправовой) принадлежности.

• [1] Суть ее первоначально состояла в том, что внутригосударственное право и международное право — две самостоятельные системы, не связанные друг с другом [742].
• [2] Одним из родоначальников монистической концепции примата международногоправа над внутригосударственным правом является австрийский юрист Г. Кельзен, который рассматривал государство как «правовое явление», «юридическое лицо», а соотношение между международным и внутригосударственным правопорядками — как «соотношение национального правопорядка и внутренних норм корпорации» [712, р. 16]. Сторонники этой доктрины (по крайней мере, на первых порах) отрицали наличие суверенитета у государства в пользу международного права, объявляя последнее высшимправопорядком.
• [3] Институт международного права в своей резолюции обратил внимание на то, что «Впринципе именно правовые системы каждого государства определяют наиболее подходящие пути и средства обеспечения того, чтобы международное право применялось нанациональном уровне». — См.: Annuaire de L Institute de droit international. Vol. 62−11. —Paris, 1994.-P.319.
• [4] Соответственно: ст. 49 I, ст. 50 II, ст. 129 III, ст. 146 IV Конвенций.
• [5] Перечень данных нарушений приводится, соответственно в: ст. 50 I, ст. 51 11, сТ. 130III, ет. 147 IV Конвенций.
• [6] См.: Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международногоправа и международных договоров Российской Федерации от 10 октября 2003 г. // Бюллетень Верховного Суда РФ. — 2003. — № 12.
• [7] с. 224; 629, с. 127]. См., также: Международное право: учеб, для вузов / Г. В. Игнатенко, В. Я. Суворова, О. И. Тиунов [и др.]; под ред. Г. В. Игнатенко. — 2-е изд., перераб. идоп. — М., 1995. — С. 115; и др. ?42 В отечественной науке теоретические и прикладные аспекты имплементации нашлиотражение в работах многих авторов [64, с. 104 110; 46; 125; 406, с. 130−131; и др.].
• [8] См.: Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международногоправа и международных договоров Российской Федерации от 10 октября 2003 г. И Бюллетень Верховного Суда РФ. 2003. № 12. — С. 3−8.
• [9] О перспективах конституционной реформы см., например [5, 523].
• [10] Попытка сформулировать определение самих общепризнанных принципов и норммеждународного права предпринимается, причем нс только на доктринальном уровне. Так, Верховный Суд РФ указал, что под общепризнанными принципами международного права следует понимать основополагающие императивные нормы международного права, принимаемые и признаваемые международным сообществом государств в целом, отклонение от которых недопустимо. К общепризнанным принципам международного права, в частности, относятся принцип всеобщего уважения нрав человека ипринцип добросовестного выполнения международных обязательств. Под общепризнанной нормой международного права следует понимать правило поведения, принимаемое и признаваемое международным сообществом государств в целом в качествеюридически обязательного (Постановление Пленума Верховного Суда РФ от10 октября 2003 г. с. 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанныхпринципов и норм международного права и международных договоров РоссийскойФедерации» // Бюллетень Верховного Суда РФ. — 2003. — с. 12). Вместе с тем, как не безоснований отмечают некоторые авторы, указанное определение слишком расплывчато
• [11] См. также: Байтин М. И. Сущность права (современное нормативное правопонима-ние на грани двух веков). 2-е изд. М., 2005; и др.
• [12] 4 Вместе с тем, некоторые авторы высказывают мнение о нецелесообразности разграничения рассматриваемых понятий [418. с. 450].
• [13] См.: Алексеев С. С. Общая теория права: в 2 т. — М., 1981. — Т. 1. — С. 86−91, 110−116,205, 208; Он же. Общая теория права: учебник. — 2-е изд. — М, 2008. — С. 65−66.
• [14] Так, если говорить о российском законодательстве, в федеральных нормативныхправовых актах содержание термина «правовая система» нс раскрывается, в региональном законодательстве «правовая система субъекта РФ» рассматривается в качестве составной части российской правовой системы и понимается как совокупность действующих на данной территории правовых норм. В международном праве также отсутствует общепринятое определение «правовой системы государства», причем само ее понятие стало использоваться в международно-правовых актах на рубеже 1990;2000;х (Конвенция против транснациональной организованной преступности от 15 ноября2000 г., Конвенция Организации Объединенных Наций против коррупции от31 октября 2003 г., Европейская конвенция о гражданстве от 6 ноября 1997 г.).
• [15] Кроме того, представляет теоретическую и практическую пользу исследование сходства и различий правовых систем государств, семей правовых систем.
• [16] Государство заключает международный договор (присоединяется к нему) с учетомнациональных интересов, государство может выйти из международного договора в установленном международным правом порядке. Международный договор, нс вступивший в силу для Российской Федерации, может быть признан Конституционным Судомне соответствующим Конституции РФ, и в этом случае он не подлежит введению в действие и применению (ч. 6 ст. 125 Конституции РФ, ч. 2 ст. 34 ФЗ от 15.07.1995 с. 101-ФЗ «О международных договорах Российской Федерации"// СЗ РФ. — 1995. с. 29.-Ст. 2757), ст. 79 Федерального конституционного закона от 21.07.1994 № 1-ФКЗ «ОКонституционном Суде Российской Федерации» // СЗ РФ. — 1994. -№ 13. — Ст. 1447.
• [17] 3'3 Следует обратить внимание на то, что понятие публичного порядка было раскрыто вОпределении Судебной коллегии Верховного Суда РФ от 25 сентября 1998 г. Суд, в частности, указал, что содержание понятия «публичный порядок Российской Федерации"не совпадает с содержанием национального законодательства РФ; наличие принципиального различия между российским законом и законом другого государства само посебе не может быть основанием для применения оговорки о публичном порядке. Подпубличным порядком Российской Федерации понимаются основы общественного строяРоссийского государства. Оговорка о публичном порядке возможна лишь в тех отдельных случаях, когда применение иностранного закона могло бы породить результат, недопустимый с точки зрения российского правосознания. — См.: Определение Судебнойколлегии по гражданским делам Верховного Суда Российской Федерации от25 сентября 1998 г. // Бюллетень Верховного Суда РФ. 1999. — № 3. — С. 12−14.
• [18] Данный вывод основывается, в том числе, на изучении специальной резолюции Варшавской конференции Ассоциации международного права (1988), озаглавленной:"Трансатлантическое признание и применение иностранных публичных законов». Вчастности, в резолюции сказано: «Суд, несмотря на уместность общей презумпции впользу признания и применения иностранных публичных законов, должен отказать впризнании и применении права, которое по своей сути противоречит публичному международному праву или применение которого в данных условиях явно противоречилобы какой-либо установившейся норме публичного международного права». — См.: International Law Association. Report of the 63d Conference. — L., 1988. — P. 29.
• [19] Следует согласиться с пониманием правопорядка как состояния фактической урегулирован ности социальных связей, качественного выражения законности, а также стем, что основными признаками правопорядка являются: его регламентация правовыми нормами; реальное воплощение содержания данных норм в жизни; урегулированность на их основе общественных отношений; гарантированность государством [673,с. 701−702].
• [20] Здесь уместно сослаться на мнение профессора С. В. Черниченко, который пишет:"Правовая система может рассматриваться в единстве норм права (и индивидуальныхустановок) с порождаемыми ими субъективными правами и обязанностями, правовыми связями и правоотношениями и тем самым с устанавливаемым правопорядком[632, с. 17].
• [21] 57 См.: Международное право / Под ред. А. А. Ковалева, С. В. Черниченко. — М., 2007. -С. 34; Толстых В. Л. Курс международного права. — М., 2009. С. 107.
• [22] В 2006 г. Комиссия международного права приняла «Руководящие принципы, применимые к односторонним заявлениям государств, способных привести к возникновению юридических обязательств».
• [23] См.: 15Алексеев С. С. Теория права.- М., 1993. С. 99; Байтин М. И., ПетровД.Е. Система права: к продолжению дискуссии // Государство и право. 2003. — с. 1.С. 29; Талалаев А. Н. Соотношение международного и внутригосударственного права иКонституция Российской Федерации // Московский журнал международного права. -1994. — с. 4. — С. 4−5; и др.
• [24] Здесь мы солидаризируемся с мнением профессора С. В. Черниченко, который характеризует правовую систему как «право в действии», пишет: «Правовая система может рассматриваться в единстве норм права (и индивидуальных установок) с порождаемыми ими субъективными правами и обязанностями, правовыми связями и отношениями и тем самым с устанавливаемым правопорядком» [632, с. 16−17].