Культура и общество: социологические проблемы теории культуры

Структура данной главы сходна с композицией предыдущей—логика системного анализа в обоих случаях одна и та же. Это значит, что во взаимоотношениях «культура/общество» должны быть выявлены особенности их проявления: а) на разных уровнях, б) в разных сферах и в) на разных этапах истории. Отличие же этих отношений и отношений «культура/природа» состоит в том, что практика культуры повернута к обществу и к природе разными сторонами: к природе — вещественнопредметной деятельностью, удовлетворяющей потребности людей, а к обществу — организационно-коммуникативной деятельностью, создающей форму для того содержания, которое несет с собой общество; к природной стороне самого человека — медицинской, спортивной, педагогической деятельностью, а к жизни общества — идеологической деятельностью, вырабатывающей необходимые обществу ориентиры, обоснования, духовные позиции. Поэтому, подобно тому, как вещи принадлежат одновременно и природе, и культуре, так социальные организации — скажем, школа и университет, фирма и банк, министерство и политическое объединение — принадлежат и обществу, и культуре.

1.

Обратимся к рассмотрению трех уровней отношений в подсистеме «культура/общество».

Уровень материальной практики является и тут исходным; он выражается во взаимодействии образующих общество экономических и политическо-правовых отношений с активностью культуры, создающей для этих отношений конкретные организационные структуры. Общественные отношения являются содержательнъш наполнением всех социальных институтов, культура же — оформлением этого содержания в процессе созидательной и целенаправленной деятельности людей. Поэтому отношения общества и культуры могут быть рассмотрены в категориальных системах «содержание—форма», «внутреннее—внешнее», «сущность—существование», «инвариантное—вариативное».

Этот пункт анализа культуры чрезвычайно важен — и потому, что характер ее организационных форм приобретает в наше время и в нашем обществе особенно большое значение, и потому, что обычно организационная сторона общественного бытия не расценивается как культурный феномен, ее относят к миру социальных, а не культурных форм. Между тем применительно ко всем организациям, институционализирующим совместную деятельность людей, неправомерна альтернативная постановка вопроса — являются ли они формами общества или культуры, ибо тут общество и культура объединяют свои усилия, образуя культурные способы опредмечивания общественных отношений. Поэтому социолог рассматривает разнообразные организации и учреждения как воплощение общественных отношений, а культуролог — как придаваемые этому содержанию культурные формы (скажем, в распространенном сейчас противопоставлении «дикого базара» и «культурного рынка»). Отсюда становится понятным получившее в последние годы широкое распространение понятие «социокультурное», обозначающее связь и различие этих двух сторон человеческого бытия.

Отношения общества и культуры являются их взаимной потребностью друг в друге, их всесторонним взаимодействием. Культура необходима человеческому обществу с первых шагов его существования, и чем дальше, тем во все большей степени, потому что тот тип организации коллективной жизни, который сложился в мире животных, — закодированный в генофонде, имеющийся у каждой особи и передающийся каждому поколению, — перестал функционировать в жизни первых человеческих популяций. Многие из них, не сумевшие выработать новый, внебиологический способ организации своего бытия, погибали, а выживали лишь те, которым удавалось решить эту небывалую для жизни природы задачу.

Суть данного решения заключается в том, что люди научились создавать особый тип предметной реальности — разнообразные объединения, союзы, организации — от родовых, племенных, религиозных до современных экономических, политических, правовых, научных, просветительных, художественных и т. п., деятельность которых обеспечивалась не унаследованными каждым индивидом врожденными инстинктами, а обретаемыми им прижизненно представлениями, убеждениями, знаниями, умениями. Эти социальные структуры порождались всякий раз конкретными условиями существования социума в определенных природных условиях и на определенной стадии его развития; они накапливались во все более широких размерах, они вырабатывались в развернутом спектре различных вариантов решения одной и той же задачи — и известным уже животным методом «проб и ошибок», и специфически человеческим методом интеллектуально-обосновываемых действий; они сталкивались друг с другом, конкурировали, ожесточенно боролись между собой, поскольку обеспечивали не только различные, но и противоположные, альтернативные действия.

На первых этапах общественного развития оно протекало стихийно, не осознаваемое человеком или осознаваемое ложно, и потому результаты социальной деятельности людей, как правило, не совпадали с их намерениями, целями, идеалами (народная мысль зафиксировала эту парадоксальную ситуацию мудрой пословицей о благих намерениях, нередко ведущих в ад). Между тем культура как внеприродная, сверхбиологическая сила имеет в своей основе именно сознательные действия, что и отличает радикальнейшим образом человека от животного. Поэтому мера сознательности — не только в индивидуальном поведении, решающем задачи личностного масштаба, но и в действиях руководителей государств, политических партий, вождей масс, как и в поведении самих масс — есть показатель уровня культуры. Развитие человеческого общества обеспечивается поэтому и возрастанием роли политической культуры.

Материально-практический уровень отношений культуры и общества выявляется именно этой — организационно-институциональной — формой их бытия. Но ее отличие от вещественно-технической предметности культуры состоит не только в особой форме материальности — общественное учреждение нельзя взять в руки, осязать, видеть, слышать, — но и в том, что мир вещей является внешним по отношению к человеку, а организации и учреждения — это опредмеченная форма человеческих отношений, это не столько продукт деятельности людей, сколько форма объективации самой этой деятельности. Именно поэтому социальноорганизационная культура охватывает всю жизнь общества, так или иначе оформляет всю полноту общественных отношений, оказываясь равномасштабной обществу (неудивительно, что их трудно различить при суммарном, недостаточно проницательном анализе — они представляют собой две стороны одних и тех же — социокультурных, как их следует точно называть — явлений и процессов).

Еще одна причина отличия практического отношения «культура/ общество» от отношения «культура/природа» определяется историческим динамизмом общества. Если в краткой истории человечества природа остается практически неизменной и изменения технической культуры от бытия природы не зависят — их причины лежат в самой культуре, в потребности самодвижения материального производства, в развитии наук, в расширении человеческих потребностей, — то изменения общественных отношений зависят от эволюции производительных сил — т. е. материальной культуры, а изменения социальноорганизационной предметности культуры от динамики оформляемых ею общественных отношений: их систематические преобразования, все убыстряющиеся по темпу в ходе истории, — многосоттысячелетняя первобытность, многотысячелетнее рабовладение, более чем тысячелетний феодализм, полутысячелетний капитализм — властно требовали приведения в соответствие с ними способов организации общественного бытия. Поэтому развитие этой стороны культуры было — и остается, и долго еще будет — не имманентным процессом, а процессом, детерминированным меняющимся состоянием общественных отношений, — это очевидно в истории государства, правовой системы, школы и т. д., а отношения эти, в свою очередь, меняются под влиянием прогресса.

Чрезвычайно важная особенность социально-организационного слоя культуры, порождаемая опять-таки отличием общества от природы, — его разнородность, ибо различным родоплеменным общностям, сословиям, классам нужны не только общие и одинаковые, но и весьма различные способы организации их деятельности. В результате при единстве технической культуры человечества, отражающем единство природы и не зависящем от общественных противоречий, культура социальноорганизационная (политическая, юридическая, педагогическая, коммуникативная, художественная) оказывается многоликой по одновременно существующим структурам — скажем, по политическим формам феодально-абсолютистского государства и способам консолидации революционных буржуазно-демократических сил в XVIII—XIX вв., по феодальному и буржуазному судопроизводству, по системе образования в аристократической среде и в деревне, по способам устной и письменной коммуникации, по организации художественной жизни — скажем, во французских салонах конца XIX в. и выставках «отверженных», в экспозиционной деятельности Императорской академии художеств и русских передвижников. Вот почему социально-однородное первобытное общество рождает гомогенный тип культуры, единый для всех его членов, а общество гетерогенное формирует разные субкультуры в целостном культурном пространстве. Так, в средневековой культуре в Европе явственно различаются по крайней мере, четыре культурных слоя (субкультуры): крестьянский, фольклорный, во многом сохраняющий традиции языческой культуры первобытности; религиозная субкультура, живущая в храмах, монастырях и, в частности, жизни людей этого времени; субкультура светская, рыцарская и придворно-аристократическая, политизированная, этизированная и эстетизированная в совсем ином духе, чем культура религиозно-спиритуалистическая, аскетическая, антигедонистическая; бюргерская культура формирующегося города, культура ремесленников, торговцев, представителей нарождающейся интеллигенции, которая стала предшественницей ренессансной культуры. Вряд ли нужно специально доказывать, что если идеологическое и социально-психологическое расслоение культуры отражает структуру общества на каждом этапе его развития, то существует и обратное влияние расхождения принципиальных позиций культурогенных субъектов и их противоборства на социальную структуру, которую процессы, протекающие в культуре, могут и укреплять, и расшатывать, способствовать ее сохранению и подготавливать ее революционное ниспровержение. Следовательно, отношения между обществом и культурой как двумя гранями целостной социокультурной реальности представляют собой взаимодействие, в котором сила каждой стороны может меняться, но обе являются активными участницами исторического процесса. Культура необходима обществу для восполнения отмеревшей биологической формы регуляции совместной жизни и деятельности людей, а общество необходимо культуре для обеспечения ее потребности самоосуществления и развития. Теми или иными способами и средствами общество представляет культуре саму возможность реализовываться в человеческих действиях, ибо как бы ни менялось экономическое и политическое содержание общественных отношений, обусловливающих отношение общества к культуре, они образуют экономический фундамент и политико-правовые опоры для эффективной работы всех культурных институтов.

Чрезвычайно интересно в этой связи, как человечество искало путь разрешения противоречий социального бытия: его видели и в разных формах ценностного сознания — от религиозного до нравственного или эстетического (вспомним хотя бы в истории нашей страны в XIX в. формулы Уварова: «Православие, самодержавие, народность» и лозунг героя Достоевского: «Красота спасет мир!»), и в торжестве нравственности как идеальной формы общения человека с человеком — в толстовской «религии любви»; его находили и в научно-технической вооруженности производства, основанного на развитии научного знания; его усматривали и в предложенной русскими марксистами программе всестороннего преображения общества, сочетавшей революционно-политические, технико-экономические, ценностно-идеологические, научно-познавательные, нравственно-эстетические, художественные аспекты радикального изменения существующего; вместе с тем, конкретное содержание каждого из этих направлений деятельности и их соотношение вызывали острые дебаты, начиная со споров сторонников экономических реформ и революционеров, большевиков и меньшевиков, атеистов и богостроителей и кончая партийными дискуссиями 20-х годов о конкретных путях строительства социализма, а в 80-е годы — поисками оптимальных способов вывода страны из тупика в эпоху перестройки социалистического общества. Нам важно при этом подчеркнуть, что вопросы политические и экономические всякий раз оказывались проблемами культуры (А. Вознесенский, со свойственной ему метафорической остротой поэтического мышления, определил перестройку как «революцию культурой») — в конечном счете не только духовные преобразования, но и организационно-политические и технико-экономические становились культурными действиями людей, осознавших, наконец, что не только общество влияет на культуру, но и культура способна оказывать радикальное воздействие на функционирование общества (потому-то в наш обиход прочно вошли неизвестные ранее понятия «политическая культура», «правовая культура», «культура производства») .

Значение взаимозависимости культуры и общества проявилось с предельной наглядностью в развитии нашей страны XX в. Расхождение взглядов большевиков и меньшевиков состояло ведь в ответе на вопрос, возможно ли построение социалистического строя в России на том низком уровне материальной культуры, на котором она находилась в это время. Ленин счел это возможным и, вопреки учению Маркса, попытался запрячь телегу впереди лошади, т. е. политику перед экономикой и производительными силами, и рассчитывал совершить в стране «культурную революцию» после того, как победит революция социальная. Неудивительно, что замысел этот оказался утопичным и имел самые тяжкие последствия для народа — рождавшийся в России социализм оказался разновидностью «феодального социализма», как сам Маркс именовал такого рода патологический гибрид несовместимых общественных систем (оттого-то он и оказался столь похожим на «национал-социализм» немецкого фашизма); ситуация эта повторилась во всех других странах, в которых нетерпеливые фанатики захотели повторить прыжок из феодализма — а иногда и из первобытности! — в социалистическую общественную систему — в странах Восточной Европы, в Китае и Вьетнаме, на Кубе и в Никарагуа, в ряде африканских стран. Личные качества Иосифа Джугашвили лишь придали российскому варианту феодального социализма особенно жестокую, по-азиатски деспотичную, террористическую и религиозно-мистическую (она точно названа «культом» личности) форму, но, окажись на его месте Троцкий, или Зиновьев, или Бухарин, или проживи еще несколько десятков лет Ленин, ничего в принципе не изменилось бы.

2.

Переходя к рассмотрению практически духовного аспекта отношений культуры и общества, отмечу и тут важные их отличия от отношений культуры и природы. В мифологии естественные стихийные силы были непосредственным и главным предметом осмысления и сам человек рассматривался в поле действия этих сил, социальные же отношения не выделялись из природных и не становились предметом самостоятельного образного осмысления — человек сравнительно поздно придет к осознанию общества как специфической формы бытия. Только опосредованно и неосознаваемо общественные отношения могли запечатлеваться в мифах — благодаря тому, что на мир небожителей проецировались социальные отношения мира земного — отношения иерархии, представления о способах управления человеческими действиями и наказания за нарушения законов общежития, в царственных признаках восседающего на троне Вседержителя и иерархии его «придворных» — ангелов и архангелов, святых и пророков, в образах райского безделия и «тюремного» ада. В разных мифологиях реальные социальные отношения воплощались по-разному, но общий закон структуры мифа в его развитом состоянии — отражение структуры общественного бытия в сотворенном фантазией общественном мире.

Поскольку искусство многие века жило воссозданием мифологических сюжетов, оно сохраняло этот опосредованный и неосознаваемый характер отражения общественных отношений; примечательно, что отражение это вбирало в себя изменявшиеся формы социального бытия — так в драматургии французского классицизма XVII в. через покров античных или библейских мифов явственно просвечивала современная жизнь королевского двора. Вместе с тем с первых шагов реалистического направления в европейской художественной культуре — начиная со средневековых новелл, через романы XVII—XVTII вв., пьесы В. Шекспира и Лопе де Вега, к социально-аналитическому творчеству мастеров критического реализма XIX—XX столетий — развивалось освобожденное от мифологии и аллегорических иносказаний прямое и осознанное художественное исследование общества как системы отношений людей, существенно отличных от отношений естественных, природных и формирующих человека в соревновании с природными силами. Об искренности и принципиальной значимости такого взгляда на мир говорят теоретические суждения мастеров реалистического искусства — от Ш. Сореля и Д. Дидро до О. Бальзака и Э. Золя, Л. Толстого и Ф. Достоевского, М. Горького и Б. Брехта. Стоит вспомнить в этой связи, что Бальзак с гордостью величал себя «доктором социальных наук» и что Белинский иллюстрировал тезис о родстве искусства и науки ссылкой на разные способы познания ими одного общего предмета — положения классов в обществе.

3.

Наряду с художественно-образным исследованием законов общественной жизни их теоретическое осмысление развивалось в ходе освобождения общественного сознания от мифологических фантазий и формирования трезвого объективного взгляда на формы человеческого бытия. При этом теоретическая мысль осваивала общественную реальность тремя способами — научным, идеологическим и проектирующим. Второй и третий по понятным причинам значительно старше первого — о научном изучении общества в строгом смысле этого слова можно говорить не раньше, чем с XVIII в., когда в Англии складывалась классическая политическая экономия, а в философии французских просветителей закладывались основы социологического понимания общества, идеологическое же — т. е. ценностно-осмысляющее — рассмотрение различных общественных отношений и связанное с ним «идеалогическое» построение моделей желанного общественного устройства мы встречаем уже у Платона, у христианских теологов, у ренессансных утопистов. Марксизм поставил перед собой задачу преодолеть расхождение между наукой об обществе и ее ценностным и проективным рассмотрением, тем самым ликвидировав идеологию в старом смысле этого слова (как идеологическое ложное сознание) и превратив учение о социалистическом будущем человечества из утопического в научно обоснованное. Однако решение этой задачи — как показал опыт истории — оказалось непростым делом: существенные расхождения взглядов между марксистами в конце XIX — начале XX вв. в России, Германии, Франции; раскол мирового социалистического движения на разные Интернационалы; троцкистская, сталинская, маоистская и иные интерпретации марксизма в 20—50-е гг.; противоречивое отношение к революционной перестройке, начатой в СССР в середине 80-х гг., и в мировом коммунистическом движении, и в нашей стране — все это показывает, сколь сложным является органичный синтез науки об обществе, его ценностного осмысления и проектирования совершенной системы общественного устройства. Оно и понятно — научное изучение общества гораздо труднее, чем исследование природных явлений, эффективное социальное проектирование несравненно труднее технического, а идеологическое оценивание общественных явлений несравненно более противоречиво, чем ценностное осознание природы (с преодолением ее религиозных мистификаций ценностное отношение к природе остается нравственным и эстетическим, а здесь момент общечеловеческий гораздо сильнее, нежели социально-классовые, профессиональные и даже этнические расхождения взглядов). Давно уже было замечено, что в трактовке общественных процессов влияние интересов людей несравненно более могущественно, чем в познании природных явлений.

В ходе социальных преобразований в нашей стране в последнее десятилетие выяснилось, в известной мере для всех неожиданно, что в наиболее, казалось бы, строгой общественной науке — политической экономии — десятки самых разных ученых, и российских, и западноевропейских, не могли сойтись во взглядах на конкретный характер процесса перестройки экономики бывшего Советского Союза; не более успешным оказались действия ученых-правоведов в построении новой Конституции России, гражданского и уголовного кодексов, равно как и усилия теоретиков от педагогики радикально улучшить систему образования. При этом все сознают, что отсутствие научно-теоретического обоснования практической деятельности в этих, как и во всех иных направлениях, обрекает ее на слепой поиск методом «проб и ошибок», делающий неизбежными большие потери и медленный ход процесса — в социальной деятельности, в отличие от технического конструирования, нельзя, к сожалению, повторить, скорректировав его, неудавшийся эксперимент; поэтому в выборе теоретической концепции, подлежащей практическому воплощению, решающее значение имеет интуиция государственного деятеля, реформатора или революционера, судьей же оказывается только история… А интуиция — это не чисто природное качество, но природно-культурное, как и все в человеке, она синтезирует врожденные индивиду способности и предоставляемый культурой опыт. Так выявляется еще один аспект зависимости общественной деятельности человека от уровня его культуры.

4.

Анализ второй плоскости отношений общества и культуры позволяет увидеть ее особенности в тех же трех сферах, в которых было рассмотрено отношение культуры и природы.

Во внечеловеческом предметном бытии связь общества и культуры приводит, с одной стороны, к созданию разнообразных социальных институтов — организаций, о которых шла у нас речь, придающих культурные формы общественным отношениям, а с другой — к опредмечиванию этих отношений в продуктах духовного и художественного производства, отделяющихся от человека и приобретающих самостоятельное существование в истории человечества.

Проведенный выше анализ охарактеризовал в общих чертах плоды организационной, идеологической и художественной деятельности людей, в которых так или иначе взаимодействуют социальная и культурная «субстанции». Что же касается их интериоризации в самом человеке, то это требует специального рассмотрения.

Общество и культура встречаются здесь в ходе воспитания личности, делая этот процесс двусторонним — одновременно социализацией и культурацией индивида.

Здесь кроется чрезвычайно важная проблема, к рассмотрению которой придется не раз возвращаться, ибо в педагогике господствуют односторонние представления о воспитании — либо как о формировании индивида обществом, либо как о его приобщении к культуре. Между тем подлинная сложность онтогенеза человека состоит именно в том, что условием его является природная данность — совокупность врожденных индивиду качеств, которая подлежит обработке и переработке силами общества и силами культуры. Оттого конечный продукт этого процесса — человеческая индивидуальность — оказывается трехсторонней системой, обусловленной особенностями взаимодействующих сторон — природы, общества и культуры. В предыдущей главе речь шла уже о взаимодействии двух из них — природного и культурного факторов, теперь пришло время подключить в наш анализ третью силу, осветив взаимодействие социальной и культурной детерминант человеческого существования.

О наличии сложности их сцепления говорит то, хорошо известное каждому по своему жизненному опыту, обстоятельство, что в одной и той же социальной среде мы встречаемся с широким разбросом уровней и качеств культуры в разных людях. Этот разброс был минимальным в эпохи господства так называемых традиционных культур (в докапиталистических формациях), поскольку общий культурный минимум был обязателен для всеобщего усвоения в той или иной общественной среде — крестьянской, бюргерской, аристократической, монастырской; различия интериоризируемых каждым индивидом объемов культуры обусловливались здесь не столько индивидуальными, сколько социально-групповыми факторами. В силу этого социальное и культурное как бы сливались, становились трудно различимыми. Положение резко изменилось в буржуазном обществе, когда и семья, и учебное заведение, и сам индивид получили возможность широкого выбора осваиваемых ценностей — и из культурного наследия, и из современной культуры. Такой выбор, осуществляемый родителями, педагогами, более авторитетными друзьями и, в конечном счете, самим молодым человеком, определяющий содержание его мировоззрения, знаний, опыта, идеалов, приводит к резкому повышению удельного веса индивидуальных особенностей личности в процессе ее приобщения к культуре, тогда как направление «обработки» индивидов обществом — системой социальных отношений — ими не избирается, оно является общим для людей, живущих в данных социальных условиях. Иначе говоря, влияние общества на личность зависит главным образом от характера этого общества, которое личность, как правило, не выбирает, особенно в детстве, юности, тогда как ценности культуры, которые она осваивает, выбираются ею и ее ближайшим окружением в большой мере свободно.

Для современной ситуации в народном образовании этот вывод имеет грандиозное значение, так как до сих пор наша школа была ориентирована на единое направление социализации, которому полностью подчинялся единый же для всех учеников набор предназначенных для ученика культурных ценностей; в итоге формально признаваемый принцип «индивидуального подхода» оставался нереализованным, и полноценная индивидуальность ученика могла формироваться только вопреки конформистским устремлениям официальной педагогики.

Такова главная и наиболее трудная задача школьной реформы — найти оптимальные способы включения ребенка (подростка, юноши, молодого человека) в культуру и в систему социальных отношений, тем самым в полной мере реализуя принцип индивидуального подхода и одновременно принцип коллективизма, т. е. приобщенности индивида к социальному целому, выражающейся в чувстве гражданской солидарности и ответственности. При этом нужно учитывать подвижность соотношения «удельных весов» обоих потенциалов воспитательного процесса, образующую некий спектральный ряд: на одном его краю находится самовоспитание, в котором освоение богатств культуры ведет преимущественно к формированию индивидуально-своеобразных черт личности, а на другом краю — воспитание в военной школе, где доминирует формирование единых для всего коллектива учеников граждански-патриотического сознания и правил поведения, а между этими полюсами, с одной стороны, семейное воспитание, делающее акцент на развитии индивидуальных особенностей ребенка средствами культуры, а с другой стороны, воспитание в обычной школе, гимназии, колледже, которое выдвигает на первый план усвоение всеми учениками единого комплекса знаний, умений и форм поведения. Но и в разного типа учебных заведениях меняется соотношение индивидуации и обобществления — скажем, в художественных школах, училищах, институтах господствует первая, а в юридических учебных заведениях — вторая.

5.

История взаимодействия общества и культуры имеет, конечно, не только количественный (так сказать, силовой), но и качественный аспект. В этом процессе различается несколько фаз:

• а) Первобытность, в которой социокультурная реальность только формируется, вырывая человека из природно-животного состояния, и в которой нет еще поэтому сколь-нибудь отчетливого разделения общественных отношений и культурных действий, — всесторонний синкретизм первобытности сказался и здесь (что, кстати сказать, закономерно для первой стадии любого эволюционного процесса). А это значит, что структура человеческого общества еще не сложилась с той степенью определенности, которая выразится позднее в формировании государства, правовой системы, регламентированных экономических отношений, — все это принесет лишь рабовладельческий строй (в его дальневосточной, ближневосточной и западных вариациях), и потому только там возникнет сама проблема взаимоотношений общества и культуры как двух относительно самостоятельных подсистем бытия человечества.
• б) С тех пор как проблема эта возникла, она могла получать — и действительно получала — разные решения. Одно из них — безусловное, безоговорочное, жесткое подчинение культуры обществом, характерное для раннеклассовых социокультурных систем. В рабовладельческой, феодальной и смешанной восточной (основанной на «азиатском» (К. Маркс) способе производства) системах диктат общественных отношений над культурой проявлялся по-разному, он имел и свои этнические и исторические модификации, но во всех случаях оставался лишь самый узкий зазор для проявления культурой ее самостоятельности, для ее самодвижения и самоуправления.
• в) Ситуация стала решительно меняться в ходе формирования буржуазного общества: уже в средневековых, а затем ренессансных городах складывался новый тип отношений между культурой и обществом, который раскрылся в полной мере в XIX—XX вв. Суть этого процесса — развитие автономии культуры и по отношению к экономической, и по отношению к политически-правовой структуре общества. Исходным импульсом стал тут принцип свободы человеческой деятельности, сбрасывавшей с себя все социальные оковы и провозглашавшей одну только свою зависимость — от воли, желания, устремлений, сознания и даже подсознания (неосознаваемых интенций) личности.

Свобода — едва ли не коренной принцип культуры буржуазного общества, отражавший новую ситуацию, в которую человек был поставлен в реальном жизненном процессе: оторванный от фатальной прикрепленное™ к своему сословию и тем самым обретший возможность самому творить свою судьбу, вырвавшийся из тенёт религиозного и политического сознания, которыми индивид был опутан в феодальном обществе, он получил практически и духовно безграничный простор для проявления собственной активности, права выбора своего места в общественном бытии. В философской и художественной мысли это сознание свободы личности стало получать гипертрофированные формы, выражаясь в иллюзорном представлении об «абсолютной свободе» индивида, в индивидуалистическом своеволии, произволе, распаде социальных связей, но само это гипостазирование свободы, культ свободы, метафизическое противопоставление свободы необходимости, социальной ответственности, всечеловеческой связи отражало новую, неизвестную всей истории культурную ситуацию, новый тип отношений культуры и общества. Показательно, что это сказывалось и на организационном уровне культуры, выражаясь в возникновении разнообразных культурных объединений, творческих союзов, художественных обществ, даже партий, которые утверждали свои чисто-культурные функции и свою независимость от общества (партии «зеленых», например); более того, нередко именно культурные факторы теперь признаются решающими в истории человечества сравнительно с факторами социально-экономическими и социально-политическими — таковы сциентистско-техницистская концепция научно-технического прогресса, или маклюэнова теория зависимости общества от характера массовых коммуникаций, или же противоположные им по содержанию, но родственные методологически толстовская идея нравственного усовершенствования личности или шиллеровская идея эстетического воспитания как альтернативы представления об экономических и политических силах, управляющих историческим процессом.

Как бы ни преувеличивали подчас социологи и культурологи значение научного и технического факторов и средств массовой коммуникации при переходе от промышленной цивилизации XIX в. к «индустриальному обществу» XX в., от него — к «постиндустриальному обществу», нельзя не видеть заключенных в этих концепциях рациональных зерен — уровень развития материальной и духовной культуры стал действительно оказывать существеннейшее влияние на характер общества, на его экономический базис и политическую надстройку. В конечном счете именно здесь родилась сила, оказавшаяся в ряде случаев более могущественной, чем антагонизм капитализма и социализма, не позволяя этому антагонизму вылиться в вооруженный конфликт — средства термоядерной войны (интересно, что К. Маркс предвидел такую ситуацию в развитии общества, когда уровень военной техники сделает невозможными военные способы разрешения социальных противоречий). Сейчас становится все более очевидным влияние уровня развития техники и науки как культурных сил на общественные отношения.

г) Четвертый, абстрактно возможный и вместе с тем исторически необходимый тип взаимодействия общества и культуры должен сложиться в будущем. Его суть — преодоление векового рассогласования общества и культуры, которые в разумно устроенной социокультурной системе должны стать разными сторонами единого, целостного и гармоничного бытия человечества. Но это не приведет к исчезновению их различий, ибо культура и общество — разные внебиологические «механизмы» организации совместной жизни людей, взаимно дополнительные в решении этой общей задачи.