Наука в России в XVIII веке

Приобщение к наукам в постсредневековой России шло крайне медленно. Естественно, ни о каких академиях и университетах в первые годы.

XVIII в. речь не шла — Северная война и слом старого порядка требовали много сил и средств. Впрочем, все это требовало и новых людей — образованных, широко мыслящих. Первые попытки приобщить русское общество к точным знаниям, к естественным наукам носили во многом характер шоу. Хрестоматийным стал пример Кунсткамеры — первого русского музея различных природных курьезов. Основанная в 1714 г. на базе коллекций западноевропейских любителей природы, выкупленных Петром I, Кунсткамера стала «популярной» формой приобщения к науке: доступ в нее разрешался всем без ограничений (требовалось лишь быть прилично одетым). Более того, на раннем этапе существования этого музея пытливый посетитель мог получить вознаграждение в виде бесплатной чарки вина и закуски. Естественно, с таким стимулом созерцание заспиртованных ошибок природы и ее диковинок проходило гораздо веселее. Кроме того, Петр I планировал привлекать простых людей для сбора различного рода природных и исторических артефактов в коллекцию — например, в 1718 г. он издал указ под красноречивым названием: «О приносе родившихся уродов, также найденных необыкновенных вещей во всех городах и Губернаторам и Комендантам, о даче за принос оных награждения и о штрафе за утайку».

После завершения Северной войны мысли императора обратились к более серьезным вопросам. Стало очевидно, что России нужен свой научный центр, где собиралась бы научная информация и проводились собственные исследования. И здесь вновь приходилось обращаться к зарубежному опыту.

Роль европейских академий наук в развитии научных знаний трудно переоценить. Однако нужно понимать, что академии XVII—XVIII вв. были скорее клубами ученых, где эти интеллектуалы собирались обсудить различные идеи. Как правило (за очень небольшими исключениями), у европейских академий отсутствовала государственная поддержка и не было четких программ развития. В отличие от них, Петербургская Академия паук изначально планировалась как учреждение, вокруг которого должна была группироваться вся русская наука, «работавшая» на Российскую империю.

Главное отличие Петербургской Академии наук было в том, что инициатива ее создания полностью принадлежала императору Петру I. В странах Европы академии также организовывались чаще всего под патронатом высших государственных мужей, однако инициатива создания таких академий почти всегда исходила от самих ученых.

Еще одним отличием было то, что Петербургская Академия задумывалась как двучастное учреждение, состоящее из Университета и собственно Академии. Иначе говоря, в Академии происходило совмещение функций образовательного и исследовательского учреждения. Причем эти функции не пересекались — студент мог перейти в Академию, только пройдя курс обучения (особо оговаривалось, что такое разделение важно, чтобы не отвлекать студентов от учения «остроумными розысканиями и спекуляциями»). Университет при Академии был попыткой привлечь к настоящей науке выпускников школ, однако полностью проблему приобщения русских к наукам он не решал, да и образовательные программы, принятые в нем, не совпадали с требованиями русских реалий, так как преподавание велось на основе немецких учебных программ. Имела место и финансовая проблема — большая часть западноевропейских академий либо финансировалась из личных средств властителей и других жертвователей, либо содержалась за счет взносов членов академий. Петербургская же Академия должна была существовать за счет казенных средств — на ее финансирование предполагалось тратить доходы, получаемые с таможенных пошлин городов Нарвы, Дерпта (Тарту), Пернова (Пярну), Аренсбурга (Курессааре).

Изначально круг обязанностей академиков был таким: собирать уже опубликованные сведения из различных наук, регулярно читать зарубежные научные издания, делать из них выборки, участвовать в заседаниях Академии, проводить исследования (по запросу императора), осуществлять экспертизу изобретений, представляемых в Академию, создавать и читать учебные курсы для студентов.

Структура Университета при Академии мало отличалась от структуры средневекового университета: те же четыре факультета (теологии, права, медицины и философии), однако с уклоном в практику. В целом роль Университета сводилась к «отбору» молодых людей, подающих надежды, так как большинство его студентов все равно отправлялись обучаться за рубеж, где и получали основной объем знаний.

Основным поставщиком научных кадров для Академии стали германские земли (сюда мы включаем и часть земель будущей Швейцарской конфедерации). Многие из этих ученых провели в России не так много времени, да и вклад их в русскую науку оказался ничтожно мал.

Впрочем, бывали и исключения — так, швейцарский математик Л. Эйлер (1707—1783), работавший в Петербургской Академии наук, провел в России тридцать лет своей жизни (приехав в Петербург в 1727 г., он в 1741 г. уехал в Пруссию, однако в 1766 г. вернулся в Россию, где и скончался в 1783 г.). Эйлер не только занимался плодотворными исследованиями, но и воспитал нескольких русских учеников. Возможно, этому способствовало то, что Эйлер считал необходимым знать русский язык. Кроме того, его учебники и некоторые статьи публиковались на русском (что было редкостью в среде тогдашних петербургских ученых). Также упомянем Д. Бернулли (1700—1782) — швейцарского физика и математика, работавшего в Академии в 1725—1734 гг. вместе со своим братом Николаем. Нельзя не вспомнить и немецкого ученого Д. Г. Мессершмидта (1685— 1735), который совершил уникальное по продолжительности и результатам путешествие по Сибири в 1718—1727 гг. Этот «великий неудачник» (по определению В. И. Вернадского) собрал огромный материал о природе и географии ряда сибирских областей — он является ни больше ни меньше одним из главных первооткрывателей Кузнецкого угольного бассейна — организовывал сбор исторических древностей (первым описал знаменитые сибирские наскальные рисунки-писаницы). К сожалению, большая часть коллекции Мессершмидта погибла при пожаре в 1747 г.

Не менее ценной была деятельность других немецких ученых на русской службе: И. Г. Гмелина — исследователя растительного и животного мира Сибири, участника Второй Камчатской экспедиции, П. С. Палласа — исследователя Сибири, Северного Причерноморья, Поволжья, Прикаспийской низменности и Украины, Г. Миллера — автора работ по истории России, исследователя древностей Сибири.

Ключевой фигурой в нарождавшейся прослойке русских ученых этого периода стала, конечно, фигура М. В. Ломоносова (1711 — 1765). Трудно найти научное направление, которого бы он не касался. Впрочем, в европейской науке его имя оказалось несколько в тени. Многие интересные наблюдения, открытия и изобретения, сделанные Ломоносовым, остались почти неизвестны за рубежом — это и открытие атмосферы на Венере (которое приписывается У. Ф. Гершелю и И. И. Шретерю), и конструкция телескопа с особенным расположением одного вогнутого зеркала (похожее изобретение чуть позже обнародовал У. Ф. Гершель), и исследование электрических явлений (зарубежные исследователи предпочли работы Б. Франклина)… Причин тут несколько, но главная, пожалуй, такова: от русских ученых никто не ждал прорывных идей, поэтому европейские коллеги либо не интересовались их работой вообще, либо не получали достаточной информации о ней. Кроме того, сам Ломоносов не всегда четко рассказывал о своих открытиях. Например, пожалуй, одно из своих главных открытий — атмосферу на Венере — ученый не считал очень важным. Не стоит сбрасывать со счетов и неуживчивый характер Ломоносова, порой мешавший ему завоевать симпатии коллег по Академии и, следовательно, получить необходимые знакомства для продвижения своих в идей в Европе. Практически, единственным человеком, помогавшим ему в этом деле, был уже упоминавшийся Л. Эйлер.

Пожалуй, самым главным детищем Ломоносова стал Московский университет, основанный в 1755 г. Основной причиной его создания стала неэффективная деятельность его «старшего брата» — университета при Петербургской Академии наук, который к 1750-м гг. во многом перенял все пороки Академии: некачественный преподавательский состав, малое количество русских студентов, прерывность учебного процесса, нецелевое расходование средств, выделенных на образовательный процесс. Ломоносов задумывал Московский университет как альтернативную площадку, где подобные недостатки будут устранены. Неслучаен и выбор места для этого университета — Москва мыслилась городом, свободным от интриг высшего света, неизбежно касавшихся Академии и Петербургского университета. Впрочем, нельзя отрицать и личностный фактор — сам Ломоносов проучился в Москве несколько лет.

В Московском университете вначале существовало три факультета: юридический, медицинский и философский. Ломоносов сознательно отказался от богословского факультета, посчитав его ненужным в университете, где главным должно было стать светское образование. Как показала дальнейшая история университета, такая практическая направленность принесла удачные плоды.

Особенностью юридического факультета стала попытка создания дисциплин, посвященных русскому праву (первая попытка такого рода в Российской империи). Медицинский факультет, кроме собственно медиков и квалифицированных аптекарей, выпускал некоторое количество химиков (многие из них плодотворно работали позже на горнозаводских комплексах Урала), однако мечта Ломоносова о развитии в Университете химии как фундаментальной науки на некоторое время оказалась отложенной — приоритетом стала практическая химия. Самым насыщенным в плане учебной программы стал философский факультет, где студенты должны были изучать и высшую математику, и основы физики, и механику, и экономику. Сюда же входили некоторые гуманитарные дисциплины (столь любимые Ломоносовым словесные науки).

Важной частью университета стала гимназия при нем — ее задачей было воспитание потенциальных будущих студентов университета. Примечательно, что ими могли стать не только дворяне, но и разночинцы (кроме крепостных, хотя и они встречались среди студентов). О Московском университете можно говорить много и долго, мы же лишь отметим, что именно при его участии в Казани в 1759 г. создается гимназия, готовившая студентов для Московского университета. Так или иначе, база для проведения образовательной реформы начала XIX в. (создание разветвленной системы среднего образования, дополненной университетами в нескольких крупных губернских городах) основывалась во многом на опыте Московского университета и гимназии при нем.

Назовем теперь еще нескольких российских деятелей науки этого периода. С. Я. Румовский (1734—1812) не прославился открытиями мирового уровня, однако к числу его заслуг принадлежит участие в небольших экспедициях по наблюдению за прохождением Венеры перед диском Солнца, уточнение координат населенных пунктов России, но главное — участие в организации высшего образования в России (в конце жизни он стал попечителем Казанского учебного округа). Деятельность математика, академика Петербургской Академии наук С. К. Котельникова (1723—1806) тоже не изобилует мировыми открытиями, однако без его учебников по геодезии, геометрии и математике трудно было бы представить образовательный процесс в Морском шляхетском корпусе и проведение генерального межевания в России. В области географии и этнографии многое сделал С. П. Крашенинников (1711 — 1755), который участвовал в крупных предприятиях по описанию сибирских земель, однако его главный и поистине уникальный труд — «Описание земли Камчатки». Это сборник сведений по географии и этнографии Камчатского полуострова, который интересен и важен для исследователей не только этого региона, но и сопредельных земель (в частности, Аляски).

По определению В. И. Вернадского, 1-я половина XVIII в. была подготовительным периодом в истории русской науки, начало же этой науки Вернадский связывал с именами М. В. Ломоносова и С. П. Крашенинникова.

Значение работ русских ученых 2-й половины XVIII в. можно было бы определить так: адаптация европейского знания в русской науке. Было бы наивно ожидать от русских ученых этого периода каких-то открытий мирового значения — русская наука тогда копила силы, чтобы совершить настоящий прорыв в XIX в.

Наука XVIII века облачается в классические одежды. Союз математики с физикой закрепляет взгляд на мир, рожденный механикой Ньютона: Вселенная — это часовой механизм, заведенный Божественной рукой, без сбоев и случайностей. Механизм этот познаваем во всех мельчайших подробностях: на все есть закон, который надо лишь открыть: движение планет и течение земных рек, грозы и болезни человека — все это можно исследовать, разъять на части.

Размышление над особенностями природных явлений стало дополняться действием — экспериментом. Эксперимент же требовал новых технических средств (от телескопов до микроскопов).

Не менее важным был и процесс популяризации науки, внедрения ее в общество через публикации в периодической печати, памфлеты, публичные лекции. Вершина приближения науки к обществу — французская Энциклопедия, ставшая эталоном описания разнообразных явлений, событий и вещей. Новые учебные заведения, новые формы организации научного труда… Системные исследования природы, поддерживаемые социальной потребностью в развитии энергетики и транспорта, военного дела и промышленного производства, привели к созданию новой формы социального тела науки: лабораторий и специализированных высших технических школ, поддерживаемых на государственном уровне. Знания становятся социальной силой. Во всех областях знания наблюдается колоссальная детализация всех тем и вопросов — в поиске гармонии мелочей не бывает. Еще немного, кажется людям этой эпохи, — и физико-математические механистические модели и аналогии позволят понять суть и электричества, и тепла, и магнетизма, и устройства всего живого. Новый взгляд на природу как на ресурс, на объект познания-для-покорения, в сочетании с духом социально-экономического переустройства меняет место человека в мире и представления о его физических, социальных и интеллектуальных возможностях. Ученый XVIII в. не ищет точку опоры для того, чтоб перевернуть мир, — он задумывает машину, которая сможет перевернуть мир в любой его точке.