Европеизация россии и светское культуротворчество

Петровский секуляризм и зарождение светской культуры От философии Просвещения к «духовному ренессансу».

Образование и учебные заведения императорской России Законодател ьство Литература Искусство.

Лекция 7 ПЕТРОВСКИЙ СЕКУЛЯРИЗМ И ЗАРОЖДЕНИЕ СВЕТСКОЙ КУЛЬТУРЫ

1. ‘Понятие сскуляри^Ма. Царь Алексей Михайлович, по выражению летописца, «землю взора и умягчи» для нового просвещения, а насадил семена и пожал плоды его Петр I — великий преобразователь России. При Алексее Михайловиче начинает зарождаться секуляризм, легализовавший культурный поворот в сторону Запада; Петр I доводит это осторожное западничество до полного принятия идеологии европеизма.

Идеократической константой европеизма выступает культ знания, просвещения, свободного от догм и регламентаций религии. Просвещение понималось как «выход человека из состояния несовершеннолетия, в котором он находится по собственной вине». А для этого, как писал И. Кант, «не требуется ничего, кроме свободы, причем самой безобидной из всего, что может называться свободой, а именно свободы во всех случаях публично пользоваться своим разумом«'.

2. Программа Петра I. Петр I делает все, чтобы отделиться от прошлого, разорвать путы старомосковских отношений и утвердить новые формы жизни, новое светское культуротворчество. Его программа созрела в основных чертах еще во время Великого посольства на Запад (1697−1698), когда он побывал в Германии, Голландии, Англии, встречался с видными европейс-^[1]

кими учеными и философами, в числе которых были Лейбниц и Ньютон.

Позднее, в 1712 г., Лейбниц в письме к царю изложил свою концепцию культурного круговорота, решительно повлиявшую на мировоззрение и политику российского самодержца. Суть концепции заключалась в следующем: всемирная цивилизация, распространяясь по планете из одной страны в другую, приходит, наконец, в Россию, с тем чтобы, достигнув всей полноты развития, снова устремиться к своему исходному пункту — в Грецию. «По-видимому, — писал немецкий мыслитель, — согласно божественной судьбе, наука должна обойти кругом весь земной шар и ныне перейти также в Скифию (так он по укоренившемуся на Западе предрассудку называл Россию. — А. 3.), и потому избрала Ваше Величество орудием, так как Вы можете… взять лучшее и усовершенствовать надлежащими мерами то, что сделано в обоих частях света; ибо в Вашем государстве все, что касается до науки, еще ново и подобно листу белой бумаги, а потому можно избегнуть многих ошибок, которые вкрались в Европе постепенно и незаметно»^[2].

3. Секуляристские реформы. Петр I и сам верил в великое предназначение России и всячески заботился о ее возвышении. В первую очередь он взялся за расцерковление гражданской жизни. Хотя Петр I понимал, насколько важна религия в общении с массами, его бесконечно возмущало засилье духовенства в общественной и государственной жизни. Секуляризационная деятельность Петра I разворачивалась в разных направлениях. Первой открытой демонстрацией разрыва со стариной явился перенос по указу от 20 декабря 1699 г. начала года с 1 сентября на 1 января. Светский характер данной реформы подчеркивался и введением в календарь новых отправных пунктов исчисления лет («эр»): «от вымышления порохового дела»,.

«от вымышления книг печатания», «от зачатия флота» и т. п., которые призваны были если и не заменить, то во всяком случае ослабить значение церковных «эр» — от сотворения мира, от Рождества Христова и т. д.

Объективно тот же секуляристский смысл имела и книгоиздательская реформа. До Петра I существовала только церковная печать, возникшая еще во времена Ивана Грозного. Все выходившие тогда издания предназначались исключительно для религиозного употребления — от первой «Псалтыри» Ивана Федорова до «Кормчей» и «Скрижалей» патриарха Никона. Петр I своим указом от 1 января 1708 г. вводит новую азбуку и новый шрифт для печатания «разного звания гражданских книг», т. е. литературы светского, прежде всего научного, содержания. За короткое время создается обширная учебная литература — от астрономии и истории до фортификации и кораблестроения. Самой первой в этом ряду стоит «Геометрия, словенски землемерие». Изыскивались и переводились на русский язык все сколько-нибудь значительные книги по техническим направлениям.

Зная несколько европейских языков, царь сам следил за качеством переводов: «Книгу о фортификации, которую вы перевели, мы прочли: разговоры зело хорошо и внятно переведены; но как фортификацию делать, то зело темно и непонятно переведено, также в табели мера не именована, который лист, переправя, вклеили в книгу, а старый, вырезав, при том же посылаем, где сами увидите погрешение или невнятность. И того ради надлежит вам в той книжке, которую ныне переводите, остеречься в том, дабы внятнее перевесть, а особливо те места, которые учат, как делать, и не надлежит речь от речи хранить в переводе, но, точию выразумев, на свой язык уже так писать, как внятнее быть может»^[3]. Здесь фактически изложена целая теория перевода, ставшая руководством к действию для литераторов петровской эпохи. Ее основная мысль сводилась к тому, что без выработки научного языка и научной терминологии не может развиваться русская наука, русское просвещение.

Нарождавшаяся наука в России целиком ориентировалась на удовлетворение реальных запросов, прежде всего — подготовку деятелей-профессионалов, ученых-практиков. Недаром самой почитаемой фигурой в обществе становится инженер. Специалистов по инженерной части на выгодных условиях приглашают из разных городов Европы. Молодым дворянам разрешается ездить за границу для обучения артиллерии и инженерству. В Москве и Петербурге учреждаются инженерные школы; их выпускники получают оклад «больше противу армии»¹. Инженерному делу обучали не только в Морской академии, в полковых школах, но и в духовных семинариях. Таким образом, формировалось новое служебное сословие интеллигенции, верно служившее власти вплоть до трагического разрыва с ней на Сенатской площади Петербурга в 1825 г.^[4][5]

4. ‘Изменение образа дворянства. Для облегчения хода европеизации, доведения плодов научного знания и опыта до уровня обыденной жизни, социальности устанавливается беспошлинный ввоз в Россию товаров промышленного назначения — цемента, клея, жернового и точильного камня, шерсти и т. д. Без пошлины допускаются и предметы нового европеизированного обихода дворянства — виноград, померанцы, лимоны, «устерцы» ит. д., с ничтожной пошлиной — по 1−2 коп. с бутылки — многочисленные сорта «дворянских» вин (шампанское, бургонское, ренское, «флеренское» и т. д.), а также дворянская галантерея — часы золотые и серебряные, табакерки, эфесы шпажные, перстни, кольца, запонки, пряжки, галстуки, веера, «перяные мячики и решеточки, которыми мячики играют», кружева, ковры и т. д. Не облагаются пошлиной и произведения искусства, книги, бумага, математические, аптекарские и прочие инструменты. Зато высокой пошлиной обкладываются те товары, которые могли конкурировать с отечественными, а именно: сукна, полотна, металлические изделия, зерновая продукция — рожь, пшеница, горох и т. д.

Все это приводит к быстрой перемене образа дворянства, отходу его от традиций православия и церковности. Тогдашний кодекс моральных предписаний — «Юности честное зерцало» — лишь мимоходом касается религиозного воспитания дворянских детей («Охотно ходи в церквы и в школы, а не мимо их»). В нем нет и слова от старомосковского «Домостроя», обязывавшего учить «страху Божию» и «покорению господину». На первом плане — хорошие манеры, учтивость, непохожесть на «деревенского мужика». Этому особенно способствует знание иностранных языков¹. Успех гарантирует только прилежная служба, «ибо как кто служит, так ему и платят»^[6][7]. Служба открывала путь к карьере, возводила на вершины социальной лестницы «новых людей», вроде «безродного» Меншикова и «случайного» Шафирова. «Табель о рангах» (1722) давал служилым людям «чины» не по родовому старшинству, а по «заслугам»; данной же категории лиц при сваивалось дворянство за выслугу лет. Среди тех, кто удостоился этого звания, было много иностранцев — шотландцев, французов, поляков, шведов, англичан, голландцев. Их присутствие в армии, на флоте, в государственной администрации размывало монополию православия на «хранение истины» и делало более гибкими, толерантными моральные, вероисповедные отношения.

5. 'Щавельные праздники-С неменьшим усердием Петр I занимался устроением «светскости и политеса», внедряя в общество ассамблеи, балы, театральные представления. Сюда же относятся «табельные дни» — праздники, знаменующие торжество государственности. До Петра I на Руси отмечались исключительно церковные праздники. Их насчитывалось почти столько же, сколько было русских святых. Число последних резко возросло в XV—XVII вв., так что редкий день обходился без того, чтобы в городах не раздавался беспрерывный колокольный звон. Петр I отменил прежде всего празднование дней местных святых, оставив в календаре только «двунадесятые», т. е. общецерковные, праздники¹. Вместо них вводятся табельные праздники, закреплявшие «памятование» важнейших государственных событий.

Вот перечень табельных праздников на 1724 г.: 1 января — новый год, 3 февраля — тезоименитство цесаревны Анны Петровны, 19 февраля — «воспоминание брака императорского величества», 30 мая — рождение Петра, 25 июня — коронование Петра, 27 июня — «преславная виктория под Полтавою», 29 июля — тезоименитство Петра, 29 июля — «взятие фрегатов, первее — при Ангуте, потом — при Грингаме», 5 сентября — тезоименитство Елизаветы Петровны, 28 сентября — «виктория над генералом Левенгауптом», 11 октября ~ взятие крепости Нотебург, 23 ноября — день Александра Невского, 24 ноября — тезоименитство Екатерины, 30 ноября — день «святого апостола Андрея Первозванного, торжество кавалеров российских»¹.

«Табельные дни» отмечались торжественными церковными богослужениями, что приучало общество к мысли о превосходстве монархии.

б. Российская Европия. Венец секуляризационной политики Петра I — упразднение патриаршества. Манифестом 1721 г. об утверждении регламента Духовной Коллегии (Святейшего Синода) царь провозглашался главой православной церкви. Как и в других делах, Петр I дотошно вникает в богословские вопросы, редактирует религиозные книги, проповеди, беря целиком на себя толкование христианских догматов и заповедей². В его глазах вера — не просто путь к спасению, но «полезное для государства, как воспитывающее и сдерживающее начало, очень удачное для достижения „общего блага“»^[8]. Хорошо то, что хорошо для государства, — такова была политическая философия преобразователя России.

Все эти меры приобщили Россию к «людскости», открыли путь для светского культуротворчества. Петр I, по словам Екатерины II, переменил «нравы» русского народа, очистил их от тех «грубостей», которые «принесены были к нам смешением разных народов и завоеваниями чуждых областей». Вместо старого идеологического клише «Святая Русь» родилось новое понятие — «Российская Европия». Русское общество быстро прониклось сознанием, что «Россия есть европейская держава»², и с этим лозунгом устремилось в будущее.

7. философские взгляды УПатищсва. Культурно-историческим обоснованием идеологии русского европеизма стала теория «всемирного умопросвящения» В. Н. Татищева (1686−1750), одного из видных сподвижников Петра I.

Татищев выделял три этапа в развитии человеческой духовности и познания: «первое просвещению ума подавало обретение письма; другое великое переменение учинило пришествие и учение Христово; третие — обретение тиснения книг». В древности, на его взгляд, все народы пребывали в глубочайшей темноте и невежестве. Но вот, «около или прежде Авраамовых лет», явились люди, которые изобрели письмена и создали законы, дабы усовершенствовать обычаи своих соплеменников: «на Востоке, в Персии и Индии Зароастер был первейший, в Египте Осирис, в Греции Минус, в Риме Янус, или Нумо Помпилиус». Им позднее подражали многие философы и богословы.

Схожие процессы протекали и в России: как только возникла славянская азбука, наши предки сочинили собственный «закон, или уложение» — «Русскую правду».

На втором этапе, с пришествием Христа, начинает распространяться «просвещение не токмо духовное… но и моральное». Однако скоро «многия от христианских учителей» отступают от евангельской истины, «чрез что и в просвящении ума такое препятствие явилось и от страстей в христианех науки стали оскудевать, что едва не повсюду науки нуждные человеку погибли». Особенно усердствовали в этом отношении римские папы: они «многие древние и полезные книги пожгли, иные же, что противно их предприятию в себе имели, преправляли и исказили». Более того, католические иерархи запретили мирянам читать Библию, признав это «вредительным» для посмертного спасения. «За ними помалу и другие последовали», — пишет Татищев, намекая на православное духовенство.

Открытие книгопечатания привело к повсеместному утверждению грамотности и возродило интерес к наукам и философии. На первый взгляд, замечает Татищев, это расходится с учением Христа. Всем известно, что «Господь наш Иисус Христос, его ученики и апостоли и от них святые отцы противо премудрости и филозофии говорили». Но тут «надобно разуметь, о какой премудрости и филозофии они говорили, а не просто за слова хвататься». Ведь, скажем, не пища сама по себе вредна, а объедение, и не вино греховно, а пьянство. Точно так же следует рассуждать и о философии: если она заботится о познании Бога и о пользе человека, значит необходима; но если отвращается от этого, тогда «вредна и губительна». У нас же, констатирует Татищев, на философию смотрят с подозрением и не любят ее, позволяя тем самым «злоковарным священнослужителям» добиваться «утверждения их богопротивной власти и приобретения богатств». Только им выгодно, «чтоб народ был неученой и ни в коей истинне разсуждать могущей, но слепо бы и раболепно их росказам и повелениям верили»¹.

«Истинная» философия, согласно Татищеву, движет науками и просвещением. Сами науки он разделял на пять групп: нужные, полезные, ще.'ольские, любопытные и вредительные. К нужным относятся «речение» (т. е., собственно, знание языков), «домоводство» (экономика), медицина, этика, право, логика и богословие. От них зависит покой и благополучие человека. Полезные науки суть грамматика, риторика, история, ботаника, физика, химия. К ним примыкают щегольские, или увеселяющие науки: поэзия, музыка, танцы, вольтежирование (конная езда), живопись. Что касается любопытных, но совершенно тщетных наук, то это астрология, физиогномика, алхимия; людям следует воздерживаться от их изучения. Вредительными же являются «некромантия — чрез мертвых провещание», «аеромантия — воздуховегцание», «пиромантия — огневещание» и ироч.: они лишь насаждают духовный обман и суеверия. Философия позволяет уяснить различие между науками и подвигнуть человека к познанию истины и пользы.

Татищевская теория «всемирного умопросвящения» открывала простор развитию светского мировоззрения, опирающегося на принципы просветительской философии. Своего расцвета этот процесс достиг во второй половине XVIII — начале XIX вв.^[9]

• [1] Кант Пммануш. Ответ на вопрос: Что такое просвещение? //Соч. на нем. и русск. яз. В 4 тт. Т. 1. М., 1994. С. 131.
• [2] 2 Цит. по кн.: Чучмарев В. //. Лейбниц и русская культу ра. М. 1968.С.19−20.
• [3] Пит. по км.: Соловьев (М. История России с древнейших времен. В 15 кн. Кн. 8. М. 1962. С. 334.
• [4] Савельев А. Исторический очерк инженерного управления в России. СПб. 1879. С. 39.
• [5] См.: Федотов Г. //. Трагедия интеллигенции // Мыслители русского зарубежья: Бердяев. Федотов. СПб. 1992. С. 285- 287.
• [6] С петровского времени, как писал славянофил И. С. Аксаков,‘дворянство совершенно оторвалось от народа, присвоив своей жалкой цивилизации право: не верить, когда он верит: не соблюдать уставы церкви, им соблюдаемые: не знать языка, которым он говорит: забыть свою историю и предания и глядеть на них как на удобныйматериал к извлечению из него доходов'*. — Аксаков II. С. Письма кродным. М., 1988. С. 501.
• [7] См.: Юности честное зерцало. СГ16., 1717.
• [8] Верховский 11 В. Учреждение Духовной коллегии и Духовныйрегламент. К вопросу об отношении церкви и государства в России. Исследование в области истории русскою церковного права. В 2 тт.Т. I. Ростов-на-Дону, 1916. С. 631−632.: Екатерина II. Из «Наказа комиссии о сочинении проекта новоюУложения» // Соч. V!.. 1990. С. 23.
• [9] Татищев 3. И Разговор двух приятелей о пользе науки и училищах ;/ Избр. прошв. М. 1979. С. 70, 72. 76. 77. 79. 80.