Гуманистическая парадигма изучения человека в контексте трансдисциплинарно-синергетической методологии и биоэтики

В современных концепциях о человеке, предпринимаются попытки синтеза философской и научной рефлексии, позволяющей дать интегральное представление о природе и сущности человека. Этому способстуют коммуникативные процессы в культуре и науке. Коммуникативный процесс представляет собой необходимую предпосылку становления, развития и функционирования не только социальных систем, поскольку обеспечивает связь между людьми и их общностями, между поколениями, способствуя трансляции социального опыта и культуры, но и является необходимой основой вписывания в культуру инновационных открытий в науке, их понимания и принятия (или критического отношения к ним) научным сообществом и обычными людьми.

В XX—XXI вв. значительно усилился коммуникационный обмен парадигмальными установками между различными естественнонаучными дисциплинами и социально-гуманитарными науками, что связано с усиливающимися тенденциями к интеграции научного знания. Пост¹

неклассический этап развития науки в исследовании человека отличается не просто интеграцией научных подходов, а требует методологически акцентированных трансдициплинарных связей, обобщающей роли философско-методологического знания, необходимости развития практикоориентированной прикладной философии как организационной и систематизированной формы научной рефлексии, с одной стороны, и глубинной этической регуляции, с другой стороны. Трансдисциплинарность, как фундаментально-интегративный и системно-комплексный принцип, несомненно, сохраняет необходимость использования дисциплинарного знания (биологического, медицинского, генетики и т. д.) и вместе с тем расширяет рамки дисциплинарной науки, ориентирует исследователя на выход в пограничную с жизненным миром сферу, повседневную практику при изучении экзистенциональных проблем человеческого бытия в контексте высоких биотехнологий, актуализации биомедицинских экспериментов, трансплантации, эвтаназии, необходимости морально-этического и правового регулирования биобезопасности и биомедицинских исследований на человеке и животных, а также регулировании этических проблем по применению новых генно-инженерных технологий, манипуляций со стволовыми клетками и клонирования человека.

Наряду с междисциплинарными стратегиями одно из центральных мест в постнеклассической науке в целом и в биомедицинских и генетических исследованиях, в частности, занимает синергетическая методология., определяя практику моделирования саморазвивающихся систем. В контексте современного антропологического поворота и изучения человекомерных систем синергетика сегодня формирует синергетическую методологию, как особый метауровень культуры, методологию междисциплинарной коммуникации и моделирования реальности^[1].

Обогащенный синергетическим стилем мышления постнеклассический тип рациональности учитывает соотнесенность об объекте не только со средствами, но и с ценностно-целевыми структурами, в результате чего поиск научной истины соотносится как с внутринаучными, так и с социальными ценностями и целеполаганием^[2]. Через методологический дискурс наблюдается мощный поворот современной науки в сторону жизненного, повседневного мира, сохраняя преемственность с классическими традициями и классической рациональностью. Парадоксальный диалог и встреча дисциплинарного знания и жизненно реальной практики в сфере биологии, медицины и биоэтики обеспечивают динамику и творческий поиск трансдисциплинарного исследования.

В соответствии с этим в методологическом анализе современной науки наряду с такими классическими принципами и критериями научного знания как объективность, истинность, обоснованность, доказательность, системность все в большей степени заявляют о себе принципы, сформированные в рамках биоэтического дискурса, но используемые сегодня в более широком научном контексте. К ним относятся: принцип автономии личности, основанный на единстве прав врача и пациента; принцип информированного согласия, требующий соблюдения права пациента знать всю правду о состоянии своего здоровья (или механизмы участия в испытании лекарственных средств и т. п.); принцип конфиденциальности, предполагающий строгое соблюдение врачебной тайны; принцип справедливости, в основе которого лежит представление о равноправии каждого на единые стартовые возможности и дающем каждому одинаковые шансы на достойную жизнь; принцип доверия, основанный на симметричности, взаимности отношений врача и пациента, при которых пациент отдает себя в руки врача с верой в его профессионализм и добрые намерения; принцип не навреди, предполагающий высокую степень ответственности тех, кто принимает решения в условиях риска в медицине и биологии, выстраивает прогнозы и осуществляет свою профессиональную деятельность. Такие гуманистические принципы вместе с высшими моральными ценностями биоэтики — «добро», «сострадание», «моральная ответственность», «долг», «совесть», «достоинство», «милосердие» мощно внедряются в современную трандисциплинарно-синергетическую методологию, определяя тем самым ее концептуально-теоретическое ядро и обеспечивая радикальный поворот к нравственно-аксиологическим измерениям.

Существенно изменяя наши знания о живой природе, о жизни в целом, ее границах и возможностях, биоэтика, медицина и биология сегодня выполняют функции лидера научного познания, обосновывая новую систему ценностей и идеалов, демонстрируя аксиологическую недостаточность таких институциональных принципов этоса науки, как принцип универсализма, коллективизма, бескорыстности и организованного скептицизма (Мертон). Рассмотрим, какие проблемы сегодня стоят перед биоэтикой.

Биоэтика как междисциплинарное научное направление, академическая дисциплина и социальный институт, формируется в процессе взаимодействия таких наук, как биология, медицина и этика в контексте общей стилистики, характерной для постнеклассической науки последней трети XX в. В это время в ткань науки входят непривычные для классической науки идеалы блага человека и человечества, морали и добра, долга и ответственности за результаты, полученные в процессе научного изучения человекоразмерных объектов. Актуализация же проблем трансплантации, эвтаназии, биомедицинских экспериментов, внедрение в практику новых медицинских технологий, проводимых на людях и животных, необходимость морально-этического и правового регулирования возникающих в процессе биомедицинских исследований коллизий послужили мощным сигналом по отношению к становлению биоэтики.

Становлению биоэтики как академической дисциплины и социального института предшествовали аксиологические и этические повороты, формирующиеся в лоне современной науки, развитие междисциплинарных исследований, моральных проблем биомедицины, связанных с необходимостью защиты достоинств и прав пациента. Биоэтика объединяет биологическое знание и человеческие ценности и представляет собой систематическое исследование человеческого поведения в области наук о жизни и здравоохранения в той мере, в какой это поведение рассматривается в свете моральных ценностей и принципов^[3].

Тридцатилетний период существования биоэтики как междисциплинарного направления и социального института был связан с динамикой биоэтической проблематики от эмпирического описания врачебной морали к философской рефлексии нравственности в сфере биомедицинских исследований. Уже начиная со второй половины 1980;х гг. в биоэтике наряду с развитием биомедицинских технологий формируется достаточно мощный пласт философских знаний, трансформирующих концептуальные основания традиционной модели биоэтики западного типа. В новом ракурсе актуализируются типичные для биоэтики проблемы прав и свобод личности, формируется расширенная трактовка концепции свободы, включающая признание автономии личности. Фактором, повлиявшим на возникновение биоэтики, являются последствия научно-технического прогресса в области биомедицины, очень часто заставляющие осмысливать заново традиционные представления о благе пациента, о начале и конце человеческого существования. Биоэтика дает интеллектуальное обоснование и социальное оформление публичным дискуссиям, в ходе которых общество принимает решения о том, где пролегают границы человеческого существования. Решения эти, как правило, не бывают окончательными — по мере появления новых биомедицинских технологий, вовлечения в дискуссии все новых социальных групп их снова и снова приходится переосмысливать. Становление и развитие биоэтики, таким образом, сопровождается переосмыслением статуса и роли этических норм и ценностей науки.

Термин «биоэтика» предложил в 1970 г. американский онколог В. Р. Поттер. Он призвал объединить усилия представителей гуманитарных наук и естествоиспытателей (прежде всего биологов и врачей) для того, чтобы обеспечить достойные условия жизни людей. По Поттеру: «…наука выживания должна быть не просто наукой, а новой мудростью, которая объединила бы два наиболее важных и крайне необходимых элемента — биологическое знание и общечеловеческие ценности». Важнейшая задача биоэтики — способствовать выявлению различных позиций по сложнейшим моральным проблемам, которые лавинообразно порождает прогресс биомедицинской науки и практики. Можно ли клонировать человека? Допустимы ли попытки создания генетическими методами новой «породы» людей, которые будут обладать высокими физическими и интеллектуальными качествами? Нужно ли спрашивать разрешения у родственников умершего при заборе его органов для пересадки другим людям? Можно и нужно ли говорить пациенту правду о неизлечимом заболевании? Является ли эвтаназия преступлением или актом милосердия? Биоэтика призвана способствовать поиску морально обоснованных и социально приемлемых решений этих и подобных им вопросов^[4].

Не только в среде профессионалов, но и в средствах массовой коммуникации идут острые дискуссии о начале человеческой жизни, абортах, репродуктивных технологиях, контрацепции, с одной стороны, и проблеме смерти в ее философском и медицинском измерениях — с другой стороны, затрагивая при этом проблемы эвтаназии, достойного умирания, хосписов.

Жизнь и смерть — это, очевидно, самые фундаментальные антиномии человеческого бытия, затрагивающие в то же время каждое живое существо в своей вечной, неумолимой дилемме. Отсюда и глубинное желание осмыслить феномен жизни и смерти в различных ракурсах — философском, естественнонаучном, культурологическом, правовом, а в настоящее время и в биоэтическом измерении, предусматривающем исследование проблем начала и конца человеческой жизни (зачатия, абортов, эвтаназии и т. д.). Осмысливая феномен жизни, мы говорим о возникновении жизни на Земле, возникновении человеческой жизни, описываем жизнь в таких дескрипциях, как «рисковать жизнью», «давать жизнь», «спасти жизнь», «между жизнью и смертью», «отдавать жизнь за кого-то», «право жизни и смерти», «положить жизнь за кого-то», «не от веселой жизни» и т. д.

В биомедицинском смысле слова, жизнь — специфическая форма организации материи, характеризующаяся наследственной программой, записанной в совокупности генов (геном), т. е. в соответствующих последовательностях нуклеотидов дезоксирибонуклеиновой кислоты (ДНК); обменом веществ, специфика которого определяется наследственной программой и самовоспроизведением в соответствии с этой программой.

В рамках современной биоэтики при исследовании этики жизни встают следующие вопросы: С какого момента зародыш можно считать живым существом? Допустимы ли аборты или аборты есть убийство всех живых существ? Следует ли поддерживать жизнь безнадежно больных пациентов? Допустима ли с морально-правовой, социокультурной и религиозной позиции эвтаназия?

Этико-философские концепции феномена жизни задавали моральный вектор отношения человека к жизни, в целом к миру, к окружающей среде, тем самым создавая предпосылки для осмысления моральных коллизий и альтернатив, встающих перед современной биоэтикой. Контекст, заданный философской рефлексией над этическими основаниями феномена жизни, рассмотрение жизни как высшей ценности, нашло отражение в международных и национальных документах, способствующих этико-правовому регулированию принимаемых в медицинской практике решений.

Биоэтические основы исследования феномена жизни связаны сегодня с проблемами статуса начала и конца зарождающейся человеческой жизни, ее искусственного зачатия, предродовой диагностики, развития контрацепции, стерилизации женщин, запрета абортов и др. Одна из проблем, которая интересует биомедицинскую этику — это проблема возникновения человеческой жизни. Вопрос о том, с какого момента беременности можно говорить о существовании плода как человека волнует ученых как отечественных, так и зарубежных. Вопрос этот очень важен потому, что именно решение этого вопроса определяет весь спектр проблем, которые связаны с искусственным прерыванием беременности. В том случае, если мы поймем, что человеческая жизнь начинается с момента зачатия, то все последующие манипуляции с человеческим эмбрионом: исследование, уничтожение, замораживание и т. д. — это манипуляции с живым человеческим существом, и уничтожение человеческого эмбриона, это, прежде всего, уничтожение человеческой жизни.

С течением времени представления о том, когда начинается человеческая жизнь, существенно менялись. Сто лет назад биологи писали о том, что человеческая жизнь начинается с четырех месяцев развития человеческого плода, поскольку в четыре месяца начинает формироваться нервная система, что биологи и рассматривали как начало человеческой жизни. Сейчас, исследователи полагают, что развитие нервной ткани плода начинается и фиксируется не на четвертом месяце развития плода, а на четвертой неделе. И если мы согласимся с этой позицией, то таким образом, уничтожение плода на восьмой, седьмой, десятой, двенадцатой неделе есть уже ни что иное, как уничтожение человека или, попросту говоря, убийство. Среди самих естественнонаучных подходов нет единой точки зрения.

Представители различных эмбриологических школ пока не могут между собой договориться, что брать за исходный пункт, который был бы основанием того, что человеческая жизнь уже началась. Учитывая эту разницу, уместно говорить об этической позиции, помимо того, что существует еще и позиция религиозная. Но в данном случае и религиозная, этическая и философская позиция, совпадают.

Этическая позиция говорит о том, что человеческая жизнь и личность существуют тогда, когда человеческое существо является субъектом морального взаимоотношения. Поэтому с точки зрения этики и с точки зрения христианской религии человеческая жизнь начинается с момента зачатия^[5].

Ожесточенные моральные дискуссии сегодня идут по проблеме аборта, выявляя при этом три главные для понимания вопроса позиции: либеральная, умеренная и консервативная.

Согласно либеральной позиции до момента естественного рождения женщина имеет полное право принять решение о проведении аборта, а врач обязан обеспечить реализацию этого права. Нерожденный плод не признается ни в каком смысле человеческой личностью, на нерожденный плод не распространяется право на жизнь и, следовательно, он не обладает качеством, которое обязывало бы других воздержаться от действий, прекращающих его существование. Для либералов аборт ни в каком смысле не является убийством.

Для умеренной точки зрения характерно представление о том, что превращение природного существа в человеческую личность осуществляется постепенно в процессе развития от зачатия до рождения. Плод в процессе формирования как бы накапливает объем своей человечности и, следовательно, объем права на жизнь. Если разделить беременность на три равные части (каждая часть длительностью в три месяца называется триместр), то в первые три месяца объем прав у плода минимален и их могут превысить социальные или экономические интересы матери. В последний триместр он уже весьма значителен, и с умеренной позиции, интересы матери могут превысить право плода на жизнь только при наличии прямой угрозы для ее жизни. Вопрос, конечно, не в календарном возрасте, а в степени развитости человеческих качеств. Поэтому умеренные обычно рассматривают плод, имеющий грубые, не поддающиеся коррекции аномалии развития как существо, обладающее весьма незначительным объемом человечности. Принятие решения о правомерности аборта наиболее сложно во втором триместре. Здесь меньше всего согласия и больше всего возможных вариантов логической аргументации или морального взвешивания прав матери и плода. Поскольку плод обладает некоторым объемом человеческих прав, то аборт, с данной точки зрения, может быть квалифицирован как убийство невиновного. Естественно, что возникает ситуация, требующая предложить аргументы для оправдания практики убийства невиновного. Статус абортированных плодов авторы умеренной интерпретации рассматривают как промежуточный между человеческим и животным, что предполагает необходимость разработки особых этических и правовых норм, регламентирующих использование (утилизацию) этих существ.

С точки зрения консерваторов, аборт не может иметь морального оправдания. Аборт рассматривается как прямое умышленное убийство. Зародыш с момента зачатия рассматривается как личность, которой необходимо приписать основной объем прав человека — прежде всего право на жизнь. Естественно, никакого недочеловеческого состояния в рамках консервативной позиции не признается, и его статус соответственно не обсуждается. В рамках общего консервативного понимания существует ультраконсервативная позиция, запрещающая любой аборт в любом случае. Существуют сторонники более умеренного консерватизма, признающие право на аборт при наличии прямой угрозы для жизни женщины, или в тех случаях, когда беременность является следствием насилия или инцеста. Основанием консервативных точек зрения, как правило, выступает религиозная позиция^[6]. В любом случае аборт представляет собой глубокую моральную и физическую травму для женщины, нанося вред ее здоровью и прерывая жизнь нерожденного человека.

В рамках биоэтического дискурса высказываются различные точки зрения и относительно искусственного зачатия. Искусственное зачатие или оплодотворение in vitro (в пробирке) произвело революцию в акушерстве и лечении женского бесплодия. В 1978 г. в Англии родилась Луиза Браун — первый ребенок, появившийся на свет благодаря методу «оплодотворение in vitro», проверенному на животных. Вскоре после этого во Франции родилась Амандин (1982). На сегодняшний день число детей, появившихся на свет таким образом, превышает 14 тыс. Однако этот метод, как указывает Ж. Сурдо, имеет и теневую сторону — не только из-за шокирующе безнравственных предложений (оплодотворение heterologous, использование спермы донора, являющегося посторонним по отношению к супружеской паре, суррогатные матери), но и из-за разрушения человеческих эмбрионов на современном этапе развития метода искусственного оплодотворения. Для того чтобы оплодотворение прошло успешно, в матку женщины одновременно вводят несколько эмбрионов; остальные остаются в замороженном состоянии. Из числа введенных эмбрионов в утробе матери развивается лишь один; другие подлежат абортированию. Замороженные эмбрионы, если их не используют, погибают после пяти лет хранения. Более того, сегодня в качестве материала для научных экспериментов метод искусственного оплодотворения предлагает живые эмбрионы человека, об изучении которых раньше ученые могли только мечтать.

Применение в современной медицинской практике таких репродуктивных технологий, связанных с рождением человека, как искусственная инсеминация спермой донора или мужа, оплодотворение вне организма (экстракорпоральное, in vitro) с последующей имплантацией эмбриона в матку женщины, «суррогатное материнство», когда яйцеклетка одной женщины оплодотворяется in vitro, а затем эмбрион имплантируется другой женщине, вынашивающей плод для генетической матери, ставит перед биоэтикой новые философско-этические проблемы. Насколько нравственно и юридически оправдано донорство спермы или яйцеклетки? Должна ли соблюдаться врачебная тайна (конфиденциальность) при искусственном оплодотворении донорского зародышевого материала или дети, рожденные с помощью использования спермы донора, имеют право на получение информации о своих биологических родителях? Должно ли донорство генетического материала быть безвозмездным, альтруистическим или доноры спермы должны получать разумную компенсацию и вознаграждение? Такого же рода этические и правовые коллизии возникают в случае применения оплодотворения в пробирке — экстракорпорального оплодотворения, когда приходится решать вопросы о моральном и правовом статусе эмбриона, стадии развития зародыша как человеческого существа, установлении материнства ребенка при донорстве яйцеклетки (матерью является женщина, родившая ребенка или донор яйцеклетки).

Упрощенный подход к искусственному оплодотворению влечет за собой столь же упрощенный подход к человеческому эмбриону, а также возможность выбора подходящего времени для того, чтобы иметь ребенка. Этот метод также дает шанс заниматься евгеникой. Наконец, сегодня, в нашем технологическом мире, искусственное оплодотворение — это мероприятие, представляющее для практикующих врачей экономический интерес. Жизнь человека имеет тенденцию обесцениваться, когда на другой чаше весов находится материальное благосостояние.

В 1970;х гг. с появлением способа диагностики состояния плода в утробе матери, определения наличия пороков развития, аномалий, генетических заболеваний в биоэтике появился новый важный раздел. Частью такого диагностирования является эхография (УЗИ), которая является этически приемлемым неинвазивным методом, и амницентез, представляющий опасность для плода (этот метод применяется, когда есть опасность, что у плода будет какой-либо физический или генетический дефект). В настоящее время в медицине еще не найден способ терапевтического или хирургического лечения плода в утробе матери. Пока медики ставят своей задачей лишь поиск возможности абортировать зародыш, имеющий пороки развития, на ранней стадии его развития. Отсюда возникает нравственная дилемма для родителей, поскольку для них принятие такого диагноза означает принятие идеи аборта.

Проблеме жизни противостоит проблема смерти, которая является одной из основных тем философского и биомедицинского размышления, и в духовном опыте человечества трактовалась по-разному. Смерть означает прекращение жизни, естественный или насильственный конец индивидуального живого существа. Сопровождающие смерть потрясения настолько велики и глубоки, что некоторые исследователи происхождение почти всех видов искусства выводят из осмысления феномена смерти: музыки — из печальных и горьких песнопений, стонов и жалоб по покойнику; скульптуры и живописи — из стремления изобразить телесный облик навсегда утерянного, отдельных событий прошедшей жизни, радостях и горестях ушедшего человека. Переживание факта существования смерти, размышления о жизни, судьбе человека, его месте и предназначении в мире, смысле существования всегда были целенаправленными в философии. Философия рассматривала смерть главным образом с точки зрения осознания факта и смысла смерти как завершающего момента человеческой жизни, ибо человек в отличие от других живых существ осознает свою смертность. Последующее после античности христианское мировоззрение способствовало перемещению вопроса о смерти в личностное, особое, духовное измерение. Сама тема смерти надолго стала темой религиозного, а не философского сознания. Только в XIX—XX вв. возрастает философский интерес к проблеме смерти (конечности жизни, временности жизни), в связи с критическим переосмыслением рационалистических идеалов классической философии, а в последние десятилетия становится предметом биоэтического исследования.

Стремление людей освоить, обжить феномен смерти проявилось во множестве мифов, сказаний, ритуалов (похороны, жертвоприношения и т. п.). В Древнем Вавилоне считалось, что души умерших попадают в подземный рай и ведут там унылое существование, а посему религия здесь была ориентирована на земную жизнь. В Древнем Египте представления о потустороннем существовании получили, наоборот, гипертрофированный характер, поэтому важно было позаботиться об умершем и снабдить его всем необходимым. В Древней Индии считалось, что душа не погибает вместе с телом, а переселяется в другое тело, и последующее переселение души зависит от поведения человека в теперешней жизни. В античной философии наиболее оригинальное учение о бессмертии души создал Платон. После смерти бессмертная душа, если человек себя достойно вел при жизни, может вернуться к звездам и вести блаженную жизнь. Прочие же души вынуждены переселяться в новые тела. Согласно атомистическому учению Демокрита (ок. 460—380 гг. до н. э.), индивидуальная душа, подобно прочим вещам, состоит из атомов и должна будет распасться на атомы и прекратить свое существование, правда ее бессмертные атомы войдут в состав новой души. Эпикур (ок. 342—271 гг. до н. э.) будучи, как и Демокрит, атомистом и считая душу смертной, видел цель философии в достижении счастья, избавлении от страхов жизни и смерти, судьбы, загробного мира и учил, что «самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступит, то нас уже нет». Философское осмысление феномена смерти продолжалось и в последующие эпохи (Шопенгауэр, Хайдеггер, Камю, Сартр, Федоров и др.).

Поворот медицины «лицом к умирающему больному», как отмечают А. Я. Иванюшкин и А. К. Хетагурова^[7], проницательно предсказал на рубеже эпохи Возрождения и Нового времени английский философ Ф. Бэкон, который, между прочим, первым употребил слово «эвтаназия». Обсуждая в своем труде «О достоинстве и приумножении наук» в 1605 г. цели медицины, Ф. Бэкон останавливается на проблеме отношения к неизлечимым больным: «…я совершенно убежден, что долг врача состоит не только в том, чтобы восстанавливать здоровье, но и в том, чтобы облегчить страдания и мучения, причиняемые болезнями, и это не только тогда, когда такое облегчение боли, как опасного симптома болезни может привести к выздоровлению, но даже и в том случае, когда уже нет совершенно никакой надежды на спасение и можно лишь сделать самое смерть более легкой и спокойной, потому что эта эвтаназия… уже сама по себе является немалым счастьем».

Много позже, даже в XVIII в., врачи придерживались обычая не пользовать безнадежных больных. В течение XIX в. призыв Ф. Бэкона к врачам об обязательности помощи умирающим стал этической нормой. Обсуждение моральных проблем отношения врачей к умирающим приобрело на рубеже XVIII—XIX вв. вполне современный вид неслучайно. Дело в том, что как раз в XVIII в. расширилось понимание предмета медицины; в него стали включать важнейшие социальные вопросы: организация борьбы с эпидемиями; санитарный надзор за продуктами питания; общественная и профессиональная гигиена. Особое внимание врачи стали обращать на охрану здоровья женщин, детей, бедных, инвалидов (слепых, глухонемых, душевнобольных). Тем самым присущая издавна врачебному сознанию идея гуманности включила в себя новые аспекты.

Прежде чем во второй половине XX в. началось современное хосписное движение, проблема отношения медиков к умирающим на протяжении предшествующих двух третей столетия обсуждалась в основном как проблема эвтаназии.

Определяющее влияние на судьбу идеи эвтаназии в 1940—1950;е гг. (а в некотором смысле — и по сей день) оказала соответствующая медицинская практика в нацистской Германии. В 1935 г. здесь вышла книга врача Клингера «Милость или смерть», в которой обосновывалась концепция «жизни, не стоящей того, чтобы жить». В 1939— 1941 гг. в нацистской Германии осуществляется практика эвтаназии прежде всего по отношению к душевнобольным, а также к дряхлым старикам и детям с неизлечимыми уродствами. Во-первых, необходимо подчеркнуть здесь роль германской медицинской науки (в особенности медицинской генетики и психиатрии), представители которой обосновали, а затем прямо санкционировали такую медицинскую практику. Во-вторых, сама эта практика проводилась по отношению к немцам, и даже подчеркивалось, что она применима «только для немцев» (подтекст, здесь таков: только они достойны такой гуманности). В-третьих, речь здесь идет не просто о недобровольной эвтаназии, но о насильственной (одно дело, когда это — некомпетентный в силу возраста или психического статуса пациент, и решение за него принимает его законный представитель, и другое, когда решение об эвтаназии принимали исключительно административные органы). В-четвертых, врачебная экспертиза, лежавшая в основе отбора пациентов, уже почти целиком была лишена признаков индивидуального подхода к пациенту, так как решение принималось в бюрократическом порядке — всего лишь на основании документов. В-пятых, по поводу использовавшихся в нацистской практике активной, насильственной эвтаназии средств (отравляющие газы, яды, которые вводились парентерально) возникает вопрос, насколько причиненная таким образом смерть, была безболезненной. Во всяком случае, менее чем в течение двух лет эвтаназии было подвергнуто порядка 270 тыс. пациентов.

Эти исторические данные приводятся в книге профессора А. П. Зильбера «Трактат об эйтаназии»^[8] — энциклопедическом труде в плане собранных исторических сведений, касающихся проблемы эвтаназии.

В 1950 г. Генеральная ассамблея здравоохранения рекомендует всем государствам «осудить практику эвтаназии при любых обстоятельствах». Запретительное решение ВОЗ в отношении эвтаназии совпало с историческим моментом зарождения хосписного движения, формирования философских, теоретических и этических основ современной паллиативной медицины. Вся вторая половина XX в. характеризуется возрастанием внимания к проблеме умирания и смерти — как специалистов-медиков, так и ученых, работающих в гуманитарных науках.

В 1969 г. выходит книга Э. Кюблер-Росс (бывшей в начале профессиональной деятельности сельским врачом, а впоследствии ставшей психиатром) «О смерти и умирании», оказавшей наибольшее влияние на всю современную паллиативную медицину^[9].

Особого внимания заслуживает вышедшая в 1977 г. во Франции книга историка и культуролога Ф. Арьеса «Человек перед лицом смерти» (русский перевод — 1992). Ф. Арьес — представитель школы исторической антропологии — рассматривает изменение отношения человека к смерти на протяжении огромного исторического периода от раннего средневековья до современной эпохи (оканчивающейся в его исследовании началом последней четверти XX в.). В середине 1970;х гг. Ф. Арьес обращает свой взгляд на факты и тенденции, которые в настоящее время находятся в центре внимания специалистов современной паллиативной медицины; все чаще умирание и смерть происходят в больницах, где методы оказания медицинской помощи нередко превращаются в средства отчуждения (затягивания умирания, а не продления жизни, казенной изоляции умирающего человека в стенах больницы в тот важнейший период его жизни, когда ему лучше быть в окружении родных и близких и т. д.)^[10]. Как считают некоторые исследователи, влияние книги Ф. Арьеса объясняет поворот многих ученых к теме смерти в исследовании истории культуры.

Новые технологии и удивительные достижения в области биомедицинских научных и методологических исследований, граничащие с настоящей научной революцией, позволяют сегодня сохранить жизнь таким серьезно больным и получившим травмы людям, лечение которых еще вчера не представлялось возможным. Современные методы обеспечения работы сердечно-сосудистой системы, дефибрилляция сердца, вентрикулярная, респираторная поддержка, мониторинг и стимуляция сердца, регулирование и выравнивание обменных процессов, диализ и профилактика инфекционных заболеваний позволяют поддерживать жизнь больных, получивших серьезные травмы, больных с глубокими обменными нарушениями и больных с нарушениями функций различных органов.

В результате больные оказываются в новых ситуациях, когда можно искусственно поддерживать жизнь в серьезно пострадавшем человеке, абсолютно не надеясь привести его в сознание и вернуть к нормальной жизни. Это послужило причиной горячих дискуссий по поводу ненужной реанимации и права на смерть.

В современной культуре и науке проблеме эвтаназии уделяется особое внимание. Термин «эвтаназия» при этом означает безболезненную добровольную смерть и отражает естественное для человека желание умереть спокойно, легко и безболезненно. В данном понятии можно выделить такие смыслы, как ускорение смерти тех, кто переживает тяжкие страдания, забота об умирающих, предоставление человеку возможности умереть, прекращение жизни лишних людей. Возникает вопрос, как с этими смыслами сочетаются такие знаменитые принципы, как клятва Гиппократа: «Клянусь не давать смертельного лекарства, даже если меня об этом попросят, или советов, которые могут привести к смерти», или принцип, предписывающий врачу бороться с болезнью до конца.

Различают пассивную и активную эвтаназии. Пассивная эвтаназия — это отказ от жизнеподдерживающего лечения, когда оно либо прекращается, либо вообще не назначается. Пассивная эвтаназия означает недопустимость использования для сохранения жизни больного экстраординарных и чрезвычайных средств, если он не хочет их применения. Она также предполагает прекращение дальнейшего лечения, за исключением того, которое уменьшает боль. В этих случаях по желанию пациента должны быть прекращены даже внутривенные вливания и искусственное питание, при этом нельзя предпринимать попыток воскрешения человека, если его сердце или легкие перестали работать.

Если пациент может выписаться из больницы для того, чтобы умереть дома, то ему нельзя препятствовать в этом^[11]. Активной эвтаназия называется в тех случаях, когда пациент требует специальных средств для ускорения смерти.

Прежде всего, следует уточнить, что под эвтаназией понимается не просто легкая, безболезненная смерть, а смерть, которая соответствует желанию самого умирающего (либо его родственников и близких, если умирающий безвозвратно потерял сознание) и происходит при содействии (активном или пассивном) медика. Именно этим определяется как контекст медицинской практики, в котором можно осмысленно обсуждать проблемы эвтаназии, так и круг непосредственно причастных к ней лиц. Вместе с тем здесь затрагиваются и глубинные слои человеческого существования, и фундаментальные ценности общества, чем и объясняется острота и сложность дискуссий. Противоречивые взгляды на эвтаназию с медицинской и морально-этической точек зрения породили и противоречивую юридическую оценку этого явления^[12]. Активная эвтаназия — это преднамеренное действие с целью прервать жизнь пациента. Различают такие ее формы, как умерщвление из сострадания, когда жизнь, являющаяся мучением для больного, прерывается врачом (даже без согласия пациента); добровольная — активная эвтаназия и уход из жизни по согласию с пациентом при помощи врача.

Право человека распоряжаться собственной жизнью и отказ от негуманного, уничтожающего его достоинство лечения выступает основным аргументом сторонников активной эвтаназии. Святость человеческой жизни, возможность врачебной ошибки при безнадежном диагнозе, опасность злоупотреблений, если эвтаназия будет узаконена и тому подобное являются вескими контраргументами против активной эвтаназии. Все эти проблемы свидетельствуют о том, что эвтаназия — это междисциплинарная проблема, требующая для своего разрешения профессиональных и нравственных усилий философов, медиков, правоведов, всех заинтересованных людей.

В развитии отдельных заболеваний иногда поздно наступают моменты, когда попытки остановить прогрессирование болезни бессильны, когда «пациент выходит из программы». Перед медиками встает при этом задача: не вылечить, а обеспечить достойное для человека умирание и смерть. Концепция больничного пространства не предполагает таких механизмов, ибо клиника на данный момент развития медицины предназначена для человека, который достаточно быстро и эффективно может быть возвращен к норме.

В соответствии с этим все более востребованной становится методика паллиативной медицины (термин «паллиативная» означает «покрывающая» и образно представляется как «окутывающая заботой, опекой, сопровождающая»). В 1990 г. ВОЗ определила паллиативную медицину как «обширное поддерживающее лечение больных, болезни которых вылечить невозможно, но при этом дающее контроль над болью и другими симптомами, а также психические, социальные и духовные аспекты, имеющие основное значение для качества жизни больных». Вопросы паллиативной помощи, особо остро заявившие о себе с 1970;х гг., инициировали создание специальных учреждений — хосписов. Здесь не обойтись без глубочайшего милосердного отношения человека к страданиям другого человека. Понятие «милосердие» имеет глубокие корни и восходит к Пятикнижию, где оно означало любящую доброту, а в добиблейской греческой культуре интерпретировалось как чувство, которое возникает при виде незаслуженных страданий. Для Аристотеля это чувство понималось как противоположное гневу и означало сочувствие, сострадание, жалость. Воплощаясь в действиях, не только направленных на удовлетворение интересов другого, но и основанных на стремлении к совершенству, милосердие достигает нравственной полноты. В биоэтике милосердие понимается как сострадание человеческому горю, желание помочь человеку переносить боль, муки, чувство одиночества, беду.

Хоспис, по словарю Вебстера, — это гостиница, приют. В средневековье хосписами называли кельи при монастырях, в которых отдыхали странствующие паломники, обессилевшие больные, которые там же и умирали. Первый современный хоспис был открыт в 1967 г. в Лондоне благодаря усилиям доктора С. Сандерс — Хоспис Св. Кристофера. Главным вдохновителем создания хосписов в СССР был Виктор Зорза, 25-летняя дочь которого Джейн заболела меланомой и через год, в 26 лет, умерла в хосписе, умиротворенная и поддержанная в страдании. Узнав перед смертью, что ее отец родом из России (он всю жизнь это скрывал), Джейн завещала ему строить хосписы в Индии и России, чему он и последовал.

Существует несколько форм организации хосписов: хоспис-больница, домашний хоспис, мобильный хоспис, или хоспис-амбуланс, и смешанный тип хосписа. На сегодняшний день наиболее распространены два типа хосписов — хоспис-больница и домашний хоспис.

Хоспис-больница — это специально построенное здание, больница, в которой пациенту оказывают необходимую медицинскую помощь и в которой он может находиться достаточно долго, как правило, до конца отведенного болезнью срока.

В условиях домашнего хосписа пациента на дому курирует паллиативная команда, состоящая из врача, медсестры, социального психолога, волонтера, а также духовника, когда это необходимо. В работе с каждым пациентом и его семьей разрабатывается индивидуальный план паллиативного ухода.

Мобильный хоспис (хоспис-амбуланс) создается при больницах и оказывает помощь после выписки пациента на паллиативный уход на дому. Больного, как правило, для оказания экстренной медицинской помощи посещают врач и медсестра. Положительным в мобильных хосписах является то, что больного до конца сопровождают врачи и медицинские сестры, знакомые ему еще со времени пребывания в больнице. Негативной стороной при этом является невозможность оказывать помимо медицинской другие виды профессиональной комплексной помощи, включая психологическую, социальную и духовную.

Смешанный хоспис подразумевает наблюдение больного на дому, но в случае обострения болезни помещение его в стационар, обычно рассчитанный на 15—20 мест для взрослого хосписа и 5—8 — для детского, до улучшения самочувствия.

Этическими и социальными заповедями хосписа являются следующие:

• • Хоспис — дом жизни, а не дом смерти. Это достойная жизнь до конца, работаем с живыми людьми. Только они умирают раньше нас.
• • Основная идея хосписа — облегчить боль и страдания как физические, так и душевные. Мы мало можем сами по себе и только вместе с пациентом и его близким мы находим огромные силы и возможности.
• • Нельзя торопить смерть и нельзя тормозить смерть. Каждый человек живет свою жизнь. Время ее не знает никто. Мы лишь попутчики на этом этапе жизни пациента.
• • За смерть нельзя платить, как и за рождение. Хосписы должны быть бесплатными.
• • Если пациента нельзя вылечить, это не значит, что для него ничего нельзя сделать. То, что кажется мелочью, пустяком в жизни здорового человека, — для пациента имеет огромный смысл.
• • Пациент и его близкие — единое целое. Будь деликатен, входя в семью. Не суди, а помогай.
• • Пациент ближе к смерти, поэтому он мудр, узри его мудрость.
• • Каждый человек индивидуален. Нельзя навязывать пациенту своих убеждений. Пациент дает нам больше, чем мы можем дать ему.
• • Репутация хосписа — это твоя репутация.
• • Не спеши, приходя к пациенту. Не стой над пациентом — посиди рядом. Как бы мало времени не было, его достаточно, чтобы сделать все возможное. Если думаешь, что не все успел, то общение с близкими ушедшего успокоит тебя.
• • Ты должен принять от пациента все, вплоть до агрессии. Прежде чем что-нибудь делать — пойми человека, прежде чем понять — прими его.
• • Говори правду, если пациент этого желает и если он готов к этому. Будь всегда готов к правде и искренности, но не спеши.
• • «Незапланированный» визит не менее ценен, чем визит «по графику». Чаще заходи к пациенту. Не можешь зайти — позвони; не можешь позвонить — «вспомни и все-таки… позвони».
• • Хоспис — дом для пациентов. Мы — хозяева этого дома, поэтому переобуйся и вымой за собой чашку.
• • Не оставляй свою доброту, честность и искренность у пациента — всегда носи их с собой.
• • Главное, что ты должен знать, что ты знаешь очень мало.

Для стандартизации работы различных хосписных программ в ноябре 1981 г. руководство Национальной Организации Хосписов США приняло специальный перечень принципов и стандартов, положенных в основу работы хосписов. Для того чтобы сотрудники хосписа имели основания рассчитывать на финансовую поддержку государственных и коммерческих структур, работа хосписа должна соответствовать этим стандартам. На их основе в 1993 г. Международной Организацией Детских Хосписов были сформулированы «Стандарты Хосписного Попечительства над детьми».

На официальном сайте Общественной благотворительной организации «Белорусский детский хоспис», созданной в 1994 г., размещены такие слова:

Когда моя жизнь отмерена месяцами, неделями, днями, часами…

Я хочу жить свободным от боли, унижений, одиночества.

Дайте мне укрытие, протяните мне руку, поймите меня и дайте мне свою любовь. Затем позвольте мне мирно уйти и помогите моей семье понять^[13].

Белорусский детский хоспис существует только за счет благотворительных пожертвований со стороны иностранных доноров, пожертвований государственных и коммерческих структур, частных лиц. Вся помощь оказывается семьям пациентов хосписа бесплатно. Пациентами хосписа являются дети до 18 лет, чьи заболевания признаны неизлечимыми — это пациенты с онкологической патологией, находящиеся в терминальной стадии, для которых все возможные виды активного лечения оказались неэффективными (67%). Кроме того, пациенты хосписа — это люди с тяжелыми врожденными и приобретенными хроническими заболеваниями, чье состояние предполагает медленное угасание и сопряженное с этим тяжелое соматическое и психологическое состояние как самого пациента, так и его близких, длительно ухаживающих за таким больным. Помощь оказывается любому человеку, вне зависимости от возраста, пола, цвета кожи, вероисповедания, социальной принадлежности и положения в обществе.

Профессиональная комплексная помощь со стороны хосписа предоставляется не только самому пациенту, но и его семье на протяжении всего периода сопровождения больного, включая особую психологическую поддержку после утраты близких людей.

Поскольку хосписы являются в некотором роде альтернативой эвтаназии, а последняя законодательствами большинства стран отвергается, необходимо заинтересованное обсуждение в обществе и научных кругах проблем правовой и этической регламентации деятельности хосписов. Необходимо соответствующее законодательство в этой сфере, которое бы защищало больного, формировало его уверенность в том, что последние часы жизни он проведет достойно.

В то же время для биоэтики хосписы оказываются полигоном для «проигрывания» глубинных философских и нравственных вопросов, учитывая, что в любом случае наша жизнь есть «бытие к смерти», и близость последней только заостряет до предела извечные проблемы нашего существования. И если хосписы ставят целью обеспечить человеку достойную смерть, то конечность человеческого земного существования всегда считалась поводом для размышлений о достойной жизни. Философия, этика давно поставили вопрос: что есть жизнь в нравственном смысле слова? В философской литературе и публицистике неоднократно обсуждалась проблема, почему в критической ситуации перед лицом смерти один человек зачастую оказывается жалким, ничтожным, готовым на любую подлость для продления своего биологического существования, другой — способен на подвиг. Близость смерти, несомненно, ранит достоинство человека, не говоря уже о том, что само наличие смерти принижает человека мыслящего в его стремлении к бесконечному совершенствованию. Общий вывод классической этики состоит в том, что нравственность есть критерий как достойной жизни, так и достойной смерти. Размышления о смерти стимулируют нравственное сознание, они не обессиливают личность, а дают ей глубинный взгляд на собственную судьбу в целостности мироздания, позволяют осознать смысл своего существования перед лицом вечности.

Расширение философско-культурологических и биомедицинских исследований, касающихся проблем жизни и смерти обусловливают необходимость междисциплинарных подходов в современной медицине, объединяющих в себе специально-научные, философско-антропологические, морально-этические, организационно-правовые и социокультурные исследования и аспекты с целью выработки адекватной стратегии принятия решений в столь тонкой и важной для человека сфере.

В последние годы особый интерес в научном и социокультурном сообществе наблюдается к моральным, правовым и организационным аспектам трансплантологии. Трансплантация органов и тканей человека — это замещение отсутствующих у больного или каким-либо образом поврежденных органов или тканей, основанное на заборе органов и тканей у донора или трупа человека, их типизировании, консервации и хранении и осуществляемое посредством проведения хирургической операции. При этом следует иметь в виду, что органы и ткани человека — анатомические образования, не определяющие отличительных черт личности. Донор органов и тканей человека — лицо, добровольно отдающее свои анатомические образования для пересадки больным людям. Реципиент — лицо, которому с лечебной целью пересаживают органы или ткани человека.

В настоящее время трансплантация выходит на уровень «физического» управления смертью человека, является фундаментальной социокультурной проблемой, представляет собой одно из важнейших направлений биоэтики и практического здравоохранения. Историки медицины выделяют в истории трансплантации ее начало или донаучный (ненаучный) этап и этап собственно научной трансплантации, датируя его XIX в.

Ведущей идеей донаучной трансплантации, которая остается значимой и для современной медицины, является идея «переноса жизни». В древних языческих культурах за субстанцию жизни принималась кровь. Возникновение болезни связывали с ослаблением жизненных сил в крови, и поддержание этих сил осуществлялось с помощью вливания «здоровой крови». История врачевания и знахарства полна историями переливания крови от животных, младенцев людям пожилого возраста с целью достижения омоложения. У Овидия Медея именно так, вливая старцу Пелию кровь овцы, возвращает ему юность. Гиппократ полагал, что употребление, например, злым человеком крови овцы может изменить душевные свойства человека^[14]. Переливание крови в истории трансплантации как обеспечение «переноса жизни» является логическим и конкретно-историческим началом теории и практики пересадки органов и тканей.

Существуют разные виды трансплантации, причем отличия между ними касаются не только средств и методов пересадки, но и связанных с ней этических проблем. Пересадка органов и тканей осуществляется либо от живого донора, либо от умершего донора. При пересадке органов от живого донора речь идет об изъятии у донора только тех органов или тканей, без которых он в состоянии продолжать полноценную жизнь. Наиболее часто заимствуется почка, проводятся также операции по пересадке части печени и др. Безусловно, донор идет на определенный риск, связанный, во-первых, с самой операцией по изъятию органа и, во-вторых, с возможностью таких нежелательных последствий, которые могут обнаруживаться спустя месяцы и даже годы после операции.

Основные проблемы, возникающие при пересадке от живого донора, связаны с тем, в какой мере и каким образом может быть гарантировано подлинно добровольное согласие донора. Очевидно, что не может считаться добровольным согласие, даваемое по принуждению. Менее очевидным может считаться согласие, при котором донор получает вознаграждение, а проще говоря, продает свой орган. Практически везде в мире коммерческое использование органов запрещено, но, тем не менее, известно, что в ряде стран мира такая практика имеет место.

Целый спектр моральных и юридических проблем возникает в связи с изъятием и пересадкой органов и тканей от умерших доноров. Прежде всего, что значит «умерший донор»? Согласно традиционным критериям смерть констатируется тогда, когда необратимо прекращают действовать сердце и легкие. Но какой же смысл пересаживать нежизнеспособные органы? А если эти органы жизнеспособны, то можно ли признать человека умершим? Эти вопросы возникли сразу после того, как южноафриканский медик К. Барнард в 1967 г. осуществил первую пересадку сердца.

Использование органов от умерших доноров стало возможно после того, как был узаконен новый критерий смерти — смерть мозга. Дело в том, что после наступления смерти мозга в течение нескольких дней можно искусственно поддерживать вегетативные функции в организме, в частности, работу сердца, легких, печени и т. д.

Трансплантология ставит медиков перед сложнейшей в моральном отношении ситуацией. С одной стороны, они должны делать все возможное для спасения жизни пациента; с другой стороны, чем раньше начнутся манипуляции по забору из его тела органов и тканей, тем больше вероятность того, что их пересадка будет успешной.

Как бы то ни было, для разрешения коллизии между необходимостью как можно дольше бороться за жизнь умирающего и необходимостью как можно скорее получить органы для пересадки принимаются специальные меры. Согласно Закону Республики Беларусь «О трансплантации органов и тканей человека» от 4 марта 1997 г. (статья 10) изъятие у трупа органов и тканей для трансплантации возможно только в случае необратимых потерь функции головного мозга (смерти мозга), зафиксированных консилиумом врачей.

Отдельным специфическим направлением трансплантации органов и тканей сегодня является нейротрансплантация. Термином «нейротрансплантация», оставляя в стороне аспекты аутотрансплантации нервных стволов в восстановительной нейрохирургии как отдельное клиническое направление, обозначается трансплантация адреномедуллярной ткани надпочечника или эмбриональной мозговой ткани в центральную нервную систему (головной или спинной мозг).

Было бы социальным лицемерием закрывать глаза на проблемы медицинской реабилитации значительного массива таких больных, которым в ближайшей перспективе может существенно помочь использование методов нейротрансплантации. В клиническом диапазоне указанный метод обращен к целому ряду патологических состояний, включающему болезнь Паркинсона, детский церебральный паралич, хорею Хантингтона, мозговую дегенерацию, последствия черепномозговой травмы, апаллический синдром, эпилепсию, микроцефалию, рассеянный склероз, торсионный спазм, олигофрению, синдром Дауна, шизофрению, болезнь Альцгеймера, сирингомиелию, травматическую болезнь спинного мозга, болевые синдрому^[15].

В марте 1983 г. кубинские врачи пересадили четырем больным паркинсонизмом эмбриональную мозговую ткань от абортированного человеческого плода в возрасте 9—13 недель (В. Т. Бахур, 1989). Затем гомотрансплантацию эмбриональной ткани мезенцефалона осуществили нейрохирурги во многих странах мира. Всего до 1991 г. было выполнено около 100 таких операций. Вместе с тем использование в качестве трансплантата эмбриональной человеческой ткани столкнулось с целым рядом морально-этических проблем, которые стали предметом обсуждения на многочисленных съездах и симпозиумах по трансплантации, а также Всемирной Медицинской Ассоциации. И даже в тех странах, где нет закона о трансплантации, врачи руководствуются международными положениями, принятыми Ассоциацией, в особенности «Хельсинской декларацией. Рекомендации для врачей, проводящих биомедицинские исследования на человеке», принятой 18-й Всемирной медицинской ассамблеей.

Важным этическим документом, регламентирующим трансплантацию, является «Декларация относительно трансплантации человеческих органов», принятая 39-й Всемирной медицинской ассамблеей (Мадрид, 1987), а «Положение о трансплантации фетальных тканей», принятое 41-й Всемирной медицинской ассамблеей (Гонконг, 1989), регламентирует трансплантацию, в том числе и нейротрансплантацию, с использованием фетальных тканей.

Трансплантация органов от человека к человеку — это одно из самых выдающихся достижений современной медицины. Трансплантология, как наука, лишь в последние три десятилетия перешла от экспериментального к клиническому этапу своего развития, но уже сегодня старая мечта человечества о замене поврежденных или заболевших органов новыми покинула область фантастики и разрабатывается во многих промышленно развитых странах.

К настоящему времени в мире насчитывается более полутора тысяч трансплантационных центров, в которых выполнено около четырехсот тысяч пересадок почки, более сорока тысяч пересадок сердца, свыше пятидесяти тысяч пересадок печени, более семидесяти тысяч пересадок костного мозга. Проводятся также операции по пересадке комплекса «сердце-легкое» и трансплантация поджелудочной железы.

Естественно, что развитие клинической трансплантологии, имеющее целью оказание медицинской помощи ранее неизлечимым пациентам, увеличивает потребность в донорских органах, а количество их ограничено. В то же время постоянно увеличивается число пациентов, ожидающих пересадку органа.

Для обеспечения правовой базы клинической трансплантологии в большинстве стран мира на основе гуманистических принципов, провозглашенных мировым сообществом, приняты соответствующие законы о трансплантации органов и тканей. В этих законах оговариваются права доноров и реципиентов, ограничения при пересадке органов и ответственность учреждений здравоохранения и медицинского персонала.

Основные положения ныне действующих законов о трансплантации органов сводятся к следующему.

• 1. Трансплантация органов может быть применена только в случае, если другие средства не могут гарантировать жизнь реципиенту.
• 2. Органы человека не могут быть предметом купли-продажи. Указанные действия или их реклама влекут за собой уголовную ответственность.
• 3. Изъятие органов не допускается, если они принадлежат лицу, страдающему болезнью, представляющей опасность для жизни реципиента.
• 4. Изъятие органов у живого донора допускается только в том случае, если донор старше 18 лет и находится в генетической связи с реципиентом.
• 5. Забор органов человека допускается только в государственных учреждениях здравоохранения. Сотрудникам этих учреждений запрещено разглашать сведения о доноре и реципиенте.
• 6. Изъятие органов у трупа не допускается, если учреждение здравоохранения на момент изъятия поставлено в известность, что при жизни данное лицо, либо его близкие родственники, либо его законный представитель заявили о своем несогласии на изъятие его органов после смерти для трансплантации другому человеку.
• 7.

  Заключение

  о смерти человека дается на основании смерти мозга.

Правовое и этическое регулирование механизмов трансплантации органов и тканей человека является одним из важнейших направлений современной биоэтики, способствующее принятию международных и национальных правовых актов, и документов.

В 2001 г. Совет Европы принял документ, известный как Дополнительный протокол к Конвенции о правах человека и биомедицине относительно трансплантации органов и тканей человека. Согласно этому документу необходимым условием для трансплантации органа от живого донора является наличие близких отношений между реципиентом и донором. Определение того, какие именно отношения следует считать «близкими», находится при этом в компетенции национального законодательства.

Согласно действующему Закону Республики Беларусь «О трансплантации органов и тканей человека» (1997), в качестве живого донора может выступать только человек, находящийся в генетическом родстве с реципиентом (донором не может быть человек, не достигший совершеннолетия).

Трансплантология сегодня — это вершина здравоохранения. Нет той области медицины, где она не применяется: офтальмология, кардиология, гепатология, онкология, травматология, дерматология и др. Отлаженная система работы со средствами массовой информации, общественными организациями и религиозными конфессиями — залог успеха. Ни одна отрасль медицины не зависит в столь высокой степени от общественного доверия, как трансплантология. Эта мысль закреплена на Всемирном конгрессе по трансплантологии (1990 г.): «Трансплантация — единственная область медицины, которая не может существовать без публичного участия». Важнейшими принципами организации службы трансплантации являются: безупречная профессиональная подготовка эрудированных, знающих специалистов, обязательное развитие программ обучения научных исследований, включение основ донорства и трансплантации в программу обучения юристов, следование принципам международной кооперации, формирование школы национальной трансплантологии^[16].

Долг ученых, медиков, СМИ заключается в том, чтобы информировать общественное мнение как о благах, которые принесет внедрение его открытия, так и об опасностях, которые могут возникнуть при злоупотреблении им.

• [1] См. подробнее: Буданов, В. Г. Методология синергетики в постнеклассическойнауке: принципы и перспективы / В. Г. Буданов // Постнеклассика: философия, наука, культура / отв. ред. Л. П. Киященко, В. С. Степин. СПб., 2009. С. 361—396.
• [2] Степин, В. С. Научное познание и ценности техногенной цивилизации / В. С. Степин // Вопросы философии. 1989. № 10.
• [3] Яскевич, Я. С. Основы биоэтики / Я. С. Яскевич [и др.]; под ред. Я. С. Яскевич, С. Д. Денисова. Минск, 2009.
• [4] Биоэтика. Вопросы и ответы / под ред. Б. Г. Юдина, П. Д. Тищенко. М., 2005.
• [5] Силуянова, И. В. Биоэтика в России: ценности и законы / И. В. Силуянова. М., 2001.
• [6] Тищенко, П. Д. К вопросу о методологии мысленных экспериментов в биоэтике /П. Д. Тищенко // Вопросы философии. 1994. № 3.
• [7] Курс лекций по паллиативной помощи онкологическим больным: в 2 т. / под ред.Г. А. Новикова, В. И. Чиссова, О. П. Модникова. М., 2004.
• [8] Зильбер, А. П. Трактат об эйтаназии / А. П. Зильбер // Петрозаводск, 1998. С. 464.
• [9] Кюблер-Росс, Э. О смерти и умирании / Э. Кюблер-Росс; пер. с англ. Киев, 2001.
• [10] Арьес, Ф. Человек перед лицом смерти / Ф. Арьес; пер. с фр. М., 1992.
• [11] Куртц, П. Запретный плод. Этика гуманизма / П. Куртц; пер. с англ. И. В. Кува-кина; под ред. В. А. Кувакина. М., 2002. С. 189.
• [12] Павлова, Ю. В. Проблемы эвтаназии в праве / Ю. В. Павлова // Здравый смысл.2006. № 3 (36).
• [13] http://hospice.by (официальный сайт Белорусского детского хосписа).
• [14] Олейник, С. Ф. Переливание крови в России и в СССР / С. Ф. Олейник. Киев, 1955.
• [15] Цымбалюк, В. И. Нейротрансплантация как модель медицины будущего: морально-этические проблемы / В. И. Цымбалюк // Мистецтво лп<�ування. 2005. № 5. С. 23—26.
• [16] Биоэтика. Вопросы и ответы / под ред. Б. Г. Юдина, П. Д. Тищенко. М., 2005 ;Основы биоэтики / Я. С. Яскевич [и др.]; под ред. Я. С. Яскевич, С. Д. Денисова. Минск, 2009.