Научная сторона идеи прогресса

Вопрос о прогрессе связан в социологии теснейшим образом с вопросом о субъективизме и о роли личности в истории: следует ли и в идею прогресса вводить субъективный элемент и играет ли в создании прогресса какую-либо роль человеческая личность? Этим двум вопросам посвящены две отдельные главы нашей книги (XI и XIII). Социологические теории объективистического направления обыкновенно представляют и исторический процесс как безличную эволюцию. В обоих отношениях они правы лишь тогда, когда являются результатом критики учений о прогрессе, в коих субъективизм получает характер чистого творчества в вопросах, подлежащих научному исследованию, а роль личности в истории понимается как роль опять-таки исключительно творческая, т. е. когда субъективизм делается совершенно произвольным, за личностью же признается свободная воля в смысле способности производить изменения во внешнем мире, которые ничем не обусловлены помимо желания личности, в свою очередь уже ничем не обусловленного. Такие представления мы действительно и встречаем, с одной стороны, у метафизических философов, с другой — у утопических социалистов: общественный идеал как цель прогрессивного хода истории является тут продуктом личного творчества, счастливым изобретением человеческого ума, и для осуществления этого идеала достаточно одной доброй воли да соответственных усилия самих людей.

Другими словами, будущую историю можно выдумать по своему вкусу для того, чтобы и осуществить потом эту выдумку по своему желанию. Такой взгляд, конечно, ненаучен, и в критике этого взгляда заключаются верные стороны объективной социологии и научного социализма, направленные против метафизиков и утопистов. Но эта реакция заходит слишком далеко, когда отрицает за человеческими целями и действиями всякое значение — ив самом историческом процессе, и в науке, изучающей этот процесс, отвлеченно взятый.

Новое отношение к идее прогресса, которое возникло и развилось в XIX в., выдвинуло на первый план объективные начала общественного развития, которые ранее игнорировались. Прежде будущее общества создавалось чистою деятельностью воображения без всякого отношения к тому, что можно было бы сказать об этом будущем на основании наблюдений над прожитыми уже моментами общественной эволюции. Новое направление ставило задачу предсказать будущее по объективным данным прошлого и настоящего, но при этом весьма часто совсем не принималось в расчет, что в созидании этого будущего, кроме объективных начал, принимают известное участие и человеческие желания. Точно так же старое понимание сводилось к тому, что людям стоит только сделать соответственные усилия, дабы получить желаемое, как будто деятельность людей совершается вне всякой среды, которая оказывала бы влияние на эту деятельность, и как будто эта деятельность направлена на совершенно пассивный материал, неспособный оказывать какое бы то ни было сопротивление обращенным на него усилиям. Новый взгляд выдвинул вперед эту среду и этот материал, поняв их как объективные явления, закономерно развивающиеся, но тем самым будто бы находящиеся вне всякого воздействия со стороны человеческих усилий, словно человеческое вмешательство в естественно совершающиеся процессы равносильно устранению закономерности, словно само это вмешательство не есть результат тоже одного из естественных процессов и не подчинено действию никаких законов. Субъективная социология не есть возвращение к старому, совершенно ненаучному воззрению: она сумела только, приняв новый взгляд, избежать тех неверных выводов, которые были сделаны из этого взгляда, т. е. она исправляет и дополняет этот новый взгляд.

На научное понимание прогресса в современной социологии оказали влияние главным образом три эволюционные учения, осветившие процесс общественного развития с трех новых точек зрения. Философия Спенсера связала этот процесс с всеобщим процессом, совершающимся в истории вселенной. Один есть часть, другой — целое, но в обоих господствует один и тот же процесс интеграции и дифференциации. Эта формула, однако, не дает всеобъемлющего объяснения социальной эволюции. Она только показывает, что движение вперед есть общий закон всего сущего и что в известном отношении это движение во всех своих проявлениях подчинено одному и тому же закону. Но в то же время эволюция состоит в постоянном развитии из данных уже оснований — явлений нового порядка, которые уже не могут всецело управляться законами предыдущих — в эволюционном процессе — явлений. Сам Спенсер применил эту идею к изучению нравственности и пришел к заключениям иного рода, чем те, которые вытекают из взгляда на общественный процесс как на простое повторение интеграции и дифференциации без всякого нового начала, выработанного дообщественною эволюциею и разрабатываемого эволюцией общественною. Другое эволюционное учение, оказавшее влияние на научное понимание прогресса, есть дарвинизм. Эта биологическая теория показала, что общественному прогрессу, о котором давно уже говорили философы и историки, предшествовал прогресс в мире органической природы в смысле развития высших организмов из низших и что в самом человечестве, кроме чисто внешних культурных и социальных перемен, к коим прежде сводили обыкновенно весь прогресс, происходит еще совершенствование самой человеческой природы путем наследственного закрепления за новыми поколениями качеств, приобретавшихся их предками в процессе органической эволюции постепенно. Одна из особенностей дарвинизма заключается в том, что он объясняет биологическую эволюцию совершенно механически, без какой бы то ни было телеологии, и в этом он сходится с эволюционизмом Спенсера. Но на основании того же самого принципа эволюции как постоянного и постепенного творчества природою новых и новых явлений социология не может довольствоваться для объяснения социальной эволюции принципами, которые вполне пригодны для объяснения эволюции биологической, как и сама биология не может довольствоваться принципами, пригодными только для объяснения эволюции неорганической. Та телеология, с какою имеет дело социология, не есть нечто нарушающее принцип эволюции и произвольно сочиняемое социологами. Существа, способные ставить себе цели и деятельно стремиться к их осуществлению, сами являются продуктами постепенной эволюции, и в реальности этих существ мы не имеем никакого права сомневаться, ибо это — мы сами, т. е. каждый из нас в отдельности и все нам подобные: все мы действуем по целям и сознаем, что именно действуем таким образом.

Если оба только что рассмотренные эволюционные учения, оказавшие влияние на научное понимание прогресса, будучи весьма близки одно к другому, одинаково ставят вопрос о прогрессе на почву широких обобщений в области окружающей нас природы и даже всего космоса, то третье эволюционное учение, о котором здесь следует упомянуть, во-первых, стоит особняком от первых двух, а во-вторых, имеет своим исходным пунктом наблюдения, произведенные лишь в одной области общественной эволюции, да и то взятой только в одном из ее фазисов. Мы говорим здесь об экономическом материализме, зародившемся в голове Маркса в связи с известным пониманием сущности перехода Западной Европы от средневекового, феодального хозяйства к хозяйству новому, капиталистическому, и в связи с представлением о том, в какую новую форму стремится перейти само это капиталистическое хозяйство. Последователи экономического материализма, указывая на одно из объективных начал социальной эволюции и на механический характер процессов в развитии этого начала, совершенно правы, когда критикуют представителей метафизического и утопического взгляда, не считавшихся ни с какими объективными началами, ни с какими механическими процессами социальной эволюции. Хотя по своему общественному содержанию экономический материализм неизмеримо ближе к социологии, чем космический эволюционизм Спенсера и биологический эволюционизм Дарвина, он все-таки не может сам по себе считаться философией социального прогресса, как бы, с другой стороны, ни было важно то, что этим учением поставлен был вопрос о роли экономического начала в социальной эволюции. С точки зрения Спенсера, социальная эволюция есть только часть или одно из проявлений эволюции космической, только продолжение той эволюции органической, теорию которой разработал Дарвин. Здесь общественный прогресс объясняется или из некоторого целого, часть которого он составляет, или из другой подобной же части этого целого. Наоборот, экономический материализм стремится объяснить социальную эволюцию лишь одною из ее собственных сторон. Каждое из трех рассмотренных эволюционных учений дает известный идейный и фактический материал для научного обоснования и понимания общественного прогресса. Но социология не должна быть простою пристройкою без самостоятельного значения ни к космологии или биологии, ни к политической экономии. На этом главным образом и настаивают субъективисты, которые за объяснением прогресса обращаются, кроме биологии и экономической истории, к психологии и к культурной истории, а наиболее широкие свои обобщения ставят в связь не только с космологией, но и с этикой.

Само собою разумеется, что психология, о которой здесь говорится, не есть старая метафизическая психология спиритуалистического или материалистического пошиба. Позитивизм Конта сходится с критической философией Канта в признании, что нашему знанию доступны только явления, а не их сущность. Современная наука о душевных явлениях стоит именно на той точке зрения, изучая законы, по которым происходят эти явления. Во второй половине XIX в. и эта наука усвоила себе эволюционную точку зрения, т. е. стала изучать психические явления в их постепенном развитии от низших ступеней органической жизни до наиболее сознательных и целесообразных действий человека. Эволюционная психология, рассматривая душевные явления в качестве своеобразных продуктов эволюции, должна ставить себе вопрос о том, какую роль эти явления играют в эволюции в качестве ее факторов, а роль факторов эволюции они именно потому и могут играть, что сами суть вместе с тем ее продукты, т. е. не привходят в нее извне, а вырабатываются в ней самой. Само собою разумеется, что смешно было бы говорить о роли психических факторов в эволюции космической, взятой в ее целом. Другое дело — вопрос о значении психической эволюции для эволюции социальной: последняя прямо немыслима без психической основы. Равным образом и этика, имеющая столь тесную связь с психологией, поставлена в настоящее время на эволюционную точку зрения. Такое состояние психологии и этики, отразившее на себе один и тот же научный дух, который проявляется и в космологии, и в биологии, и в политической экономии, уже само собою не позволяет социологическому субъективизму в понимании общественного прогресса быть простым возрождением политического рационализма XVIII в. и социального утопизма XIX в. Идея прогресса в такой постановке, удовлетворяя чаяниям нашего сердца, вырабатывается, однако, не на основании этих чаяний, а на основании научных наблюдений над действием реальных сил, проявляющихся в истории мироздания вообще и органического мира в частности, в истории человечества как части этого мира и в истории духовных и общественных явлений, отличающих человека от других животных. Ту часть мировой эволюции, которая совершается в человеческом мире, мы понимаем совершенно так же, как и то целое, часть коего она составляет, но у этой части есть свои специфические особенности: они-то и позволяют нам и особенным образом относиться к этой части, нисколько тем не нарушая общего принципа, прилагаемого к рассмотрению целого и всех его отдельных частей. Идея прогресса есть только известное субъективное понимание эволюции с психологической и этической точек зрения без всяких метафизических предположений о том, чтобы в этой эволюции проявляла свое действие свобода человеческой воли как сила, берущаяся откуда-то вне этой эволюции, и о том, что у этой эволюции есть некоторая объективная телеология, т. е., что общественным процессом осуществляются некоторые заранее намеченные цели, а не цели, ставимые себе людьми в зависимости от той самой эволюции, в коей стремление к ним является и продуктом, и фактором. В таком понимании идея прогресса является синтезом этических стремлений рационализма и утопизма с теоретическими выводами науки.

Вопросы такой теории прогресса: 1) почему и как происходит социальная эволюция и 2) в каких случаях она получает для нас прогрессивное значение? Первый вопрос есть вопрос о причинах и факторах всякой эволюции, все равно — прогрессивной и регрессивной, и этот вопрос отнюдь не выходит за пределы научной компетенции в самом объективном смысле слова. Второй вопрос, по-видимому, чисто субъективный, есть, в сущности, вопрос о значении, какое для человека как для существа мыслящего; чувствующего и ставящего себе цели и как для существа живущего и действующего в обществе имеет объективный процесс эволюции, но и этот вопрос может быть решаем на основании объективных данных, какие, например, для последнего периода нашей цивилизации заключает в себе статистика.