Предмет, метод и функции политологии

Прежде чем рассматривать проблему содержания политологии, ее методов, с помощью которых изучается политика, вполне естественно ответить на вопрос: что представляет собой политическая наука.

С теоретической точки зрения дать абсолютно исчерпывающее определение политической науке не представляется возможным. Возникающие между различными школами разногласия, основанные на категорических суждениях относительно того, чем должна быть политология, делают любое определение до известной степени ограниченным и неточным.

Наиболее очевидными являются две рабочие гипотезы, принимаемые представителями любого направления:

• • политология изучает политику как таковую;
• • изучение политики является делом специалистов, использующих для этого соответствующую методологию.

Характер первого определения представляется бесспорным после рассмотренных выше характеристик политики и политического процесса. Второе определение выглядит несколько тавтологичным, поскольку оно не может быть раскрыто без анализа соответствующей методологии.

Отсутствие согласия между учеными относительно объекта их занятий в течение долгого времени служило предметом для сардонических замечаний и насмешек. Но для того чтобы поиск не стал бесконечным, необходимо обозначить те реальные пределы, за которые политическое знание выходить не может.

Политология с середины XIX в. формировалась в первую очередь как академическая дисциплина. Первая самостоятельная кафедра политической науки возникла в 1856 г. в США при Колумбийском колледже. Ее создателем и главой был немецкий эмигрант Ф. Л ибер. С 1969 г. число ученых, входящих в Американскую ассоциацию политической науки, превысило 15 тыс. человек, и ее состав ежегодно увеличивается на 10%.

Если с 1990 по 1999 г. в России ученая степень доктора политических наук была присуждена 175 ученым, степень кандидата политических наук получили 603 специалиста, то с 2000 по 2012 г. количество докторов и кандидатов наук выросло по сравнению с предшествующим периодом почти в шесть раз, составив соответственно 475 и 4216 специалистов-политологов.

Существование в большинстве стран мира самостоятельных политологических факультетов и кафедр не является, однако, свидетельством того, что изучение политики строго ограничивается университетской сферой и не может даже гарантировать «чистоту дисциплины». Политические проблемы исследуются на многих гуманитарных факультетах. Вне университетских стен политику изучают профессиональные политики, журналисты, партийные и профсоюзные функционеры, лидеры различных общественных движений и групп интересов и др. Представителей этих слоев можно именовать политологами с очень большой натяжкой.

Так или иначе является общепризнанным, что те, кто изучает политику, должны иметь профессиональную подготовку и, следовательно, владеть определенными методикой и приемами исследования, источниками которых являются университетские лекции и семинары, а также обширная научная и справочная литература. В целом можно выделить следующие основные ингредиенты политологии как научной дисциплины и профессии:

• • профессиональное самосознание, выраженное в установке на критический анализ роста и развития соответствующей исследовательской сферы;
• • совокупность классических трудов;
• • специализация персонала в различных научных подразделениях и сферах;
• • сравнительно легкая дифференциация предметов исследования;
• • совокупность обобщений или абстракций, часть которых может постепенно добавляться, уничтожаться или видоизменяться, если это представляется необходимым и своевременным;
• • концепции, являющиеся специфичными именно для данной сферы;
• • сравнительно стандартизированные методы анализа;
• • совокупность данных и сообщений об этих данных.

Важнейшей целью современной политической науки является формирование гипотез и теорий, способных объяснять окружающий нас мир политики. Научные объяснения должны отвечать определенным критериям. Это касается, прежде всего, строгого формулирования законов развития политического процесса и тех теоретических концепций, которые лежат в основе его научной интерпретации. Далее, знание фактов должно предшествовать их объяснению. Только тогда подлежащие объяснению факты могут выводиться в качестве логических следствий из тех законов или теорий, которые основаны на изучении предшествующих фактов. Критерии политического анализа должны в этом случае неминуемо стать объектом теоретической рефлексии.

Исследование собственных теоретических оснований уже несколько десятилетий назад стало одной из приоритетных задач политической науки. Возникновение многообразных подходов и концепций является дополнительным свидетельством того, что эта задача еще весьма далека от своего завершения.

Критерии, позволяющие отличать элементы собственно политического анализа от элементов социологического, юридического, психологического, философского или этического, содержатся, вероятно, не в характере объектов, а, скорее, в особенностях аргументации и самих теориях, с помощью которых ученые строят свои гипотезы и выводы.

Понятие «теория» имеет несколько значений. Иногда она отождествляется (не вполне корректно) с разного рода догадками и гипотезами. Но обычно она ассоциируется с определенным типом взаимодействия между идеями, объектами, различными переменными и т. п.

Существенным выглядит различие между спекулятивными теориями и построениями, лишенными спекулятивного элемента. Под первыми подразумевается такой тип теоретических конструкций, в рамках которых заключения и выводы, как правило, предшествуют конкретному анализу различных сторон изучаемых объектов.

К приведенному выше различию примыкает (но не сливается с ним) различие между нормативной теорией и теоретическими представлениями, ориентированными на эмпирические факты (эмпирическая теория). Нормативный характер теории определяется этическими установками (предиснозициями), ценностями и целями, формулируемыми в качестве основы для поведения индивидов и деятельности больших и малых человеческих групп или общества в целом. Эмпирическая теория ограничивается выводами, сформулированными на основе опыта и наблюдений за регулярно воспроизводящимися в той или иной сфере общественной жизни явлениями. При этом сторонники эмпирического анализа ориентируются на методы построения гипотез, принятые в естественных науках. Например, утверждение «солнце взошло» относится к разряду эмпирических фактов. Напротив, высказывание «солнце всходит и заходит в течение двадцати четырех часов» представляет собой уже теоретическую гипотезу.

На основе выделенных двух рядов различий выстраивается следующая типологическая схема (табл. 1.1).

Таблица 1.1

Политические теории.

Из данной типологии следует, что нормативные теории спекулятивны по определению, поскольку их выводы формируются преимущественно на основе ценностных суждений. Напротив, можно определенно утверждать, что эмпирические теории тяготеют к неспекулятивиым суждениям. Однако стремление ориентирующихся на эмпирические факты ученых к «высшей объективности» нередко оказывается не совсем обоснованным по причине множества трудностей, связанных с постижением исключительно сложной социальной и политической действительности. Тем самым претензии на объективность могут соприкасаться со спекулятивным догматизмом.

Развитие политического знания может быть представлено как смена концептуальных подходов. На определенных этапах одни подходы сменялись другими, причем первые продолжали существовать, по-прежнему находя горячих приверженцев. Это создавало атмосферу непрерывных споров вокруг преимуществ того или иного метода анализа политических процессов.

Возможны различные способы классификации подходов к изучению политики, но наиболее важным представляется отношение к самой специфике способов построения политической теории на основе фактов и ценностей. Различия в их интерпретации формируют нормативный подход, с одной стороны, и эмпирический и аналитический подходы — с другой.

Классификация, основанная на характеристике объектов политического знания, формирует соответственно философский, идеологический, институциональный, структурный и, наконец, бихевиоральный подходы.

Разные методы, которыми пользуются специалисты, создают различия между юридическим, историческим и собственно политологическим подходами. Долгое время юридический и исторический подходы в сочетании с институциональным занимали господствующее положение, находя также точки соприкосновения между собой и в специфической интерпретации философской традиции. В настоящее время пальму первенства оспаривают бихевиоральный подход и постмодернистская традиция политической философии. Классификация подходов может быть представлена и в прямой зависимости от использования политологами методов других гуманитарных наук — социологии, психологии, антропологии и др. Смена исследовательских парадигм создает также почву для довольно поверхностного различия между «традиционным» и «революционным» подходами. На роль последнего во второй половине XX в. постоянно претендовал бихевиорализм.

Различие между нормативным и эмпирическим подходами возникло по мере формирования новых научных методов, заимствованных гуманитарными науками у естественных. Ранняя политическая литература была преимущественно нормативной по своему характеру. Даже когда политические философы — Платон, Аристотель, Т. Гоббс, Дж. Локк, Ж.-Ж. Руссо, Э. Берк — пытались адекватно описать «человеческую природу», они отталкивались от трансцендентных идеалов, в основе которых лежало представление о должном идеальном политическом порядке. По мере прогрессирующего успеха ориентированных на эмпирическую методологию построений нормативные идеи продолжали существовать в видоизмененной форме, оказывая немалое воздействие на характер политических дискуссий в послевоенный период (например, новое направление философского консерватизма в США и Западной Европе, ведущее происхождение от философских идей чикагской школы Л. Штрауса, современные течения либеральной политической философии, связанные с именами Д. Ролза, Ю. Хабермаса и других представителей этого направления, философия политики «новых левых» и неомарксизма).

Определенные точки соприкосновения между философским и эмпирическим направлениями возникли в период появления нового течения, связанного с формированием «современной эмпирической теории». Данная теория отличалась от нормативных представлений твердой ориентацией на свободное от ценностных суждений описание и объяснение основных характеристик человеческого поведения. При этом представители новой школы стремились заимствовать целый ряд характеристик политического поведения, возникших в различные исторические эпохи в классической философской литературе, например в «Политике» Аристотеля или «Левиафане» Т. Гоббса.

В отличие от философского подхода (совпадающего в большинстве своих характеристик с нормативным) институциональный подход, ведя свое происхождение от античной классификации форм государственного устройства, представленных у Платона, Аристотеля, Полибия и Цицерона, продолжает уверенно оспаривать приоритет в разработке методологии политического анализа у бихевиорализма.

Институциональный подход акцентирует внимание исключительно на формальных аспектах государственной (правительственной) политики. Изучение конституционных актов и основанной на них политической практики, а также структур законодательной, исполнительной и судебной ветвей власти, законов о выборах, на которых основана деятельность политических партий, сложных процедур самоуправления и муниципальной политики призвано в конечном счете выявить фундаментальную роль структур и правил, определяющих политические ориентации. Индивиды при этом рассматриваются как недифференцированные постоянные «единицы». Различный характер воздействия на них политических институтов в зависимости от конкретных обстоятельств, как правило, не учитывается на том основании, что изучение функционирования политической системы должно предшествовать изучению индивидуального поведения.

Для институционалистов характерен отход от нормативных взглядов на политику. Даже те из них, кто занимается проблемой разработки и внедрения наилучших механизмов реализации демократических принципов, ориентируются преимущественно на эмпирические методы анализа. Теоретические построения в рамках такого подхода оказались сведенными до минимума. В наиболее чистом виде институционализм сформировался в политической науке США, поскольку ее представители с самого начала противостояли юридической традиции анализа политического процесса, защищая положение, согласно которому не все правила и структуры в политике могут быть сведены к праву.

Усилению данного направления помогло и то обстоятельство, что американская политология, в отличие от западноевропейской, с самого начала развивалась вне юридических факультетов. Поэтому представление о самостоятельном значении политического процесса сравнительно быстро распространилось среди ученых, способствуя в дальнейшем взаимодействию между институциональным и бихевиоральным подходами.

Бихевиорализм стал стремительно распространяться в американской политологии в 1950;е гг. преимущественно иод влиянием настоятельной потребности в создании систематической, строгой, несиекулятивной политической теории. Сущность этого подхода состоит в интерпретации всех политических и институциональных явлений в понятиях человеческого поведения.

Можно выделить следующие приоритеты раннего бихевиорального подхода:

• • поведению индивидов и групп отдается предпочтение перед анализом событий, структур, институтов или идеологий;
• • теория и исследовательская деятельность должны согласовываться с выводами фундаментальных бихевиоральных наук, к числу которых были отнесены в первую очередь психология, социология, культурная антропология, а в дальнейшем — и экономическая наука;
• • политический анализ акцентирует внимание на взаимозависимости теории и эмпирического исследования; теоретические вопросы должны быть сформулированы в операционных терминах с целью их эмпирической проверки; в свою очередь основное направление эмпирического исследования должно определяться установкой на развитие научной политической теории;
• • методология анализа политического поведения должна отличаться строгостью и точностью.

Первоначально бихевиоралисты, в противоположность институционалистам, стремились избегать исследования социальных институтов, выходящих за пределы малых групп. Однако по мере того как несостоятельность такого подхода становилась все более очевидной, интерес к анализу социального окружения, культурным и политическим факторам общего порядка, включая политические институты, стал возрастать и в рамках данного направления. В 1970—1980;х гг. определение предмета политологии как науки о политическом поведении индивидов, групп и даже наций уже не было редкостью.

Последователи бихевиоральной методологии внесли большой вклад в развитие междисциплинарных исследований, привлекая внимание к достижениям в области социологии, психологии и антропологии, особенно в области анализа электорального поведения. Но по мере того как этот подход завоевывал все большее количество сторонников преимущественно в университетских центрах США (в Западной Европе философский и институциональный подходы до сих пор остаются преобладающими), круг исследований стал расширяться в направлении анализа деятельности политических партий, общественного мнения, государственных учреждений. Единственная сфера, где спор между бихевиоралистами и традиционалистами продолжался довольно долго, — это анализ международных отношений. Но и в этой сфере бихевиоральный метод в конечном счете нашел применение.

В настоящее время в связи с развитием политико-теоретических исследований возникла и продолжает неизменно усиливаться тенденция к разработке смешанных подходов. В их рамках заимствуется все то ценное, что было накоплено различными направлениями политической науки в послевоенный период.

Существуют различные пути проникновения в мир политического. В философских системах выявляются предельные (метафизические) основания политики как важнейшей сферы деятельности человека, реализующего в области абстрактной мысли и на практике высшие идеалы — справедливость, свободу, общественное благо, мир, порядок и др. Примыкающие к философской традиции нормативные политические теории развивали многообразные концепции благоустроенного государства. На теории этого типа большое влияние оказывают современные политические идеологии. Расцвет в XX в. гуманитарных наук повлек за собой появление теорий, ориентированных на научный метод анализа политических процессов. Эти методы были заимствованы из естественных наук, а также из тех гуманитарных наук (социология, этнография, антропология, социальная психология), которые раньше политологии обратились к изучению эмпирических фактов.

Ученые наблюдают, что происходит, оперируют фактическими данными с целью выяснения того, как могут развиваться те или иные явления при наличии соответствующих условий. Функцией науки обычно является формулирование всеобщих законов и теорий, объясняющих мир политики во всех его проявлениях, включая поведение индивидов, функционирование политических институтов и международные отношения.

Существуют различные подходы к пониманию содержания политологических теорий. Обычно они определяются как системы обобщений, основанных на поддающихся проверке эмпирических данных. Теория основана на практике, а не противостоит ей, она служит для того, чтобы описывать в форме обобщений то, что действительно происходит, а не то, что должно происходить.

С точки зрения внутренней структуры теории образуются на основе системы положений (не менее двух), называемых обычно законами, которые соотносятся друг с другом и выражают отношения между переменными в условиях изменяющихся состояний политической системы.

Законы основываются на фактах, которые проверяются при помощи гипотез. Гипотезами мы называем спекулятивные утверждения о взаимоотношениях между фактами и теориями. Установление логически выверенных отношений между фактами, законами, гипотезами и теориями образует в конечном счете научный метод. Последний можно рассматривать в виде своеобразного круга или процесса, в рамках которого мы начинаем с фактов и заканчиваем ими.

Когда в нашем распоряжении оказывается достаточное количество фактов, мы начинаем ими оперировать. Совокупность этих фактов образует научную проблему. Например, одни страны имеют стабильные правительства, в других же правительства крайне нестабильны. Или же некоторые политики и законодатели поддерживают программу реформ, другие же ей противодействуют.

Для того чтобы произвести некоторые обобщения, необходимо классифицировать имеющиеся в нашем распоряжении объекты. Осуществляя данную классификацию, мы оперируем концепциями.

Концепциями обычно называют разного рода абстракции, создаваемые на основе обобщения отдельных наблюдений, совокупности отдельных фактов. Концепция упрощает структуру наших представлений путем подведения наблюдаемых событий или явлений под один общий знаменатель. Например, оперируя указанными фактами, мы создаем такие концепции, как «стабильные правительства», «реформаторские и консервативные программы» и т. д.

Первая стадия применения научного метода — индукция. В ее рамках создаются гипотезы, служащие для объяснения фактов. Суждения общего характера выглядят предположительными в первую очередь потому, что гипотезы являются только предположением об отношении между различными концепциями. Они создаются на основе предшествующего знания предмета, изучения других объектов или исследований, обнаруживающих сходную структуру или природу, могут быть заимствованы из классических философских работ, в которых аналогичная проблема определялась в гипотетической форме.

Следующая стадия научного исследования — дедукция. Из гипотез выводятся логические следствия, составленные в виде доступных для обозрения фактов. Мы устанавливаем, какие отдельные факты должны быть представлены для того, чтобы наша гипотеза об отношении между концепциями оказалась обоснованной.

Третья стадия применения научного метода — верификация — проверка фактов, которые мы выводим из гипотезы. Она призвана окончательно установить правильность гипотезы. То, что получено в результате верификации, — уже не гипотеза, а логическое следствие из нее.

Иногда третий шаг осуществляется в виде своеобразной фальсификации, когда мы пытаемся отвергнуть гипотезу, прибегая к рассуждению от противного. Такой шаг нередко является необходимым, поскольку мы, как правило, никогда не можем проверить правильность гипотезы полностью в силу ее ограниченности временем и пространством. Мы не можем также проверить все возможные следствия, возникающие из отношений внутри определенной группы фактов, поскольку все наши измерения и наблюдения имеют только приблизительный характер.

Вот один из примеров научного политического анализа.

Мы установили: один из наших друзей, который полагает, что его мнение не может ничего изменить, редко участвует в выборах. Другой же, наоборот, считая себя достаточно влиятельным, постоянно приходит голосовать. На основе этих фактов мы выдвигаем следующую гипотезу: индивиды, считающие свое политическое положение прочным и основательным, больше склонны участвовать в выборах, по сравнению с теми, кто не верит в возможность воздействовать на политику с помощью своего голоса.

Отсюда вытекает логическое следствие: занимающие активную позицию будут принимать участие в отдельных выборах, и наоборот.

После выборов мы можем путем интервьюирования определенного количества избирателей измерить степень эффективности голосования, обнаруживая, какие именно индивиды принимали в нем участие. И уже потом на основании проведенных наблюдений мы можем принять или отвергнуть нашу гипотезу.

Окончательный вывод, который можно сделать из проведенного исследования, будет заключаться в том, что несмотря на определенную тенденцию, когда ощущающие себя политически состоятельными индивиды более активно принимают участие в голосовании, не существует абсолютной зависимости между уровнем политической активности и результатами выборов. Вследствие этого мы должны видоизменить нашу гипотезу путем учета возникающих расхождений, добавляя такие привходящие факторы (переменные), как степень заинтересованности индивида в исходе выборов, его уверенность в том, что определенный их результат принесет ему пользу, сила его приверженности к какой-либо партии, интерес к предвыборной кампании и к самому ходу выборов, реакция на кандидатов и т. д. Видоизмененная гипотеза вновь должна подвергнуться проверке.

Итак, концепции играют ключевую роль в построении политических гипотез. Различные варианты таких концепций выражены в понятиях «авторитет», «власть», «класс», «влияние», «общество», «конфликт», «легитимность», «политическая система» и «политическая эффективность». Чтобы быть полезными в политическом исследовании, концепции должны обладать двумя важнейшими характеристиками.

Первая из них заключается в том, что они должны соотноситься с эмпирической реальностью и поддаваться опытной проверке. Мы бессознательно учитываем это требование в нашем обыденном языке, когда соотносим имя, являющееся общим для класса предметов, с самими предметами, например понятие (концепцию) дерева с реальным многообразием деревьев.

Другая — их пригодность для создания теории. Одним из самых необходимых условий развития науки является наличие определенного количества концепций, формулировки которых принимаются большинством ученых. Однако в политической науке (как и в общественных науках в целом) соблюдать это условие удается далеко не всегда.

Новые концепции возникают, как правило, непосредственно для целей исследования, но нередко они появляются в результате преодоления сопротивления традиционного словоупотребления новой терминологии. С учетом этого обстоятельства концепции часто заимствуются из мира повседневной политики. Их значение постепенно уясняется в ходе постоянного общения и затем становится достоянием научного сообщества.

Хорошим примером трудностей, возникающих в повседневном словоупотреблении в политической сфере, является интерпретация концепции «группы давления». Этот термин в либеральных демократиях приобрел негативное значение. Понятие «давление» многими рассматривается как неподходящее для демократического общества, поскольку предполагается, что законодатели и политики принимают решения, не подвергаясь при этом принуждению. В качестве своеобразного компенсирующего эквивалента нередко используется термин «группа интересов», или «заинтересованная группа», хотя и он воспринимается с некоторым подозрением — ведь «интерес» для многих означает «корыстный интерес».

Другим примером возникающих терминологических трудностей является попытка заимствования концепций из родственных наук, в частности из психологии. Так, понятия «невроз», «невротический» встречают сопротивление в силу того пренебрежительного оттенка, который они приобретают по отношению к некоторым политикам, придавая их деятельности несколько «сомнительный» характер в глазах политических партнеров и потенциальных избирателей.

Иногда концепции, вполне пригодные для других дисциплин или возникшие в других странах, целиком принимаются мировой политической наукой. Многие западноевропейские концепции, например «элита» и «масса», «правые» и «левые», разработанные соответственно медиевистами и историками французской революции, рассматриваются большинством политологов как универсальные. Из последней пары терминов в процессе идеологизации политики возникли термины «либеральный» и «консервативный».

Объем и размеры научных политических теорий также имеют различные источники происхождения. Под влиянием грандиозных построений классиков философско-политической мысли возникла и окрепла уверенность в том, что чем более общей и всеохватывающей является теория, чем большее количество предметов она в себя включает, чем больше выводов и предсказаний можно из нее сделать, тем она лучше.

Тем не менее, многие ориентирующиеся на изучение эмпирических фактов ученые предпочитают руководствоваться иными критериями, главным из которых является не объем, а наибольшая пригодность определенной системы аргументов для анализа выбранной группы явлений (фактов). Вследствие такой научной установки стали спонтанно возникать микро — теории, теории среднего уровня, которые сосуществуют с макротеориями, оказывая на них существенное влияние, поскольку нередко используются для проверки последних.

Кроме того, характер и объем теоретических построений иногда определяются факторами чисто физического свойства, например степенью доступности эмпирического материала. Многие западные политологи, проявляющие интерес к проблемам развивающихся стран, больше склонны создавать теории общего характера, в рамках которых специфические особенности отдельных стран и политических институтов оказываются стертыми. То же самое можно сказать и в отношении общей теории «тоталитаризма», которая постоянно применялась в западной политической науке в послевоенный период для анализа СССР, стран Центральной и Восточной Европы, Китая и других азиатских стран, ориентировавшихся на советскую или китайскую модель развития. В силу самой логики общих построений характер частных выводов, как правило, определялся ценностными (мировоззренческими) установками ученых.

Обсуждение проблемы ценностей в политике — одна из важнейших составных частей характеристики эвристических возможностей научных теорий. Политологов нередко упрекают в излишнем ригоризме, связанном с установкой на рассмотрение всех явлений в мире политики как равнозначных. Такой упрек предполагает, в частности, представление о «равноценности», например, фашистской и либерально-демократической политических систем. Упреки такого рода не являются, однако, обоснованными. Проблема состоит в том, что ни одна из ценностей не может быть признана высшей с помощью научного метода. Такое мнение в наши дни оспаривается сторонниками постмодернистского направления, вообще отрицающими концептуальную значимость ценностно нейтрального подхода к миру политики.

Следует признать правильным утверждение о том, что политической науки, свободной от каких-либо ценностей, быть не может. Можно использовать научный метод для анализа отношений между средствами и целями, когда цель определяется на основе критериев, выходящих за пределы науки. Можно руководствоваться научными критериями для оценки альтернативных средств, пригодных для достижения данной цели. Но ценностно нагруженная наука не означает, что мы имеем дело с ценностно предубежденной, ангажированной дисциплиной. Если предубеждение приводит к ложному восприятию реальности и к неверным обобщениям, то наличие ценностных суждений означает только утверждение о желательности и позитивном характере тех или иных явлений.

Необходимо принципиально проводить различие между ценностью и фактом. Те ученые, которые эти различия обосновывают, обычно утверждают, что суждение, основанное на фактах, является научным, в то время как ценностно ориентированное суждение таковым быть не может. Поэтому наука должна быть свободна от каких-либо ценностей. Философы могут вдохновляться ценностями, но ученый должен от них дистанцироваться до тех пор, пока он не обратится к проблеме ценностей как разновидностей фактов.

Тем не менее, рассмотрение ценностей в качестве фактов отнюдь не означает предположения о том, что не существует никаких различий между утверждениями о фактах и суждениями, в основе которых лежат предпочтения. Утверждения, направленные на описание того, что действительно происходит, не всегда бывают правильными, но они поддаются эмпирической проверке. Наоборот, нормативные суждения проверить невозможно. Самое большее из того, что можно в данном случае сделать, это установить, принадлежит ли это суждение одному-единственному индивиду или же его точка зрения разделяется большим или меньшим числом представителей определенных социальных и политических групп.

В рамках научного подхода надо уметь проводить различие между описательными утверждениями и утверждениями, основанными на предпочтениях, поскольку в реальном процессе политического общения люди часто рассматривают желательное для них как действительно существующее и действуют в соответствии с нормативным принципом «так должно быть».

Нормативные суждения в политическом дискурсе легко узнаваемы благодаря словам «должно», «необходимо», «следует» и т. п. Однако не всегда этим словам можно приписывать нормативный характер. Они нередко являются вполне эмпирическими по своему содержанию, когда люди высказывают их, например, из «тактических» соображений, диктующих то или иное предписание. Так, утверждения типа «если демократия должна выжить, народ должен принимать участие во всех выборах» или «если люди желают, чтобы должностные лица были ответственными за свою деятельность, они должны знать программы кандидатов, которых они поддерживают» вполне поддаются проверке. Оба утверждения сформулированы так, что они предполагают ценностные суждения — «демократия должна выжить», «люди должны заставить чиновников быть ответственными». Но они одновременно содержат в себе ту идею, что высказываются именно для того, чтобы компетентные люди (ими должны являться ученые) имели возможность указать, как достичь тех целей, которые сформулированы в виде данных категорических пожеланий.

Выступая в роли эксперта, ученый не имеет дела непосредственно с целями и ценностями (не участвует в их воспроизводстве), а исследует только те технические средства, с помощью которых эти предписания могут быть реализованы. Признавая полностью, что определенный тип культуры имеет ценностные и нормативные основания, ученый делает выбор: должен ли он участвовать в их укреплении или, наоборот, — в расшатывании и уничтожении. В этом смысле сама по себе демонстрация возможностей достижения той или иной цели всегда включает в себя элемент ценностной ориентации.

Другим примером специфической ценностной ориентации является сам процесс смены научных парадигм в любой системе знания.

Замена старой теории новой требует перестройки всего предшествующего знания. Теоретические достижения, которые выглядят беспрецедентными, способны привлечь новых приверженцев тем, что они открывают новые исследовательские перспективы, называют парадигмами. Цель «нормальной» науки — описание фактов, их включение в структуру теории для ее последующего развития. Новая парадигма, ориентированная на принципиально новые теоретические построения, встречает обычно сопротивление со стороны приверженцев старых парадигм. Но по мере того как в рамках новой парадигмы проявляются неизвестные ранее в науке эвристические возможности, то, что выглядело недавно аномальным, начинает казаться возможным, а затем становится вполне привычным. Новая концептуальная структура заменяет старую, становясь основой для создания новых теорий.