Формирование парадигмы склонения во множественном числе

Преобразование древнерусской системы склонений во множественном числе проходило иначе, чем в единственном: процесс унификации во множественном числе зашел дальше и привел к образованию единой парадигмы. Резкое противопоставление единственного и множественного числа было связано с развитием этой категории от конкретного к абстрактному: противопоставление должно было стать более четким и всеохватным. И действительно, выделение абстрактной множественности происходило на различных участках языковой системы. Оно, в частности, привело к утрате двойственного числа, формированию имени числительного, переосмыслению собирательных существительных. Выделение множественности как особого состояния могло вести к изменениям не только на грамматическом, но уже и на лексическом уровне. В частности, происходила лексикализация некоторых форм множественного числа, т. е. приобретение ими особого лексического значения, соотнесение этих форм с особым денотатом. Ср.: небо ‘видимая часть атмосферы' — небеса ‘загробный, невидимый мир', тело ‘физический облик' — телеса ‘крупное тело', лес ‘совокупность деревьев' — леса ‘подмостки из древесины', городок ‘маленький город' — городки ‘игра на специально размеченной (огороженной) площадке'.

На грамматическом уровне абстрагирование множественности проявилось в выделении форм множественного числа в особую парадигму склонения, в утрате в этой парадигме родовых различий. В результате в современном русском языке система окончаний множественного числа противопоставлена парадигмам трех склонений, представленным в единственном числе. Формы множественного числа образуют особый тип склонения, в котором не проявляются ни родовые признаки существительных, ни их принадлежность к I, II или III склонению (ср.: к кон-ю, к земл-е> к матер-и; конь, земля, но к кон-ям, к земл-ям, к матер-ям; кони, земли).

Одной из непосредственных предпосылок развития новой парадигмы множественного числа стало взаимодействие грамматических форм в словосочетаниях: при употреблении существительных с согласуемыми словами: прилагательными, причастиями — появление инновационных форм индуцировалось соседними словами в синтагме. Следует помнить, что синтагменная индукция, т. е. уподобление форм в потоке речи, является таким же важным механизмом развития грамматической системы, как и взаимодействие между парадигмами, рассмотренное подробно в предыдущих параграфах. Ср. примеры синтагменной индукции: с новой женою —> с новой женой', со слугами, купцы, гостьлхн —" со слугами, купцами, гостьми —> со слугами, купцами, гостями', старыми городы, новыми счгЬнами —> старыми городами, новыми стенами (в последнем случае употребление одинаковых форм прилагательных индуцирует, т. е. обусловливает, употребление одинаковых форм существительных).

Разрушение категории рода во множественном числе началось именно у тех слов, для которых эта категория была синтаксической, т. е. согласуемой. Этот процесс начался еще в дописьменный период, когда были образованы формы членных (т.е. местоименных, полных) прилагательных, и эти формы изначально были унифицированы по отношению к роду (кроме именительного падежа). Ср.: род.п. докръих’ь, дат.п. докрыилъ, вин.п. докрыв, твор.п. докрыи. ии, мест.п. докрыихъ. Данные формы и сделались первоначальным образцом, моделью, в соответствии с которой перестал различаться род во множественном числе.

В древнерусском языке безразличие к роду распространилось и на именные формы прилагательных и причастий, это проявлялось в нарушении согласования. В текстах наблюдается неправильное употребление не только форм *а-склонения, но и расширенное использование флексий *о-основ, которые впоследствии потеряли свою продуктивность во множественном числе. Ср.: стдр^гЬишиндл^гь жречкекллеъ вместо жречьсколгь (пример синтагменной индукции); троуды кожьствкнд. ии вместо кожкетвены; оученнко. иъ христовдлм* вместо христово. иъ; кожпе. ик стопдлгъ вместо божигалъ; дриднкекы. иъ^[1] (местоименное прилагательное) цьркъвд. иъ Цчатолгь (именное причастие, должно быть &1аталъ) ^[2].

Во вторую очередь безразличие к роду стали проявлять во множественном числе имена существительные. Фактически в именном склонении возникло противоречие между двумя тенденциями развития. С одной стороны, категория рода приобрела важнейшее значение как категория классифицирующая, требующая противопоставления родовых флексий, — в единственном числе. С другой стороны, во множественном числе данная категория сделалась избыточной и устранялась. Первая тенденция развивалась раньше, и в древнерусском языке наблюдаются во множественном числе примеры унификации склонений в пределах рода. Именно этим объясняется высокая продуктивность окончанияове (с мягким вариантомеве): оно позволяло отличить формы мужского рода от всех прочих: попове, подкове, посдове, «иоужеве, корове. Той же особенностью обладало окончание *и-склонения в родительном падеже, ср. его продуктивность: пировъ, к^совъ, троудовъ, изкытковъ и т. п. Окончание творительного падежа этого склонения после падения редуцированных уже не могло различать род, поэтому не стало продуктивным в мужском роде: ъли —> ми <�— ьми.

Однако родовых парадигм склонения во множественном числе не сложилось, поскольку более актуальной оказалась вторая тенденция — к выделению множественного числа в отдельную, целостную парадигму за счет деморфологизации категории рода. В результате в XIII—XV вв. происходила конкуренция различных парадигм склонения, при этом продуктивность окончаний была выше в том случае, если они составляли единую систему с общим показателем множественного числа. Ср.: род.п. костей, дат.п. костей, мест.п. костер, им. п. дарове, род.п. даров, дат.п. даром. мест.п. дарох им. п. села, дат.п. селам, твор.п. селам, мест.п. селах Во всех приведенных примерах мы можем видеть гласный, общий для ряда представленных флексий: [е], [о], [а].

В итоге продуктивными оказались флексии с элементом [а], которые дали в современном языке универсальные и однотипные окончания так называемых конкретных падежей, восходящие к парадигме склонения *а-основ: —ам, —ами, -ах. Продуктивность именно этих окончаний, видимо, объясняется несколькими дополнительными факторами. Во-первых, фонема с древнейшего времени была универсальным для всех слов среднего рода показателем множественного числа в именительном падеже: села, словеса, телАта, вр^иена. Исследователи отмечают, что на раннем этапе унификации именно существительные среднего рода проявляли большую активность в приобретении инновационных окончаний: винадъ вместо винолъ, торжищах вместо тържищих^ъ1

Далее распространению окончаний -ам, -ами, -ах в мужском роде способствовало то, что они были исконными для некоторых слов мужского рода *а-склонения, ставших образцом для других существительных мужского рода: вогараль, слугалъ вместо вогарвль, слоугалуъ. Наконец, нужно назвать еще один источник того своеобразного «символизма множественности», который приобрела фонема — о нем, впрочем, у историков русского языка существуют различные мнения. Это флексия а, характеризовавшая с древнейшего времени собирательные существительные.

Как уже указывалось выше, в древнерусском языке существовали образуемые суффиксомjсобирательные формы, которые фактически использовались для градации в категории числа: врать, дистъ (ед.ч.) — врата, листа (двойственность) — врати, листи (расчлененная множественность) — вратига, листик (одушевленные (личные) / неодушевленные, нерасчлененная множественность). Последние формы потеряли значение собирательности и, войдя^[3]

в парадигму множественного числа, заменили собой исконные формы (причем диетик —" листья). Данный процесс имел два основных последствия: 1) именительный падеж множественного числа пополнился флексией -а; 2) формант а стал восприниматься как обобщенный, универсальный показатель множественного числа.

Также в древнерусском языке существовали архаичные собирательные формы типа *подга ‘те, кто живет в поле; поляне', ср. в Лаврентьевской летописи: кнАЖбнье. к подахт. к дерекллхт свое, л. 7: ‘среди полян, среди деревлян'. Еще одной формой собирательности при обозначении лиц были слова тина господа (ед.ч. жен.р.), которые также при переосмыслении давали форму именительного падежа множественного числа. Таким образом, нельзя считать случайным продуктивность во множественном числе флексий с элементом [а]: этот гласный с праславянекого времени был не только показателем особого тематического класса, но и маркером (флексией) различных форм, выражавших идею множественного числа.

Можно сформулировать следующий вывод о формировании во множественном числе единой парадигмы большинства косвенных падежей (так называемых конкретных падежей): в современном русском языке в дательном, творительном и местном падежах используются единые для всех существительных окончания -ам, -ами, -ах — по происхождению эти флексии принадлежат *а-, ja-склонению, они распространились на всю систему под действием морфологической аналогии, направление которой было предопределено наличием в указанных формах гласного а (табл. 7.15).

Таблица 7.15

Унификация во флексиях множественного числа.

Следы архаичных окончаний дательного, творительного, местного падежей обнаруживаются в некоторых случаях в современном русском языке — у отдельных слов и в устойчивых конструкциях. Ср. для творительного падежа строгую норму в словах людьми,.

детьми и вариантную норму — дочерьми, лошадьми, дверьми. Ср. также устаревшее окончание в устойчивом выражении: лечь костьми. Архаичная флексия предложного (местного) падежа встречается в устаревших фразеологизмах: темна вода во обла— цех, притча во языцех. Окончание дательного падежа полностью утратилось, однако отражается в виде суффикса в составе наречия поделом <�— по д*Ьлолъ. Практическое отсутствие архаичных рефлексов в дательном падеже связано с тем, что активная замена ом —> ам происходила раньше по сравнению с другими падежами, особенно по сравнению с творительным падежом: к концу XIV в. в дательном падеже и уже в старорусский период в творительном падеже.

В грамматических падежах, т. е. в именительном, винительном, родительном, формирование единой парадигмы множественного числа происходило иначе. Прежде всего, достаточно рано, уже в XI—XII вв. произошла унификация форм именительного/винительного падежей. Данные формы первоначально различались в большинстве типов склонения (табл. 7.16).

Таблица 7.16

Исходные формы именительного/винительною надежей.

Противопоставление этих двух падежей изначально отсутствовало у слов среднего рода и было слабо выражено в женском роде, где противопоставление полностью утратилось после появления у слов консонантного склонения новых форм типа свекрови под влиянием парадигмы 1-склонения.

Унификация падежей в мужском роде в большинстве случаев происходила под действием аналогии по образцу винительного падежа, в результате плоди, сынове, гостик —" плоды, сыны, гости. В единственном случае, казалось бы, наблюдается обратная замена: вин.п. нож’Ь —" ножи, но появление здесь унифицированной формы ножи скорее объясняется влиянием твердой разновидности склонения. Омонимия именительного/винительного падежей, возникшая в результате во всех склонениях и родах, стала причиной окончательного формирования категории одушевленности, которая развивалась прежде лишь в единственном числе.

В современном русском языке существует ряд вариантных окончаний в именительном падеже. После конвергенции фонем —, после унификаций в парадигмах склонения основной флексией в форме именительного падежа множественного числа стала (в виде фонетических вариантов [и], [ы]), ср.: плоды, кони, жены, зелли, гости, кости, сыны, скекръки. Вариантное окончание —е, восходящее к консонантному склонению, было продуктивным в древнерусском языке для разносклоняемых существительных с суффиксомин-(ъ), например: горожлнинъ, горожане. Продуктивность данного окончания в группе слов, объединяющей названия лиц по принципу территориальной (этнической) общности, сохраняется и сегодня: горожане, славяне, муромчане, четлане. Второе вариантное окончание, -а, имело несколько источников. В истории русского языка эта флексия стала продуктивной для слов не только среднего, но и мужского рода (табл. 7.17).

Таблица 7.17

Флексияа в словах среднего и мужского рода.

В заключение необходимо дать исторический комментарий современным вариантным окончаниям в родительном падеже. Здесь конкуренция окончаний -0, -ов, -ей сохраняется и в современном языке, например: двести грамм — двести граммов. Древнерусская и современная продуктивность флексий -ов, -ей объясняется изначальной омонимичностью окончаний склонения на *5, jo, где ъ, ь —> о, например: пдод-ъ, кон-ь плод-о, кон'-в. Нулевое окончание, возникшее па месте редуцированных, употреблялось в формах именительного и винительного падежей единственного числа; родительного падежа множественного числа. В последнем случае для отграничения от омоформ стали использоваться окончание -ов у существительных с основой на твердый согласный (из склонения *и-основ) и окончание -ей у существительных с основой на мягкий (из склонения *1-основ).

Контрольные вопросы

• 1. Как развивалась идея множественности в истории русского языка?
• 2. Как происходит грамматическая индукция в пределах синтагмы? Приведите примеры.
• 3. В каких частях речи раньше всего происходило смешение окончаний разного рода во множественном числе?
• 4. Каковы две тенденции развития категории рода в именном склонении? Какая тенденция сложилась раньше, а какая позже?
• 5. Какая парадигма склонения оказалась продуктивной во множественном числе?
• 6. Какие факторы определили способность фонемы выражать идею множественного числа?
• 7. Какие рефлексы архаичных форм дательного, творительного, предложного падежей множественного числа существуют в современном русском языке?
• 8. Каким образом происходила во множественном числе унификация форм именительного — винительного падежей?
• 9. Каково происхождение вариантных окончаний именительного падежа множественного числа в современном русском языке?
• 10. Какими факторами определяется выбор в древнерусском и в современном русском языках окончаний родительного падежа множественного числа?

• [1] 2 Арианство — древнее еретическое направление в христианстве.
• [2] См.: Историческая грамматика древнерусского языка / под ред.В. Б. Крысько. М., 2000. Т. 1. С. 232−242.
• [3] См.: Историческая грамматика древнерусского языка / под ред.В. Б. Крысько. Т. 1. С. 258—259.