Изменение предметного поля фольклористики: перспективы и горизонты

Оценивая новизну, привнесенную адаптацией теории коммуникации к фольклористике, заметим, что при этом не только меняется угол зрения на предмет, но и принципиально видоизменяется вся предметная область, возникает возможность изучения устного слова в полноте его контекстных связей, в единстве с изучением традиционной среды в целом и личности носителя традиции в частности. Существенный кризис в связи с этим претерпевают категория жанра и классификационные модели, унаследованные фольклористикой от литературоведения. Как только внимание исследователя смещается от памятника фольклора к живым фактам фольклорной традиции, от единичной фиксации к изучению процесса, материал обнаруживает сложную нелинейную системность, сопротивляющуюся однозначному определению.

Прежде всего, в сферу внимания исследователей вовлекается материал современного городского фольклора, не только устный, но и письменный, визуальный, а теперь и электронный, в том числе бытующий в Интернетсреде. Появляется теоретическая основа для осмысления и сопоставления традиционных структур коммуникации в различных исторических, социальных и культурных контекстах в диахронии. Так, например, традиция снотолкования, корни которой восходят к древним ритуальным практикам, трансформируется в новое время в письменные формы гадательных книг, сонников, позже рукописных альбомов, возобновляется в Интернете в виде онлайн-сонников и различных форм коммуникации в рамках многочисленных сообществ «сновидцев» (от комментариев и пересказов снов до своего рода наивной беллетристики и фанфикшн). Материнский фольклор (со свойственной ему системой запретов и предписаний, поэзией пестования и специфическими женскими нарративами) получает второе дыхание в Интернет-пространстве на форумах рожениц и молодых матерей, демонстрирующих обилие типовых сюжетов и поведенческих стереотипов, воспроизводящихся в рамках традиционного женского дискурса.

Принципиально меняется представление о фольклорном тексте как объекте филологического исследования. Он мыслится не столько как памятник устного творчества, вербальный компонент песни или сказки, письменная фиксация которого отражает лишь небольшую часть его значений, но и как «живой объект», требующий комплексного исследования. Неразрывна его связь с обрядом (ритуалом) как синкретическим образованием, которое важно анализировать в разнообразии его внутренних кодировок.

«Традиционный обряд представляет собой культурный текст, включающий в себя элементы, принадлежащие разным кодам: акциональному (обряд — последовательность определенных действий), реальному или.

предметному (в обряде производятся действия с обыденными предметами или со специально изготовленным ритуальными предметами), вербальному (обряд содержит словесные формулы, приговоры, благопожелания и т. п., сюда же относятся терминология и имена), а также персональному (ритуальные действия совершаются определенными исполнителями и могут быть адресованы определенным лицам или персонажам), локативному (действия приурочены к ритуально значимым элементам внешнего или внутреннего пространства или вообще пространственно ориентированы вверх, вниз, вглубь и т. д.), темпоральному (действия, как правило, производятся в определенное время года, суток, до или после какого-либо события семейного или социального и т. п.), музыкальному (в сочетании со словом или независимо), изобразительному (изобразительные символы ритуальных предметов, нищи, одежды, утвари и т. п) и т. д."^[1].

В качестве текста может быть интерпретирован не только обряд, но, по сути, любой фрагмент традиционной народной культуры, сущность которого в той или иной степени передается художественными способами выражения (музыкальными, вербальными, хореографическими). Будучи единицей традиции и одним из элементов фольклорной коммуникации, комплексный текст является системой, формируемой коллективными представлениями и актуальной, постоянно меняющейся средой исполнения.

Подход к традиции с позиций теории коммуникации (в частности, теории речевых актов и теории речевых жанров М. Бахтина) позволяет рассматривать фольклор как особый «семиотический аппарат, созданный для конструирования времени, пространства и социального взаимодействия в заданных традицией рамках»^[2]. Так, воспроизведение текстов несен и причитаний в ритуалах свадьбы или похорон не несет никакой новой информации, но задает новую систему отношений между самими коллективными исполнителями (носителями фольклора), обозначает и распределяет их социальные роли, консервирует традиционные формы общения с предками. С позиций прагматики жанры фольклора являются конвенционально определенными формами коммуникации, их назначение — служить символическими регуляторами поведенческих тактик в пределах коллектива. Например, в жанре молодежной частушки традицией «дозволяется» (то есть признается единственно допустимым) открытое высказывание чувств по отношению к сопернице или покинутой девушки по отношению к «ухажеру» и т. п. Мужская частушка «иод драку» (в ряде регионов это непременный вербальный атрибут кулачного боя) содержит похвальбу поединщиков, их взаимные угрозы и оценку потенциальных последствий конфликта и таким образом определяет игровые роли сторон.

В связи с этим элементы поэтической системы текста открываются новой интерпретации — в аспекте их функционального наполнения. Поэтические тропы частушки оказываются индексами, указывающими на конкретного человека или действие, а форма обращения (к природному объекту, участникам ритуала, божеству) задает тот коммуникативный коридор, в рамках которого должно быть воспринято содержание всего текста.

• [1] Толстой И. И. Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М., 1995. С. 167.
• [2] Лдоньева С. Б. Прагматика фольклора: частушка, заговор, причет (Белозерская традиция XX века). URL: http://www.lib.ua-ru.net/diss/cont/91 740.html (дата обращения:01.11.2015).