В лаборатории не исследуют, а конструируют реальность

Итак, философы — но, скорее, социологи науки в рамках программы «исследований науки и технологии»¹, — подобно этнологам^[1][2], отправляются в научную лабораторию. Первые результаты оказываются обескураживающими: в лаборатории не происходит ничего особенного. Ничего необыкновенного, что разительно отличало бы деятельность людей в лаборатории от деятельности в различных «ненаучных» учреждениях и что объясняло бы, благодаря чему в науку приходят надежность и достоверность; ничего такого, что облегчало бы истолкование таких стандартно приписываемых естественнонаучному знанию черт, как истинность и объективность. К такому выводу приводила работа Карин Кнорр-Цетипы «Производство знания: исследование конструктивистской и контекстуалистской природы науки» |21|, основанная на включенном наблюдении за деятельностью большого исследовательского центра и множестве интервью с его сотрудниками. С основными идеями этого исследования мы сейчас и познакомимся.

Первое же утверждение этой работы заключается в том, что внутри лаборатории исследователи имеют дело не с природой, а с артефактами: искусственно произведенными по определенным технологиям реактивами, катализаторами, образцами крови или препаратами из клеток и органов растений и животных; с искусственно вызываемыми и в определенных режимах поддерживаемыми процессами; с инструментами, установками для нагревания либо охлаждения и г. п. Помимо подобных вещей, лаборатории загромождены полками с бумагами, отчетами, справочниками, таблицами, инструкциями, стандартами и нормативами.

Все перечисленное представляет собой воплощенные результаты ранее выработанных и ставших потом привычными технологий, методик, приемов. Среди прочих составляющих лабораторной обстановки присутствуют и научные теории, но не в качестве образов реальности, которые в экспериментах якобы сопоставляются с самой реальностью, а в качестве еще одного рода инструментов: они функционируют как рекомендации, инструкции, объяснения, приемы работы или интерпретации результатов.

Это и есть то, что окружает исследователя в лаборатории, с чем он имеет дело, а не природа сама по себе. Все перечисленное является сделанным в самом прямом смысле слова. Но сделанное стало уже привычным, процессы, посредством которых оно было сделано, ушли из поля внимания. Это не значит, что созданные в результате предыдущих исследований вещи и процессы прямо отождествляются самими исследователями с природой.

Но ситуация, когда исследователи во все возрастающих масштабах имеют дело с искусственно создаваемыми и поддерживаемыми процессами, явлениями, материалами и т. д., становится для современной науки привычной и не порождает беспокойства. Сами ученые вспоминают о различиях между сделанным и существующим самим по себе, только когда сталкиваются с проблемами в собственной работе (или ее применениях) или когда критикуют коллег-конкурентов.

Если вокруг науки, например в научно-популярной литературе и даже в значительном числе работ по философии науки, еще сохраняется вера в то, что внутри лаборатории природа предстает перед учеными в своем чистом и сущностном виде, освобожденном от случайных и привходящих обстоятельств, то для самих ученых, работающих в научных лабораториях, это давно уже является привычным и нормальным фактом. Другой вопрос, к каким выводам относительно природы научного познания это должно вести.

Итак, ученые в лабораториях, опираясь па ранее сделанные факты, создают новые факты. Эта деятельность, согласно Кпорр-Цетине, определяется сериями последовательных актов выбора: проблемы для исследования, методики, аппаратуры и т. д. В зависимости от конкретных актов выбора экспериментаторы будут иметь дело с разными процессами, так что в случае других решений сами установленные факты могли бы оказаться другими. Или, если последнее утверждение, которое выдвигают КноррЦегина и многие другие современные философы науки, вам кажется слишком сильным и необоснованным, сформулируем его по-другому, в виде вопроса: насколько обоснована вера в то, что устанавливаемые факты не зависят от избранных методик и аппаратуры?¹ Для более конкретной формулировки подобных размышлений можно воспользоваться формулируемыми Э. Пикерингом понятиями «открытой» и «замкнутой» экспериментальных систем [28, с. 218]: экспериментальная система является замкнутой, если все процессы, силы, взаимодействия, которые она вовлекает или которые на нее влияют, изучены и поняты и, соответственно, все измерения в этой системе устанавливают факты, которые получают всеобщее согласие. В противном случае, экспериментальная система является открытой. Пикеринг проводит это различение, чтобы заявить, что навряд ли когда-либо исследователи имели или будут иметь в руках действительно замкнутую экспериментальную систему, хотя ученые обычно ведут себя так, будто их экспериментальные системы являются замкнутыми. Об открытости экспериментальных систем забывают тогда, когда их поведение становится предсказуемым и привычным^[3][4].

Об идеях Пикеринга более подробно будет сказано ниже. Сейчас отметим только, что в пользу сформулированного тезиса говорит всеми признаваемое соображение о неполноте и незавершенности человеческого знания. Но если признать, что экспериментальные системы являются открытыми, то ничто не гарантирует, что результаты экспериментов — т. е. устанавливаемые в экспериментальных исследованиях факты — независимы от выбранных методик, приборов, реактивов и т. п.

Чем же управляются подобные акты выбора? Всякий раз неопределенным множеством конкретных, связанных с известным местом и временем обстоятельств. Ученые стараются максимально использовать доступные им ресурсы и компенсировать то, что на данный момент для них недоступно. Именно то, что оказывается доступным, имеется «под руками», зачастую определяет стратегию исследования. Главное условие — лишь бы это «работало». Кпорр-Цетина описывает разного рода случаи и обстоятельства, которые она наблюдала. Иногда выбор определяла необходимость использовать недавно закупленное дорогое оборудование, или возможность попробовать методику, описанную в малодоступном журнале на мало кому доступном языке, который, однако, знал один из членов исследовательского коллектива, или иные, но тоже случайные обстоятельства.

Мотивы, которыми руководствовались исследователи, осуществляя свои акты выбора, были очень разными. В любом случае, они ориентировались на то, что «работает» в сложном комплексе обстоятельств и отношений, куда, в зависимости от конкретной ситуации, могли входить и возможность стабильно получать желаемые значение некоторых параметров, и доступ к определенным ресурсам, и наличие либо отсутствие компетентного технического персонала, в руках которого стабильно работали бы приборы, и возможность экономии энергии, и масса других соображений. Целью подобной активной и изобретательной деятельности является производство некоторого «работающего» (т.е. стабильно выполняющего ту роль, которую на него возлагают) артефакта. Причем, если результаты сначала оказываются не совсем «работающими», то экспериментальные методики проходят своего рода «тьюнинг» (настройку), направленный на постепенное устранение затруднений.

Таким образом, невозможно говорить, что акты выбора, результатом которых и станет в конце концов новый факт, детерминируются четким набором логико-методологических критериев, гарантирующих объективность полученного результата.

Поскольку критерии, направляющие выбор ученых в лаборатории, являются изменчивыми и ситуативными, то бывает и так, что в различных лабораториях складываются свои «локальные идиосинкразии», т. е. представления о том, что допустимо, что необходимо для надежности результата, а без чего можно спокойно обойтись, свои локальные ноу-хау и интерпретации. Так что ученый, который перешел из одной лаборатории в другую, может обнаружить, что нормы проведения эксперимента, которые на его прежнем месте работы считались совершенно необходимыми для получения надежного результата, на новом месте считаются не такими уж обязательными^[5]; и наоборот.

Свои утверждения Кнорр-Цетина основывает на наблюдениях и интервью. В силу этого, ее исследование является социологическим, а не философским. Оно охватывает один американский исследовательский центр. Однако тезис о том, что реальная научная деятельность управляется неопределенным множеством не фиксированных заранее, но всякий раз зависящих от конкретной ситуации критериев и ориентиров разного рода, от требования в процессе эксперимента поддерживать, скажем, постоянные температуру и давление, до необходимости отчитываться за использование вновь приобретенного оборудования, удовлетворять запросам инвесторов и модному требованию экономии энергии и т. д., — характерен для умонастроений современной философии науки. Усилия последней направлены на развенчание представления, будто научное познание управляется критериями и нормативами, которые гарантируют объективность результатов и неуклонное приближение к истине. В таком контексте исследование Кнорр-Цетины оказывается именно философским. И как философская работа, она оказалась весьма влиятельной среди исследований по философии науки.

• [1] По-английски — science and technology studies или STS часто употребляется и термин"исследований технонауки", чтобы снять водораздел по линии наука — технология [15,с. 41—81]. «STS — это последний на сегодняшний день итог развития постпозитивизма, его, так сказать, кульминация… STS можно рассматривать в качестве саморефлексии постпозитивизма» [ 15, с. 51.
• [2] Философы и особенно социологи науки, занимающиеся исследованиями «лабораторной жизни», любят описывать себя как этнологов, представляющих всем прочим философам (и образованной публике) нравы и обычаи интересного племени, обитающего в загадочноми малодоступном месте — научной лаборатории.
• [3] В современной литературе описываются примеры того, как разные методики, применяемые в различных лабораториях разных стран, приводили к принципиально разным результатам, вовлекая обе стороны в длительные споры по поводу того, чей же результат являетсяфактом, а чей — артефактом. См., например, работы [18; 28; 27].
• [4] Подробное обсуждение вопроса о замкнутости эксперимента, приводящей к альтернативному утверждению, см. в гл. 10.
• [5] В физике и химии это не так (примеч. Л. JI.).