Заключительные положения методологического введения в онтологию

Сформулирую в заключение этого методологического рассуждения теоретические положения, являющиеся исходными для решения всей совокупности поставленных здесь задач. Прежде всего необходимо преодолеть ставшую столь влиятельной в философии XX в. позицию, названную Р. Авенариусом «принципиальной координацией» и положенную в основу «философии свободы» Н. А. Бердяева, — неотделимость объекта от субъекта, позицию, которая вела логически мысливших философов к признанию невозможности онтологии, ибо в этом случае обессмысливалось само понятие «бытия»: когда объект рассматривается феноменологически, в его неотрывности от субъекта, онтология сливается с гносеологией, или с аксиологией, или с психологией и утрачивает собственное содержание.

Если натурфилософия, начиная с Парменида, абсолютизировала такой тип отношений бытия и небытия, какой свойствен природе, то антропологически ориентированная философия, как видим, сводит онтологию к осмыслению другой сферы сущего — эмоционального восприятия человеком мира. Но от того, что анализ этих состояний называют «онтологией», он не становится ею в точном смысле. Онтология должна сделать по отношению к понятию «небытие» то же, что синергетика сделала с понятием «хаос»: освободить его от сохранявшейся с мифологических времен абсолютной отрицательности.

Сформулирую и основные проблемы онтологической мысли, получающие противоположные решения, а чаще всего вообще методологически не отрефлектированные, но нуждающиеся в этом для «реабилитации» онтологии как фундаментальной в философском дискурсе дисциплины.

• 1. Следует ли считать «бытие» исходной категорией онтологии, или данное понятие производно — то ли от «сущего», то ли от «существования», то ли от «небытия» или «ничто», то ли от «возможности» или «виртуальности»?
• 2. Правомерно ли рассматривать бытие само по себе, или же необходимо его соотнесение с его иным — с небытием?
• 3. Если правомерно, ибо только бытие есть, а небытия, по Пармениду, нет, то как сие согласуется со статусом всех философских категорий, которые существуют лишь в системных «связках», а не в одиночном функционировании, подобно терминам в конкретных науках? И что в таком случае должно быть признано первичным, исходным, истинно онтичным — творческая активность Бога (как это образно представлялось во всех мифологиях и теоретически обосновывалось средневековой теологией, а в Новое время пытавшейся восстановить ее авторитет религиозной философией, в частности русской), или материальное бытие, согласно взглядам философов-материалистов, или же, напротив, небытие, по убеждению некоторых современных отечественных философов, или бытие и небытие в их нерасторжимой взаимосвязи? В какой «категориальной связке» следует рассматривать бытие: с ничто (по Ж.-П. Сартру), или с временем (по М. Хайдеггеру), или с ценностями (по Г. Риккерту), или с существованием (по В. В. Розанову), или с реальностью (по С. Д. Лобанову), или с естеством (по В. Романенко; другой вариант его системы категорий: «бытие — ничто — творение»)? И основательно ли заключение В. Д. Губина, обобщившего содержание ряда современных зарубежных онтологических концепций, что инвариантной является понятийная квадрига «бытие — мир — вещь — язык бытия»?
• 4. Правомерно ли рассуждать о бытии как таковом, «в-себе-и-длясебя-сущем», или же оно есть только очеловеченное бытие, «наличное бытие», «здесь-бытие», снимающее оппозицию субъекта и объекта, как это представлялось философам XX в. феноменологической и экзистенциалистской ориентаций, начиная, видимо, с Н. А. Бердяева, вообще предпочитавшего понятию «бытие» понятие «жизнь» (разумеется, не в биологическом, а в антропологически-теологическом смысле), или его следует заменить понятием «со-бытие», по Б. Г. Соколову, или «реальностью», по В. В. Налимову?
• 5. Как преодолеть теоретическую ситуацию, не раз справедливо называвшуюся «парадоксальной» и даже «нелепой», когда философ рассуждает о «небытии» и о «ничто», хотя они лишены всякой предметности и тем самым либо вообще не могут быть предметом познания, либо должны быть признаны формами бытия, что абсурдно с логической точки зрения? И является ли выходом из этой ситуации обращение к ставшему модным благодаря компьютерной технике и электронным играм понятию «виртуальность» и заключение В. Руднева: «Таким образом, любая реальность является виртуальной»?
• 6. Наконец, можно ли вообще рассчитывать на то, что определение содержания понятия «бытие» доступно абстрактно-теоретическому дискурсу философии, или оно требует применения образных, метафорических средств, подобных языку М. Хайдеггера: бытие есть «поиски своего дома, преодоление своей бездомности и осиротелости», — или «размытому» поэтическому языку В. В. Налимова?

Поиск ответов на все эти вопросы, осуществленный в настоящей монографии, основан на убеждении автора, что найти выходы из тех теоретических тупиков, в которые завели онтологию и феноменологически-экзистенциалистский, и позитивистский, и квазимарксистский, и постмодернистский пути деонтологизации философии, можно лишь при условии ее опоры на приобретшие парадигмальный характер принципы системно-синергетического мышления. Делая такой вывод, считаю необходимым подчеркнуть, исходя из опыта теоретических дискуссий последних лет в ходе обсуждения в Москве и в Петербурге моей книги «Введение в историю мировой культуры», основанной на синергетическом понимании данного процесса, что синергетика не есть что-то абсолютно новое во всех своих положениях, явившееся в готовом виде, как Афина из головы Зевса, в полном вооружении — большая часть ее положений уже осознавалась многими мыслителями, от Г. Гегеля и О. Конта до А. Богданова и П. Сорокина, и находила выражение в моих работах 70-х годов (в «Морфологии искусства» и «Человеческой деятельности»); однако взаимосвязанные в единой и целостной теоретической концепции положения эти оказались сформулированными именно синергетикой, и только ее представителями концепция эта была развита в ходе ее применения к изучению социокультурной реальности. Поэтому, отвечая своим методологическим оппонентам и скептикам, в упомянутом «Введении…» я пояснял, что только после знакомства с идеями синергетики и осмысления возможности их применения к изучению истории культуры я мог написать данную книгу. Еще один шаг, сделанный в направлении освоения и развития синергетической методологии, позволил написать настоящую монографию.

Соответственно, определилась структура последующего анализа: он начинается с выявления логики построения системы онтологических категорий, инвариантной для всех модификаций бытия и его взаимоотношений с небытием, затем переходит к исследованию особенных форм бытия и его взаимоотношений с небытием в разных сферах сущего — в природе, в культуре, в обществе, в человеческом бытии, исходя из того, что в каждой сфере бытие отличается по своему субстанциальному субстрату, а тем самым и по происходящим в ней метаморфозам бытия и небытия.