Джордж Гэллап: природа творчества и характер научного наследия

Этот параграф — продолжение предыдущего, но в нем фокус постепенно смещается от анализа сделанного Гэллапом в изучении динамики установок населения к рассмотрению того, что составляло суть его многолетней деятельности и в чем он видел главный смысл своей работы. Таким образом, можно попытаться обозначить главное, что сделал Гэллап как исследователь общественного мнения.

В указанной выше книге Кэнтрила, многие из идей которой им неоднократно обсуждались с Гэллапом, есть еще два важнейших закона:

• • Когда затронуты личные интересы, общественное мнение в условиях демократии, вероятнее всего, опережает официальную политику.
• • Вообще говоря, если в условиях демократии людям предоставляют возможности для образования и обеспечивают доступ к информации, то общественное мнение демонстрирует практичный здравый смысл. Чем больше люди знают о возможных последствиях событий и предложениях, отвечающих их личным интересам, тем вероятнее, что они согласятся с объективной точкой зрения опытных экспертов.

Эти выводы были сформулированы Кэнтрилом в начале 1940;х годов. Гэллап пришел к аналогичным заключениям еще раньше, более того, подобное представление о роли и содержании общественного мнения, восходящее в том числе к выводам Джеймса Брайса, было импульсом исследовательской деятельности Гэллапа, оно исходно стимулировало всю его научную и организационную работу, предшествовавшую началу проведения опросов в 1935 году.

В указанном выше предисловии к книге Фентона Гэллап цитировал слова Нобелевского лауреата в области физики Роберта Милликена (Robert Andrews Millikan, 1868−1953), человека, глубоко разбиравшегося в вопросах политики и морали. Комментируя результаты изучения отношения населения к войне, его готовность переносить тяготы военного времени, он писал: «Если все это не показывает, что средний американец умнее и нравственнее, чем его политические лидеры, тогда я ничего не понимаю в настоящем мышлении и настоящей морали» [41, р. IX].

Почему Гэллап, желая подчеркнуть ценность и значимость мнений американцев, их способность видеть и понимать происходящее в стране, цитировал слова физика Милликена, а не сформулировал эту мысль сам или не обратился к высказыванием полстеров, журналистов или политиков? Думается, что для Гэллапа, воспитанного на философии Бэкона, представлялось крайне важным, что его работа была высоко оценена естествоиспытателем, экспериментатором высочайшего класса, понимавшим все тонкости процесса измерения. Скорее всего Гэллап воспринимал сказанное Милликеном как высшее признание научности своего подхода к изучению общественного мнения; а для него это было существенным и сущностным. Примерно в то же время Гэллап писал: «Если слово „научный“ не применимо к нам, то оно не применимо ни к кому из области социальной науки, — и совсем немногие представители естественных наук имеют право использовать это слово». Те, кто придерживался иной точки зрения, согласно Гэллапу, «не понимали природы нового научного измерения общественного мнения» [15, р. 26−27].

Приступив к регулярному зондированию отношения американцев к различным проблемам жизни общества, Гэллап сделал важнейшее социокультурное изобретение XX века — дал США, миру в целом технологию анализа общественного мнения и активно содействовал формированию в обществе потребности в подобной информации. Многосторонний анализ деятельности Гэллапа и его биографии, рассмотрение современной практики изучения общественного мнения в США, а также переписка с рядом исследователей истории и методологии научных направлений, которые он разрабатывал, позволяют попытаться охарактеризовать особенности его творческого процесса и суть его научного наследия.

Сложность этой задачи детерминируется многими обстоятельствами, в том числе отсутствием традиций, принципов препарирования процесса творчества ученых, занимающихся познанием социальных систем и отношений. Отчасти сказанное объясняется тем, что социальные науки в их современной интерпретации, то есть науки теоретико-эмпирические, значительно моложе, чем естественные, давшие человечеству гениальных ученых, творчество которых давно стало предметом науковедческого и социальнопсихологического изучения. Другая причина — быстрое изменение парадигматики общественных наук и их методического арсенала; это затрудняет проведение глубокого историко-науковедческого анализа деятельности обществоведов. Третье: даже обратившись к истории присуждения Нобелевской премии, легко увидеть субъективность оценки достижений в области естественных наук. Обращает на себя внимание и тот факт, что нередко награда дается ученым через десятилетия после сделанных ими изобретений. Похоже, что критерии «взвешивания» достижений в области социальных наук еще менее ясны, еще более субъективны.

Предыдущие главы содержат описание и анализ долгого пути развития рекламы и науки о ней, становления технологии выборочных опросов и зарождения практики и культуры изучения общественного мнения. Все это были объективные процессы, в динамике, окрашенности которых государство играло незначительную роль. Вызовы времени улавливались рядом когорт незаурядных личностей, которые брали на себя ответственность за поиск решения осознававшихся ими проблем. Жизнь этих людей протекала в определенной макросреде со своими обстоятельствами и императивами, но их деятельность детерминировались прежде всего средой их ранней социализации, традициями и нормами, освоенными ими в детстве и юности, опытом родителей и семьи как последовательности поколений. Их планы и поступки, если говорить о профессиональной составляющей их жизни, никогда не была производной от решений властных институций и организаций, их творчество мотивировалось их ценностями, установками, базировалось на их жизненном опыте.

Все сказанное относится и к жизни-творчеству Гэллапа как исследователя общественного мнения, в его биографии видится наложение, пересечение такого значительного числа траекторий развития американской демократии, что почти не остается сомнений в неслучайности подобного переплетения. История долго и целенаправленно готовила эту судьбу.

Действительно, Гэллап — представитель десятого поколения американцев, который всегда ощущал причастность истории своей семьи к истории страны. Патриарх рода Джон Галлоп принадлежал к пуританам, старейшей и одной из сильнейших групп английских переселенцев в Америке, которыми была выработана ранняя форма американской демократии — «массачусетские собрания». На протяжении всей своей жизни Гэллап верил в прямую демократию и считал ее эффективной формой участия населения в делах государства. Он говорил об опросах, как о продолжении «массачусетских собраний».

Становление президентской власти в США было теснейшим образом связано с решением вопроса о типе американской демократии и о роли общественного мнения в системе государственной власти. Участники конституционного конвента в Филадельфии в 1787 году отвергли схему афинской демократии применительно к политическому устройству Америки. Авторы Конституции серьезно сомневались в способностях граждан принимать взвешенные решения. Они боялись демагогии большинства, невнимания к позиции меньшинств, они не могли допустить того, чтобы 51% населения в принципе обладал возможностью подавить «большинством» голосов «меньшинство» — 49%. По их мнению, прямая, или чистая, демократия могла стать прямой дорогой не только к тирании большинства, но к установлению диктаторского режима. Все это склонило их к принятию республиканской модели организации общества, то есть к представительной демократии.

Иным был взгляд на демократию третьего президента Америки Томаса Джефферсона (Thomas Jefferson, 1743−1826). Он был государственным секретарем в правительстве Вашингтона и вицепрезидентом в администрации второго президента Америки Джона Адамса, послом США во Франции, человеком, симпатизировавшим Французской революции. Джефферсон — автор первого проекта Декларации о независимости США. В 1774 году он написал известные слова о том, что бог дал человеку жизнь, и одновременно он дал ему свободу. Джефферсон признается одним из крупнейших теоретиков и защитников прямой демократии. В его первой инаугурационной речи, произнесенной в марте 1801 года, есть такие слова: «Иногда говорят, что человеку нельзя доверить организацию его собственной жизни. Можно ли тогда доверить ему управление другими? А разве в существующих монархиях людьми управляют ангелы? Пусть история ответит на этот вопрос» [49].

Ровно через сто лет после произнесения Джефферсоном его известной инаугурационной речи родился Гэллап. США — огромная страна, но он родился в небольшом городке, названном в честь Томаса Джефферсона. Случайность? Говорят, что в большой истории нет случайностей.

Основатели города, переселенцы из Новой Англии, чтили идеи Джефферсона и настойчиво добивались того, чтобы город носил это имя. По воспоминаниям Гэллапа, город Джефферсон в сельском штате Айова в начале XX века был больше Новой Англией, чем сама Новая Англия. Так что джефферсоновские взгляды на устройство американской демократии были знакомы и близки Гэллапу с юности. Он говорил, что он рано осознал себя «апостолом демократии». В апреле 1984 года, за полгода до смерти, Гэллап был в родных местах в связи с присуждением ему высшей награды Айовы. Тогда одна из газет писала: «Джордж Гэллап — приверженец демократии. Его деятельность способствует усилению демократии. Выходец из Джефферсона развивает идеалы Джефферсона, и это прославляет его и Айову» [50].

Изучая творчество Гэллапа, я познакомился с австралийским ученым Майклом Хьюитт-Глисоном (Michael Hewitt-Gleeson), многие годы разрабатывающим методику преподавания и логику принятия решений. Он первым получил степень доктора наук по латеральному мышлению, и среди тех, кто поддержал это исследовательское направление, был Гэллап.

Продолжая обсуждение темы джефферсоновских традиций, приведу фрагмент из моей переписки с Хыоитт-Глисоном. В одном из своих интервью Бенджамин Барбер (BenjaminR. Barber, p. 1939), известный американский философ и политолог, отметил, что Томас Джефферсон, возглавлявший страну в течение восьми лет, удвоивший территорию США за счет покупки у Франции Луизианы и основавший Демократическую партию, просил не писать на его надгробии о его президентстве и приобретении Луизианы, но отразить только два момента: написание им Вирджинского билля о правах и создание Университета Вирджинии [51]. Джефферсон видел глубокую связь между Биллем о правах и образованием, которое обеспечивает демократию и права граждан. Создание школ для Джефферсона было основой эффективности и успешности демократии.

Трудно сказать, был ли знаком Гэллап с этой историей, но, отправив Хьюитт-Глисону ссылку на интервью Барбера, я высказал предположение, что Гэллап по-джефферсоновски трактовал связь между опросами (инструментом демократии) и развитием в стране образования. Майкл ответил: «Да, история с Джефферсоном интересна, и, несомненно, Джордж Гэллап видел связь между „правом человека голосовать“ и „правом людей думать о себе“. Это говорит о том, что демократия, то есть гражданская активность, и образование дополняют друг друга» [52].

Как уже говорилось выше, в начале 1930;х, имея высокие академические достижения и будучи уже признанным специалистом в области изучения рекламы, Гэллап познакомился с работами Джеймса Брайса, английского лорда и интеллектуала, историка и дипломата, посла Англии в США. Брайс считал, что в Американской республике большое политическое значение должны приобрести референдумы, но одновременно он понимал нереализуемость регулярных опросов населения в огромной стране. Брайсовские референдумы у Гэллапа превратились в выборочные опросы. Под влиянием Брайса Гэллап проникся глубоким уважением к швейцарской модели демократии и полюбил эту страну. Он купил там дом и, отойдя от активной работы, подолгу там жил. В Швейцарии он и умер.

Итак, мотивация деятельности Гэллапа как исследователя общественного мнения базировалась на глубоком осмыслении им многих исторических и философских идей американских и европейских мыслителей и политиков и поддерживалась тем духом свободы и стремления к демократии, который заставлял пилигримов оставлять Англию и отправляться в Новый Свет.

Пытаясь понять главные особенности, ядерные структуры процесса гэллаповского творчества, следует учитывать ряд принципиальных обстоятельств.

Первое — это множество направлений, в которых Гэллап работал. Он сам считал делом своей жизни разработку технологии зондирования общественного мнения и выработку нового отношения общества к результатам опросов. Но в то же время Гэллап был журналистом и психологом, исследователем аудитории средств массовой информации и кино, одним из пионеров изучения рекламы, статистиком, автором большого числа научных работ, преподавателем, изобретателем приборов для изучения аудитории, бизнесменом. Более того, он на протяжении всей своей жизни работал во многих направлениях одновременно.

Приведу пример, демонстрирующий многогранность научных интересов Гэллапа. В одной из современных психологических статей по измерению вербального интеллекта был упомянут тест Гэллапа-Торндайка. Дальнейший поиск показал, что этот тест был опубликован в 1944 году в серьезном академическом издании «Journal of General Psychology» [53] и соавтором Гэллапа был сын Эдварда Торндайка, Роберт Торндайк [54], признанный специалист в области педагогики и психологии, автор большого числа тестов и публикаций. В 1961 году эта статья была включена в фундаментальную хрестоматию по психологии интеллекта, содержащую наиболее принципиальные работы Гальтона, Спирмэна, Бине, Эдварда Торндайка, Терстоуна и других классиков тестирования [55].

Второе обстоятельство — в основных начинаниях и проектах Гэллап был в высшей степени успешным. Его технология изучения общественного мнения была принята не только в Америке, но и во многих странах мира. Его методы изучения аудитории и рекламы успешно используются и в настоящее время. Справедливость его рекомендаций по построению рекламы доказана рынком. Созданная им еще в студенческие годы газета издается и сейчас. Его книги остаются лучшими учебниками по организации опросов общественного мнения. Многие университеты и научные общества присуждали ему степени и почетные награды.

Третье: он стремительно рос как исследователь и уже в начале научной карьеры получил свои главные результаты. В частности, метод Гэллапа для изучения читаемости прессы был разработан им в возрасте 25−26 лет; национальная система изучения общественного мнения и верный прогноз победы Рузвельта — в 35 лет.

Четвертое: Гэллап, зная и прекрасно чувствуя прошлое и настоящее страны, активно смотрел в будущее. Он много раньше других начал проведение мониторинговых опросов (вторая половина 1930;х) и кросскультурных исследований (начало 1940;х). Видимо, в этом проявлялась и особенность отношения Гэллапа к миру, которое можно охарактеризовать словом «оптимизм», и понимание им природы общественного мнения, прежде всего — динамизма последнего и детерминированности ценностно-нормативными особенностями массового сознания.

Пятое: Гэллап много глубже, чем его современники, понимал, что эмпирические методы играют активную роль в социальном познании.

Креативность Гэллапа отмечается многими из тех, кто с ним работал. У него всегда было множество идей и планов, и поэтому уже созданное интересовало его мало. Процесс познания привлекал его в значительно большей степени, чем полученный результат.

Каждая из выделенных особенностей творчества Гэллапа посвоему ценна и значима, но их сочетание уникально и позволяет высказать предположение относительно центрального звена его творческого процесса. Моя гипотеза заключается в том, что Гэллап обладал очень нечастым и ценным аналитическим даром — способностью априорного видения предмета познания. Другими словами, главные свойства и многие детали того, что он исследовал, ему были видны до начала исследования. Он видел все целостно, ему не надо было, подобно многим аналитикам, расщеплять предмет познания для того, чтобы потом «собирать» его по частям. Например, Гэллап мог позволить себе действовать «не по правилам», нарушая классическую схему научного поиска. Во второй половине 1930;х можно было лишь догадываться о динамизме общественного мнения и о факторах, определяющих изменчивость установок. Академические традиции предписывают в таком случае начинать все с теоретической проработки познаваемого феномена, с выделения его признаков, которые прежде всего следовало бы подвергать динамическому анализу, и т. д. Гэллап еще со студенческих лет был знаком с логикой научного поиска, но он мог разрешить себе опустить некоторые шаги, так как видел финальное решение. И это давало ему силы для действия. Теоретическую проработку феноменологических проблем он мог оставить следующим поколениям ученых.

Отсутствие специальных исследований не позволяет сказать, насколько типично для специалистов в области социальных наук априорное целостное видение предмета познания. Для пояснения этого свойства интеллекта обратимся к примерам, раскрывающим механизмы творчества тех, кто занимается естественными науками. Так, Б. Кедрову удалось проследить процесс открытия Д. И. Менделеевым периодической таблицы химических элементов, которую он после многих лет работы увидел мгновенно. Д. Данин показал, как Нильс Бор увидел лестницу разрешенных природой уровней энергии атома.

Дар целостного видения очень сложных систем присущ гениальным математикам. Л. Инфельд рассказывает, как французский математик Эварист Галуа (Evariste Galois, 1811−1832) читал книгу Лежандра «Начала геометрии»: он сразу видел стиль и гармонию геометрических построений и угадывал, что будет дальше [58]. Строение алгебры показалась ему неубедительным, и в 16 лет, не имея специального образования, Галуа принялся разрабатывать проблемы, над формулировками и решением которых в течение нескольких веков бились крупнейшие математики. В 21 год Галуа погиб на дуэли, оставив 60 страниц текста, в которых были сформулированы основные положения теории групп — языка современной алгебры и геометрии.

Фантастическим было видение мира чисел индийским математиком Сринивасой Рамануджаном (Srinivasa Ramanujan, 18 871 920), внесшим значительный вклад в теорию чисел и ряда смежных направлений [59]. Воспитанный в средневековых традициях браминов, фактически не имевший образования и прочитавший лишь одну математическую книгу, он до 25 лет вообще не имел контактов с научным миром. Результаты Рамануджана и методы, которыми он их получал, удивили английского математика Харди, и он помог Рамануджану получить работу в Кембридже. Рамануджан объяснял свою способность ориентироваться в мире чисел действием мистических сил, и нечто подобное в его таланте действительно было. Многоопытный Харди как-то сказал Рамануджану, что приехал к нему на такси со «скучным» номером 1729. Тот ответил, что это далеко не так: это число является наименьшим, которое может быть представлено как сумма кубов в двух вариантах — (10³ + 9³) и (12³ + I³). Харди был потрясен.

Сейчас речь не идет о силе гэллаповской способности целостного априорного видения предмета познания, примеры приведены лишь для того, чтобы показать существование подобного свойства мышления.

Отец Гэллапа, торговец недвижимостью, большую часть своего времени посвящал созданию своей системы логики и организовывал отношения с окружающим миром по своим собственным законам. Построенный им редкой архитектуры восьмигранный дом — одно из доказательств нетривиальности внутреннего мира его создателя. Можно допустить, что Джордж Гэллап унаследовал от отца свойство глубокой сосредоточенности на предмете познания и гэллаповский универсализм — проявление особого видения мира, в котором принципиально доминирует общее, легко обнаруживаемое даже там, где все остальные фиксируют различия. Гэллаповский взгляд на науку и научную деятельность более отвечал натурфилософским традициям, нежели современному пониманию науки.

Особенности деятельности Гэллапа как исследователя общественного мнения и характер его наследия дают основание сказать, что он был естествоиспытателем, работавшим в социальных департаментах науки. Он понимал значение хорошей, глубокой теории общественного мнения, но прежде всего он думал о развитии демократии, что в его понимании означало представление каждому человеку возможности донести свое мнение до всего общества. Безусловно, Гэллап задумывался о феноменологии общественного мнения, роли различных факторов в его формировании, возможности манипуляции мнением людей, сильных и слабых сторонах мнения населения и т. д. Но свое предназначение он видел прежде всего в том, чтобы создать инструментарий для изучения установок людей и зафиксировать их отношение к различным сторонам социальной среды.

Обратимся вновь к истории классических наук, например, астрономии. Птолемей, Галилей, Бруно, Коперник, Хаббл предложили свое видение Вселенной, открыли фундаментальные законы движения небесных тел. Другие ученые занимались и занимаются проблемами возникновения и существования галактик, небесной механики. А великие астрометристы Мирзо Улугбек (1394−1449) и Тихо Браге (1546−1601) выполнили точнейшие для своего времени измерения движения звезд и планет на основе созданных ими измерительных технологий. Прошли века, сменилось множество астрономических теорий, используются новые суперточные измерительные инструменты, но сделанное Улугбеком и Браге не теряет своего значения. Их атласы — основа для анализа динамики небесных тел.

Ученые, признанные сегодня классиками социологии, со временем займут то же место в культуре человечества, что и названные выше исследователи Вселенной. Что касается места Джорджа Гэллапа, то оно уже определено. Пройдут годы, столетия, но практику научного изучения общественного мнения, в частности — анализ динамики установок населения, всегда будут начинать с упоминания работ Гэллапа. Он дал точку отсчета, и все будущие технологии опросов будут развитием гэллаповской методики.

Три гиганта: Чарльз Дарвин, Фрэнсис Гальтон и Карл Пирсон создали биометрику, или биометрию.

Наследие Джорджа Гэллапа — опиниометрия как инструмент демократии.