«Кто пишет, тот действует!» Немецкая антифашистская литература 30—40-х гг

Десятое мая 1933 г. — печальная и трагическая дата в истории Германии, немецкой культуры, литературы. Всего через четыре месяца после прихода Гитлера к власти на площади Оперы, недалеко от знаменитого Берлинского университета состоялось, вероятно, самое варварское в культурном отношении аутодафе XX в.: публичное театрализованное сожжение книг. Под звуки нацистских маршей отряды штурмовиков с факелами в руках предавали огню неугодные в идеологическом отношении новому режиму духовные шедевры человеческой цивилизации. В пламени общего костра горели очень разные в политическом и философском отношении, но несовместимые с духом фашизма произведения Генриха Гейне и Анри Барбюса, Вольтера и Максима Горького, Эйнштейна и Зигмунда Фрейда, Ильи Эренбурга1'. В огонь летели книги Генриха Манна, Ремарка, Лиона Фейхтвангера, Арнольда Цвейга и многих других всемирно известных писателей. Глашатаи претенциозно провозглашали:

Против классовой борьбы и материализма! За народную общность и идеалистический образ жизни! Я предаю огню сочинения Маркса и Каутского!

— Против декаданса и морального разложения! За строгость и нравственность в семье и государстве! Я предаю огню книги Генриха. Манна, Эрнста Глезера и Эриха Ксстнсра!

Последний из названных вспоминал позднее: «Геббельс самолично выкрикивал имена двадцати четырех немецких писателей, которые символически должны были быть навеки преданы небытию. Я был единственным из двадцати четырех, который явился лично, чтобы присутствовать при этой театральной наглости».

Одновременно с берлинской акцией костры запылали в Бонне, Франкфурте-на-Майне, Геттингене (!), Гамбурге, Кельне, многих других университетских городах Германии. В первом проскрипционном списке запрещенных произведений, появившемся вскоре, значились произведения 131 автора. За двенадцать лет нацистского режима в этот список было включено 149 имен и 12 400 названий произведений! Прусская Академия искусств «очистила» себя от таких писате-^[1]

лей, как Генрих Манн, Лсонгард Франк, Франц Верфсль, Георг Кайзер и др. Политика устрашения на первый взгляд принесла определенные плоды. Так, в газете «Франкфуртер цайтунг» появилась «Клятва верности и повиновения», подписанная 88 немецкими литераторами. Как справедливо отмечал В. Н. Девекин, эти трусливые подписи отражали лишь количественную сторону, но не качественную: «было много подписей, но очень мало имен». Тем не менее лучшие из деятелей немецкой культуры мужественно реагировали на политику заигрывания или устрашения. Так семидесятилетняя Рикарда Хух сама не пожелала оставаться в «обновленной» Академии искусств, выступив с резким письмом к официальным властям, в котором, в частности, писала: «То, что предписывается нынешним правительством как национальный образ мыслей, не соответствует моему пониманию характера немецкой нации». Еще более эмоционально отреагировал Оскар Мария Граф на свое отсутствие в первом проскрипционном списке. Венская «Арбайтерцайтунг» опубликовала его протест под названием «Сожгите меня!», заканчивающийся такой репликой: «Тщетно задаю себе вопрос, чем я заслужил такой позор?» Стефан Георге отказался от предложенной ему Геббельсом государственной премии и выехал из III рейха.

Ровно через год после печально известного сожжения книг на площади Оперы в Берлине 10 мая 1934 г. состоялось другое символическое для общественного сознания антифашистской интернациональной интеллигенции событие. Уничтожению противопоставлялось созидание: была открыта «Немецкая свободная библиотека», сохранившая в первозданном, неиспорченном виде сожженные на кострах и изуродованные нацистской цензурой книги. Ее директором был избран Генрих Манн, а почетными президентами — Герберт Уэллс, Ромен Роллан, Лион Фейхтвангер. «Немецкая свободная библиотека» с успехом показала мировой общественности подлинные шедевры немецкой и мировой литературы, показала миру иную Германию.

Четкая антифашистская ориентация становится определяющей чертой подлинной немецкой литературы. Годы 1933—1945 были не только годами эмиграции, изгнания, но и временем объединения всех прогрессивных гуманистических сил. Антифашистская борьба показала несущественность и во многом надуманность теоретических разногласий между представителями критического реализма и писателями социалистической ориентации, духовно объединила писателей внешней и «внутренней» эмиграции (Б. Келермана, Г. Фаллады, Г. Гауптмана и др.), чьи имена на;

Девекин В.Н. Не сгоревшие на костре. С. 11.

цистскис идеологи пытались использовать в качестве официального «литературного» фасада. Именно в этот трагический период литература немецкой антифашистской эмиграции превратилась в подлинно значимую национальную литературу, хотя и создававшуюся по образному выражению Ф. Вайскопфа, «под чужими небесами».

Антифашистская направленность, яркая политизация литературного процесса в 30—40-е годы была свойственна не только немецкой литературе. Европейских прогрессивно настроенных писателей этого времени объединяет общность взглядов на конкретные политические события эпохи, требующие нс только оценки, но и прямого личного вмешательства каждого. Это прежде всего проблема активного противодействия коричневой угрозе. Характерная примета эпохи — тяготение творческой интеллигенции к объединению, к созданию не только национальных, но и международных союзов. Вырабатываются общие политические и эстетические программы, основой которых становится констатация гуманистического характера антифашистской борьбы. Особо следует отметить значение для консолидации всех прогрессивных сил Международных конгрессов писателей в защиту культуры — в 1935, 1937 и 1938 годах. Первый конгресс состоялся в Париже. На нем были представлены писатели из 37 стран. Наиболее значительными были советская, французская и немецкая делегации, в состав последней входили И. Бехер, Б. Брехт, Э. Вайнерт, Г. Манн, Т. Манн, Л. Фейхтвангер, Л. Франк и многие другие известные писатели. В учрежденное на конгрессе бюро этой организации вошло 112 писателей, в том числе Р. Роллан, А. Барбюс, М. Горький, Б. Шоу, Г. Манн, Т. Манн. Значительное место в работе конгресса занимали теоретические дискуссии об отношении к классическому наследию и роли жанра исторического романа в современном литературном процессе.

Второй конгресс проходил в сражающейся Испании. Он был открыт в Валенсии, затем работал в Мадриде и Барселоне. Многие писатели входили в состав Интернациональных бригад, сражавшихся на стороне испанских республиканцев. По словам Вилли Бределя, этот форум «не был конгрессом долгих теоретических дискуссий, не был конгрессом, обсуждающим абстрактные проблемы, а стал конгрессом единодушного осуждения фашистских злодеяний и единодушной готовности поддержать испанский народ в его борьбе за свою культуру и свою свободу»^[2].

В 1938 г. в Париже вновь собирается III Международный конгресс писателей под председательством Теодора Драйзера. Он проходил под знаком солидарности с жертвами нацистского террора и растущего сопротивления фашизму. Все три форума послужили единению прогрессивных писателей-антифашистов, активизации непосредственной борьбы с реакцией, как в собственных странах, так и в составе Интернациональных бригад, сражавшихся в Испании. Многие писатели погибли в этой самоотверженной борьбе. Среди них — Ф. Гарсиа Лорка, М. Залка, Р. Фокс, К. Колдуэлл и многие другие.

В различных странах мира создаются антифашистские центры. Наиболее солидные организации появляются в СССР, Франции, Чехословакии, США, Мексике, Голландии, Англии. Немецкую антифашистскую литературу 30—40-х годов трудно рассматривать в отрыве от ее взаимосвязей с русской литературой этого периода. Плодотворную роль в формировании идейно-политических основ антифашистской литературы сыграл 1 Всесоюзный съезд советских писателей, явившийся трибуной, с которой немецкие писатели-антифашисты заявили мировой общественности о своей готовности действовать, о существовании как легальной, так и нелегальной антифашистской литературы. На базе антифашистского центра в Советском Союзе впоследствии будет создан Национальный комитет «Свободная Германия», аналогичная организация затем появится и в Мексике. Деятельность этих объединений не ограничивалась только пропагандистскими выступлениями в печати и средствах массовой информации. Многие писатели (В. Бредель, И. Бехер, Ф. Вольф, Э. Вайнерт и др.) принимали активное участие в боях против гитлеровских захватчиков. Их пропагандистские выступления на фронтах Второй мировой войны способствовали последующему прозрению многих немецких солдат.

Активная общественная и политическая позиция была свойственна большинству прогрессивных писателей 30—40-х годов. Документальное, публицистическое начало сочетается в их творчестве этого времени с глубоким реалистическим анализом причин происходящих событий. Эти тенденции одинаково свойственны как писателям социалистической ориентации, так и известным представителям критического реализма: Т. Манну и Г. Манну, Р. Роллану и Э. М. Ремарку, А. Цвейгу и А. Де Сент-Экзюпери, Э. Хемингуэю и Л. Фейхтвангеру.

Следует отметить, что участие в Сопротивлении и активная антифашистская позиция повлияли на идейный и художественный рост не только немецких писателей. Претерпевает значительное качественное изменение творчество П. Элюара, Э. Триоле, Ф. Мориака, Л. Арагона, Ж—Р. Блока, Веркора. Участие в антифашистском Сопротивлении преображает философско-эстетическую систему французского экзистенциализма (Сартр, Камю). Особое место среди произведений антифашистской литературы занимает «Репортаж с петлей на шее» (1943) Юлиуса Фучика, чешского писателя, журналиста, активного участника подпольной борьбы против нацизма. Книга написана в тюрьме, в редких промежутках между пытками и допросами. Жанр подобного произведения можно определить только весьма условно. Это не только правдивое свидетельство о фашистских застенках, но и размышления о нравственно-этических проблемах современности. Произведение Фучика кончается своеобразным призывом-завещанием человечеству: «Люди, я любил вас! Будьте бдительны!».

Не умаляя роли европейской литературы критического реализма и других направлений и течений в идейном и эстетическом противостоянии нацистской идеологии этого сложного времени, следует подчеркнуть, что особая роль в этой борьбе принадлежит немецким писателям социалистической ориентации. Еще в 1928 г. по инициативе и под руководством Иоганнеса Бехера в Германии создается Союз пролетарско-революционных писателей, сыгравший впоследствии значительную роль не только в поддержке и укреплении литературы социалистической ориентации, но и в прямой антифашистской пропаганде и агитации, консолидации творческой интеллигенции в борьбе против гитлеризма. Как отмечают исследователи, Союз объединил два потока молодых писателей: радикально настроенных буржуазных интеллигентов, искавших связи с социально активными слоями общества, и отряд творчески одаренных выходцев из пролетарской среды. Объединенное движение пролетарско-революционных писателей выдвинуло ряд ярких творческих личностей, журналистов, театральных деятелей, не только занявших видное место в литературном процессе 30—40-х годов (А. Зегерс, Л. Ренн, В. Бредель, Ф. Вольф, Г. Мархвица и др.), но и сыгравших видную роль в становлении литературы Восточной Германии^[3].

Антифашистское Сопротивление знает много героических примеров подпольной борьбы. Упомянем лишь одну организацию — знаменитую группу Харро Шульце Бойзена и Арвида Харнака «Красная капелла», в течение ряда лет в условиях жесточайшего террора и конспирации осуществлявшую на практике задачи Народного фронта. Социальный состав организации показателен: рабочие, коммунисты, социал-демократы, беспартийные антифашисты, студенты и творческая интеллигенция — выступили единым фронтом против нацистской деспотии. Поданным гестапо, треть организации составляла интеллигенция, а более 21% — люди искусства и журналисты. Цифры явно говорящие! В составе «Красной капеллы» бок о бок сражались такие писатели, как Адам Кукхоф, Гюнтер Вайзенборн, Вернер Краус, Ион Зиг. Их подпольная газета «Внутренний фронт» («Die innere Front») издавалась на разных языках, а листовки, краткие агиттексты и брошюры, регулярно расклеивавшиеся на улицах, были подписаны коллективным кратким псевдонимом «Агис». Организация просуществовала до 1942 г., затем была расрыта гестапо. Большая часть ее борцов казнены в фашистских застенках. Страстная убежденность антифашиста и эстетическое кредо подлинного художника выражены в предсмертном письме скульптора-коммуниста Курта Шумахера (1905—1942):

«30.XI.1942 г. Написано в ручных кандалах самодельным карандашом.

По профессии я скульптор и гравер по дереву; Рименшнайдер, Вайт Штосс, Иорг Ратгеб были моими великими коллегами, перед которыми я в смирении склоняюсь. Они стояли на стороне революционеров Крестьянской войны и погибли в борьбе против князей и церкви, против реакции. Они не могли равнодушно относиться к смерти подъяремных мужиков. Их сердце приказывало им быть на стороне повстанцев, против реакции, которая из корысти стремилась остановить ход времени. Их художественные творения так совершенны и прекрасны потому, что их создатели жили жизнью своей эпохи. Ибо мировое значение могут иметь и бессмертными могут быть произведения лишь тех художников, которые находятся в центре общественных событий и борьбы, которые создают малый мир как отражение большого мира.

Почему я не вел замкнутую жизнь художника, стоящего в стороне от всякой политики? Да именно потому, что тогда мое искусство имело бы лишь ничтожную ценность и не могло бы быть жизненным и бессмертным. Лучше умереть, чем жить никчемной жизнью столь многих. По крайней мере я ставил перед собой великую цель. А кроме того, поскольку Третья империя предоставляла свободу только своему искусству, искусству, служащему политически гибельным идеям, то я был вынужден, верный примеру своих средневековых предтеч, завоевать себе свою творческую свободу в политической борьбе против этой нежизнеспособной хаотической системы…

…Ужасна судьба человеческого стада, гонимого на бойню и не знающего, во имя чего оно должно умереть. Я делал все, что мог, до конца, и я погибаю во имя моей идеи, а не чужой и враждебной.

Пишу в оковах, под почти непрерывным надзором. Я знаю, что моя, наша идея победит, если даже мы, небольшой авангард, погибнем. Мы бы с радостью уберегли немецкий народ от тягчайшего, что ему предстоит. Наш маленький отряд сражался стойко и храбро. Мы сражались за свободу и мы не могли быть трусами. О силы, силы до конца!

Моя храбрая Элизабет, любимая!

Ваш Курт.".

Думается, что подобный страстный и одновременно трагический человеческий документ не нуждается в комментариях. Летом 1945 года в щели камеры берлинской тюрьмы гестапо друзьями Шульце Бойзена было найдено его поэтическое завещание человечеству, написанное, вероятно, за несколько часов до казни:

Мы заронили семя. // И пусть должны мы пасть — // Мы знаем: будет время —дух // Низвергнет силы власть. // Не убеждают правых // Топор, петля и кнут. // А вы, слепые судьи, // Вы — не всемирный суд^[4].

«Моабитские сонеты» Альбрехта Хаусхофера (1903—1945) были также найдены после расстрела автора, бросавшего обвинение фашизму с позиций христианской морали.

Особую роль в антифашистской борьбе периода эмиграции сыграла периодика — «Дойче Централь Цайтунг», «Интернациональная литература», «Дас Ворт», «Нойе Дойче Блеттер». Литературно-политическое кредо последнего из названных изданий — «Кто пишет, тот действует!» — становится девизом творческой немецкой интеллигенции в изгнании.

Основными художественно-документальными жанрами немецкой антифашистской литературы были: рассказы, очерки, очерки-рассказы, открытые письма (ярким примером в этом плане являются процитированные выше слова Курта Шумахера), радиоочерки, зарисовки с натуры, воззвания, обращения, статьи аналитического, а также литературно-критического и теоретико-литературного характера. Немецкие писатели-антифашисты широко использовали пропагандистский опыт левого экспрессионизма периода Первой мировой войны. Им импонировала ярко выраженная антивоенная направленность, их гуманистический пафос, подчеркнутая публицистичность.

Одна из важнейших особенностей немецкой прогрессивной литературы периода эмиграции и Второй мировой войны заключалась в пристальном внимании ее создателей к теоретическим проблемам. Литература эмиграции и войны — определенный этап в развитии немецкой словесности XX века, обусловленный поиском адекватных новому содержанию форм. Свидетельством тому являются дискуссии об эстетических проблемах в переписке и на страницах периодики («Интернационале литератур. Дойче Блеттер»), которые вели А. Зегерс, Б. Брехт, Г. Лукач, И. Бсхср др. На первый взгляд, серьезность и необходимость подобных дискуссий в период гитлеровского режима и Второй мировой войны вызывают удивление, но они помогали немецким писателям осознавать себя носителями лучших прогрессивных традиций прошлого немецкой культуры, а это, в свою очередь, давало надежду на будущее возрождение Германии и ее народа.

Мы уже констатировали в предшествующих очерках, что антифашистская направленность явилась определяющей чертой всей немецкой прогрессивной литературы, прежде всего немецкого романа 30—40-х годов. Как справедливо отмечает Н. С. Лейтес: «В прогрессивной немецкой литературе 1933—1945 гг. система внутрижанровых разновидностей романа определяется в первую очередь ее ориентированностью на проблему „Германия и фашизм“. Роман развивается либо по линии художественного воссоздания и анализа немецкой действительности (роман прямого изображения), либо по параболе, сказывается на его жанровых особенностях (роман непрямого изображения), либо, наконец, по линии своеобразного сочетания этих форм» .

Это замечание касается как интеллектуального, так и исторического романа Германии изучаемого периода. Как отмечают исследователи, в силу сложившихся обстоятельств именно в немецкой литературе впервые появляются темы, ставшие впоследствии актуальными не только в европейской, но и мировой литературе. Это прежде всего тема антифашистской борьбы и вынужденной эмиграции, концлагерей и фашистских застенков, тема народа под властью гитлеровского режима, проблема будущего возрождения немецкого народа. Именно в произведениях немецких писателей впервые появляются темы «обыкновенного фашизма» и проблема развращения «маленького человека» посулами нацистской демагогии — вопросы актуальные во все времена.

Антифашистский немецкий роман 30—40-х годов чрезвычайно многообразен и разнопланов в жанровом и проблемном отношениях. Это роман карьеры К. Манна «Мефистофель», история семьи Л. Фейхтвангера «Семья Опперман» и «Семья Шуман» А. Шарара; это произведения о личностях, типах и различных социальных слоях в условиях фашизации Германии — «Оцененная голова» и «Транзит»^[5]

А. Зегерс, «Изгнание» и «Братья Лаутензак» Л. Фейхтвангера, «Антон Зиттингер» О. М. Графа, «Триумфальная арка» Э. М. Ремарка и многих других. Однако мы остановимся внимание на трех, знаковых, с нашей точки зрения, произведениях, отразивших в себе все основные проблемы, темы, мотивы и задачи антифашистского романа.

Речь об антифашистском романе как таковом следует начать с произведений-свидетельств узников тюрем и фашистских концлагерей, — потрясающих душу и разум свидетельств о подлинной сути гитлеровского режима и жизни Германии под властью нацистов. По сути это еще не романы, и чаще всего это документы, воспоминания о пережитом, так называемая Berichtsliteratur. Естественно, что в этих книгах нет глубокого социально-исторического или политического анализа истоков фашизма, отсутствуют в этих произведениях и психологически мотивированные, развивающиеся характеры. Однако в этих книгах впервые со всей ясностью встает тема, столь актуальная в годы нацистского режима и Второй мировой войны, — человек перед лицом фашистских палачей, нелюдей. Документальность этих книг усиливала их воздействие на мирового читателя, зачастую только из них узнававшего жуткую правду о нацизме. Среди этих безыскусных свидетельств следует назвать такие книги, как «Заключенный 880» К. Биллингсра (1933), «В лагере смерти Дахау» Г. Баймлера (1933), «Застрелен при попытке к бегству» В. Шенштедта (1934), «Болотные солдаты» В. Лангхоффа (1935). Подобная тема нс была исчерпана в 30—40-х гг., в 50-е годы появляется целая серия книг мемуарного типа (Э. Вихерта, Э. Вайзенборна), а в 1954 — одно из лучших произведений на эту тему — роман Бруно Апица «Голый среди волков», повествующий об узниках Бухенвальда, спасших еврейского ребенка.

Особое место среди этих свидетельств занимает автобиографическая книга Вилли Бределя «Испытание» («Die Prufung», 1933). Уже в самом заглавии этого произведения выделен мотив испытания, ставший основным сюжетным мотивом в немецкой литературе 1933—1945 гг. К сожалению, в настоящее время очень редко можно встретить имя этого писателя в учебной и научной литературе. Жизнь этого человека и его творчество показательны в контексте развития пролетарско-революционной литературы Германии, а также судьбы этого явления в немецкой культуре.

Вилли Бредель (Willi Bredel, 1901—1964) происходил из рабочей династии Гамбурга. По традиции все мужчины семьи принадлежали к социал-демократам. Отец будущего писателя был активным противником Первой мировой войны. Это, с одной стороны, привело к конфликтам с шовинистически настроенными рабочими, но с другой — сблизило Карла Брсдсля с Эрнстом Тельманом, что во многом оказало решающее влияние на судьбу его сына — Вилли. Незаурядность и способности будущего писателя проявились достаточно рано, хотя и на другом поприще. Мало кто знает, что до шестнадцати лет Вилли Бредель пел в детской труппе Гамбургской оперы, а во время гастролей на него обратил внимание великий Карузо, напутствовавший маленького певца знаменательными словами: «Ты поешь очень хорошо. Чтобы петь, одного голоса мало. Нужно, чтобы глубоко в тебе жило что-то большое и сильное». Вилли нс стал артистом. Материальное положение семьи было тяжелым. Он работал токарем на заводе. В 1917 г. вступил в «Союз Спартака», в 1920 г. — в КП Г, а в 1923 г. принимает участие под руководством Эрнста Тельмана в гамбургском восстании, затем попадает в тюрьму (1930—1932), где много читает, занимается самообразованием. Его увлекают героические образы Великой французской революции. В результате была написана первая небольшая книжечка «Марат — друг народа». Судьба Бределя богата событиями. После выхода из тюрьмы он нанимается на пароход и много путешествует по миру. Однако судовладелец, узнавший, что помощник машиниста — коммунист увольняет его, и Бредель возвращается на завод. Одновременно он активно занимается журналистикой, а в 1928 г. становится редактором «Гамбургер фольксцайтунг». Затем следует вновь арест и тюрьма. Там и были задуманы, а впоследствии написаны его первые романы «Машиностроительный завод» (1930), «Улица Розенхоф» (1931) и «Параграф в защиту собственности» (1933). Молодой писатель становится известным. Однако к своим первым публикациям Бредель был весьма критичен: до конца жизни он не включал их в число своих художественных произведений, считая их лишь подготовкой к подлинному творчеству.

После прихода фашистов к власти Бредель активно включается в политическую борьбу. В марте 1933 г. он был брошен гитлеровцами в концлагерь Фулебюттель, где провел тринадцать месяцев, из которых одиннадцать в одиночной камере и семь недель в карцере. Среди допросов и унижений слово осталось его единственным оружием, которое помогло ему выжить и выйти из концлагеря, сохранив рассудок и готовность к последующей борьбе. Не имея ни карандаша, ни бумаги и не надеясь выйти из этих застенков живым, чтобы сохранить разум и достоинство, он начинает сочинять книгу: «Готовые главы и отрывки я повторял в мыслях до тех пор, пока нс запоминал их почти наизусть. Так я непрерывно писал тринадцать месяцев. Выходя из тюремных ворот, я контрабандой унес в голове этот роман с собой на свободу». В 1934 г. ему удается бежать в Чехословакию, где наконец роман был написан, осенью того же года книга была напечатана в Лондоне. Во время войны в Испании (1936—1939) Брсдель был комиссаром батальона им. Эрнста Тельмана. Вторая мировая война застала его в СССР, где Бредель сотрудничал во многих антифашистских периодических изданиях, в частности вместе с И. Бехером, Б. Брехтом и Л. Фейхтвангером редактировал в Москве антифашистский журнал на немецком языке «Дас Ворт» («Das Wort»). В период Великой Отечественной войны 1941 —1945, как и И. Бехер, Э. Вайнерт, Ф. Вольф, он вел активную пропагандистскую работу на фронтах, в том числе под Сталинградом в составе группы Советского Информбюро. В 1945 Вилли Бредель возвращается на родину. Творческое наследие его достаточно обширно и разнопланово. Он опубликовал историческую трилогию «Родные и знакомые» («Verwandte und Bekannte», 1941 —1953) о немецком рабочем классе, в основу которой была во многом положена подлинная история его семьи, книгу «Эрнст Тельман» (1948), повесть о гражданской войне в Испании — «Встреча на Эбро» (1939, переработанное издание 1948), исторические рассказы и повести: «Комиссар на Рейне» (1939); «Виталийские братья» (1950), «За тебя, Свобода!» (1959).

Однако в истории мировой литературы он останется прежде всего как писатель, первый в подлинно художественной форме сказавший правду о фашизме. Сила этой первой книги была в том, что перед читателем открывались не просто потрясающие душу разрозненные свидетельства жертв нацизма, но художественное обобщение позволяло перевести поставленную проблему на более высокий уровень, вести разговор о социальной, идеологической базе нацизма, сочетая документальную точность фактов с политическим прогнозом борца-антифашиста. Как отмечает Н. С. Лейтес, в подобных книгах «рядом с понятиями социального и политического встало понятие человеческого. Политическая тема обрела гуманистическое звучание»^[6].

Композиция романа «Испытание» чрезвычайно проста, что и пе удивительно, поскольку книга эта создавалась в нечеловеческих условиях концлагеря. Роман состоит из пяти глав («Арест», «Допрос», «Концлагерь», «Освобождение», «Решение»). Роман, несмотря на небольшой объем, многогеройный. Центральными его образами являются коммунисты Торстен и Крсйбель, брошенные в фашистский застенок. Именно судьбы этих двух персонажей и определяют содержание произведения: в первой части романа все нити повествования сходятся к Торстену, во второй — к Крейбелю. Тем не менее Бределю удалось на примере судеб как центральных, так и эпизодических персонажей показать жизнь всей Германии в период вполне определенной эпохи. Заслугой писателя явилось и то, что фашисты в его произведении представляют не безликую аморфную массу. Бредель показал пути и причины (корыстные интересы, кастовые предрассудки, ошибки воспитания, асоциальный образ жизни и низменные инстинкты), что приводили рядового, обыкновенного немца к нацистам. Так в рядах эсэсовцев оказываются и рабочие, обманутые ложными посулами Гитлера. Любопытен образ тюремного врача Брейтшнайдера, в уста которого писатель вкладывает один из своих собственных выводов: тюрьма простирается гораздо дальше своих стен; легче освободиться от полосатого костюма арестанта, чем от коричневой рубашки нациста. Многочисленные образы романа четко разделены на противостоящие друг другу группы: люди-нслюди, жертвы и палачи. Однако и узники тюрьмы обрисованы Бределем неоднозначно. Среди них есть слабые, и они кончают жизнь самоубийством или идут на предательство, чтобы спастись от нечеловеческих пыток. Каждый из узников застенка воплощает в себе один из вариантов преодоления испытания. Коммунист Торстен — идейность, стойкость, мужество, Крейбсль — преодоление растерянности и слабости, закалку характера антифашиста-подпольщика, Ион Теплиц — трусость и предательство, доводящие до самоубийства, Кольвиц — опустошение, одиночество, безнадежность. Особенно ярким в книге Бределя является образ Торстена — бывшего депутата рейхстага, которого «били почти до смерти, а он все равно не сказал ни единого слова». Торстен не только выдержал все испытания, но и помог их выдержать другим. Его перестукивание через стены каземата разрывают изоляцию узников, помогают почувствовать единство в общей борьбе. Он постоянно укрепляет себя физически и нравственно для будущей борьбы: делает гимнастику, готовит в уме (как и его создатель!) доклады на политические темы. Образ Торстена не лишен патетики, романтизации, а это накладывает определенный отпечаток на все произведение. В последних двух главах произведения на первый план выходит образ Крсйбсля, выпущенного на свободу. Бредель оказывается у истока и еще одной значительной темы антифашистской литературы: темы преемственности поколений в антифашистской борьбе. Она имеет у Бределя свой специфический поворот. Самым трудным для Крейбеля оказывается нс испытание в концлагере, а нравственный выбор будущего пути. Преодолев искушение бросить все и не подвергать себя больше опасности, Крейбель, вдохновленный мужеством и нравственной силой Торстена, выбирает борьбу. Роман Бределя «Испытание» вполне может быть отнесен по духу к разновидности так называемой «оптимистической трагедии», столь характерной для произведений социалистического реализма.

Роман Анны Зегерс «Седьмой крест"(«Das siebte Kreuz») не случайно выбран нами для дальнейшего разговора об антифашистской литературе 30—40-х гг. Сюжетная ситуация в нем также определяется мотивом испытания, а главные герои — коммунисты Эрнст Валлау и Георг Гайслер — в какой-то степени являются развитием или вариантом отношений Торстена и Крейбеля.

Анна Зегерс — один из выдающихся прозаиков немецкой литературы XX в. — принадлежала, наряду с И. Бехером, В. Бределем, Ф. Вольфом, к основателям метода социалистического реализма в современной словесности Германии.

Анна Зегерс (Anna Segers, литературный псевдоним Нетти Радвани, урожденной Рейлинг) родилась 19 ноября 1900 г. в городе Майнце на Рейне в обеспеченной семье. Получила прекрасное образование, изучая историю, искусствоведение, филологические дисциплины в Кельнском и Гейдельбергском университетах. Ее диссертация была посвящена Рембрандту. Это не помешало ей горячо воспринимать события современности. В 1918 г., после вооруженного восстания 9 ноября, когда власть кайзера была свергнута, она знакомится с теорией марксизма, а в 1928 г. становится членом Коммунистической партии Германии. Вступление в «Союз пролетарских и революционных писателей Германии» (конец 20-х годов), а затем поездка в 1930 г. в Советский Союз на II Международную конференцию пролетарских и революционных писателей произвела на А. Зегерс огромное впечатление, и отныне тема России и Советского Союза становится неотъемлемой частью ее творчества.

Уже первое крупное произведение — повесть «Восстание рыбаков» («Der Aufstand der Fischer von St. Barbara», 1928) и рассказы принесли молодой писательнице известность и премию имени Клейста, а роман «Спутники» («Die Gefuhrten», 1932) знаменует собой новый тип произведения в ее творчестве — романа «оптимистической трагедии». Эта книга была сожжена нацистами на площади Оперы в Берлине. После поджога рейхстага писательницу арестовали, но поскольку Анна Зегерс была замужем за венгерским подданным, ее выпустили на свободу, а Париж становится ее первым прибежищем на пути изгнания. Со всей свойственной ей энергией она включается в антифашистскую борьбу. Ее творчество этого периода чрезвычайно плодотворно («Оцененная голова», 1932; «Путь через февраль», 1935; «Освобождение», 1937). Однако много лет спустя, в день юбилея писательницы премьер-министр Восточной Германии Отто Гротеволь отмстил прежде всего ее роман «Седьмой крест»: «Созданный вами великолепный реалистический роман „Седьмой крест“ стал памятником всем затравленным и убитым, зовущим живых к борьбе. Вы показали в этом произведении, реалистически и символически, что „седьмой крест“ останется свободным, так как фашизм не может победить».

Показательна история создания и сама обстановка написания этого произведения. Работа над романом была начата еще в 1937 г., а в 1939, когда она уже была завершена, фашисты оккупировали Францию. Анне Зегерс пришлось спасать и себя, и своих близких, и… рукопись! Один экземпляр был сожжен, два других отправлены в Австрию и США, а сама писательница вынуждена была нелегально скрываться в Париже. В. Н. Девекин приводит остроумное замечание Т. Л. Мотылевой по поводу того, как написанное предшествует пережитому, а создание искусства влияет на судьбу своего создателя. Кое-что из скитаний Георга Гейслера пришлось пережить и самой писательнице¹.

Роман «Седьмой крест» занимает особое место в творчестве Анны Зегерс и немецкой антифашистской литературе еще и потому, что в этом произведении писательница описывает не просто историю человека, группы людей или определенного социального слоя, типа в трагической исторической ситуации, но дает своим читателям панораму страны под гнетом нацизма. Время действия подобного произведения не может быть продолжительным. Оно охватывает одну неделю — срок, потребовавшийся одному из беглецов достичь своей цели. Композиция основана на приемах монтажа, а, следовательно, форма показа превалирует над рассказом. «Гениально найденная фабула» (А. Абуш) — история побега семи беглецов из концлагеря — позволяет писательнице изобразить и ужасы фашистского застенка, и жизнь страны под властью фашистов, а встреча представителей различных социальных слоев Германии с беглецом, становится для людей одним из главных жизненных испытаний. Проблема предательства, будничного, «обыкновенного фашизма», извратившего естественное течение действительности, позволяет писательнице поставить вопросы о том, насколько нацистская идеология развратила людей и возможно ли их нравственное возрождение?

Роман имеет кольцевую композицию: он начинается и заканчивается символической сценой: в топке концлагеря горят семь срубленных комендантом платанов. На них казнили пойманных беглецов, но последний пришлось срубить пустым. Георгу Гайслсру удалось достичь заветной цели. Он бежал к соратникам — антифашистам-интернационалистам за переделами Германии. Борьба с нацизмом — международное дело. Не случайно в концлагере он мечтал о боях за свободу испанского народа: «Будь я свободен, я был бы наверняка сейчас в.

¹ Девекин В.Н. Не сгоревшие на костре. С. 246.

Испании, в каком-нибудь угрожаемом пункте". Чувство интернациональной солидарности поддерживает дух оставшихся в застенках узников концлагеря:

Может быть, никогда еще в нашей стране не были срублены такие необычайные деревья, как эти семь платанов, стоявшие перед бараком номер три. Вершины их были спилены раньше, по причинам, о которых станет известно потом. На высоте плеча к стволам были прибиты поперечные доски, и платаны казались издали семью крестами .

Разве это могло сравниться с тем чувством, которое охватило нас, когда вес шесть деревьев были срублены, а потом и седьмое. Невелика победа, конечно, ведь мы были по-прежнему бессильны, по-прежнему в арестантских куртках! И все-таки победа — она дала каждому почувствовать, как давно мы ее уже не чувствовали, свою силу. Ту силу, которую мы слишком долго недооценивали, словно это одна из самых обыкновенных сил на земле, измеряемых числом и мерой, тогда как это единственная сила, способная вдруг вырасти безмерно и бесконечно.

На всех лицах показалась слабая, странная улыбка, соединявшая в себе несоединимое — надежду и насмешку, бессилие и мужество И взгляд спрашивал: «Где-то он теперь?». .

Образ Эрнста Валлау, коммуниста, старого испытанного борца-антифашиста, сподвижника и старшего товарища Георга, дан писательницей крупным планом только в сцене допроса после неудачного побега. Сцена жертвы перед лицом палачей, подпольщика перед судом нацистов не была нова в литературе. Однако Анна Зегерс строит ее по-своему, показывая в этом сравнительно небольшом эпизоде всю жизнь Эрнста Валлау. Хотя герой внешне пассивен, но именно его молчание превращается в действующую силу. Не следователи, а Валлау и «ледяной поток молчания» направляют допрос: «Молчание входит в комнату и не хочет отступить». Внутренний монолог Валлау, в котором он осознанно и мужественно подводит итог не зря прожитой жизни, — это подлинный ответ следователю, судьям, нацизму и символ веры антифашиста-интернационалиста.

Тема солидарности угнетенных разработана в этом произведении достоверно, конкретно и убедительно. В спасении Георга участвуют — осознанно, а иногда и не совсем — многие люди. Безвестный простой шофер подвозит Георга, неизвестный врач оказывает ему помощь, священник сжигает одежду беглеца, скрывая с опасностью для собственной жизни этот факт от гестапо. В конце романа писательница показывает своеобразную «эстафету» солидарности: Пауль Редер подключает Фидлера, тот в свою очередь — Кресса, затем появляется Рейнгардт… наконец — моряк с мужественной внешностью, «готовый на любой риск». Вес это позволяет писательнице воплотить мысль о непрочности фашистской диктатуры и о резервах и возможностях антифашистского сопротивления, а следовательно, — о судьбе Германии. Психологически точно и обоснованно Анна Зегерс показывает те основы и причины, помогающие простым немецким людям вновь обрести мужество и чувство собственного достоинства. Чувство протеста у одних вызывает полицейская слежка, другие — вспоминают о пролетарской солидарности. Третьи просто заворожены смелостью личности беглеца. Уже в 1937—1939 гг. писательница видит те силы, что способны при благоприятных исторических обстоятельствах принять участие в возрождении страны. «Каждый человек, — читаем мы в одном из авторских отступлений, — перед которым стоит возможность несчастья, спешит обратиться к внутренней опоре, скрытой в его душе. Эта непоколебимая опора для одного — его идея, для другого — его вера, для третьего — это любовь к семье. А у иных ничего нет. У них нет непоколебимой опоры, внешняя жизнь со всеми своими ужасами может на них обрушиться и задавить». В качестве такой «непоколебимой опоры» у всех, способных к нравственному возрождению, Анна Зегерс видит органическую потребность труда. Тема труда, в свою очередь, как отмечают исследователи, неотделима в романс от проблемы обыкновенной, естественной жизни, извращенной фашизмом, за возвращение действительности в нормальное русло, в конечном счете, и идет борьба. Именно поэтому, что бы ни ждало героев впереди, Лизель Редель заставляет Георга месить тесто для сладкого лапшевника. Знаменательны слова Франца Марнета: «Знамена? Свастика? Что ж, воздайте гитлерово — Гитлеру, только не мешайте Францу и Элли находить радость во всем, что они будут переживать вместе».

В начале романа, ведя разговор о бренности славы и величия всемирных завоевателей и тиранов и о бессмертии народа, Анна Зегерс противопоставляет, казалось бы, несопоставимое: военную славу исторических деятелей — разрушителей, огнем и мечом уродовавших плодоносную землю, и… искусство прививать яблони и собирать обильные урожаи. От первых не осталось ничего, кроме «мыльных пузырей», а яблоки зреют и по сию пору: «Здесь, между дворами Мангольдов и Марнетов, проезжал в горы монах, в дичь и в глушь, — ведь никто еще не решался переступить эту заповедную границу, — тщедушный человек верхом на ослике, защищенный панцирем веры, опоясанный мечом спасения; он нес людям Евангелие и искусство прививать яблони».

Символика в романс «Седьмой крест» весьма многозначна. Это касается уже самого названия. Нельзя не согласиться с Т. Л. Мотыле — вой, писавшей: «Образ человека, распятого на кресте, запечатленный много тысяч раз в европейской поэзии, живописи, скульптуре разных эпох, — образ очень емкий, у чуткого читателя он может вызвать много мыслей и ассоциаций. Крест в христианском искусстве — это символ традиционный и в какой-то мере уже примелькавшийся. Но крест в революционном романе — это неожиданно! Притом крест, оставшийся незанятым, символизирует здесь уже не гибель человека, а победу человека над страданием и смертью. Замысел романа, который постепенно все более отчетливо кристаллизовался в сознании писательницы, заключал в себе переосмысление старинного образа — в новом, мятежном духе»^[7].

Разговор о проблематике, идейных и художественных достижениях немецкого антифашистского романа был бы не полон, если не упомянуть еще одну проблему, поднятую впервые в литературе именно писателями Германии. Это эволюция психологического типа «маленький человек» в условиях фашистской диктатуры. Произведения о «маленьком человеке» составляют особую разновидность в немецкой литературе критического реализма XX в. Как известно, в отличие от русской классической литературы, в зарубежной литературе XIX в. упомянутая тема проявляет себя лишь в качестве намечающейся тенденции в творчестве отдельных писателей. Интерес к этой проблеме с особой силой возрождается в искусстве XX в., поскольку именно это столетие «богато» изощренными формами нивелировки и унижения личности — от изобретения фордовского конвейера до нацистских концлагерей. Как отмечают исследователи, на фоне большого количество различных произведений искусства ярко выделяется образ героя из знаменитых фильмов Чарли Чаплина, сумевшего, как никто другой, показать миру одиночество и беззащитность просто «маленького человека» в огромном механизированном, обезличенном мире, лишенном человеческого тепла и справедливости. Как известно, родовыми чертами «маленького человека» являются социальная униженность, политическое бесправие, отчужденность от общественной борьбы. Однако тот же Чарли Чаплин предостерегал, что политическая индифферентность такого субъекта может сделать его сознание и психику легко доступными реакционной демагогии, что он может легко превратиться в послушного «солдатика» в игре фашистского механизма. Не случайно Диктатор из одноименного фильма имеет такое удивительное внешнее сходство со смешным и милым Чарли.

Немецкая литература издавна проявляла внимание к названной роблеме. Достаточно вспомнить произведения Гофмана, Гейне, Кел — лера, Шторма, Раабе, Крейцера, областническую литературу XIX в. Как известно, в творческой практике писателей социалистической ориентации эта тема не имела популярности, однако прозаики критического реализма — Л. Франк и Г. Фаллада — подарили миру удивительные произведения, повествующие о причудливых извивах судьбы «маленького человека».

Ганс Фаллада (Hans Fallada, 1893—1947) — один из наиболее известных немецких писателей XX столетия. Главная тема его произведений — жизнь маленького человека в Германии времен Веймарской республики, тяжелой инфляции, прихода фашистов к власти. В немецкой критике его называли «Достоевским без метафизики». Биография Фаллады не менее драматична, чем судьба героев его книг. Он неоднократно сидел в тюрьме, пытался покончить с собой, лечился в закрытых клиниках. Ганс Фаллада — это псевдоним. В одной из сказок братьев Гримм его носит говорящий конь, всегда, даже после смерти, говорящий правду. Имя Ганс также пришло из народных немецких сказок, прежде всего из сказки «Hans im Gluck» — русский аналог: Иванушка-дурачок.

Рудольф Дитцен (Ганс Фаллада) родился в 1893 г. в Грейфсвальде в семье судьи. Контакты со сверстниками и родителями, учеба давались ему с большим трудом. Рудольф рос слабым и болезненным ребенком. Единственной отдушиной подростка становится литература. Отец устроил сына в агрономическую школу, и он стал специалистом по выращиванию картофеля, работал в разных крестьянских хозяйствах. Одновременно начинает пробовать силы в литературе. Под псевдонимом Ганс Фаллада были опубликованы его первые романы. В 1930;м г. он получил место консультанта в издательстве «Ровольт», а год спустя вышел его роман «Крестьяне, бонзы и бомбы». Темой книги стал процесс над организацией «Ландфольк». Наконец писателю улыбнулась удача. Роман «Крестьяне, бонзы и бомбы» начал публиковаться одновременно с последними судебными процессами по делу «Ландфольк» в популярном еженедельнике «Кельнише иллюстрирте», что подготовило большой успех первого издания. В 1932 г. был опубликован следующий роман Фаллады «Что же дальше, маленький человек?» Это сочинение печаталось миллионными тиражами, оно переведено на 20 языков мира, по нему был снят фильм. Выход романа принес автору мировую известность.

Успех романа «Маленький человек» позволил автору с женой и родившимся в 1930 г. сыном обрести материальную независимость. Писатель считал себя человеком вне политики. Однако с приходом фашистов к власти в 1933 г. он был арестован. Через две недели издателю Ровольту удалось добиться освобождения писателя. Фаллада вернулся в свой дом на берегу озера и продолжал работать. Во второй половине 30-х — начале 40-х годов им были созданы основные произведения. В частности, романы «Кто однажды отведал тюремной похлебки», «Волк среди волков» и «У нас дома в далекие времена». Нацистские идеологи пытались подключить писателя к сотрудничеству, и Гансу Фалладс пришлось пойти на некоторые уступки, однако из насильно полученного заказа так ничего и не получилось.

В 1945 г. Фаллада оказался в Восточной части Германии. Он даже был назначен бургомистром города Фсльдбсрг. Последние годы писатель провел в различных лечебницах, где с невероятной скоростью и были созданы его последние произведения, в частности, роман «Каждый умирает в одиночку». Ганс Фаллада скончался от остановки сердца в 1947 г. во время очередного реабилитационного курса.

Романы Фаллады могут служить пособием по изучению жизни Германии в 20-х, 30-х и 40-х годах. Что же касается его личности, то, как писали критики в некрологах, она во многом осталась загадкой даже для друзей: «Его интересовали люди, отношения между людьми и, в первую очередь, глубины человеческой природы. Он искал эти глубины и нашел их в себе самом».

«Каждый умирает в одиночку» («Jeder stirbt fiir sich allein», 1947) — это тоже роман о «маленьком человеке». Однако в условиях фашистского режима у него нет привычного «социального алиби». Он должен выбрать: или «стать соучастником зла» или «злу воспротивиться», то есть выдержать испытание на звание человека. Замысел подобного романа, по воспоминаниям И. Бехера, возник у Фаллады в период знакомства с материалами гестапо о группах антифашистского Сопротивления. В романе ярко воссоздана гнетущая атмосфера всеобщего предательства, доносительства, слежки, репрессий, охватившая страну, начавшую Вторую мировую войну. Благодаря разностороннему жизненному опыту, Гансу Фалладе удается нарисовать длинную галерею немецких обывателей, как простых немцев, так и одетых в мундиры правительственных чиновников и гестаповцев. Если в первых романах о «маленьких людях» им действительно всегда сопутствовало «социальное алиби», обусловленное их униженным положением, то в последнем романе «маленький человек» уже не может просто декларировать свою непричастность к происходящему. Нравственная пассивность порождает попустительство, чувство полной безнаказанности в погромщиках, убийцах и садистах. В день капитуляции Франции почтальон приносит в дом столяра-краснодеревщика Отто Квангеля известие о том, что их сын пал смертью храбрых за фюрера.

Эта беда пробуждает в душах Анны и Отто Квангслсй ненависть к нацизму. Эти простые люди никогда не интересовались политикой и до последнего времени считали Гитлера спасителем страны. Но работящему и честному человеку трудно не видеть, что творится вокруг. Квангсль и раньше никогда нс сочувствовал нацистам. Главное его качество — это честность, порядочности он вправе требовать и от других, но он давно убедился, что «у нацистов нет ни стыда, ни совести, значит, ему с ними не по пути». Подлинная стезя Отто Квангеля — это испытание на право оставаться и называться человеком. Семейное горе убеждает его, что мало быть лично честным, когда вокруг гнет, насилие и страдания. Например, уважаемую фрау Розенталь грабят не просто воры, а воры во главе с СС, и старая женщина не выдерживает мучений и выбрасывается из окна, а эсэсовец Бальдур Перзике получает в награду ее граммофон и чемодан с бельем!

Квангель решает бороться с фашизмом в одиночку, собственными силами — писать открытки с призывами против фюрера, против войны. Он покупает простой пузырек чернил, десяток почтовых открыток, и, как верно пишут исследователи, уже первая подброшенная супругами Квангелями открытка автоматически вычеркивает их из числа «маленьких людей». В первой открытке нет никаких политических лозунгов. В ней простыми словами говорится о том, какое зло несет людям война, развязанная Гитлером. К сожалению, не оправдывается надежда Отто Квангеля, что его немудреные открытки люди будут передавать из рук в руки, узнавая из них правду. Чаще всего берлинцы несут их в гестапо… Так начинается неравная война между двумя простыми (бывшими «маленькими») людьми и огромным чиновничьим аппаратом фашистской Германии. Это дело «о невидимке» поручено комиссару Эшериху, криминалисту старой школы. Он избирает верную тактику — терпеливого выжидания. Дело приобретает для комиссара огромное, почти личное значение. Ему во что бы то ни стало хочется увидеть человека, вступившего в заведомо неравную борьбу. Судьба посылает Отто Квангелю два предупреждения, но в конце концов он допускает промах, теряя открытку в цехе, где работает. Его арестовывает комиссар Эшерих. На допросе Квангсль ни от чего не отказывается и держится с мужеством и достоинством человека, творящего правое дело. Он не считает, что потерпел поражение, и говорит, что если бы очутился на воле, то снова стал бы бороться, «только совсем по-другому». В сценах допросов, в сценах суда, даже в словесном поединке с верховным судьей рейха нравственно и идейно побеждает старый рабочий. Фаллада, как и Анна Зегерс, неоднократно подчеркивает, что Квангель — человек труда, то есть имеет в жизни естественную, «непоколебимую опору». Именно Квангсль бросает в лицо комиссару упрек в том, что тот только из-за денег «работает на кровопийцу». Эшериху нечего ответить старому рабочему. Фаллада детально описывает, как в тот же день пьяные гестаповцы спускаются в камеру Квангеля, издеваются над ним и заставляют Эшериха вместе с ними бить рюмки о голову старика. Ночью комиссар покончит жизнь самоубийством. Ему «опостылело поставлять добычу этим мерзавцам». В какой-то степени он завидует мужеству Квангеля. Если бы в нем было столько же твердости, он тоже стал бы бороться. Как верно замечает Л. С. Кауфман, когда Квангель идет на казнь, в сопровождении чиновников, судейских, палачей, то возникает впечатление, что это он ведет на казнь эту толпу. Не случайно вслед ему несется: «Будь здоров, товарищь!»^[8] Удивительно, как в этом последнем предсмертном романе правдивого Фаллады (вспомним сказку братьев Гримм!), красной нитью проходит мысль, сформулированная еще в начале 30-х в интернациональной периодике и ставшая девизом творческой антифашистской интеллигенции в изгнании — «Кто пишет, тот действует!»

Девекин В.Н. Не сгоревшие на костре. Немецкая антифашистская литература 1933—1945 годов. М., 1965.

Зарубежная литература XX века. М., 1996.

История зарубежной литературы XX века / Под ред. Я. Н. Засурского и Л. Г. Михайловой. М., 2003.

История немецкой литературы 1918—1945. М., 1976. Т. 5.

Клопова ТА. Проблема взаимодействия документальных и художественных жанров в немецкой антифашистской литературе 1941 —1945 гг. Автореф. канд. дисс. М. 1983.

Лейтес Н.С. Немецкая литература 1918—1945 гг. Пермь, 1975.

Мотылева T. J1. Роман Анны Зегерс «Седьмой крест». ДА., 1970.

• [1] Подробно об этом: История немецкой литературы. М., 1976. Т. 5ЛейтесН.С.Немецкий роман 1918—1945 гг. Пермь, 1975; Девекин В. Н. Не сгоревшие накостре. М., 1979.
• [2] Девекин В. Н. Не сгоревшие на костре. С. 28.
• [3] См. об этом: История немецкой литературы. М., 1975. Т. 5; Лейтес Н. С. Немецкая литература 1918—1945 гг. Пермь, 1975; История зарубежной литературы / Под ред. Я. Н. Засурского и Л. Н. Михайловой. М., 2003.
• [4] Цит. по: История немецкой литературы. М., 1975. Т. 5. С. 356—357.
• [5] Лейтес Н. С. Немецкая литература 1918—1945 гг. С. 148.
• [6] Лейтес Н. С. Немецкая литература 1918— 1945 гг. С. 151.
• [7] Мотылева T. J1. Роман Анны Зегерс «Седьмой крест». М., 1970. С. 26.
• [8] История немецкой литературы. М., 1975. С. 417.