Заметки на полях сочинения в. В. Радлова

Einleitende Gedanken zur Darstellung der Morphologic der Tiirksprachen. W. Radloff, С.-Петербург, 1906. St.- Petersbourg. (Записки императ. академии наук. Мёmoires del* Academie Imperiale des sciences de St.-Peter sbourg. VIII-е serie. По Историко-филологическому отделению. Том VII, Л? 7. Classe historico-philologique,

Tome VII, /V 7), стр. 35.

Считая эти «мысли» академика Радлова заслуживающими внимания не только специалистов по тюркским языкам, но и лингвистов вообще, позволяю себе высказать несколько замечаний критического характера.

Может показаться странным, что в сборнике, издаваемом в честь Василия Васильевича, я решаюсь помещать статью, как будто направленную против юбиляра. Однако ж я думаю, что именно критическое, лишь бы только почтительное, отношение к трудам ученого является лучшим доказательством уважения и признательности за находимое в них побуждение к мышлению о затронутых в них вопросах.

Необходимо указать тоже на ошибочные утверждения автора, появившиеся благодаря торопливости и недосмотрам.

На стр. 16 снизу сопоставляется русский глагол нести с «основою» пЪсть, обязанною де своим происхождением новому делению слова сънЪстъ: съ+нЪстъ, вместо прежнего съп+ёстъ.

Приводимые па стр. 12 сверху русские «окончания» атъ и ал являются собственно не простыми окончаниями, а сочетанием двух морфологически неделимых единиц, или двух морфем: -а-ть_г -а-л.

Навряд ли уместно выражение «zusammengcsetzte Declinatioпеп» (сложные склонения), употребленное на стр. 14 внизу: «Daher kommt auch die Schwierigkeit, zusammengesetzte Declinationen in fremden Sprachen richtig zu gebrauchen.. .» Если я верпо понял автора, здесь речь идет не о так называемых «сложных склонениях», а только об употреблении рядом в одном и том же падеже нескольких слов, принадлежащих к различным типам склонения: •dет guten Tische, gutem Tische, eine/я guten Tische, твоежу доброжу отцу и т. и.

Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что французских выражений pied-a-terre, ventre-a-terre, a mi-mai и т. п. нельзя считать происшедшими из простого сложения двух неизменяемых слов и принадлежащими к той же категории, что немецкие Schauspielhaus, Klein-Kinder-Bewahr-Anstalt, General-Post-Director, Mitte Mai, Anfang Juni, Fall Wahrmund и т. д. или же французские grand-maman, beau-frere, cas Failleres и т. п. (стр. 11 сверху). Морфема («предлог») а, соединяющая эти слова, сообщает им оттенок «склоняемости» и «флексийности» или, по крайней мере, «агглютинативности».

Выражение «Wenden wir uns jetzt zu den agglutinirenden Sprachen, so finden wir, dass in ihnen die synthetische Methode der Sprachbildung zur vorherrschenden Sprachtochnik sich entwickelte, also diejenige Methode, welche wir in der zweiten Entwicklungsperiode der Sprachthatigkeit unserer Kinder beobachtet haben» (стр. 17, со второго абзаца) является, по-моему, следствием недоразумения. Во-первых, слагаемость из отдельных элементов («synthetische Methode») свойственна «агглютинирующим» языкам постольку же, поскольку так называемым «флексийным». Во-вторых, во «втором периоде языковой деятельности детей» замечается самобытное «творчество», состоящее в образовании новых сочетаний из прежнего личного, индивидуального материала, тогда как в исторически сложившихся племенных и национальных языках все типы форм готовы и только воспроизводятся каждым из участников языкового общения в отдельности, хотя иногда с некоторыми видоизменениями. Наконец, языковое творчество детей при переходе от периода обособленных, пе связанных произносительно-слуховых комплексов к периоду слагаемости ограничивается почти исключительно удвоением или редупликацией (Reduplication); в «агглютинирующих» же языках слова состоят из разнообразных морфем.

К сообщаемому на стр. 15—17 из сочинений В. А. Богородицкого позволю себе сделать фактические дополнения:

• 1) Употребляемый Богородицким термин «морфологическая абсорбция» обязан своим возникновением покойному Н. В. Крушевскому.
• 2) Объяснение происхождения глагольной основы пима- (вм. -има-) и т. п., местоименных форм него, нему, ним ит. д. рядом с его, ежу, им и т. д. сокращением прежнего фонетического состава предлогов съп, вън, кън в съ, въ, къ было дано впервые нижеподписавшимся.

Со многими другими лингвистами В. В. Радлов разделяет терминологию, кажущуюся мне неточною и подлежащею исправлению.

Так, между прочим, выражение «логический» («logische Веziehung zwischen den Vorstellungsgruppen», стр. 6; «grammatische Formen zum Ausdrucke der logischen Formen des Denkens», стр. 6—.

7; «Endungen, die sich an verschiedenen Stammcn als Begleitung ahnlicher logischer Formen wiederholen», стр. 12; «Symbole fiir bestimmte Anschauungsgruppen und logische Formen», стр. 13; «in denen die logischen Formen vorherrschend durch mechanisches Nebeneinandersotzen (Wortstellung) der einzelnen Lautcomplexe ausgedriickt werden», стр. 19; «zum Ausdrucke der geforderten logischen Beziehung», стр. 27) наводит на ложную мысль, будто языковое мышление совпадает с мышлением логическим. Поэтому желательно «логическое» заменить «психическим» (psychisch), «эксоглоттным» (exogloltisch), «внеязыковым» (aufiersprachlich).

На стр. 26 читаем: «so begleiten dieses Wort doch cine Reihe von mohr odorweniger ausgesprochenon Trennungsgefiihlen, die es aus drei schwingenden Theilen (Stamm+Bildungsaffixe+Biegiingsaffixe) erscheinen lessen, welche wiederum als Zusammensetzungen einzelner Affixe gefiihlt werden». Раньше я тоже говорил об языковом чутье (Sprachgefilhl), о том, что известные формы языка так или иначе «чувствуются» (werden gefiihlt). Теперь же полагаю, что известным чувством (Gefuhl), известным настроением (Stimmung) сопровождаются все психические процессы и состояния, стало быть и все процессы языковые, но что, тем не менее, все происходящее в языковом мышлении сводится к ассоциациям представлении или идей. Стало быть, мы в праве говорить не о «ТгспnungsgefUhle», а только о «Trennungsassociationen».

Точно так же неопределенное и мало понятное выражение «Formstoff» (стр. 18 и др., «формальная материя»?) должно быть заменено выражением, ясно указывающим на ассоциацию морфологических языковых представлении с представлениями произносительно-слуховыми (с представлениями движений органов речи и акустических впечатлений).

Хотя термин «обособление», «изоляция» («Isolirung», стр. 6 внизу, стр. 7 — два раза, стр. 8 — два раза, стр. 17; «ununterbrochenes Isoliren», стр. 15; «isolirende Sprachbildungen», стр. 19 сверху; «isolirende Sprachtechnik», стр. 10 — два раза) общепринят и популярен, но я все-таки позволяю себе считать его недостаточно ясным и, стало быть, не подходящим, особенно в том смысле, как он по преимуществу употребляется в сочинении В. В. Радлова. Не могу тоже понять однозначности слов «переделан» (umgeschaffen) и «обособлен» (isolirt): «Diese Unbefriedigkeit ist es, die das Kind zwingt, auf Mittel zu sinnen, sich verstiindlich zu machen, d. h. die ihm fehlenden Sprachformen durch umgeschaffenen (isolirten) Stoff zu ersetzen» (стр. 10 сверху).

«Wir sehen somit, dass beim Kinde das erstc Verstandnip fur Stamm und Endung ganz in gleicher Weise vor sich geht, ob das Kind eine agglutinirende Sprache oder eine flectirende sprechen hort, beide pragen sich durch wiederholtes Horen als bestimmte Lautcomplexe ein und associiren sich als Symbole fur bestimmte Anschauungsgruppen und logische Formen als vollkommen fertige Ganze ohne jede Riicksicht auf ihre Entstehung» (стр. 13). Конечное ограничительное выражение, «ohne jede Riicksicht auf ihre Entstehung», считаю совершенно лишним и основанным на недоразумении. Историческое происхождение языковых форм, определяемое исследованиями и предположениями лингвистов, не входит в расчет при живом языковом общении и не должно быть здесь вовсе упоминаемо. Личное «происхождение» (Entstehung) каждого языкового целого определяется моментом его усвоения и возникновения в собственной голове, и никому нет никакого дела до того, как лингвисты представляют себе происхождение языковых форм в прошлом племенного или же национального языка. Этим замечанием устраняется тоже конечная ограничительная прибавка в следующем сложном предложении: «Der Russe lernt seine Bicgungssilben» (sic!) наго, ам, алей, ax, der Deutsche, test, tet, ten_y ste, lein, tel, der Tatar — нъщ, ка, да, дан, ча in gleicher Weise kennen, verstehen und anwenden, ohne auch nur das geringste Verstdndniss davon zu erhalten, wie solche Silben entstanden sind" (стр. 13).

G этой точки зрения совершенно недопустимы столь возлюбленные многими лингвистами и употребляемые тоже нашим высокоуважаемым юбиляром сообщения о «„ложных⁴¹ аналогиях“, об „ошибочных делениях слов“, об „ошибочпом чутье деления“ ["Falle.. ., die uns deutlich beweisen, wie durch offenbares Versehen, Fehler in der Theilung der Worter in Stamm und Endung entstehen und wie gerade diese Fehler Analogiebildungen veranlassen», стр. 15; «falsche Theilung», «in Folge eines fehlerhaften Trennungsgefuhles», стр. 16; «irregeleitetes Trennungsgefuhl», «falschcs Trennungsgefuhl», стр. 31; «Fehlgreifen bei der Scheidung von Stoff und Form (Inhalts — und Formstoff)», стр. 33]. Для объективного наблюдателя и исследователя не должно быть ни в языковом мышлении, пи в языковом общении ничего ложпого, ничего ошибочного. Все совершается по известным, хотя пока, может быть, еще неизвестным, психическим и социологическим «законам».

Для объяснения исторической последовательности при возникновении отдельпых морфологических типов языка В. В. Радлов прибегает к сравнению с постепенным развитием детского языка. При этом, по примеру многих других языковедов, он исходит из предвзятой идеи, что «изолирующий тип» развился в «агглютинирующий», а этот последний — во «флектирующий» (флексийный). Так как это предположение об исторической последовательности языковых морфологических типов является более чем сомнительным, недопустимо тоже и сопоставлепис этой мнимой исторической последовательности с постепенным развитием личного, индивидуального языка отдельных детей.

В. В. вообще не отделался окончательно от ходячих воззрений на отношение между морфологическими типами языков, так что и его классификацию языков я должен считать пеприемлемою Довольно указать на то, что под его понятие «eigentliche Flexionssprachen, d. h. Sprachen, in denen die grammatischen Kategorien durch fest mit den Wurzeln verwachsende Suffixe und Praefixe und durch inneren Wandel der Wurzel ausgedriickt werden. Indo-europSische Sprachen» (стр. 20) не подойдет хотя бы ни один из новых романских языков, точнее романских языковых мышлений, пе подойдет английское языковое мышление и т. д., хотя ведь все это «индоевропейские» (индогерманские, ариоевропейские) языковые мышления.

Тем пе менее мы должны согласиться, что в указанном труде В. В. Радлова вопрос морфологической классификации языков сведен более или менее на настоящую почву и освещен надлежащим образом. С своей стороны высказанное Василием Васильевичем я позволю себе дополнить следующими соображениями:

1) Разные попытки представить морфологическую классификацию всех языков человечества сводились по преимуществу к «классификации» в строгом смысле этого слова. Устанавливался идеал языка, содержащий в себе известную сумму требований, предъявляемых каждому из языков в отдельности. Сообразно с тем, отвечают ли языки предъявляемым им требованиям, или же нет, выставлялись им отметки: «неудовлетворительно», «полуудовлетворительно», «удовлетворительно», «вполне удовлетворительно» и т. п. Определяемая a priori норма считалась даже до такой степени обязательной, что, например, Потт (Pott) называет «воплощающие» языки «сверхнормальными» («transnormale oder einverleibende Sprachen», стр. 2).

Идеальпая мерка морфологического построения языков устанавливалась так искусно и остроумно, чтобы как раз «наши» языки получали при оценке лучшую отметку. Ведь «мы», «индогермапцы», представляем из себя совершенство и перл создания.

2) Новейшая наука о жизни во всех ее (этой жизни) проявлениях основывается на понятии эволюции и постепенных изменений. Ходячие взгляды па морфологическую классификацию языков проистекают как будто из того же основного понятия. Но здесь-то именно этот своеобразный эволюционизм оказывается как раз не у места и является просто ученым предрассудком. С одной стороны, настоящая эволюционная теория допускает пе только прогрессивное движение, не только движение по направлению ко все более совершенным формам, но тоже движение регрессивное, от форм более совершенных к формам менее совершенным. Ходячая же лингвистическая теория о постепенности в развитии языковых форм видит перед собою только совершенствование, т. е. переход от самой песовершсппой «изоляции» через более совершенную «агглютипацию» к самой совершенной «флексии»:

С другой стороны, ничто, кроме разве предвзятой идеи, не дает нам права считать морфологический тип, свойственный, между прочим, китайскому языку, чем-то сравнительно низшим и развивающимся затем в тип «агглютинативный», из которого, благодаря все большему совершенствованию, получается, наконец, единоспасающая флексия. Этим предрассудком о таком постепенном переходе одних морфологических типов в другие объясняются такие выражения, как (Pott, Steinthal и др.):

«Isolirende Sprachen, in welchen noch Stoff... und Form... in volliger Getrenntheit beharren» (стр. 1).

«Isolirende Sprachtechnik. .. hat S p u г e n uberall zuriickgelassen.. .» (стр. 10—11).

«dass... in einer fruheren Periode ein Theil der isolirenden Sprachen durch Verschmelzung gewissor. Wurzelgruppen allmahlich zu einer anderen Sprachtechnik der Wortund Formenbildenden» (sic!) «ubergegangen ist» (стр. 11).

«dieses allerroheste Vcrfahren. .. ein geistigeres.. .» (стр. 3).

3) Сочинители подобных «морфологических классификаций» закрывают глаза на очевидные исторические факты. Ведь английский язык является в сущности почти таким же односложным (einsilbig), «сопоставляющим» (nebensetzend), «обособляющим» (isolirend) языком, как и язык китайский ^г. Язык же английский принадлежит к языкам ариоевропейским (индоевропейским, индогерманским). Сопоставим морфологические типы, с одной стороны, языков древнеиндийского (в особенности ведаического), древнеперсидского, древнегреческого, древнелатинского, готского, литовского, древнеславянского.. ., с другой же стороны, языков иовоиндийских, повоперсидского, новогреческого, романских, английского.. ., и спросим себя: можно ли отожествлять эти типы и противопоставлять их как нечто общее морфологическим типам других языков?

Из предшествующего явствует, что наши якобы-эволюционисты забывают об эволюции именно тогда, когда это понятие само напрашивается на применение. Ведь нс подлежит сомнению, что морфологический тип, свойственный английскому языковому кит юнию, развился постепенно, через целый ряд посредствующих звеньев, из типа, свойственного языку ведаическому.

4) При установлении ходячой морфологической классификации гг. ученые орудуют неопределенными, неясными и просто ничего не говорящими словами. Сюда относятся, между прочим, «физиологические особенности» (physiologische Eigenthumlichkeiten) языков (стр. 1), «physiologische» и «genealogische» «Eintheilung» (стр. 2) Потта; различение в языках «формы» (Form) и «материи» (Stoff),^[1]

«формы» (Form) и «содержания» (Inhalt) (стр. 2—3), «формального и материального элемента» (das formelle und mate riel le Element) (стр. 3), «materielle und formelle Vorstellungsweise» (стр. 3), «бесформных языков» (formlose Sprachen) и «языков с формою» (Formsprachen) (стр. 3 и 4). Этим орудованием неопределенными, пустыми словами объясняется пустой, почти бессмысленный вопрос Штейнталя (Steinthal): «gibt es denn uberhaupt in alien Sprachen Stoff und Form?» (стр. 2). При этом Штсйнталь забывает, что существуют не какие-то витающие в воздухе языки, а только люди, одаренные языковым мышлением, что каждому человеческому мышлению свойственно все то, что подходит под смутные, неопределенные термины «Stoff» и «Form», и что поэтому подобный вопрос является совершенно лишним и бессодержательным. Всякое отношение, всякое «формальное» (Formelles) может быть рассматриваемо как нечто субстанциализованное, субстанциальное, возведенное на степень субстанции, на степень существа. Отношение становится особым субстанциальным представлением и наоборот. Например, греческие то ava, то Sia, то хата, то рета.. .; пемецкие: das Vorne, das Ilinter, das Ringsherum.. .; польские: kolo, pod, zad; русские: около, кругом, под, сверху.. .; «Verhaltnis», «Gegenseitigkeit».. ., «отношение», «взаимоотношение»... Подобные перерождения «материи» (Stoff) в «форму» (Form) и наоборот, свойственны всем языкам, свойственны всякому языковому мышлению.

• 5) Все то, что говорится о различии так называемой «флексии» и так называемой «агглютинации», до такой степени неясно, неопределенно, запутано, что навряд ли найдется человек, решающийся дать вполне сознательно точное определение того и другого морфологического типа. (Сравните в труде В. В. Радлова стр. 13, 1, 2 и т. д.). Точно так же навряд ли мы можем ясно себе представить, что такое «воплощение» (Einverleibung), как языковой морфологический тип (см. стр. 2 и 4). С какой точки зрепия применяется термин «агглютинация»? С точки ли зрения личного, индивидуального оязыковления (усвоение данного языка), или же сточки зрения филогенетической, т. е. имеющей в виду историю племенного или национального языка? Про языки «агглютинирующие» говорится, что в них «Stoff und Form fast nur ausserlicb aneinander kleben» (стр. 1, Pott), но что это такое, это «iiusserliches Kleben aneinander»? Звучит как будто понятно, а между тем лишено всякого реального смысла. Тот же Потт видит в «собственно флектирующих языках» (eigentlich flectirende Sprachen) «innige Durchdringung von Stoff und Form» (стр. 2), т. e. точпо так же нечто совершенно непонятное. Особенности, приписываемые одним только «флектирующим языкам» («In jeder flektirenden Sprache.. .», стр. 15), встречаются по-настоящему во всех типах языкового мышлепия.
• 6) С терминологией по части морфологической классификации языков произошло то же самое, что так часто повторяется в исто рии науки вообще, и что так метко формулировано Мефистофелем Гете:

Denn cben wo Begriffe fehlen,.

da stellt ein Wort zur rechten Zeit sich ein.

Mit Worten lasst sich trefflich streiten, mit Worten ein System bereiten, an Worte lasst sich trefflich glauben, von einem Wort lasst sich kein Jota rauben.

Одним словом, появлявшиеся до сих пор попытки классифицировать языки с точки зрения морфологических типов надо считать пеудавшимися и отжившими свой век. Они принадлежат истории пауки и являются далеко не утешительным свидетельством застывшего «индогерманского» самомнения и самовосхваления («eingefrorener indo-germanischer Diinkel»), индогерманской мегаломании и презрения к «менее ценным народностям» (minderwertige Nationalitaten).

Все эти попытки должны быть заменены новым методом определять основные свойства морфологического построения языков.

7) В этой области мы должны стремиться не к «классификации» языков, а только к их сравнительной характеристике.

Эту сравнительную характеристику следует проводить в двух направлениях: с одной стороны, определять морфологические различия между сосуществующими языковыми мышлениями (сравнительная характеристика на топографической или географической подкладке), с другой жо стороны, следить за постепенными переходами одних морфологических типов в другие (историческая эволюция в области морфологии языкового мышления).

• 8) Здесь, как и во всех прочих отделах языковедения, реальной величиной является не «язык» в отвлечении от человека, а только человек как носитель языкового мышления. Мы должны не классифицировать языки, а только давать сравнительную характеристику людей по свойственному им языковому мышлению.
• 9) Только то можно считать независимо, самодовлеюще существующим, чему свойственна своеобразная морфология. Следовательно, и о языках, т. е. о разных видоизменениях языкового мышления, можно говорить постольку, поскольку мы можем подводить их под понятие того или другого морфологического типа. Человеческому языку свойственна своеобразная, строго языковая морфология, не повторяющаяся в других областях существующего.
• 10) Было бы совершенно праздною затеей стремиться к определению морфологического тина какого бы то ни было языкового мышления посредством одной простой формулы. Всякое языковое мышление представляет из себя столь сложное целое, что и характеристика его основных морфологических черт является слагаемою из многих частных формул. На это указывает отчасти тоже В. В. Радлов, называя отдельные языки по свойственным им морфологическим типам: «vorherrschend isolirende», «vorherrschend agglutinirende», «vorherrschend flectirende», «vorherrschend einverleibende» (стр. 20).
• И) Под «морфологией языка» следует понимать построение языка в самом обширном смысле этого слова, т. е. не только морфологию в тесном смысле или построение слов (Worterbau, Wftrtermorphologie), по, кроме того, синтаксис или построение предложения (Satzbau, Satzmorphologie). Простейшими единицами морфологии в тесном смысле являются морфемы (корни, приставки, суффиксы, афиксы, префиксы, окончания, основы или темы), простейшими единицами синтаксиса — синтагмы, или с синтаксической точки зрения неделимые слова. Возможны частные случаи совпадения произносительно-слухового состава морфем с произносительно-слуховым составом синтагм. Эти частные случаи встречаются более или менее часто во всех языках. Для некото рых же языковых мышлений они составляют норму морфологического типа: языковое мышление китайское, английское (в значительной мере) и т. д.
• 12) На все морфологические элементы языкового мышления — морфемы, синтагмы... — следует смотреть не как на научные фикции или измышления, а только как па живые психические единицы, единицы, правда, но застывшие в однообразии, а только постоянно видоизменяющиеся, но все-таки живые, реальные единицы.

Ввиду этого нечего гоняться за установлением, например, одной основы для всех так называемых форм данного имени глагола или группы «родственных» слов. Основы, как и все морфологические единицы, являются полиморфными, мпоговидными, не только благодаря множественности, участников языкового общения, но даже в пределах каждого индивидуального языкового мышления. Так, например, общею основою для разпых форм греческого слова хобср-os, приводимых В. В. Радловым на стр. 15, является, правда, произносительно-слуховой комплекс хоиер-, хотя тоже разнообразящийся (хооср-, хобер-, хоуср-), но рядом с этим частною основой для N. хоберо;, A. xou<�ротеро<; надо признать хоиеро- (xoD.

• 13) При морфологической характеристике плсмепных и национальных языковых мышлений надо обращать, между прочим, внимание:
  • а) на относительную свободу сочетаний морфологических элементов как в слове, состоящем из морфем, так и в предложении, состоящем из синтагм (с одной стороны, постоянный, обязательный, с другой стороны, «произвольный», изменяемый порядок слов в предложении, Wortfolge);
  • б) на централизованное («синтетическое») пли же децентрализованное («аналитическое») построение слов и других морфологических целых. В истории племенных и национальных языков централизация переходит постепенно в децентрализацию ie наоборот.
• 14) Экспонентами морфологических отношений могут быть отдельные «предложения», отдельные слова; изменения внутри слов и предложений; прибавления в начале слов, в конце слов, в середине слов; место, занимаемое синтагмою в предложении и морфемою в слове (контекст синтагм и морфем). Преобладание того или другого способа дает основание для морфологической характеристики данного языкового мышления.
• 15) Вместо необоснованного различения языков «флексивных» и «агглютинативных» следует говорить, с одной стороны, о различии между сочетанием морфем друг с другом и между психсфонетическими альтернациями одних и тех же морфем, с другой же стороны, о различии между сочетанием синтагм (слов) и между альтернациями (психо-фонетическими изменениями, чередованиями) одних и тех же синтагм.
• 16) Учение о различии «флексии» и «агглютинации» обязана своим возникновением объективно существующему различию между полигенезисом и моногенезисом тех же морфологических представлений (ср. приводимые В. В. Радловым на стр. 14 примеры: deni guten Tische, einem gute/i Tische, gutem Tische, твоему добр ому отц у — полигенезис экспонентов того же морфологического представления дательного падежа). Разнообразие тех жо с семасиологической стороны (со стороны значения) морфологических элементов может быть: фонетического происхождения (разнообразие акцента, разные фопетические сочетания и влияния); морфологического происхождения (различие склонения местоимений и существительных; различные типы склонения в области имен и различные типы спряжения в области глагола); семасиологического происхождения (различие грамматических родов, обусловленных различием пола в мире животных, различие живого и неживого, различие личного и безличного, различия количественные: число, длительность и т. п.); синтаксического происхождения (склонение прилагательных в славянском и литовском; перифрастическое склонение и спряжение в разных языках; различие славянских форм Praeteriti и Futuri от форм Praesentis).
• 17) Различение «флексии» и «агглютинации» можно заменить, между прочим, следующими различениями:
  • а) Пснхофонетические, морфологически утилизоваппые альтернации одних и тех же морфем противопоставляются отсутствию подобных альтернаций.
  • б) Полиморфизм основ (называемый не вполне точно «Stammabstufung») противопоставляется мономорфизму. Пример полиморфизма приводится мною выше, под № 12. Здесь прибавлю: в спряжении славянского глагола, например: nes-д, nes-o-Si, nes-e-U, nes-e-mu, nes-c-te, ncs-qti (русские: несу, несешь, несет, несем, несете, несут) — общею для всех форм является основа nos-, но рядом с нею необходимо признать другую основу, nese-, общую всем четырем средним формам.
  • в) Полиморфизм окончаний и морфем вообще (обусловливаемый по преимуществу их историческим полигенезисом), равно как и отсутствие параллелизма между «формою» и «функцией», противопоставляется мономорфизму (в связи с моногенезисом) и параллелизму между «формою» и «функцией». На это указывает тоже В. В. Радлов, говоря на стр. 18 об осповных особенностях «агглютинирующих» языков.
  • г) В связи с этим можно различать языки более трезвые и более упорядоченные от языков менее трезвых, менее упорядоченных_г фантазирующих и вызывающих рассеянность языкового внимания. Языки, в которых все внимание по части морфологических экспопентов сосредотачивается па следующих после главпой морфемы (корня) аффиксах (языки урало-алтайские, угро-финские и т. п.), являются гораздо более трезвыми и требуют гораздо меньшей траты психической энергии, нежели языки, в которых морфологическими экспонентами являются и прибавки в началеслова, и прибавки в конце слова, и психофонетические альтернации внутри слова. Примеры: русские: на столе (nastol-e) и т. п.;. немецкие: das Dorf, die Dorfer, in Dorfern, auf dem Tische; ich sehe du siehst, ich gebe du giebst ит. п. Прибавим к этому отсутствие грамматического рода в языках более трезвых и его наличность в языках менее трезвых.
• 18) Различение «материи» (Stoff) и «формы» (Form) следует заменить различением внеязыковых (эксоглотных) и чисто языковых представлений. Но при этом необходимо заметить, что в каждой единице языка и в каждой части единицы имеется нечто внеязыковое и нечто чисто языковое (например, греческие: xt-dYj-jii, лоу-ос.. .). Задача исследователя, занимающегося тончайшим анализом языковых элементов, состоит в отделении внеязыкового от чисто языкового, состоит в точном определении, какие из наличных произносительпо-слуховых представлений морфологизуются, т. е. использовываются (утилизируются) для морфологических целей, и какие из них семасиологизуются, т. е. являются экспонентами внеязыковых различий. Иными словами: какие из произносительно-слуховых представлений (представлений фонационных работ и акустических впечатлений) ассоциируются с представлениями морфологическими, и какие ассоциируются с представлениями семасиологическими.
• 19) Внеязыковые, семасиологические представления распадаются на представления: 1) из области физического мира (вместе с миром биологическим); 2) из области мира общественного; 3) из области мира лично-психического. Отражение тех или других замечаемых во внеязыковом мире различий в различениях чисто языковых может служить основанием для сравнительной морфологической характеристики отдельных языковых мышлений. Толькодля незначительной части внеязыковых, семасиологических представлений имеются в языковом мышлении морфологические экспоненты; большая же часть этих внеязыковых представлений составляет по отношению к языку группу так называемых «скрытых языковых представлений» (idecs latentes du langage — термин, примененный впервые, если не ошибаюсь, ВгёаГем). Между прочим, в языковом мышлении могут находиться или не находиться постоянные экспоненты для следующих внеязыковых представлений: пол животных, являющийся источником различения грамматических родов; жизнь и ее отсутствие; пригодность для еды или питья; человеческая личность, в различии от всего остального; определенность и неопределенность; обладание (представления из мира общественно-экономического); количественное мышление, (число, пространственные измерения, длительность); время физическое и время историческое; общественная зависимость одних людей от других т. д. Все это может служить основанием для сравнительной морфологической характеристики отдельных языков.
• 20) Говоря о строе языка как материале для сравнительной морфологической характеристики отдельных языковых мышлений, надо различать:
  • а) фонетическое построение слов и предложении (акцент, количество слогов и т. п.);
  • б) морфологическое построение в тесном смысле этого слова, морфологическое построение слов;
  • в) морфологическое построение предложений.
• 21) Всесторонняя морфологическая характеристика языкового мышления должна считаться с фактом наличности, с одной стороны, пережиточных форм, унаследованных от прошлого и уже, но соответствующих данному общему строю языка, с другой же стороны, явлений, предвещающих, так сказать, будущее состояние данного племенного и пациональпого языка и еще по подходящих под современное построение этого языка.

Может быть, многим покажется, что я ломлюсь в открытую дверь и что в моих заметках нет ничего не высказанного раньше другими. Но я все-таки хотел поделиться мыслями, сложившимися в моей голове при чтепии труда В. В. Радлова.

• [1] Существует довольно большая английская книга «The Swiss familyKobinson*, содержащая в себе один только односложные слова и при этом непроизводящая вовсе впечатления чего-то искусственного, нарочно деланного.