Об отношении русского письма к русскому языку

I. Связь оптического и акустического в языке

§ 1. Во внешнем, внечеловеческом мире нет никакой непосредственной связи между оптическими явлениями, подходящими под понятие письма, и между акустическими явлениями, подводимыми под понятие языка. Ни «буквы» как наносимые на физические тела начертания, пи какие бы то ни было другие письменные знаки или же их сочетания не могут сами собою перейти в звуковые явления, свойственные человеческому языковому общению. Точно так же звуковым и всем прочим явлениям, сопряжённым с процессом мсждучеловеческого общения в области произносительно-слуховой, чужд непосредственный переход в элементы и их сочетания, свойственные иисанно-зрительной стороне мсждучеловеческого общения.

Конечно, всякое «писание» может сопровождаться известными акустическими явлениями. Таковы, папример, скрип пера, звук при нажиме мела на доску или при вырезывании долотом «букв» на каменной плите и т. п. Но ведь все эти акустические явления остаются вне сферы человеческого языка.

Точно так же акустические дрожания или вибрации окружающей произносящего человека упругой среды, прежде всего воздуха, могут вызывать и даже всегда вызывают перемещения пространственных соотношений между частицами материи, а эти перемещения могут или производить только преходящие оптические явления, или же оставлять видимые следы на более или менее продолжительное время. Сюда относятся, с одной стороны, свойственные произпошению отдельных гласных кривые пламени, находящегося на пути прохождения волн вибрирующего воздуха, или же кривые, образуемые покрывающим стеклянную плиту песком под влиянием тех же разнородных вибраций воздуха, свойственных произношению отдельных гласных, с другой же стороны, постоянные следы, наносимые акустическими процессами на валики фонографа.

Физиологические работы человеческого организма, вызываемые потребностью произношения, переходят, правда, в колебание окружающей упругой среды и ведут к преходящему ряду своеобразных акустических явлений, но, рассматриваемые сами, но себе, они остаются своеобразными механическими работами, без всякой связи с физиологическими же работами, вызываемыми потребностью писать. В окончательном результате эти последние работы, работы «писательские» или т. п., ведут к появлению остающегося во внешнем мире ряда своеобразных оптических форм, но тоже лишены всякой связи с теми физиологическими работами, работами произносительными.

§ 2. Следовательно, письмо и язык, взятые в отвлечении, как две разнородные группы явлений внешнего, внечеловеческого мира, представляют из себя чуждые друг другу, несоизмеримые величины. С такой точки зрения очертания письма могут составлять предмет оптики вообще или же геометрии, произносимые же звуки — предмет общей акустики. Сопряженными с производством тех и других работами и движениями, как и всякими другими работами и движениями, должна заниматься механика. С новейшей точки зрения, все эти явления и процессы, как акустические и оптические, так и механические, должны составлять предмет исследования общей энергетики как науки о жизни вселенной. Совершенно же лишним оказывается при этом рассмотрение с лингвистической или языковедческой (глоттологпческой) точки зрения.

Это вполне понятно ввиду того, что, рассматривая все эти явления в отвлечении от человека, мы забываем об их постоянно существующем, психически живом источнике, каковыми необходимо считать человеческую голову и человеческую индивидуальную психику. Несомненно существующие взаимоотношения между письмом и языком мы можем установить только в таком случае, если сведем их на надлежащую почву, на почву психическую.

Действительная связь между письмом и языком может быть связью единственно психическою. При такой постановке вопроса как письмо и его элементы, так и язык и его элементы превращаются в психические величины, в психические ценности. А так как и преходящие звуки языка во всем их разнообразии, и остающиеся буквы мы должны представлять себе происходящими и существующими во внешнем мире, то, когда дело доходит до психических величин и психических ценностей, и буквы и звуки надо заменить их психическими источниками, т. е. представлениями букв и звуков, существующими и действующими постоянно и беспрерывно в индивидуальной человеческой психике.

§ 3. Между психическими элементами языка, т. е. произносительно-слухового языкового мышления, и между психическими элементами письма, т. е. писанно-зрительного языкового мышлення, нет никакой необходимой «естественной» связи, а имеется только случайное сцепление, называемое ассоциацией.

При этом надо различать сторону существования психически живых языковых представлений и сторону их обнаруживания при междучеловеческом общении. Это общественное обнаруживание идет от психических центров по двум направлениям:

• 1) по направлению акустического обнаруживания с помощью звуконроизводных работ и производимых этими работами звуков;
• 2) но направлению оптического обнаруживания с помощью буквопроизводных работ и производимых этими работами букв и прочих начертаний, ассоциируемых с общим представлением человеческого языка или речи человеческой.

§ 4. Взаимоотношения между языком и письмом имеют место в языковом мышлении отдельных индивидов как носителей всякого мышления, стало быть тоже и языкового мышления, сложившегося благодаря воздействию, с одной стороны, произносительнослуховых процессов, с другой же стороны, писанно-зрительных процессов междучеловеческого мышления. Но пе во всех головах имеются результаты воздействия тех и других процессов. Вообще же в каждом человеческом коллективе, объединенном с помощью известного племенного и национального языка, точнее, языкового мышления и его обнаруживания, например, в данном случае с помощью русского языкового мышления и его обнаруживания, можно различать, с этой точки зрения, три главные группы людей, с бесчисленными переходными ступенями, а именно:

• 1) кандидатов в говорящие, т. е. младенцев или же иноязычников, попавших в данную племенную среду и подвергающихся языковому воздействию с ее стороны до тех пор, пока они сами не сделаются деятельными участниками междучеловеческого общения посредством данного племенного языка, т. е. пока в их головах не будут насаждены живые представления данного языкового мышления, сопровождаемые автоматизмом обнаруживания этих представлений в случае общения с другими индивидами;
• 2) людей только говорящих, т. е. участвующих активно в междучеловеческом общении с помощью произносительно-слуховых процессов данного языка, обусловленных возникновением в их головах соответственных произносительнс-слуховых представлений;
• 3) людей не только говорящих, но и грамотных, т. е. вселивших в свои головы писапно-зрительные представления и будущих в состоянии участвовать в междучеловеческом общении путем обнаруживания этих представлений.

Главпою переходною стадией от 1-й группы ко 2-й являются люди, уже понимающие других, но сами еще не говорящие; главным же переходным звеном от группы 2-й к 3-й — люди, уже читающие, но сами еще не пишущие.

Само собой разумеется, что глухонемые и слепые составляют особые категории участников междучеловеческого общения с помощью языка: глухонемые по отношению ко 2-й группе, слепые же — по отношению к 3-й группе.

§ 5. Каждой из названных трех групп свойственна особая психика, слагающаяся благодаря влиянию мелких, но беспрестанно действующих факторов, какими в данном случае являются все’моменты языкового мышления и его обнаруживания во время междучеловеческого общения. Память человека только говорящего сосредоточивается всецело на области произносительнослуховых представлений и их обнаруживаний. Когда же память обременяется по части языка тоже представлениями писанноз ригельным и, в связи с их обнаруживанием, тогда должны страдать от этого выразительность и интенсивность прежпих представлений исключительно произносительно-слухового характера.

В связи с этим должна меняться тоже объективизация мыслимого по части языка. За немногими исключениями, вполне грамотный человек, объективизируя во внешнем мире это мыслимое по части языка, видит его прежде всего написанным, т. е. читает воображаемое, оперирует оптическими самовольными галлюцинациями. Человеком только говорящим объективизация мыслимого по части языка осуществляется, вероятно, с помощью произвольно вызываемых галлюцинаций чисто акустического характера.

У человека только говорящего, не грамотного, не может быть речи о каком бы то ни было отношении между письмом и языком. Отношение между несуществующим и существующим совершенно невозможно. Стало быть, рассматривая отношение между письмом и языком, мы имеем в виду психику грамотного человека, т. е. человека, голова которого начинена языковыми представлениями не только произносительно-слуховыми, но тоже писаннозрительными. Участие же такого человека в языковом общении идет по двум путям: по пути обнаруживания и восиринимания представлений произпосительно-слуховых и по пути обнаруживания и восиринимания представлений писанно-зрительных.

Различия и параллели оптической (зрительной) и акустической (слуховой) стороны языка

§ 10. 4) Фонемы как единицы произносительно-слухового языка, объединяемые одновременностью исполнения нескольких физиологических работ, сопровождаемых мускульным чувством, и одновременностью воспринимания соответствующих этим работам акустических впечатлений, разлагаются па более дробные, далее уже не разлагаемые психически живые элементы: с одной стороны, представления отдельных работ, (кинемы), с другой жо стороны, представления отдельных акустических впечатлений (акусмы). Между тем графемы, как простейшие элементы языка нисанно-зрительного, обыкновенно дальше не могут разлагаться.

Вообще характеристическим признаком фонем следует считать их разложимость, характеристическим же признаком графем их нера з лож им ость.

Так, например, представление работы (кинема) губ не ассоциируется пи с каким определенным писапно-зрителышм элементом, а частично ассоциируется с несколькими графемами, в русском языковом мышлении с графемами п б м ф в у ю.

Психически неделимые графемы вызывают ассоциацию с целою группою представлений работ (кинем) и их акустических результатов (акусм), объединенною представлением одновременности исполнения и воспринимания. Так, в русском языковом мышлении графема может ассоциироваться:

• а) или с группою представлений работ, в своей совокупности составляющих фонему: ж, ад, v, if;
• б) или с двумя группами представлений работ, в своей совокупности составляющих две фонемы: гц, иногда я, ю... (см. § 39, 42, 56, 58);
• в) или с группою представлений работ, в своей совокупности составляющих неполную фонему: б, а, а, д.. .;
• г) или с группою представлений работ, ассоциируемою не только с представлением цельной фонемы, но тоже с представлением одного из составных элементов другой фонемы: я, /о, /о, а, п|а, г/, э, о, ы;
• б) или же, наконец, только с одним произносительно-слуховым представлением, входящим в состав известной фонемы: ъ, ь.

Для большинства фонем русского языкового мышления нет подходящих графем, которые ассоциировались бы с ними без остатка (без излишка), по и без недостатка (см. § 62, 65, 66).

Для простейших произносительно-слуховых элементов, т. е. для отдельных кинем и акусм, только в редких случаях имеются определенные писанпо-зритсльныс символы. Применение таких особых отличительных, диакритических значков, представление которых ассоциируется с отдельными кинемами и акусмами, составляет исключение в области писанно-зрительных представлений. Таковы, например: ' '^А _0л; в русской письменности в ц, затем ъ, ь (хотя непоследовательно) (см. № 46, 57, 64, 70). § 12.6) Но различие между беспрерывностью нисаннозрительного языка и прерываемостыо языка писанно-зрительного при их обнаруживании должно быть понимаемо в двояком смысле:

с одной стороны, как только что изложено под № 5 (§ 11), каждовременный процесс языкового общения с помощью произносительно-слухового языка представляет из себя непрерываемое, замкнутое в себе, законченное целое, тогда как процессам языкового общения с помощью языка писанно-зрительного свойственны более или менее значительные перерывы и промежутки между их отдельными звеньями;

с другой стороны, речь индивидуальная (т. е. обнаруживание произносительно-слухового индивидуального мышления) течет беспрерывно и воспринимается беспрерывно, писанное же постоянно прерывается.

Произносительно-слуховое мыслится и обнаруживается в ряде беспрерывно друг за другом следующих сочетаний одновременно происходящих работ и соответствующих этим сочетаниям работ сложных акустических впечатлений. Каждая из одновременных работ сопровождается свойственным ей мускульным чувством. Каждое же сложное акустическое впечатление разлагается па частные элементы, соответствующие порознь отдельным работам произносительного аппарата (ср. № 4, § 10).

Иисанно-зрительное мыслится в отдельных, друг от друга отделенных, обособленных единицах, единицах разной степени.

Ряд графем, ассоциируемых с представлением одного написанного слова, мыслится совместно с пробелами между этими графемами. Ряды же графем, ассоциируемые с представлениями одно за другим следующих слов, мыслятся тоже совместно с более значительными пробелами, отделяющими одно написанное слово от другого.

[При этом напомню, что обнаруженная графема становится буквою, точно так же как и обнаруженная фонема становится звуком (см. § 6)].

Написанным с пробелами словам, сочетаниям слов, предложениям и т. д. вроде.

[там], [вода], [попусту].. .

[котел и горшок],.

[на то щука в море, чтоб карась не дремал] и т. д., вообще всему тому, что читатель имеет перед глазами в виде каких-то отделенных друг от друга единиц, соответствует в мире произносительно-слуховом, т. е. для говорящего и для слушателя, беспрерывное течение физиологических работ и акустических впечатлений. Всякие перерывы, паузы, отдолепия одних элементов от других являются в области произносительно-слуховой частным случаем, свойственным или временной остановке речи, или полному ее прекращению в данную минуту, или же, наконец, известным произносительным недостаткам, вроде заикапия или т. п.

Мышление рядов графем с пробелами сказывается теперь особенно в печати, где каждая буква стоит отдельно, не соединяясь с другой. Но ведь и в беглом письме соединение одних букв с другими происходит только для сбережения труда, чтобы не отрывать руки и не переставать действовать налегшим на твердый предмет графическим орудием (пером или карандашом на бумаге, мелом на доске и т. п.). В изящно же составленных рукописях прежних времен каждая буква отделяется от другой. Да, впрочем, и теперь, несмотря на все соединения писанных букв, в идеале каждая буква мыслится отдельно, а уж во всяком случае «слова» пишутся раздельно, с паузами. Между тем языку произносительно-слуховому свойственно обнаруживание следующих друг за другом фонем совместно с беспрерывными переходами от предшествующей фонемы к следующей, и это не только в отдельных словах, по и в сочетаниях слов, вообще в текущей речи.

§ 13. Так как определением произносительно-слуховых единиц люди занялись только под влиянием потребности устанавливать единицы писанно-зрительные, то разъединенность и прерываемость, отделимость и отрывочность элементов писанно-зрительного языка должны были отразиться и до сих пор отражаются тоже на определении элементов произносительно-слухового языка. Так называемые «звуки» и соответствующие им психические единицы, фонемы, представляют из себя не объективно друг от друга отделенные единицы, а только вырезки из беспрерывного ряда, с одной стороны, физиологических работ, сопровождаемых мускульным чувством, с другой стороны, соответствующих этим работам акустических впечатлений (в психическом центре: представлений всего этого), вырезки, объединяемые одновременностью исполнения и фактическою неразделяемостью этих работ и этих акустических впечатлений.

Впрочем, следует заметить, что и в произносительно-слуховой области само исполнение совершается, правда, беспрерывно, но отдельные произносительно-слуховые психические элементы (фопемы, кипемы, акусмы) представляются тоже в виде отдельных единиц. Элементами произносительно-слухового языка являются «звуки», фонемы, разлагаемые на кинемы и акусмы; элементами же писанно-зрптельного языка — «буквы», перазлагаемые графемы. Стало быть, беспрерывное, нераздельное имеется здесь во внечеловеческой природе, отделение же единиц происходит в психике.

Значит, различие между произносительно-слуховым и писаннозритсльпым сказывается только при обнаруживании и воспринимании; с индивидуально-психической же стороны надо констатировать сходство между этими двумя областями языковой деятельности, т. с. между областью ппсанпо-зрптельной и произносительно-слуховой.

§ 21. 8) Многообразие (разные формы) графем, рядом с простым разнообразием фонем, сказывается прежде всего в том, что самые разнообразные представления разных начертаний одной и той же «буквы», т. е. графических альтернаций или чередований, объединяются в одну группу благодаря ассоциации с одною и тою же группою произносительно-слуховых представлений (кинем и акусм), т. е. или с отдельною фонемой, или с неполною фонемой, или же с цельною фонемой плюс какая-нибудь особенность.

Достаточно указать на самые разнообразные начертания, свойственные русским графемам [д], [т], [е], [гь].

Исторически, в глубине веков, все эти графические видоизменения одной и той же графемы сводятся к одному представлению:

для видоизменений графемы |д]. .. Д,.

" «1т 1. .. Т,.

" «[el … Е и т. п.

Не все указанные видоизменения отдельных графем могут считаться одинаково ценными: одни из них действительно только чисто графического («каллиграфического» и «типографского») характера и могут быть подставляемы одно вместо другого, не нарушая тождества ассоциаций с представлениями из области произносительно-слухового языка. Однако же при различении больших и малых букв дело представляется несколько иначе: хотя ассоциации с представлениями произносительно-слуховыми остаются одни и те же, но зато меняются ассоциации с представлениями морфологическими и семасиологическими. Ведь представлениям больших букв свойственны другие ассоциации этого рода, нежели представлениям малых букв (см. § 25, 84; 87).

§ 22. 9) Альтернации или чередования графем бывают различных видов и степеней. Мы их здесь рассмотрим сравнительно с соответствующими им альтернациями или чередованиями фонем в области произносительно-слухового языкового мышления и его обнаруживания.

а) Вообще следует отметить альтернации графем, связанных психически (ассоциированных) с представлением одной фонемы. Разновидности одной графемы объединяются ассоциацией с одною фонемой, т. е. с известным комплексом-минимумом произносительно-слуховых представлений. Таковы, например, все графические разновидности, ассоциируемые с русскою фонемою [t], [si, [t'l («мягкое» t), [6] (о ударяемое), [ё] (е ударяемое) ит. п.

Этому оптическому (писанно-зрительному) разнообразию, объединяемому посредством акустического (произносительно-слухового) однообразия, нет, собственно, обратной параллели, хотя, впрочем, можпо бы сюда подвести случай, когда разные фонемы, или альтернирующие (чередующиеся) в строгом смысле этого слова, т. е. альтернирующие на почве морфологической или же вовсе не альтернирующие, объединяются одним писанно-зрител ьпым или же оптическим представлением, т. е. одною графемою, например, в русском языковом мышлении и его обнаруживании объединение с помощью графем р (рот рта. ., смотр, смстра…), м (мыкать мкнут…), о (год года годовой полгода…) и т. п.

§ 23 б) Не выходя за пределы оптических, т. е. писан нозрительных, представлений, альтернируют (чередуются) между собою видоизменения одного и того же обособленного графического представления. Таковы, например, разные видоизменения графемы Д (д «большое» или «прописное»). Их объединение обусловлено ассоциацией с общим туманным представлением единства этой растяжимой и разнообразящейся графемы, помимо ассоциационной связи с соответственным комплексом произносительно-слуховых элементов.

В произносительно-слуховом языковом мышлении и ого обнаруживании аналогию этому графическому разветвлению и объединению мы находим в дивергенциях или неофонетических альтернациях (чередованиях) одной и той же фонемы, являющейся, таким образом, психическим объединителем всех этих видоизменений. Например, видоизменения русской фонемы [е] в зависимости от сочетания со следующими звукопроизводными работами: широкое (открытое) перед «твердыми» согласными, узкое (закрытое) перед «мягкими» соггасными, среднее в конце «слова», т. е. в конце произносимого ряда.

в) Совершенно различные графические типы, стало быть, различные графемы, альтернируют (чередуются) как «родственные», т. е. объединяются психическою сочетаемостью или ассоциацией с одной фонемой, точнее, с одною и тою же группою фонем. Таковы, например, разные русские графемы, т (курсивное), шт (рукописные), т (печатное), Т (курсивное), Т (писанное), Т (печатное).. ., связанные между собою благодаря ассоциации с фонемами [t («твердое») и V] («мягкое»).. ., или же разные графические видоизменения, связанные общим названием «буквы ять».

Здесь несколько определенных графических представлении сочетается (ассоциируется) с представлением одной графемы, единство которой обусловливается как сочетаемостью (ассоцинруемостью) с одним объединяющим представлением произносительным (акустическим), с представлением одной фонемы приблизительно, так и одним названием, названием, указывающим именно на эту ассоциационную связь с представлениями из области произносительно-слухового языкового мышления.

В произпосительпо-слуховом языке этому виду графической альтернации соответствуют исторические, традиционные альтернанты, объединенные принадлежностью к составу «родственных» альтернирующих морфем. Например, в русском альтернации: |g || Ц морфем [mog-] и fmoz-] в словах могу, могут и можешь, может и т. д.; [v || v’j морфем [voz-| и [v'oz-, v’ez-] в словах возу вожу и везу везти…; [е || о] морфем [v'e-z || v’oz-] в словах везу и вез…, морфем | v’ez-1| voz-] в словах везу у везти… и воз у возит. .

§ 25. г) Оптические альтернации графем могут быть утилизованы (использованы) в связи с различием морфологических и семасиологических представлений языкового мышления, т. е. в связи с формою и со значением. Это будет «морфологизация» и «семасиологизация» писанно-зрительпых (графических, оптических;

различий. Таково различие больших и малых букв, различие устава, курсива и разрядки (в печати), различие написаний подчеркнутых и неподчеркнутых букв (на письме) и т. п.

Сюда точпо так же должно быть отпесено умышленное различение относительной важности мест написанного с помощью различных красок. Так, например, в старинных рукописях начальные буквы и даже строки абзацев или глав отличались красным цветом от остальных черных букв. Этому обычаю мы и поныне обязаны выражением «красная строка», «с красной строки».

В произносительно-слуховом языке подобная же утилизация представлений работ и вызываемых этими работами акустических впечатлений сказывается в наличности коррелятивов или психикофонетических альтернаций (чередований). «Морфологизация» различий произпосительно-слуховых элементов сказывается в существовании различных морфологических типов (склонения, спряжения, «словообразования».. .). В русском языковом мышлении стоят здесь на первом плане: различение работ средней части («твердость» и «мягкость») при согласных и различение ударяемости при гласных. «Семасиологизация» же свойственна всем произносительно-слуховым работам и их акустическим продолжениям. Например, при различении русских [там] и [дам] семасиологизуется различие работ голосовых связок гортани, свойственное началу этих слов. В словах [баба] и [мама] семасиологизуется различие работ мягкого неба при согласных, начинающих оба слога: раз мягкое небо приподнято и прижато, исключая возможность носового резонанса; другой раз оно опущено, что и ведет за собою проход воздуха в нос, вызывающий акустическое впечатление носового резонанса.

§ 26. В истории произносительно-слухового языка мы можем отметить, с одной стороны, распадение некогда единых фонем на две или больше, распадение единых морфем (и слов) на несколько (две и более), с другой же стороны, слияние и совпадение прежде различавшихся фонем в одной, слияние и совпадение прежде различавшихся морфем (и слов) в одной. Сходные явления представляет нам история писанпо-зрительпого языка. Из одипой когда-то графемы получалось несколько, или сохранивших связь между собою благодаря общей ассоциации с представлениями произносительно-слуховых элементов, или же даже эту связь совершенно потерявших. Обратный исторический процесс представляет из себя совпадение отдельных когда-то графем в одной. Сюда принадлежит в некотором смысле совпадение в русском языковом мышлении графемы е с графемою гь («ять»).

§ 32. 14) В связи с историей возникновения обеих сторон языкового мышления и его обнаруживания, стороны произносительно-слуховой и стороны писанно-зрительной, находится взаимная зависимость писанно-зрительпых и произносительно-слуховых представлений.

У людей неграмотных представления писанно-зрительные отсутствуют и, следовательно, у них не может быть никакой речи об упомянутой зависимости. Писанно-зрительное и произносительно-слуховое могут взаимно обусловливаться только в психике человека грамотного. «Функциональной зависимостью» в смысле математическом этой зависимости никоим образом назвать нельзя. Ибо ведь произносительно-слуховое может возникать и мыслиться совершенно независимо от писанно-зрительного; писаппо-зрительное же имеет смысл, осмысливается только в связи с произносительно-слуховым.

Из этого вытекает зависимость графем от фонем, а не наоборот.

Несколько иначе обстоит дело в письменностях идеографического характера, с так называемыми «иероглифами» или т. п. Точно так же и в наших письменностях, письменностях европейских ит. п., имеется известное количество символов, ассоциируемых прямо с представлениями морфологическими и семасиологическими, без посредствующего звена из области произносительнослуховой.

§ 33. Из предшествующего явствует, что мы должны строго различать «буквы» и «звуки», графемы и фонемы, т. е. писаннозрительную и произносительно-слуховую сторону языкового мышления грамотного человека, различать и по существу и в терминологии.

С фонемою связано (ассоциировано) представление произносительных работ, сопровождаемых мускульным (двигательным) чувством, и представление звука; с графемою связано представление писательской работы (не столь важной сама по себе, как работа произносительная) и представление буквы.

Следует старательно избегать подстановки терминов из одной области языкового мышления в другую область. Можно, например, говорить о «долгих» и «кратких» (во времени) фонемах и звуках, но нельзя говорить о «долгих» и «кратких» (в этом смысле) графемах и буквах. Зато можно говорить о графемах и буквах длинных и коротких. О «жирных буквах» можпо говорить, но нельзя говорить о «жирных звуках». Нельзя тоже говорить о «глухих» или «немых» буквах, так как ведь это термины чисто акустические, а не оптические. Зато можно говорить о буквах, представления которых ассоциированы с представлением глухого (не звонкого) произношения голосовыми связками гортани или же с полным отсутствием акустического элемента (с «немотою») .

Самым обыкновенным явлением надо считать несовпадение числа «букв» (графем) и числа соответствующих этим буквам «звуков» (фонем). В специальном отделе о русском алфавите, графике и правописании (§ 37—83) будут приведены многие случаи подобного несовпадения; например, гц, л, бъ, бь.. .

Выражения вроде «этот документ звучит», «статья закона гласит» и т. п. основаны тоже до известной степени на смешении терминологии из области произносительно-слуховой с терминологией из области писанно-зрительной. Строго говоря, написапное, закрепленное в документе или в законе, нс может «звучать» и «гласить». Но оно «гласит» и «звучит», когда мы его читаем.

§ 34. Из предшествующего ясно, что, в сущности, нельзя говорить о «памятниках языка», если под языком понимать произносительно-слуховую сторону языкового мышления и его обнаруживания. Памятники принадлежат к области писанно-зрительнои, и поэтому единственно точным выражением будет «памятники письма». Конечно, благодаря графически-фонетическим ассоциациям, т. е. ассоциациям писанно-зрительных представлений с представлениями произносительно-слуховыми, мы можем по памятникам делать заключения об особенностях отразившегося в них языка произносительно-слухового; но от этого сами-то памятники не перестают быть явлениями писанно-зрительными, вызывающими и расшевеливающими в сложной области языкового мышления прежде всего наши писанно-зрительные представления.

В последнее время составляются архивы фонограмм, т. о. собрания фонографических валиков и пластинок, воспроизводящих произношение известных лиц как носителей того или другого произносительно-слухового языка. Но и па эти памятники нельзя смотреть как на памятники произносительно-слухового языка в строгом смысле этого слова. В неподвижном, постоянном виде хранятся здесь только известные начертания и углубления, которые, по приведении «памятника» в соответственное движение, вызывают впечатления, сходные с первоначальными впечатлениями от произносительных работ и их продолжений во внешнем мире, вызвавших эти нарезы, начертания, углубления на податливом материале.

§ 35. Сюда же, т. е. к различению письма и языка, относится исторический факт, что степени различения алфавитов вовсе нс совпадают со степенями различия языков, т. е. языковых мышлений и их обнаруживаний. Все алфавиты являются историческою случайностью, в зависимости от географического соседства, от культурного влияния, от вероисповедания, наконец, от «произвола».

Русский алфавит вовсе не связан с русским языком по существу; он с ним связан только благодаря исторической случайности.

Это общее положение подтверждается изобретением все новых тайных, «условных» алфавитов (криптография) для одного и того же языка, равно как и возникновением тайных, «условных» языков.