Общественность и государство

С какими группами населения, кроме бюрократии и армии, верховная власть считалась при проведении политики; другими словами, кто входил в состав общественности? В Московской Руси это были те, кто имел право участвовать в земских соборах: боярство, духовенство, дворянство, посадские люди; в 1678 г. их насчитывалось 770 тыс., что составляло около 8 % всего населения. В XVIII-первой половине XIX в. общественность включала дворян, интеллигенцию, гильдейское купечество и духовенство. В 1719 г. их численность достигала 630 тыс., в 1858 г. — 1480 тыс. человек, что составляло от всего населения страны соответственно около 4,0 и 2,5%; с учетом армии и бюрократии — соответственно 5,0 и 3,5%. В 1870—1913 гг. к общественности относили также цензовых граждан — тех, кто получил право участвовать в выборах в земства и городские думы, а с 1906 г. — в выборах в Государственную думу. В 1870 г. доля цензовых граждан в населении страны составляла около 2%, в 1892 г., вследствие изменения избирательных законов, — около 1,5%, в 1907— 1910 гг. — 3,3%. Поскольку избирательные права получили только мужчины в возрасте 25 лет и старше, то предполагаем, что доля общественности в населении страны в 1870—1892 гг. составит около 10%, в 1893—1905 гг. — 7% и в 1906;1913 гг. — 16%.

При всей приблизительности приведенных данных они показывают, что относительная численность общественности с наступлением имперского периода уменьшилась сравнительно с московским периодом почти в 2 раза и затем продолжала снижаться, достигнув минимального уровня в 2,5% в канун эмансипации. После нее относительная численность общественности увеличилась до 10% в 1880-е гг. и в последующем, за исключением короткого периода 1892−1905 гг., возрастала, достигнув максимума в 16 % после учреждения Государственной думы. Социальный состав лиц, входивших в общественность, был достаточно стабилен — дворянство, духовенство и верхи торгово-промышленного населения. Общественность всегда была малочисленной сравнительно со всем населением страны, так как большая доля населения страны приходилась на крестьян, которые в состав общественности до Великих реформ не входили, а по завершении реформирования — в ограниченном количестве.

Каждая крупная социальная группа, входившая в состав общества, имела собственное мнение о важнейших событиях в государстве, об актуальных проблемах действительности, и это мнение оказывало влияние на государственную политику, что помогало верховной власти находить компромиссную линию. Представление об отрыве политики верховной власти от интересов общества и общества от политики в имперский период, широко распространенное в исторической литературе, нуждается в корректировке. 11епредвзятый анализ взаимоотношений между обществом и государством в период империи, если отвлечься от придворной суеты и интриг, второстепенных дел и назначений и принимать во внимание принципиальные политические решения, позволяет сделать другой вывод: верховная власть сравнительно редко отклоняюсь от того, что желало большинство из числа дворянства, верхов буржуазии и образованных слоев, которые в глазах власти олицетворяли общество и общественное мнение. Екатерина II на вопрос, почему ее воля исполняется, ответила: «Это не так легко. Во-первых, повеления мои, конечно, не исполнялись бы с точностью, если бы не были удобны к исполнению; ты сам знаешь, с какою осмотрительностью, с какою осторожностью поступаю я в издании моих узаконений. Я разбираю обстоятельства, советуюсь, уведываю мысли просвещенной части народа и по тому заключаю, какое действие указ мой произвесть должен. И когда уж наперед я уверена в общем одобрении, тогда выпускаю я мое повеление и имею удовольствие то, что ты называешь слепым повиновением. И вот основание власти неограниченной. Но будь уверен, что слепо не повинуются, когда приказание не приноровлено к обычаям, ко мнению народному и когда в оном последовала бы я одной моей воле, не размышляя о следствиях». Тактические ошибки были нередки, но если верховная власть не учитывала желания большинства и это не оказывалось в конце концов благом для общества (как было в случае с Петром I), то она была вынуждена отказываться от своих планов и в конце концов идти на уступки (Екатерина II, Александр I, Александр II, Николай II). Если же она этого не делала, то государи или фактические правители теряли власть, престол и часто жизнь (Э.И. Бирон, А. Д. Меншиков, Петр III, Павел I). Нельзя отрицать, что верховная власть, как правило, была настолько благоразумной, что, осознав неизбежность уступок общественности, она их делала. В 1917 г. и Николай II нашел в себе силы отречься, практически без сопротивления, от власти вообще.

Российское самодержавие долгое время являюсь лидером модерн изации, бесспорным проводником экономического, культурного и социального прогресса в стране. Существенные, может быть, наибольшие успехи за всю историю России были достигнуты в два последних царствования, при активном участии верховной власти и ее правительства. Прогрессивное значение самодержавия осознавали некоторые либеральные историки и общественные деятели. Б. Н. Чичерин считал, что «правительство гораздо выше общества и его стремлений». С. М. Соловьев при всех своих симпатиях к конституционной монархии в реальной политической жизни пореформенной России отдавал предпочтение неограниченной монархии за ее «самодержавную инициативу», и чем тверже она действовала, тем на большие результаты можно было рассчитывать. К. Н. Кавелин, имея в виду дореформенное время, утверждал, что «общество в массе чрезвычайно невежественно», поэтому правительству приходилось «думать и действовать за него». Кадет В. А. Маклаков утверждал: «Со времени Петра власть была много выше общества и народа и вела их к их же благ)¹ насилием». Сложная система придворных ритуалов, церемоний, празднеств, приемов и символов, окружавших императора, утверждала в массовом сознании образ монарха как просвещенного лидера.

Не только в социально-экономической, но и в политической сфере верховная власть и ее администрация сделали немало позитивного, если учтем, что политические требования общественности бесспорно обгоняли готовность народа к демократическим преобразованиям, что даже Великие реформы (за исключением аграрной и военной) и столыпинская реформа оказались не понятыми в полной мере крестьянством. Торможение реформаторского процесса, насту павшее в 1825—1855 гг. или в 1880- 1890-е гг., было вызвано объективной опасностью потерять контроль со стороны верховной власти над ситуацией в стране. Это особенно наглядно проявилось в гак называемых контрреформах 1880−1890-х гг. Кроме желания усилить роль государства, в них имелся и второй аспект — более органичное и рациональное по своей сути приспособление новых учреждений и институтов, созданных реформами, к традиционным институтам, к потребностям всего общества, а не только его малочисленной образованной части. Городская и земская контрреформы были вызваны желанием верховной власти смягчить противоречия, существовавшие, вопервых, между коронной администрацией и общественным самоуправлением, во-вторых, между различными группировками внутри самих органов самоуправления, в-третьих, между органами общественного самоуправления и населением. Эти противоречия мешали правильному функционированию всех органов власти. Судебная контрреформа стремилась сузить деятельность суда присяжных из-за того, что в составе присяжных оказалось много крестьян и представителей национальных меньшинства, которые не могли надлежащим образом выполнять свои обязанности вследствие малограмотности, сильной зависимости от мнения аудитории, адвокатов и приверженности нормам обычного права, имевшего противоречия с правом официальным.

Если бы схема реформы-контрреформы, которую правильнее назвать концепцией маятника, была состоятельна, то Россия «бежала» бы на месте. Между тем российское общество непрерывно развивалось. В консервативные царствования, следовавшие после радикальных реформ, произошедшие изменения как бы переваривались, усваивались, происходила скрытая подготовка к следующему циклу социальных изменений. Это была необходимая пауза перед новым движением. Кроме того, консервативный курс правительства дважды был обусловлен насилием — покушением на верховную власть со стороны декабристов и народовольцев, а насилие революций 1905 и 1917 гг. порождало реакцию и новое насилие со стороны власти. Таким образом, смена либерального курса консервативным имела свои серьезные основания.

Требует переосмысления и негативная оценка сохранения сильной исполнительной власти в руках императора по Основным законам 1906 г. Это было объективно целесообразным: обеспечивалась в политическом и психологическом смыслах плавность перехода к полному конституционализму и правительству, ответственному перед парламентом, а следовательно, перед народом, который был не готов к парламентской демократии: либеральные идеи для России являлись в том момент утопическими. Новый избирательный закон, так называемый третьеиюньский переворот 1907 г., изменивший представительство от отдельных групп населения, также содержал позитивный элемент: создавалась возможность для эффективной работы Думы в рамках действующих законов.

Отношения верховной власти и общественности до конца XVIII в. складывались более или менее благополучно, но с возникновением интеллигенции они стали портиться, причем процесс ухудшения не был линейным: отношения знали приливы и отливы взаимного понимания и непонимания. Особой сложностью эти взаимоотношения отличались в пореформенное время. При Александре II, когда верховная власть взяла на себя инициативу реформ и, проломив сопротивление господствующего класса, провела их, отношения были в целом конструктивными. В 1880 — первой половине 1890-х гг. наступило охлаждение: общественность была недовольна остановкой реформ, но ее негативизм сдерживался пониманием, что в неподготовленной, некультурной стране демократия была бы самообманом. Разрыв общества с верховной властью произошел в 1895 г., после того как новый император на приеме в Зимнем дворце назвал надежды на участие представителей земств в делах государственного управления «бессмысленными мечтаниями». С этого времени преобладающим настроением среди общественности, даже среди умеренной ее части стало стремление уничтожить самодержавие любыми средствами. Взаимная вражда между обществом и государством мешала творческой работе, так как совершенствовать устройство огромнейшего государства при враждебном отношении значительной части образованных слоев являлось задачей исключительной трудности.

В чем причины противостояния общественности и государства? Ответить на этот вопрос можно так. Благодаря развитию общественного самоуправления к 1880-м гг. роль коронной администрации в государственном управлении серьезно уменьшилась; одновременно усиливался контроль над ее деятельностью со стороны общественности. Изменение соотношения сил в пользу общественности вызвало опасение в правительственных кругах потерять свое доминирующее положение в управлении государством и желание общественности, чтобы император и правительство поделились с нею властью пропорционально фактическому соотношению сил. На фоне взаимных подозрений развернулась идеологическая и психологическая война, увеличивалось взаимное недоверие, росло число конфликтов. Общественная жизнь во всех ее проявлениях была настолько политизирована, что многие своевременные и полезные инициативы, например созыв профессиональных съездов, создание легальных профсоюзов или каких-либо всероссийских организаций, сдерживались коронной администрацией из-за совершенно реальных опасений, что на съездах будут ставиться политические вопросы, неудобные для правительства, и проводиться политическая агитация, а организации станут местом сплочения неблагонадежных элементов и крышей для нелегальной антиправительственной деятельности. 11апример, разрешенные властями в 1885 г. съезды членов Общества русских врачей в память Н. И. Пирогова постоянно сопровождались антиправительственными политическими дискуссиями; земства и городские думы стали центрами оппозиции; «Собрание фабрично-заводских рабочих г. С.-Петербурга», созданное с разрешения властей в 1904 г., за несколько месяцев превратилось в политическую организацию, которая выдвинула политические требования, направленные на изменение существовавшего строя, и т. п.

В русском обществе уже со времени подготовки Великих реформ обнаружились завышенные ожидания и требования. Многие думали, что с отменой крепостного права, которое общественность считала главным злом и тормозом прогресса, положение во всех сферах жизни сразу изменится к лучшему. Между тем проведение реформ требовало времени и больших усилий, результаты не могли появиться немедленно, улучшение в деревне задерживалось и обнаружилось только в 1880-е гг. Естественно, что уровень политических ожиданий общественности и социально-экономических ожиданий крестьянства и рабочих постепенно нарастал, но, не находя удовлетворения, порождал состояние фрустрации. Желание достичь всего и в короткий срок стало навязчивой идеей. «Постепенность, медленность и упорное развитие в известном направлении всегда, от давнишних до последнейших времен, были не в натуре русского человека», — констатировал известный политический деятель начала XX в. С. И. Шидловский.

Непримиримость общественности в отношении государства отчасти объяснялась индивидуалистической этикой образованных людей: всякая власть — гнет и насилие, а права человека имеют абсолютный приоритет. Верховная власть придерживалась другой концепции: абсолютный приоритет имеют общее благо и общественный порядок, ради которого следует пожертвовать и правами человека, и самой личностью. Крестьянство разделяло государственную точку зрения и требовало от верховной власти не политических прав, демократии, представительного учреждения, а конфискации помещичьих земель, т. е. нарушения прав немногих землевладельцев во имя миллионов крестьян, эффективного и честного управления безотносительно к тому, кто и как будет его осу ществлять.

Достижению согласия между общественностью и государством мешала и вера в существование абсолютной истины, которой обладал только один из участников конфликта; и каждая сторона думала, что это именно она. Согласие же предполагало компромисс, принятие в качества руководящей идеи плюрализм: каждый участник может быть по-своему прав, и на этом основании его интересы должны приниматься во внимание, не поступаясь при этом ни принципами, ни истиной. На вере в абсолютные истины и сверхидеи сформировалась специфическая поведенческая парадигма: лучшим средством решить проблему отношений между двумя противоборствующими сторонами является устранение из игры одной из них согласно известному правилу: есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы.