Крестьянская община в пореформенный период

Реформы 1860-х гг. внесли много нового в положение крестьян, несли в деревню усиление законности — владельческих крестьян они освободили от помещичьей власти; отношения всех категорий крестьян с властями поставили на твердое юридическое основание. При этом общинный строй жизни не только не был поколеблен, но еще более утвердился, благодаря тому что реформаторы хотели, чтобы община помимо своих традиционных функций выполняла в отношении контроля над крестьянами и обязанности отстраненных от дел владельцев. Последовавшие реформы удельной (1863 г.) и государственной (1866 г.) форм деревни распространили его на другие категории крестьян. С этого времени все крестьянство находилось в равных правовых условиях и их жизнь регулировалась одними законами, исходившими от государства. Власть помещика устранялась, опека государства в бывшей казенной деревне ослабевала, жизнь крестьян в решающей степени ставилась в зависимость от них самих.

Самое существенное изменение, которое принесла реформа, состояло в том, что значение формальной структуры сельской общины еще более повысилось, а неформальной — понизилось. Выборные стали формально считаться сельским начальством. Закон четко определил их обязанности, усилил их подчиненность коронной администрации и ответственность перед последней за все, что происходило в общине: за плохое с официальной точки зрения выполнение служебного долга выборные могли подвергаться штрафу, непродолжительному аресту и суду, а за неправильные с точки зрения властей решения схода, которые обязательно записывались в специальную книг}', они несли уголовную ответственность. Досрочное отрешение от должности старосты стало прерогативой администрации. Выполнение выборными административно-полицейских обязанностей ставилось исключительно под контроль коронной администрации, и лишь их деятельность по регулированию хозяйственной и бытовой жизни деревни оставалась под контролем общины. Наиболее важные из выборных — староста и сборщик податей — были обличены официальными административными полномочиями и подчинены выборной волостной и уездной коронной администрации. Срок службы старост был установлен 2 года. Администрация делегировала выборным более значительную власть, чем они имели прежде. Староста получил право без санкции схода наказывать крестьян за некоторые проступки денежным штрафом и двухдневным арестом. Это способствовало росту бюрократизации общины, создавало предпосылку для превращения выборных, особенно главного из них — старосты, из охранителей общинных интересов в низших агентов администрации, так как они, по крайней мере на срок своих полномочий, стали более независимы от крестьян и в большей степени зависимы от коронных властей.

В сельских сходах по-прежнему принимали участие все патриархи, пользовавшиеся долей общинной земли; собирались сходы так же, по мере надобности, но сфера их деятельности была определена законом. Требование единогласия сохранялось — решение считалось правомочным, если в сходе участвовало не менее двух третей дворохозяев и если за него проголосовало по важным делам (передел земли, раскладка податей, исключение из состава общины и некоторые другие) две трети присутствовавших, по второстепенным делам — простое большинство. Общинная полиция выбиралась крестьянами, а контролировалась не только ими, но и коронной полицией. Для всех крестьян был создан выборный сословный волостной суд, который официально считался судом первой инстанции.

Таким образом, реформы 1860-х гг., в основном сохранив традиционное общинное устройство крестьян, внесли в него и много нового, особенно для бывших помещичьих крестьян. Они превратили некогда неформальную самодеятельную организацию из института обычного права в институт государственного права, в административную ячейку государственного управления, дали ей статус крестьянской сословной корпорации с правом юридического лица, регламентировали ее деятельность юридически и поставили под контроль коронной администрации. Переименование общины в сельское общество имело поэтому глубоко символическое значение — оно знаменовало создание правовых предпосылок для превращения сельской общины из общности в общество.

Однако сам по себе закон не мог в одночасье радикально трансформировать сельскую общину из общности в общество — именно этот процесс лежал в основе всех изменений в пореформенной деревне. Происходило медленное вытеснение традиционного новым, новое сосуществовало или боролось со старым, в одних общинах прогресс был сильным, в других — заметным, в третьих — едва присутствовал; серьезная пертурбация не означала полного и окончательного разрыва с прошлым.

Изменения в общинной демократии происходили в направлении, намеченном реформой. Обнаружилась тенденция к превращению выборных в чиновников. Некоторые эксперты по крестьянским делам, например Г. И. Успенский, уже в конце 1870-х гг. утверждали, что староста и сборщик податей превратились в лица официальные; выбрать же человека, который соблюдал бы общие интересы так же, как и свои собственные, было невозможно. Действительно, имелись объективные предпосылки для отрыва выборных от крестьян. Во-первых, выборные подчинялись коронной администрации, а последняя обрушила на них карательные меры за плохое исполнение обязанностей. Например, за 1891—1894 гг. в 48 губерниях за накопление крестьянских недоимок была наказана почти треть старост, в том числе 36 322 человека — арестом, 14 873 — штрафом. Выборные поневоле должны были усиливать давление на крестьян, что создавало в отношениях между ними напряженность. Во-вторых, наметилась тенденция к закреплению выборных должностей за определенными лицами на длительный срок. Если до отмены крепостного права староста обычно переизбирался ежегодно, то после 1861 г. — каждые два года, а фактически служил дольше: в 1880 г. средний срок службы 85,1 тыс. старост составил 2,4 года, из них 67% служили первый срок, 27% — второй, а 6% — третий и более; средний срок службы волостных старшин и писарей был еще больше — 3,2 года, из них 49% служили 2 и более срока. Однако выборные не стали чиновниками. Общественное мнение, отсутствие у них значительных привилегий, постоянная связь с избирателями и материальная зависимость от них (крестьяне платили выборным жалованье) помешали этому.

Вполне оправдались надежды правительства на изменение порядка принятия решений на сходах. Первые 20−25 лет после реформы крестьяне стремились к единогласию. Но затем под влиянием усилившихся разногласий в общине консенсус стал невозможным и решения принимались простым или квалифицированным большинством голосов. Традиционные взгляды трансформировались до такой степени, что крестьяне перестали считать, что большинство всегда право. Меньшинство стало жаловаться властям на большинство в тех случаях, когда для принятия решения закон требовал квалифицированного большинства в две трети, а оно принималось простым большинством. И власти шли навстречу меньшинству и отменяли незаконные решения, принятые большинством, — так закон вытеснял обычай. Сходы и до отмены крепостного права часто были ареной жарких споров. А в пореформенное время по мере роста внутренних противоречий в общине сходы превращались, по словам Г. И. Успенского, в «настоящие парламенты» с партиями единомышленников, с «настоящей парламентской борьбой, так как парламентские приемы, подвохи, подходы отлично разработаны деревней».

С 1861 по 1917 г. сельская община развивалась противоречиво: одни ее функции совершенствовались, другие — атрофировались, третьи — оставались без изменения; одни крестьяне поддерживали традиционные устои, другие были ими недовольны и хотели их перестройки, третьи проявляли индифферентность. Какие же процессы доминировали, каких крестьян было больше, насколько прочным был общинный уклад крестьянской жизни к 1917 г. Правильно ответить на поставленный вопрос можно, опираясь на массовые статистические данные о степени разложения общинного строя с 1861 по 1906 г. и о проведении столыпинской аграрной реформы в 1906;1916 гг.

До 1906 г. государство всей силой своей власти поддерживало общину. В 1861—1893 гг. свободный выход из общины разрешался только при условии полной выплаты выкупа за землю, а при неуплате выкупа требовалось разрешение схода. Внести всю выкупную сумму могли немногие крестьяне, а разрешение на выход при неуплате выкупа получить было невозможно. С 1893 г. государственная поддержка общины стала еще более сильной — выйти из общины при уплате или без уплаты выкупа можно было только с разрешения схода и коронной администрации в лице земского начальника. Поскольку община соглашалась на выход очень неохотно, а земский начальник — еще неохотнее, то закон 1893 г. почти блокировал легальную возможность выхода из общины. В основе поддержки общины лежало убеждение, что с административнополицейской точки зрения общиной легче управлять. По закону от 9 ноября 1906 г. крестьяне получили право выходить из общины и укреплять землю в личную собственность без согласия схода, причем такие стремления государство всячески поддерживало. Поворот в аграрной политике был вызван тем, что во время революции 1905;1907 гг. община возглавила крестьянские беспорядки. Потеряв веру в ее лояльность, правительство сделало ставку на индивидуальные крепкие хозяйства и ради этого приняло ряд мер, стимулирующих выходы из общины.

В ходе столыпинской реформы, в 1907;1916 гг., официально и добровольно порвали с передельной общиной всего 3,1 млн дворов из 10,7 млн дворов, или 29%; 747 тыс. дворов, официально заявивших о выходе, в конце концов остались в общине. Причины были самые разные — сомнения, скоропостижная смерть и т. п. но, по-видимому, важнейшая из них состояла в трудности реализации своего решения, так как в 73 % случаев вследствие противодействия общины выход был сопряжен с конфликтом. При полюбовном расставании выделявшийся сам договаривался с общиной, какую землю и где он получит, — таких случаев было всего 27%. При возникновении конфликта размежевание с общиной производили специальные государственные землеустроительные комиссии, и это, как правило, сопровождалось скандалом и насилием. Жить во враждебных отношениях с общиной было крайне трудно, поэтому, сделав официальное заявление о выходе из общины, многие не могли или боялись его реализовать. Другая, еще бульшая часть недовольных, но оставшихся в общине крестьян — 2,3 млн дворов к 1917 г. — проживала в общинах, которые не практиковали переделы с 1861 г. Вероятно, она была удовлетворена порядками, установившимися в беспередельной общине, которую можно считать промежуточной формой между традиционной передельной общиной и хутором или отрубом.

Итак, к 1917 г. полностью порвали с общинным укладом жизни, укрепив землю в собственность, 3,1 млн дворов; наполовину порвали с передельной общиной, перейдя к фактически подворной собственности, —.

2,3 млн; испытывали неудовлетворение общинными порядками, но остались в общине 0,747 млн дворов. Следовательно, всего в той или иной степени недовольных общинным строем жизни к 1917 г. насчитывалось около 6,1 млн из 10,7 млн дворов, или 57 % всех крестьян, живших до столыпинской реформы в условиях передельной общины. Приведенные данные позволяют сделать два важных вывода. Во-первых, общинные порядки не были насильственно сломаны реформой; как до, так и после реформы проходил естественный процесс разложения общины и социальных отношений общинного типа, что объясняет существование промежуточных форм разрыва с общинным укладом. Во-вторых, в пореформенное время доминировала тенденция, разрушающая общинный уклад жизни, а экономические и юридические препятствия для выхода из общины, существовавшие до 1906 г, тормозили ее распадение.

Столыпинская реформа ускорила те процессы в деревне, которые и без нее проходили довольно интенсивно. Она являлась насилием над крестьянством главным образом в том смысле, что позволила меньшинству выйти из общины вопреки мнению большинства. Но, с другой стороны, она прекратила насилие большинства над меньшинством, которое не хотело продолжать жить в условиях общинного уклада. Реформа была прервана войной. Можно предположить, что если бы не война, распадение общины продолжилось, так как в 1917 г. существовал значительный резерв для продолжения реформы, во-первых, из крестьян, недовольных общинным порядком и изъявивших желание порвать с ним в 1907;1915 гг., но по разным причинам не сделавших это (747 тыс. дворов), во-вторых, из крестьян беспередельных общин, официально не оформивших переход к подворно-участковому землевладению в течение 1907;1915 гг. (2,3 млн дворов).

Если говорить о всем крестьянстве Европейской России, то к 1917 г. крестьяне-собственники численно преобладали над крестьянами-общинниками. Крестьянство Украины и Белоруссии после реформ 1860-х гг. сразу перешло к подворной беспередельной общине; после отмены выкупных платежей с 1 января 1907 г. в соответствии с законом о свободном выходе из общины 1906 г. они стали собственниками своей земли. Крестьяне Прибалтики общины вообще не знали. Всего в этих грех районах в 1916 г. насчитывалось примерно 3,8 млн дворов. Таким образом, на 1 января 1917 г. в Европейской России из 15,8 млн дворов на долю крестьян-общинников (продолжавших жить в передельной общине) приходилось 6,3 млн дворов, или 40%, на долю крестьян, проживавших в официально подворных беспередельных общинах, — 3,8 млн, или 24%, на долю крестьян, проживавших в фактически беспередельных общинах, — 2,3 млн, или 15%, на долю крестьян-собственников — 3,1 млн дворов, или 20% (из них землеустроенных, т. е. размежеванных с общиной, — 1,5 млн и выделенных на хутора и отруба — 1,6 млн дворов). Отсюда видно, что несмотря на ощутимые потери, общинный строй к 1917 г. был еще достаточно силен, в особенности в великороссийских губерниях, где на традиционном общинном праве продолжат жить две трети русских крестьян, из них одна половина хранила верность мирскому строю из принципа, а вторая — из-за нерешительности; выход же из общины наиболее недовольных ею скорее всего консолидировал оставшихся.

Возникает вопрос: если передельно-общинные порядки приходили в упадок и имели много противников, если в их справедливости многие сомневались, почему после Октябрьской революции 1917 г. произошло оживление передельной общины? (Напомним, что к 1922 г. в Советской России 85% всей земли находилось в общинной собственности, в 67% общин произошел общий передел земель.) Каким образом крестьянам, оставшимся в общине, удалось вернуть вышедших и пустить земли, принадлежавшие им и помещикам, в общий передел? К 1917 г. формально из передельных общин вышла только треть крестьян, к тому же их силы были раздроблены, поскольку половина из них жила на хуторах и отрубах, а вторая половина оставалась на старых местах и находилась в сложных отношениях с общинниками. Еще почти четверть крестьян сомневались, но все-таки не выходили из общины. В отличие от них 40% крестьян, принципиально сохранивших верность общине, были сплочены и решительны. Огромная потенциальная добыча в виде земель помещиков (49 млн га), хуторян и отрубников (19 млн га) превратила сомневающихся в сторонников передельной общины, а объединившись с убежденными общинниками, они вместе стали непобедимой силой. Весьма существенно отметить, что крестьяне не знали другого способа «переварить» около 68 млн га земли, кроме уравнительного передела добычи, — землю нужно было поделить между всеми по справедливости. Кроме того, в случае реставрации старого режима возвратить помещикам их земли, которые община разделила между всеми, было просто невозможно, так же как невозможно было наказать виновных. Как говорили русские пословицы: «На мир и суда нет, мир один Бог судит»; «В миру виноватого нет. В миру виноватого не сыщешь». Добавим, что новая государственная власть и советские законы поддерживали политику возрождения общины, что также явилось немаловажным фактором возрождения общинных порядков.