Секуляризация сознания. 
Историческая социология россии. 
Часть 1

Секуляризация — важный аспект изменения мировоззрения. Когда говорят о секуляризации, то прежде всего имеют в виду освобождение общества и культу ры от власти религии, создание светской системы ценностей, десакрализацию власти и природы. Живые свидетельства современников разноречивы и фрагментарны, получить на их основе общую картину невозможно. Одним казалось, что после Великих реформ вера скудела, другим, наоборот, — что укреплялась. Одни жаловались, что посещаемость церкви падала, посты не соблюдались, церковные браки вытеснялись гражданскими, официальная церковь находилась в кризисе и т. д.; другие свидетельствовали об огромном росте числа сектантов, т. е. о том, что религиозная вера принимала другие формы. Обследование питания рабочих показывает, что после революции 1905 г. мужчины стали есть мясо во время всех постов, кроме Великого, однако женщины продолжали строго их соблюдать. «Как они нерелигиозны — в сущности! — писала известный этнограф О.П. Семенова-Тян-Шанская (1863— 1903) о рязанских крестьянах. — Только при приближении старости в мужицкую душу изредка начинает закрадываться суеверный страх загробного возмездия. Да и тогда, разве они православные, как их считают? Нисколько». Между тем Л. Н. Толстой оценивал религиозность крестьян высоко, а Ф. М. Достоевский считал русских народом-богоносцем.

Статистическую оценку степени секуляризации произведем по одному, но очень важному и показательному признаку — по соблюдению обряда исповеди и причастия и поста. Эти данные являются особенно важными для понимания религиозности простого народа, который твердо верил, что только человек, соблюдающий все православные обряды, и был настоящим христианином, хотя бы эти обряды и исполнялись чисто внешним образом. Например, пост понимался в первую очередь как воздержание от скоромной пищи и интимных отношений.

Исповедная статистика охватывала все православное население Европейской России в возрасте старше 7 лет — от 17 млн человек в 1780 г. (за более раннее время данных сохранилось очень мало) и до 80 млн в 1913 г. (табл. VI.2).

Таблица VI.2.

Число лиц православного исповедании, пропускавших исповеди и причастия во время Великого поста по неуважительным причинам в 1780 1913 гг. (в %).

Доля лиц, пропускавших исповедь и причастие по неуважительным причинам, была мала — от 2% в 1780 г. до 7% в 1913 г. Пропуск исповеди по уважительным причинам, к которым относились болезнь и временное отсутствие, составлял еще 2−3%, следовательно, всего пропускали посещения церкви от 4% в 1780 г. до 10% в 1913 г. от общего числа прихожан.

Таким образом, активность прихожан была высокой — 90−96%, причем за 133 года она мало изменилась. Цифры как будто говорят о том, что горожане были прилежнее крестьян — процент лиц, пропустивших исповедь по нерадению, среди крестьян поднимался до 11, а среди горожан — лишь до 8. Дело, однако, состояло не в нерадении, а в отдаленности храмов. В каждом городе были церкви, в то время как в большинстве сельских поселений церквей не было, а ближайшая находилась нередко в десятках километрах от дома. В губерниях, где были распространены мелкие поселения, например северные, даже ревностному христианину не удавалось посетить церковь, особенно в апреле, когда дороги были непролазны. Именно погода и состояние дорог являлись существенным фактором колебаний процента посещаемости церкви для крестьян, поэтому число посещающих исповеди каждый год изменялось без всякой заметной тенденции. В городе подобные препятствия к посещению церкви отсутствовали, отсюда доля исповедовавшихся горожан была более или менее стабильной.

Среди сословий наибольшая активность наблюдалась у духовенства, затем у дворян и чиновников, потом у военных, купцов и мещан. Чаще других пропускали исповедь крестьяне, но это являлось скорее следствием обстоятельств, чем лености или антирелигиозных настроений. Только у дворянства обнаруживается монотонное возрастание доли лиц. пропускавших исповедь, — 2; 3; 4; 4,7, что может говорить о какой-то тенденции, но это увеличение было все же незначительным, чтобы делать выводы о падении веры. У других сословий процент нерадивых то увеличивался, то уменьшался, что свидетельствует об отсутствии какойлибо тенденции и о влиянии каких-то привходящих обстоятельств — погода для крестьян, военные учения — для солдат и т. п.

Приведенные цифры рисуют картину столь высокой религиозной активности паствы, что закрадывается мысль: не фальсифицировали ли священники исповедную статистику? Прежде всего в этом не было заинтересованности, а для любого действия должен быть мотив. Сведения собирались для внутреннего пользования. Правда, Синод полученные сведения обобщал и представлял императору в годовом отчете наряду со многими другими данными, но упоминания о подтасовке, взысканиях за недостоверность статистических данных или поощрениях за хорошие результаты в документах Синода не встречаются. Священникам не ставилось в упрек существование нерадивых, да ведь и доходы причта зависели не от начальства, а от паствы, которая платила ему за совершение обрядов. Пропустившие исповедь не преследовались. Стоит обратить внимание и на то, что среди них находились духовные лица. На первый взгляд, 0,3% — это не много, однако в 1913 г. — это более 3 тыс. человек. Если священники не скрывали даже нерадивость своих коллег и их жен и детей, зачем же им было скрывать нерадивость простых мирян?! Взятка? Для крестьянина было намного легче придти на исповедь, чем лишиться даже 10 коп. Наконец, в колебаниях процента нерадивых прихожан просматривается закономерность: ранняя весна и плохие от обилия талой воды дороги — больше пропусков, поздняя весна и хорошие по-зимнему дороги — меньше пропусков. Исповеди, подозрения в фальсификации не имеют под собой серьезных оснований.

Таблица VI.3.

Данные о рождаемости через 9 месяцев после Великого поста в 1867—1910 гг. (в %)

Посещение исповеди — показатель внешнего благочестия, так как оно контролировалось общественным мнением, церковными и светскими властями, регулярные уклонения от исповеди связывали с принадлежностью к расколу. Соблюдение постов менее поддавалось социальному контролю, поэтому данные могут пролить дополнительный свет на степень религиозности населения. Во время постов христианин должен был ограничивать себя в пище и в плотских радостях. Всякое веселье и проявление жизнерадостности осуждалось, светская музыка и пение, а также танцы запрещались. Неизвестно, сколько людей соблюдали запреты на пищу в посты — учета не было. Однако мы можем оценить строго статистически степень соблюдения запрета на интимные отношения следующим образом. 11а время Великого поста, который продолжался 7 недель в период между февралем и маем (время поста скользящее), в большинстве случаев март целиком являлся временем поста, так как по Юлианскому календарю Пасха приходилась на интервал между 22 марта и 25 апреля. Если бы все православные люди соблюдали запрет, то в год, когда март целиком попадал на время поста, через 9 месяцев — в декабре наблюдалась бы нулевая рождаемость. Чем меньше соблюдалось воздержание в Великий пост, тем больше была бы рождаемость в декабре, и наоборот. Следовательно, колебания рождаемости через 9 месяцев после поста могут служить показателем строгости его соблюдения. Этот тест имеет преимущество— он касается интимной стороны жизни человека, закрытой от других и не поддающейся прямому контролю общественного мнения. Всероссийские данные о рождаемости по месяцам за 1867−1910 гг. показывают, что через 9 месяцев после окончания Великого поста (обычно в декабре) у всех христиан наблюдалась минимальная рождаемость, а через 10 месяцев после поста (обычно в январе) — максимальная. Пик рождаемости в январе — несомненная компенсация за воздержание во время поста. Следовательно, отношение максимальной рождаемости через 10 месяцев после Великого поста к минимальной рождаемости через 9 месяцев после Великого поста покажет, сколько людей соблюдали воздержание во время Великого поста. Для чистоты эксперимента исключим из анализа 13 лет, когда хотя бы один день марта не попадал на время поста: 1868, 1871, 1874, 1877, 1882, 1885, 1888, 1891, 1893. 1896, 1904, 1907, 1909 гг. (табл. VI.3).

При анализе соблюдения воздержания во время поста следует учитывать одно важное обстоятельство. Существовало естественное снижение потенции у мужчин и женщин в холодные, темные и часто не слишком сытые зимние месяцы, а также в марте — месяце, переходном от холода к теплу, когда все продовольственные запасы от предыдущего года у крестьян заканчивались и когда им нередко приходилось ограничивать себя в пище. Вследствие этого разница между минимумом зачатий в марте и максимумом в апреле отчасти объяснялась естественным понижением потенции в марте. Оценим степень этого понижения. У ортодоксальных евреев, у которых вообще нет длительных постов и полового воздержания, в 1867—1910 гг., как раз в тот период, который мы изучаем, в феврале-марте зачатий было также на 13−17% меньше, чем в апреле. Итак, если бы половое воздержание во время Великого поста вообще не соблюдали, то все равно зачатий в феврале — марте и, следовательно, рождений в ноябре — декабре было бы примерно на 14% меньше, чем в апреле. Внесем коррективы в исходные данные (табл. VI.4).

Таблица VI.4.

Доля населения, практиковавшего половое воздержание во время Великого поста по религиозным соображениям,

1867−1910 гг. (в %)

Итак, значительная доля православных и католиков воздерживались от половых контактов во время поста (для протестантов воздержания не требовалось). В 1860-е гг. доля лиц, соблюдавших воздержание, достигала у православных 24%, а у католиков — 12%. Даже число внебрачных детей, значит, и внебрачных связей, в Великий пост существенно понижалось — и, совершая грех, человек не забывал думать о грехе! Однако процент лиц, соблюдавших воздержание, со временем снижался, и к периоду 1901;1910 гг он упал у православных до 14, у католиков и протестантов — до 6. В течение всего пореформенного времени процент лиц, соблюдавших пост, среди крестьян был выше, чем среди горожан, в малых и средних городах выше, чем в крупных городах, а у лиц, состоявших в законном браке, — выше, чем у лиц, имевших внебрачные связи. В 1860-е гг. около четверти православных соблюдали половое воздержание во время Великого поста, причем тогда в этом отношении существовало значительное различие между крестьянами и горожанами. Начиная с 1870-х гг. вместе с уменьшением процента лиц, соблюдавших воздержание, различие между городом и деревней стало уменьшаться и в 1901; 1910 гг. составило 9% против 14% в 1867—1870 гг.

Таким образом, в 1860-е гг. среди православных во время Великого поста от плотских удовольствий воздерживались около 24%, а в 1910 г. — 14 %. Другими словами, это почти каждый четвертый в середине XIX в. и каждый седьмой в 1910 г., т. е. приблизительно 11−12 млн взрослых людей в молодом и зрелом возрасте! Следует иметь в виду, что церковь относилась достаточно снисходительно к нарушениям запрета, особенно на 2−6-й неделях Великого поста, не считая это большим грехом. И несмотря на это, миллионы людей предпочитали воздержание. Снижение рождаемости также наблюдалось через 9 месяцев и после других постов, но зафиксировать уровень воздержания невозможно, так как посты не захватывали полностью какого-либо месяца, а учет рождаемости велся по календарным месяцам.

Имеющиеся сведения говорят о соблюдении постов уже в XII—XIII вв. Статистические данные о рождаемости стали собираться с начала XVIII в., но они плохо сохранились, а самое важное — до второй трети XIX в. не отличались высокой точностью. Обратимся к сведениям о датах рождения 439 зажиточных дворян XVI—XVII вв., которые сделали имущественные или денежные вклады в монастыри на помин души. Оказывается, что в декабре рождаемость падала до минимума, а в январе по сравнению с декабрем увеличивалась на 29%. Следует ли и в данном случае вносить поправку на снижение потенции в марте ввиду физического ослабления организма? Вклады делали богатые люди, чье питание не зависело, а потенция и фертильность мало зависели от времени года. Следовательно, если и вносить поправку, то не такую существенную, как для 1867- 1910 гг. Предполагаем, что в XV—XVII вв. доля лиц, соблюдавших воздержание во время Великого поста, находилась между 15% (29—14) и 29%, т. е. в среднем составляла около 22% — примерно столько же, сколько и в 1860-е гг. Отсюда можно заключить, что благочестие православных россиян в течение четырех столетий находилось на одном, достаточно высоком уровне и обнаружило эрозию только в конце Х1Х-начале XX в. Однако снижение доли лиц, посещавших церковь, на 2−3 % или доли лиц, соблюдавших половое воздержание во время постов, на 10% вряд ли можно считать революцией или наступлением эры атеизма. Это становится особенно наглядным, если сравнить Россию с другими европейскими странами. Например, во Франции уже в середине XIX в. исповедь на Пасху пропускали от 50 до 80 % населения в зависимости от сословия.

Итак, подавляющее большинство православных посещали церковь, соблюдали обряды и миллионы отказывались от скоромной пищи и интимных отношений во время постов. Эти факты говорят о том, что степень религиозности и в начале XX в. была высока и церковь оказывала огромное влияние на поведение людей. О чем же тогда говорит постепенный отказ людей от соблюдения полового воздержания во время постов? Это свидетельствует лишь о том, что в пореформенной России имела место медленная секуляризация массового сознания. Но секуляризация — это отнюдь не атеизация. Секуляризация — это освобождение различных сфер жизни общества и человека, социальных отношений и институтов от религиозного санкционирования, а атеизация — отрицание религии, воинственное безбожие. В ходе модернизации во всех странах происходит секуляризация сознания, не обязательно сопровождающаяся ростом безбожия, хотя это не исключается. Например, в начале XX в. атеизация затронула значительную часть российской интеллигенции, о чем красноречиво говорит следующий факт. В 1904 г. после одного из заседаний Московского психологического общества, объединявшего более 230 членов, долго и много спорили о бессмертии души. В конце кто-то предложил поставить вопрос на баллотировку: голоса разделились, и, как констатировал один из участников, «бессмертие прошло большинством одного голоса».

О широком распространении атеизма среди дореволюционной интеллигенции говорили многие современники. Но, как тонко заметил финский этнограф П. Кууси: «Даже если мы перестаем ходить в церковь и забываем Бога, церковные колокола продолжают звучать у нас в душе». Так и русская интеллигенция, несмотря на свой атеизм, не смогла освободиться от религиозной концепции мира: народнические воззрения представляли собой закрытую мировоззренческую систему — светскую по форме, но религиозную по существу, ибо любая закрытая метафизическая система — религиозная структура.