Романтическая дружба. 
Жюли Тальма и Бенжамен Констан

«Она была уже не молода, когда я в первый раз встретил ее; время бурь для нее уже прошло. Одна лишь дружба связывала нас. Но, как часто бывает у женщин, одаренных настоящей чувствительностью и переживших большие волнения, в самой ее дружбе был нежный и страстный оттенок, придававший ей особое очарование».

Как нежную и страстную дружбу охарактеризовал Бенжамен Констан свои отношения с Жюли Тальмой в письме, написанном через много лет после ее смерти. Действительно, только дружба объединяла этих двух людей, бывших в других обстоятельствах страстными любовниками и отдавших любви самые тайные и тревожные свои переживания. Но дружба их не была столь мирной и спокойной, как это представлялось Констану впоследствии. Вся она была соткана из непрерывной ревности, из непонимания, упреков. Да и «нежный и страстный оттенок» ее был не чем иным, как следствием неудовлетворенной любви Тальмы к требовательному, непостоянному и себялюбивому «другу», — любви, спрятанной ею в глубине души и превращенной в дружбу постоянными и мучительными усилиями.

Когда будущий наполеоновский трибун и автор «Адольфа», тогда еще малоизвестный писатель и политик, познакомился с блестящей хозяйкой светского и политического салона, последней было уже около сорока лет. Как многие женщины того времени, она прожила уже долгую и бурную жизнь, принесшую ей радости и огорчения, успехи и разочарования и опустошившие ее душевно. Она была незаконной дочерью монмартрской мещанки Марии Карро. Детство свое она провела без присмотра и в лишениях. В возрасте 11 лет она чуть не погибла во время пожара. Ее спас человек, оказавшийся богатым, отзывчивым. Заметив ее способности к танцам, он определил ее в балетную школу при Опере. Шестнадцати лет она впервые выступила на сцене в «Касторе-Поллуксе» Рамо и была отмечена молодым наследником престола, будущим Людовиком XVI. С этого момента начались ее успехи и — не только балетные. Скоро она была окружена поклонниками и пошла навстречу «карьере любви» со всем жаром шестнадцатилетней неопытности. Среди ее любовников были знатные люди того времени. От одного из них, Сен Леже, у нее родился сын, отправленный вскоре отцом в Англию.

После Сен Леже у нее началась долгая связь с виконтом де Сегюром, воспылавшим к ней настоящей страстью. Сегюр вырвал ее из нездоровой театральной среды, окружил ее роскошью и заботами. Двадцатилетняя Жюли скоро стала достойной подругой виконта. Она приобрела не только внешние манеры, но и внутренний аристократизм. Тонкая и способная, она легко пополнила и пробелы своего образования, познакомилась с литературой и даже философией 18-го века. Открылись и у нее самой недюжинные писательские способности: ее письма, ныне опубликованные^[1], обнаруживают и свой стиль, и остроту ума — легкого и скептического, и глубину чувств. Ее современники сравнивали ее с м-м де Севинье. За десять лет, проведенных ею с Сегюром, перед ней открылись двери многих салонов, и самые передовые люди считали за честь знакомство с ней. Так продолжалось до встречи ее с актером Тальмой, быстро пленившим ее. Тальма был талантливым артистом, но эгоистичным и легкомысленным человеком. Он понял выгоду брака с Жюли, но тотчас же после свадьбы начал изменять ей. Она долгое время прощала ему все, надеясь на ответную любовь. Но годы шли. От Тальмы у нее родились два сына. Сыновей от Сен Леже и Сегюра она потеряла из виду, а любви и мира в семье Тальмы не появлялось. Светская жизнь целиком захватывала актера. В годы революции он стал республиканцем, и его жена восприняла его идеи со всей пылкостью, ей свойственной. У них собирались многие активные деятели революции. В салоне Тальмы было предрешено падение жирондистов. Позже в том же салоне появился молодой генерал Бонапарт, вернувшийся из египетской кампании. Жюли активно интересовалась политикой, спасала своих друзей от террора «диктатуры Робеспьера» (как позже стала скрывать их от диктатуры Бонапарта). Но утешить ее в личных несчастьях политика не могла. Тальма решил развестись с ней. После смерти одного из сыновей она согласилась на развод.

Друзья поддержали ее. Общение с передовыми умами и чтение утешали ее по мере возможности. Но жажда любви у нее осталась неудовлетворенной. У нее завязывается недолгий роман с молодым человеком двадцати шести лет, Биньоном. Наконец, в 1796 или 97 году знакомится она с Бенжаменом Констаном.

Умный и озлобленный человек, республиканец по убеждениям, делающий блестящую карьеру (ему было 36 лет, но он уже был кандидатом в члены наполеоновского трибунала), остроумный собеседник, Констан сразу завоевал ее сердце. Но опытному ловеласу, страстно ищущему, но быстро разочаровывающемуся в любви, победа над сорокалетней увядающей Жюли не доставляла удовлетворения. К тому же у него уже начинался роман с м-м де Сталь, которому суждено было заполнить всю его жизнь. Но Констан требовал от любви невозможного, мучил упреками свою избранницу и сам мучился сомнениями и скептицизмом. И общество умной и любящей Жюли стало ему утешением и отдыхом. В своих письмах к нему она не раз упоминает о совместных прогулках, называет его «своей дорогой тенью». Но тон ее писем делается все более страстным — самое его озлобление нравится ей. «Если бы вы жили, как все, кто знает, любила ли бы я вас? Я предпочитаю умереть с вами, чем жить с другим». «Невозможно любить глупее, чем я люблю вас», — признается она в другом письме. Она умоляет его называть ее по имени («Фамилия мне надоела», — она напоминала ей мужа), все чаще зовет его к себе.

«Я буду дома весь день до 6-ти часов — и каждый день. Приходите когда угодно. Я всегда счастлива видеть вас, и не буду упрекать за то, что вы слишком мало привязаны ко мне. Только бы вас часто видеть, и чтобы вы не были несчастны, я буду довольна». Эта неожиданная интонация ее писем, по-видимому, раздражала Констана. Он упрекал ее в том, что она ограничивает его свободу (а она только любя смеялась над «непостоянным Констаном», играя значением его имени), требовал дружбы без ревности. И утомленная, опустошенная душевно, Жюли медленно смирялась. «Любовь ревнива, у меня нет ревности. Дружба спокойна, я всегда в волнении. Есть металл, который ни золото, ни серебро, но более драгоценный, чем они оба».

Скоро ей представился случай доказать «своему Бенжамену» отсутствие ревности. Чего стоило ей это испытание — трудно сказать, но вышла она из него с достоинством. В ее салоне зимой 1799 года Констант встретил Анну Линдсей, которой удалось на время отвлечь его от м-м де Сталь. Историю этой кратковременной, но бурной любви Констан передал в «Адольфе», героиня которого Элленора почти портретно списана с Анны. Жюли стала лучшим другом и постоянным наперсником счастливых любовников. Позже она умиротворяла их ссоры, не стесняясь обвинять тиранического Констана, когда он бывал пристрастно требователен к Анне.

После разрыва Анны и Бенжамена, и его возвращения (уже на всю жизнь) к м-м де Сталь, она сохраняет с Анной дружеские отношения, дает ей приют в Париже, переписывается с ней во время поездок в Англию. Но и с Констаном она продолжает дружбу. Она поощряет его литературные занятия, является его доброжелательным, но серьезным критиком. Поддерживает она его и в его политической деятельности трибуна. Позже, когда он навлек на себя гнев первого консула, она разделяет с ним его огорчения и злобу.

Письма ее этого периода полны примиренной, хотя и грустной любви к нему. Она не надеется на счастье на земле, как не верит в блаженство за гробом. Но от радостей общения с Констаном, личного и письменного, она не отказывается, и страдает, когда и это малое удовлетворение не дается ей. «Возвращайтесь, увезите меня», — пишет она не раз во время его поездок в Женеву или Германию, где поселилась высланная из Парижа м-м де Сталь. Но и во время своих пребываний в Париже он часто не бывает у нее неделями — и она горько жалуется на его забывчивость и непостоянство. Сам Бенжамен тоже упрекает ее в охлаждении; ему нужна ее поддержка, и разговоры о политике, философии, театре и малейшее ее отклонение от него раздражает его ум.

Констан ревнует ее даже к ее сыновьям от Сен Леже и от Сегюра, — появившимся на ее горизонте и доставляющим ей последние радости. Она гордится молодыми людьми, находит в них ум, чувствительность, очарование. Но поводы для ревности даже здесь существовали лишь в воображении Констана. Она учит своих сыновей любить его, «как он того достоин». Но старший сын ее умирает от чахотки. На второго переносит она всю свою материнскую нежность, дрожит за него во время похода против Англии, хотя и гордится, что он пошел на войну за отечество (опасность, угрожающая Франции, примиряет ее с недавно короновавшимся Наполеоном).

Молодой Феликс де Сегюр возвращается с фронта живым, но тяжело больным. Она едет с ним в Швейцарию, откуда шлет Констану письма, в которых сменяются опасения и надежды. К 1804 году она поселяется с Феликсом в Мулене, куда зовет и Бенжамена. Теперь настает ее очередь упрекать его в «женском» кокетстве, упрашивать его навестить их. «Пока мой сын болен, я не могу уехать отсюда — это убьет его». «Я вас крепко целую, потому, что крепко люблю», — кончает она последнее свое письмо к Констану, 31 января 1805 года.

Через десять дней умирает Феликс. Вне себя от горя, возвращается Жюли в Париж к единственному другу, Бенжамену. «Непостоянный Констан» был тронут ее состоянием. Кажется, никогда не проявлял он к ней большей нежности и преданности. Он помогает ей переносить тяжелое моральное потрясение, осложнившееся болезнью. Он жалеет, что его неверие мешает и ей поверить в загробную жизнь и встречу с сыном в ином мире. Жюли отвлекается от горя только мыслями о литературе, о последних событиях. У ее ложа Констан продолжает развивать свод теории, критикует Наполеона, жалуется на свою «непризнанность».

«Я дежурю около м-м Тальма днями и ночами, — записывает он в дневнике. — Она близка к своему концу. Я изучаю около нее смерть». Жюли умирала в полном сознании, хотя от нее и скрывали безнадежность ее положения. «Я обвинял себя в том, что, обманывая ее, я нарушаю нашу дружбу, — писал Констан. — Я спрашивал себя, не было ли моим долгом открыть ей правду».

Жюли оценила колебания и привязанность своего друга. Она умерла, сжимая его руку в знак признательности. Так трагической, но примиренной сценой, закончилась эта странная, тревожная, мучительная, многолетняя дружба.

• [1] Lettres de Julie Talma a Benjamin Constant publiees la baronne Constant de Rebeeque. Paris: Plon, 1933.