Оратор римский. 
Музыка, театр, история, философия, живопись, наука

Бедный оратор. Поэт в нем умер, а государственный муж не родился.

Юлий Цезарь

Немецкий историк Герберт Эйленберг, выпустивший недавно любопытную книгу о Цицероне^[1], утверждает, что его герой — единственный римлянин, близкий по духу нашим современникам. Так ли это действительности? Вопрос сложный. Современных политических деятелей нередко сравнивают с Цицероном. Если дело касается только красноречия, это сравнение — несомненная похвала. Но достаточно ли одного ораторского таланта, чтобы стать государственным человеком?

У гимназистов-классиков, которых ныне становится все меньше, выработалось традиционное, действительно, многовековое отношение к Цицерону. Каждый из нас в свое время Читал охотно Апулея, А Цицерона не читал^[2].

Апулеем мог быть «Онегин» или «Пинкертон», в зависимости от вкуса и склонности, но «Веррины»^[3] и «Катилинарии»^[4] для каждого школьника были символом педантизма и скуки. Потом гимназист вырастал и начинал понимать иное: сложную «консекуцио темпорум»^[5] и напыщенное красноречие Цицерона скрывают большое словесное мастерство, даже зерно особой поэзии. Еще позже бывший гимназист сталкивался с современностью, и Цицерон — может быть, благодаря Тютчевским стихам — вдруг представлялся ему фигурой величественной и трагической.

Блажен, кто посетил сей мир В его минуты роковые!

Его призвали всеблагие, Как собеседника на пир.

Он их высоких зрелищ зритель, Он в их совет допущен был —.

И заживо, как небожитель, Из чаши их бессмертье пил!^[6]

Стихи изумительные и ощущение поистине трагическое. Но, скажем честно, к личности Цицерона все это имеет мало отношения. «Отец отечества» впрямь был застигнут на пути в Рим ночью, и впрямь видел «закат звезды его кровавой». Но сам-то он был здесь ни при чем. Ни к какой трагедии он не стремился и вряд ли понимал все значение происходившего вокруг него и при его посредстве. Он хотел, чтобы Римская республика продолжалась, как ни в чем не бывало, как будто до него не было опыта и роковой и кровавой распри между Марией и Суллом^[7]. Он делал «нормальную политическую карьеру» и, скорее всего, только негодовал, что катастрофа эту карьеру прервала. Серьезнейший историк Моммзен писал о нем: «У Цицерона не было ни убеждений, ни страсти. Он был только адвокатом и неважным адвокатом». Мнение, конечно, пристрастное: адвокатом он был блестящим, но, как многие типичные судебные ораторы, обладал весьма неглубоким миросозерцанием, сложившимся, главным образом, из ряда общих мест, им усвоенных. Гимназический подход к нему может быть правильнее многих других: педантизм и скука в Цицероне связаны с самой его сущностью. Правда, была в нем известная поэтическая основа, но прав был Цезарь: «Поэт в нем умер, а государственный муж не родился». Герберт Эйленберг, отнюдь не хотел его «развенчивать». Но при чтении книги развенчивание происходит само собой.

События, описанные Эйленбергом, — первостепенной исторической важности, время действия — совершенно исключительное по интересу, но главный герой все больше представляется нам попавшим на пир богов способным приват-доцентом. К книге приложены замечательные фотографии — бюсты деятелей предимперского Рима: прекрасное, скорбное и прямое лицо Катона, тонкое и умное лицо Цезаря, благородный Марк Антоний. Рядом с ними изнеженное и лукавое лицо самого Цицерона кажется пресным: ему не хватает какой-то глубины, пожалуй, самозабвения. Внешность его мельче и обыкновеннее, чем у других — не является ли она отражением души?

Родовое прозвище «Цицерон» означало: «мелкий горошек». Оно не происходило от бородавки в форме горошины, бывшей на носу у оратора, как ошибочно объясняют учебники. Цицероном звали еще деда римского консула — простого крестьянина, торговавшего горохом. Его сын был уже крупным земельным собственником — у себя на родине, в Арпинуме и в Риме, где он получил кое-какое образование. Детям своим Марку и Квинтию он решил дать образование более полное: оба стали культурнейшими людьми, даже эрудитами. Марк — будущий оратор, уже в школе в Арпинуме следовал принципу: «быть всегда лучшим и стараться превзойти весь свет». Поэтому отец и послал его заканчивать курс права в Рим. Регулярной академии тогда не существовало, но юноша учился у лучших юристов и ораторов. Способности его не ограничивались юриспруденцией: Цицерон писал стихи, которыми очень гордился. Легкость стихосложения была у него исключительной: за одну бессонную ночь он написал около пятисот рифмованных строф. К счастью, кроме самого автора, никто не ценил эти опыты, и имя поэта никому не было известно. По слову Ювенала, если бы Цицерон написал в стихах свои знаменитые речи, ему никогда не пришлось бы бояться кинжала убийцы.

Зато ораторский талант его отметили скоро. Он своеобразно сочетал точность греческой манеры с витиеватым красноречием «персидской школы», и его речи производили эффект сильнейший. Одновременно он начинает светскую жизнь. Но его имя, обличающее слишком низкое происхождение, закрывает для него многие двери. Цицерон клянется, что это имя прогремит на весь мир, но на римских патрициев такие клятвы действуют мало. Вдобавок, здоровье юноши не блестяще, и разгульная жизнь молодого кутилы ему не под силу. Он отворачивается от вина и кутежей на всю жизнь — не отсюда ли его пристрастие к строгой морали, во имя которой он громил многих своих противников. Не увлекает Цицерона и военная служба в рядах армии Суллы. Позже ему захочется прослыть и полководцем, но военная жилка у него от природы отсутствовала. Зато, по окончании похода он начинает в Риме свою адвокатскую деятельность и сразу же блестяще выигрывает два процесса, из них один уголовный. Последнее дело осложнялось тем, что жалобщик был приближенным Суллы, да и подзащитный был, скорее всего, действительно виновен. Но Цицерону удалось добиться его оправдания и солидного гонорара, что не помешало ему всюду говорить о «бескорыстной роли адвоката». Этот успех побудил его отправиться в Аттику для совершенствования. Там он проводит четыре года, не зная, какую выбрать карьеру. Дельфийская пифия советует ему «следовать внутреннему голосу и не слушать толпы». Но внутренний голос толкает его на любую деятельность, лишь бы стать первым. Пока что он возвращается в Рим и женится по расчету на дочери старого патриция, Теренции, некрасивой, но богатой наследнице. Идет 75-й год до Р. X. Цицерону — 30 лет. Надо, наконец, приниматься за дело. Через год после свадьбы он обращается к политике и снова выставляет свою кандидатуру на пост квестора.

Цицерона выбирают, и он должен сопровождать в качестве казначея пропретора Педекэуса в Сицилии. Вернувшись оттуда, он убеждается в том, что о нем никто не знает и что карьера в провинции не делается. Поэтому он бросает квестуру и старается устроиться в Риме. Его красноречие и умелые маневры в сенате приводят его самого в это высшее правительственное учреждение. Кроме того, он становится народным трибуном и эдилом^[8]. При каждом удобном случае он произносит речи о верности республике, о распущенности нравов — всегда удающаяся демагогия. Наконец, его первая речь против Верреса, корыстолюбивого правителя Сицилии, создает ему популярность. Вторую «Верриву» он уже не произносит в сенате, а только публикует; по существу она уже не нужна, потому что Веррес поспешил скрыться. Теперь Цицерон большими шагами продвигается к верховной власти: он выбран претором, его называют как возможного консула. Первые его меры сразу же сближают его с плебейской партией и восстанавливают против него крупных помещиков — «оптиматов». Эта позиция его делает его сторонником Помпея, восходящей военной звезды, тоже борющегося с «оптиматами». В 66 году до Р. X. Цицерон, наконец, становится одним из двух консулов.

«Отечество в опасности!» Риму на самом деле грозили многие беды: в Азии шла война, внутри страны снова вставал призрак смуты. Но Цицерон больше всего боялся победы партии «оптиматов», означавшей конец его карьеры. Конечно, он был искренне предан республиканскому строю, но эта преданность органически сочеталась у него с заботами о собственных выгодах и прерогативах. Не потому ли выступил против него благородный Катон, которого он зло и несправедливо задевал в речах? И тут еще он узнает, что его соперник Катилина, с которым были у него личные недоразумения из-за самолюбия Теренции, готовит заговор. В заговоре этом участвует и молодой «авантюрист» Юлий Цезарь. Терпение Цицерона приходит к концу. «Доколь же ты, о Катилива…» — первая же катилинария вызывает в сенате бурю. Но нужны еще три речи, чтобы добиться высылки Каталина и ареста некоторых его сторонников. Страсти разгорались: многие требуют голов заговорщиков.

Цезарь, участие которого в заговоре не доказано, предупреждает Цицерона: кровь его соратников падет на консула. Предупреждает и Катон, что только законная казнь преступников спасет республику. Цицерон совершенно теряется и решается на самый скользкий выбор: заговорщиков убивают в тюрьме подосланные убийцы. Внешне — победа полная: заговор вырван с корнем, сенат присвоил Цицерону звание «Отца отечества». Но Цезарь и Катон, каждый по-своему, были правы. Не выбрав ни того, ни другого прямого решения, консул породил скрытое недовольство во всех лагерях. Достаточно было любого повода, чтобы свалить Цицерона.

Повод представился в 63 году. У Цицерона вышла стычка с Клодиусом, тем самым, из-за которого Цезарь развелся с первой женой, так как жена Цезаря не должна возбуждать и тени подозрения. Клодиус хотел, чтобы Цицерон был свидетелем в его пользу в каком-то имущественном процессе: Цицерон побоялся запятнать свою репутацию, тем более что легко мог стать лжесвидетелем: у него не было убеждения в правоте жалобщика. Клодиус стал вести кампании против Цицерона в сенате. Вспомнили и кровь заговорщиков, и многое другое. Цицерон, чтобы разжалобить римлян, прошелся по улицам в лохмотьях: вот, мол, до чего довели спасителя отчизны. Но римская чернь освистала его и забросала грязью. Вскоре после этого сенат вынес ему приговор — изгнание. Настоящая роль Цицерона кончена.

Дважды еще он всплывает на поверхность, оба раза кратковременно. В 57-м году его амнистируют, и изменчивая толпа устраивает ему триумф. Он снова ведет политику в пользу Помпея, против Цезаря. Но Помпей, Цезарь и Красе сговариваются через его голову. При Триумвирате и при единовластном правлении Цезаря он не у дел. Только изредка выступает он в суде. В это время он пишет философские труды, обращается к религии — странной, синтетической, полуримской, полувосточной. В глубине он не верит ни во что, но утешает себя в неудаче бессмертием души, против которого не раз выступал в своих сочинениях. Неблагополучно у него и в семье: он разводится с женой после тридцати лет совместной жизни. Умирает его любимая дочь Тулия. Все чаще думает о смерти и он сам. Мартовские периоды 44 года приносят смерть, но не ему, а Цезарю. Цицерон приветствует Брута, надеется на восстановление республики. Напрасно: прошлого не вернуть, да и самому Цицерону не увидеть больше власти. И Марк Антоний, и Октавиан его не жалуют. Темное его существование продлится до самого того дня в 43 году, когда подосланные убийцы покончат с ним так же, как когда-то при его попустительстве со сторонниками Каталины.

• [1] Eulenberg Н. Ciceron. Trad, par R. Bouvier. Paris: Payot, 1935
• [2] А. С. Пушкин. Евгений Онегин. 8 глава Сприм. Е. Д.).
• [3] «Веррины» — речь Цецирона против Цицелия, римского политического деятеля.
• [4] Катилинарии (лат. Orationes In Catilinam, Речи против Катилины) — четыре речи, произнесенные в ноябре и декабре 63 года до н.э. в Римском сенате консулом Цицероном при подавлении заговора Катилины (прим. Е. Д.).
• [5] Лат. consecutio temporum («последовательность времен») (прим. Е. Д.).
• [6] Из стихотворения «Цицерон» (1836) Ф. И. Тютчева (прим. Е. Д.).
• [7] Когда началась Первая Митридатова война, Марий попытался получить командование, что стало поводом к началу первой гражданской войны в истории Рима (88 годдо н.э.). Разбитый Суллой и объявленный врагом государства, Марий бежал из Италии, но уже в следующем году вернулся и в союзе с Луцием Корнелием Цинной занял Рим. За этим последовал террор, описанный в источниках в самых мрачных тонах. Марийумер в самом начале своего седьмого консульства в январе 86 года до н.э. (прим. Е. Д.).
• [8] Эдил (лат. aedilis) — должностное лицо (магистрат) в Древнем Риме, ведавшееобщественными играми, надзором за строительством, содержанием храмов и т. д.(прим. Е. Д.).