Русская судьба Байрона

Центральной фигурой романтической эпохи для россиян был и остается Байрон. Разные аспекты его рецепции в России: переводы, оценка в критике, влияния — рассматривались в нашей англистике.

Переводы и, шире, воссоздание Байрона на русском языке, — одна из поучительных страниц отечественного переводческого искусства. На разных историко-литературных этапах в этой работе участвовали не только профессиональные переводчики, но и многие оригинальные поэты. Среди них Жуковский, Гнедич, Лермонтов, Тютчев, Тургенев, Блок, Брюсов, А. К. Толстой, Бунин и др.

Впервые Байрон зазвучал по-русски уже в 1815 г., правда, переводы его произведений делались с французского. Имели место и отдельные неудачи, обусловленные специфическими трудностями перевода английских стихов, особенно размером подлинника. Это объясняется тем, что в английском языке слова обычно односложные и двусложные, а в русском значительно длиннее. Поэтому, если воспроизводить долготу английской строки, т. е. следовать принципу эквиритмии, то переводчику неизбежно приходится жертвовать какими-то существенными смысловыми единицами.

В числе первых переводчиков Байрона был Иван Козлов (1779—1840), который, несмотря на слепоту, небезуспешно работал со многими европейскими языками. Предметом его особого интереса были англичане: Шекспир, Бёрнс, Вордсворт, Вальтер Скотт, Томас Мур. Он искал у иноземных стихотворцев прежде всего созвучное ему самому, а поэтому в переводах отозвалась его субъективная манера.

Среди решительных побед переводческого искусства — «Шильонский узник» В. А. Жуковского, высоко оцененный Белинским; он и поныне остается хрестоматийным, и почти за два столетия никто не осмелился соперничать с переводчиком этой поэмы. Сопоставляя оригинал с русским переводом, нетрудно убедиться, что Жуковский своим певучим стихом передал и мысль, и настроение, и даже звукопись, музыкальность байроновской поэмы. Вместе с тем социально-критический пафос поэзии Байрона Жуковский не одобрял (то же относится к его оценке Гейне).

На переломе веков к Байрону обратились классики Серебряного века: Бальмонт, Блок, Брюсов, Бунин. В истории русской поэзии прочно заняли свое место брюсовское «Хочу я быть ребенком вольным…» и фрагмент «Из дневника в Кефалонии», переведенный А. Блоком с присущим поэту лаконизмом и внутренней энергией, уловившей весь трагизм и внутреннюю напряженность, пережитые поэтом в Греции в канун гибели. В послеоктябрьскую эпоху над новыми переводами Байрона трудились Б. Пастернак, С. Маршак, В. Луговский, В. Левик, М. Зенкевич.

Драматична история воспроизведения на русском языке такого шедевра, как «Дон Жуан»: перед переводчиками байроновской октавы стояли непростые задачи. В XIX в. появились пять переводов поэмы, в целом малоубедительных. В советское время много сил переводу Байрона, в том числе его поэм, отдал такой мастер и эрудит, как Георгий Шенгели (1894—1956). В 1947 г. вышел его перевод «Дон Жуана». Шенгели удалось преодолеть немалые трудности, донести до читателя основные реалии, языковые и стиховые особенности подлинника. И все же его перевод, при очевидных удачах, выглядит несколько тяжеловесным. Эти недостатки были в значительной мере преодолены Татьяной Гнедич (1907—1976), чья талантливая работа стала творческим подвигом переводчицы, ибо значительная часть ее труда пришлась на годы, когда она была незаконно репрессированной. Отказавшись от буквализма Шенгели, взяв за образец легкость манеры, интонацию и стилистику пушкинского «Евгения Онегина», Татьяна Гнедич, неизбежно пожертвовав некоторыми смысловыми деталями, придала, однако, своему стиху свободу, поэтичность и раскованность. Это позволило такому теоретику перевода и художнику слова, как К. Чуковский, отозваться о ее работе как о «нечаянной радости». Ее перевод был положен в основу инсценировки «Дон Жуана», осуществленной Николаем Акимовым в Ленинграде, в Театре комедии, который носит теперь имя этого замечательного режиссера.

К числу достижений следует отнести и созданные В. В. Левиком переводы «Чайльд-Гарольда» с его сложной спенсеровой строфой и пронизанной юмором поэмы «Беппо», которая написана октавой.

Вкладом в русскую байрониану стали научные исследования М. П. Алексеева, А. А. Елистратовой, Н. Я. Дьяконовой, Н. А. Соловьевой и, конечно, В. М. Жирмунского («Пушкин и Байрон»).

Многоаспектное восприятие Байрона в России, его включение в русский литературный контекст — одна из самых впечатляющих страниц в истории литературных связей Англии и России. Академик М. П. Алексеев, их глубокий исследователь, писал: «Шекспир в Сибири, Мильтон в рязанских избах, Байрон на Волге — не загадочные туземцы, а дорогие, желанные гости. Давние и прочные контакты английских писателей лишний раз доказывают, что подлинно гуманистическое искусство не удержать в пределах одной страны, одной нации. Оно, говорящее на общечеловеческом языке правды, добра и красоты, обращено к людям разных наций, сближая их и облагораживая».