Просветительская «лестница прогресса»

Кульминационным пунктом философии истории Просвещения стала идея исторического прогресса как прогресса человеческого разума, проходящего в своем развитии ряд этапов. Эти этапы совпадают с конкретными историческими эпохами, которые становятся самостоятельным объектом исследования просветителей. Построение «лестницы прогресса» свидетельствовало о признании просветителями сложности процесса нравственного совершенствования человека, постоянно наталкивающегося на всевозможные препятствия, преодоление которых требует усилий и времени. Кроме того, сам человеческий разум стал восприниматься не как данный изначально в готовом виде и нуждающийся лишь в очищении от наслоений невежества и в насыщении знаниями, но как способный к потенциально бесконечному развитию в процессе просвещения. Испытывая на себе влияние изменяющихся исторических обстоятельств, разум сам получал возможность изменять эти обстоятельства, направляя ход истории в нужном направлении. Возникла мысль о том, что в истории прогресс человеческого разума совершается поэтапно, сообразно некой внутренней логике присутствующей в истории.

Одним из первых мыслителей, представивших историю как процесс реализации определенной идеи, в соответствии с которой можно упорядочить многообразный эмпирический материал, был Жан-Жак Руссо (1712—1778). В истории философской мысли Руссо наиболее известен своим призывом «Назад к природе!», за которым стояла апология «естественного человека», неиспорченного цивилизацией, живущего результатами своего собственного труда. Руссо приобрел известность благодаря оригинальному сочинению на тему «Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов?» Отрицательно ответив на поставленный вопрос, он первым обозначил проблему, ставшую особенно популярной в начале XX в., — проблему противоречия природы и цивилизации.

Обращаясь к истории, к философским учениям древних и современных ему авторов, к искусству и науке, Руссо хотел показать, что книжная мудрость и «безрассудное воспитание» «изощряют наш ум и извращают наши суждения», «развращают наши души», пробуждают стремление к наживе, роскоши, порождают презрение к слабому и обездоленному. Народы, ставшие на путь цивилизации, утрачивают свои добродетели и приобретают всевозможные пороки. Так что «успехи наук и искусств, заключает Руссо, ничего не прибавили к нашему истинному счастью», более того, «они испортили наши нравы», «заглушили естественное чувство свободы». Но дело, конечно, не в самих науках и искусствах, а в неравенстве — сословном, политическом, имущественном, общественном, в условиях которого ни наука, ни искусство, ни образование не могут выполнить свое высокое предназначение — сделать людей умными, добрыми и счастливыми.

Стремление выявить причины неравенства и возможности его устранения побудили Руссо обратиться к истории человечества, которое предстало перед ним как проходящее в своем развитии ряд этапов. Как и все просветители, Руссо верил, что «свет разума» рассеет мрак невежества, что «голос сердца» укажет путь к добру, но при одном условии: человек должен быть свободен, ибо свобода есть абсолютная, неотчуждаемая от личности ценность. Возникшая на первом этапе развития человечества избыточность населения побудила часть людей, по мнению Руссо, переселиться в другие менее благоприятные места. Необходимость добывать пищу своим трудом обусловила создание первых приспособлений и орудий для рыболовства и охоты. Приспосабливаясь к более суровым условиям существования, люди научились пользоваться огнем, стали шить одежду из шкур убитых зверей, строить дома и объединяться в ассоциации, способствовавшие достижению жизненно важных целей. В этих действиях проявилась присущая человеческому разуму способность к совершенствованию. Постройку жилищ и выделение семей как первых сообществ людей Руссо считал «первым переворотом» в жизни человечества. Идеализация догосударственного состояния общества, когда люди, наслаждаясь всеми радостями общения, жили свободно, здоровые и счастливые, свойственна Руссо в период написания им работы «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми» (1755). Именно тогда он считал, что образование гражданского общества и возникновение частной собственности привело к «рабству и нищете», положив конец «самой счастливой» эпохе человеческого рода. Результатом «страшной войны» между людьми, стремящихся увеличить собственность или обладать ею, было появление государства как орудия господства богачей над бедняками. В своем дальнейшем развитии государство превращается в деспотию и окончательно порабощает большинство населения.

Однако впоследствии точка зрения Руссо на историю существенным образом изменилась. В своем труде «Об общественном договоре» (1762) он развивает идеи, близкие к философским взглядам Монтескье. Переход от естественного состояния человечества к общественному, фундаментом которого является общественный договор — добровольное соглашение между людьми, определяющее их права и обязанности, он рассматривает как явление в целом положительное. Общественный договор позволяет преодолеть последствия физического неравенства людей, устанавливает «моральное и законное равенство», дает правовое основание для существования частной собственности, не допуская деления общества на «богатых и нищих», в результате чего каждый человек «приобретает больше силы для сохранения того, что он имеет». «В обществе, — отмечает Руссо, — способности человека упражняются и развиваются, его представления расширяются, его чувства облагораживаются и вся его душа возвышается до такой степени, что если бы заблуждения этого нового состояния не низводили часто человека до состояния еще более низкого чем-то, из которого он вышел, то он должен был бы непрестанно благословлять тот счастливый миг, который навсегда вырвал его оттуда и который из тупого и ограниченного животного создал разумное существо — человека»¹. Возникновение общественного договора неслучайно, но необходимо вытекает^[1][2]

из самого хода развития человечества, ибо, не изменив своего способа существования, род человеческий неминуемо погиб бы.

Но главное, что дает человеку общественный договор, — это гражданскую свободу, которую Руссо понимает как свободу, основанную на соглашениях, т. е. имеющую правовую основу и охраняемую законом. Кроме того, свобода включает в себя и моральный аспект, «моральную свободу, которая одна делает человека действительным хозяином самому себе; ибо поступать лишь под воздействием своего желания есть рабство, а подчиняться закону, который ты сам для себя установил, есть свободе»¹. Свобода является неотъемлемым правом человека, она может быть отчуждена только вместе с достоинством человека, вместе с его правами и обязанностями. С наибольшей полнотой свобода реализуется в условиях управляемой законами республики, где законодательная власть принадлежит народу, суверенитет которого неотчуждаем. Только республика дает право каждому гражданину свободно выражать личную волю и участвовать в принятии решений. Правительство, реализуя общую волю народа, обладает только исполнительной властью и должно подчиняться решениям народных собраний, которые вправе ограничить, изменить, отнять доверенную «начальникам» власть. Примерами такой модели демократического управления общественными делами Руссо считал деятельность народных собраний в республиканском Риме или в государствах древних франков. Состояние общественного договора должно поддерживаться воспитанием в людях гражданских добродетелей: любви к отечеству, чьи интересы надо ставить выше личных, умеренности в потреблении материальных благ, потребности в общественном уважении, в признании своих добродетелей.

Однако усиление власти правительств, узурпация суверенитета народа, развитие частных интересов, разъединивших людей, приводит к нарушению общественного договора, к устранению с политической арены общей воли, к утрате гражданами республиканских добродетелей и подавлению свободы. Восстановление общественного договора Руссо связывал с просвещением, способным направить общественную волю по правильному пути, ограничить действие частных, разобщающих «воль», ориентированных на достижение сиюминутной выгоды. Поскольку сама среда, где условия общественного договора нарушены, неблагоприятна для воспитания гражданских добродетелей, формирование нравственных качеств личности должно осуществляться в сфере частной жизни. Именно семье под руководством педагога, который призван раскрыть природные способности ребенка, пробудить в нем интерес к наукам, развить нравственное начало, осуществляется подготовка человека к самостоятельной жизни в обществе в качестве гражданина. Без правильного воспитания люди, включая правителей, будут «жалкими рабами», ибо «родина не может существовать без свободы, свобода без добродетелей, а добродетель без граждан». Таким образом.

«свет разума» не воссияет, если не будет сопровождаться обретением человеком моральной свободы. Свободу же политическую он сможет вернуть себе сам, ибо нарушение общественного договора снимает с граждан обязанность повиноваться властям и позволяет им вернуться «по праву к своей естественной свободе».

Несмотря на огромное значение просвещения, свободного воспитания, утверждение принципов общественного договора в той или иной стране зависит, по мнению Руссо, от географических и климатических условий. Вслед за Монтескье он считает, что «правильная государственная жизнь» возможна в условиях умеренного климата и на сравнительно небольшой территории. Жаркий климат, расслабляющий людей, подавляющий их волю, а также большие пространства, не позволяющие реализовать идею народных собраний, способствуют установлению деспотических правлений. Так что возможность демократических преобразований оказывается в зависимости от природных условий, преодолеть которые не в силах даже «всемогущее воспитание». Скептицизм Руссо питает и убеждение в неискоренимости некоторых вредных обычаев и предрассудков, питающих дух народа и препятствующих реформированию общества.

Итак, если первоначально возникновение общества, закрепляющего социально-экономическое и политическое неравенство людей, Руссо рассматривал как регресс по сравнению с «естественным», догосударственным состоянием людей, то впоследствии установление общественного договора он расценивал как прогресс, поднимающий человека из «полуживотного состояния» в собственно «человеческое». Нарушение общественного договора, порождающее деспотизм и рабство, не закономерно и является результатом деятельности людей. Но само появление общественного договора и его восстановление в будущем представляется исторической необходимостью. Исторический прогресс у Руссо, хотя традиционно и связывается с прогрессом человеческого разума, находящегося под воздействием просвещения, обретает новое измерение — рост свободы. Прогресс свободы как моральной, так и политической, выступает стержнем исторического развития человечества, той идеей, которая с необходимостью направляет ход истории. Общественный договор выполняет свое историческое предназначение, если приводит к установлению гражданского общества как необходимого условия истинно демократического государства. Если Локк считается отцом правового государства, базирующегося на разделении властей, то Руссо — отец гражданского общества, что признается едва ли не самой главной его заслугой как философа^[3].

Одним из первых мыслителей, который возвел непрерывный прогресс разума в ранг универсального исторического закона, был Ан Робер Тюрго (1727—1781) ученый-экономист, философ, реформатор.

Развивая идеи Ф. Бэкона о науке как важнейшем факторе социального прогресса, Тюрго распространил представления о прогрессе на экономическую сферу и на искусство.

В незаконченной работе Тюрго «Рассуждения о всеобщей истории» всемирная история предстает как история «человеческого рода, где каждый человек является только частью бесконечного целого, имеющего свое младенчество и свой прогресс». Таким образом субъектом истории у Тюрго являются не народы или правители, а человеческий род как таковой, человечество. Сколь бы пестрым не был калейдоскоп исторических событий — образование и смешение наций, происхождение и смена правительств, успехи физики или искусств, прогресс языков или революции — человеческий род «оставался всегда неизменным в своих потрясениях, как морская вода во время бури, и всегда шествовал к своему совершенствованию»^[4].

В отличие от животных, отмечает Тюрго, человек одарен природой умом и способностью к активной свободной деятельности. Опираясь на данные опыта, на идеи как результат комбинаций данных опыта, он накапливает знания о самом себе и об окружающей действительности и с помощью языка передает это другим поколениям людей, которые, в свою очередь, умножают и совершенствуют полученное духовное наследство. Поэтому всемирная история — это история успехов человеческого разума, данного всем людям, представителям всех народов в равной мере. В своем развитии разум, по мнению Тюрго, проходит ряд этапов. У первобытных людей разум тесно связан с опытом, с наблюдением и стремится установить сходство и различия явлений, не теряя связей с конкретными, реальными вещами. Однако анализ опытных данных, которые в силу скудости потребностей носили ограниченный характер, был неглубок. Постепенно люди отходят от опыта, придумывают отвлеченные, непередаваемые сущности, приписывая им независимое от вещей бытие. Возникает убеждение в том, что отвлеченные идеи и принципы обладают достоверностью, поэтому из этих принципов с помощью логических процедур можно вывести достоверные следствия. Излишнее доверие к принципам, предупреждает Тюрго, служит источником многочисленных ошибок и заблуждений. Однако постепенно, по мере того как люди научились более тщательно анализировать свои идеи и сопоставлять их с данными опыта, «заря разума» рассеяла этот «мрак» и вывела человечество на правильный путь.

Наиболее адекватно, по мнению Тюрго, прогресс разума воплощается в развитии наук, которые возникали и развивались на основе опытного знания, вызванного потребностями практики. Так, например, необходимость в измерении площади полей вызвала к жизни математику, а мореплавание стимулировало развитие астрономии. Любые общие принципы — результат движения человеческого ума от частного к общему, любая гипотеза основывается на идеях, обобщающих данные опыта. Не следует преувеличивать значение древних авторов, отдававших предпочтение отвлеченным идеям. Исключение составляет Аристотель, сумевший довести анализ до совершенства и вывести правила искусства рассуждать. Чрезвычайно велика роль в развитии науки Бэкона, Галилея, Кеплера, Декарта, Локка, Беркли, Ньютона, Кондильяка. Для ускорения прогресса разума необходимо «сбросить иго авторитета древних», считает Тюрго, ибо «принципами наук могут быть только факты».

Наряду с прогрессом наук Тюрго признает и прогресс в сфере искусства. Особенность искусства по сравнению с наукой в том, что, оперируя чувственными образами, оно доставляет удовольствие уму, «возбуждает нашу чуткую душу», сообщает ей то «приятное волнение, которое получается при созерцании красот природы». И хотя некоторые произведения древнего искусства и по сей день являются непревзойденными, это не значит, что нельзя уже создать что-либо новое. Прогресс искусства связан с тем, что сама история ежеминутно выдвигает на мировой арене все новые и новые события, которые предоставляют художественному гению новые сюжеты. «Искусство сочетать и использовать все обстоятельства, — пишет Тюрго, — правдоподобное воссоздание действительности, подбор характеров, все то, что относится к составлению произведений, может совершенствоваться. Благодаря опыту будет приобретаться все большая искусность. Масса тонких размышлений научит, какими приемами нужно пользоваться, чтобы произведения нравились. Можно будет образовывать красивые гирлянды тех цветов, которые природа давала древним, да и нам в них не отказала»¹. Кроме того, развитие техники дает художнику новые средства воплощения своего замысла. Так, например, древнегреческие художники, чьи картины не были лишены выразительности, употребляли всего три краски, но Рафаэль, Тициан, Рубенс, используя множество красок, дошли до такого истинного изображения природы, о котором древние даже не имели представления. Таким образом прогресс в искусстве заключается не в гениальности художника, а в глубине и правдивости отражения им жизни, природы.

За обоснованием идеи непрерывного исторического прогресса как прогресса человеческого разума Тюрго обратился к экономике. Если племена первобытных охотников в силу недостатка пищи были разобщены, то по мере перехода к скотоводству они, охваченные жаждой наживы и славы, постоянно вели войны, результатом которых стало слияние племен в более крупные коллективы — «нации». Развитие земледелия, дававшего избыток продуктов, привело к образованию городов, к делению людей на профессиональные группы, к социальному неравенству и выделению «праздных людей», которые, живя за счет других, могли позволить себе заниматься науками и искусствами.

Не только науки, искусства, экономика явились причиной быстрого прогресса разума. В городах, отмечает Тюрго, благодаря досугу наряду с талантами развиваются и страсти, толкающие честолюбцев на поиски новых форм политического правления, новых идей, содействующих росту знаний и просвещения. «Бурные и опасные страсти, — пишет Тюрго, — стали началом деятельности и, следовательно, прогресса; все то, что заставляет людей выйти из состояния неподвижности, все то, что раскрывает перед ними разнообразные зрелища, — расширяет их умственный кругозор, просвещает, воодушевляет их и впоследствии ведет их к добру и истине, куда они стремятся в силу своей естественной склонности, — подобно тому, как пшеница, просеянная несколько раз вялкой, вследствие своей собственной тяжести каждый раз вновь падает на дно, очищаясь все более и более от портящих ее легковесных зерен»¹. Таким образом на том этапе истории, когда разум еще не достиг своего совершенства, страсти выполняют роль одного из двигателей прогресса, наподобие того, как «болезненный процесс брожения является непременным условием приготовления хорошего вина». Иными словами, страсти — это «помочи», на которых «природа и ее творец вели человеческий род в младенчестве».

Рассматривая историю возникновения и смены форм правления, каждая из которых по-своему оказывала влияние на развитие науки, Тюрго подчеркивает их преходящий характер. Анархия неминуемо ведет к тирании, а тирания порождает стремление к свободе. Ни одно изменение не совершается без того, чтобы не дать какой-либо выгоды, ибо каждое служит опытом, способствующим распространению просвещения. Однако симпатии Тюрго на стороне республики. Обращаясь к истории Древней Греции, он отмечает, что развитие торговли и частной собственности, независимой от всякой другой силы, кроме силы закона, обеспечивали дух равенства и демократию в полисах. Если бы Греция, отмечает Тюрго, подобно Египту или Китаю, была бы подчинена единоличной деспотической власти, то весьма возможно, что такой человек, как Ликург, желая покровительствовать наукам, стремился бы регулировать их полицейскими правилами. «Сектантский дух», вполне естественный у первых философов, стал бы духом нации. И когда законодатель оказался бы учеником Пифагора, то науки в Греции ограничивались бы изучением основоположений этого философа, которые возводились бы в догматы веры. Он был бы для Греции тем, чем был знаменитый Конфуций для Китая. К счастью, положение, в котором находилась Греция, разделенная на множество маленьких республик, предоставило гению всю свободу, все сотрудничество усилий, в которых он нуждался. Поскольку взгляды людей всегда более узки, чем предначертания природы, лучше руководствоваться последними, чем несовершенными законами общества. Если науки в Италии эпохи Возрождения сделали столь великие успехи, то они, бесспорно, обязаны этим положению, подобному тому, которое было в Древней Греции.

Деспотическое же правление, для которого законы бесполезны, опираясь на насилие, повергает членов общества в летаргический сон, препятствует всякому изменению и тем самым всякому прогрессу. Даже покровительство, оказываемое деспотическими государствами наукам, не приносит им никакой пользы. Загромождая науки обрядами, превращая их в догмы, деспотизм не только ограничивает научный прогресс, но и обусловливает попятное движение наук. Скованный «цепями варварского закона», «огонь разума гасится». И хотя деспотизм увековечивает невежество, а невежество упрочивает деспотизм, этот порочный круг неминуемо разрывается революцией.

Несмотря на неизбежность прогресса, его шествие, по мнению Тюрго, неравномерно: в силу обстоятельств одни народы переживают состояния упадка, другие подъема, и в истории каждого народа есть времена благополучные, а есть и неблагоприятные для просвещения. Но даже в те исторические периоды, которые принято рассматривать как «эпохи варварства и мрака», разум делает успехи. Ремесло, торговля, гражданская жизнь, отмечает Тюрго, порождают у людей массу размышлений. Накапливаясь от поколения к поколению, медленно, но верно, они подготавливают более счастливые времена, подобно рекам, которые на своем пути местами скрываются под землей, но через некоторое расстояние вновь показываются, увеличенные широким притоком вод, просачивающихся сквозь все поры почвы. Так, если в эпоху Средневековья умозрительные науки и изящные искусства переживали упадок, то механические искусства (ремесла), например искусство изготовления бархата, став предметом торговли, не только продолжали свое самостоятельное существование, но и совершенствовались. Нет зданий, построенных с более дурным вкусом, чем готические постройки, считает Тюрго, но нет и сооружений более смелых, требующих больших практических знаний и умений. Невзирая на невежество, царившее в средневековой Европе, именно в это время высокого уровня достигло искусство мореходства, совершенствовалась торговля, были изобретены бумага, зеркальное и оконное стекло, компас, порох, ветряная и водяная мельница, механические часы, а также книгопечатание, сыгравшее огромную роль в развитии наук и в росте просвещения. В отличие от многих мыслителей XVII—XVII вв., эпоха Средневековья предстает в глазах Тюрго не как эпоха сплошного варварства, а как период, обогативший человеческую культуру «тысячами открытий». Таким образом, заключает Тюрго, «попеременно переходя от волнения к спокойствию, от добра ко злу, вся масса человеческого рода беспрерывно шествовала к своему совершенствованию»¹.

Итак, разделяя общую установку Просвещения о прогрессе истории как прогрессе человеческого разума, Тюрго выделяет три этапа развития самого разума, его движения от поверхностного анализа ограниченного числа явлений действительности к увлечению абстрактными, оторванными от опыта идеями, и последующей ориентации на все многообразие опытных данных, подлежащих упорядочению в соответствии с законами природы. Разворачивая перед нами картину всемирной истории человечества, Тюрго большое внимание уделяет экономическим и политическим факторам исторического прогресса. Разделение труда, усложнение его характера, социальная дифференциация служат мощным толчком к развитию науки как самостоятельной сферы деятельности, придающей ускорение прогрессу разума. Кроме того, необходимым условием развития разума является свобода, с наибольшей полнотой реализующаяся только при демократической форме правления, характерной чертой которой является идейный плюрализм. Многообразие точек зрения свидетельствует о неисчерпаемости человеческого опыта, стимулирует развитие критики, побуждает к поиску нового. И, наконец, Тюрго распространяет исторический прогресс не только на науку, но и на искусство, трактуя его не с точки зрения совершенства художественных произведений, а с точки зрения полноты и глубины отражения человеческого опыта, постоянно изменяющегося и наполняющегося новым содержанием.

В своем наиболее законченном виде просветительская лестница прогресса предстала в философии истории Жана Антуана Кондорсэ (1743—1794), основные положения которой он изложил в работе «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума». Прогресс разума Кондорсэ рассматривал как прогресс способностей человека получать и различать ощущения, удерживать их, распознавать, комбинировать, сохранять, воспроизводить в памяти, сравнивать между собой их сочетания, выявлять в них общее и различное. Эти способности развиваются не только под воздействием внешней среды, но и в процессе общения, а также при помощи искусственных средств, созданных людьми. Возможности совершенствования разума безграничны, и до тех пор, пока существует человеческий род, нет силы, которая могла бы воспрепятствовать этому процессу или повернуть его вспять. Прогресс разума имеет исторический характер, поскольку осуществляется в исторически конкретные эпохи развития человеческого общества. Таких эпох Кондорсэ насчитывает десять.

Приступая к анализу первой эпохи, эпохи становления человеческого общества, Кондорсэ исходит из убеждения, что в отличие от животных человек — существо социальное. Первой формой общности людей является семья, в основе которой лежит чувство солидарности между супругами, вызванное любовью к детям, стремлением удовлетворить их потребности в родительском уходе. Разрастание семей, объединение нескольких семей в племя сопровождается развитием чувств взаимной привязанности, солидарности, которые зиждутся на общности интересов и потребностей. Действуя сообща, объединяя свои усилия, первобытные люди-охотники постигают искусство изготовления оружия, приготовления пищи, накопления запасов и т. п., овладевают языком как важнейшим средством общения, а также создают первые институты общественной власти, где все вопросы решают сообща. На этой, самой ранней ступени своего развития, человек получает начальные знания о целебных свойствах растений и трав, зачатки астрономических знаний.

Но уже в первой эпохе возникают разного рода заблуждения и суеверия, которые Кондорсэ объясняет возникновение двух классов. Один из них — хранители основ науки, секретов политики, приемов искусств, религиозных обрядов и церемоний. Высокомерно скрывая знания, этот класс порывает с природным разумом, воспаряя мыслью над реальностью. Представители другого класса в силу недостаточно развитой способности к критическому мышлению слепо верят «учителям», признавая их превосходство и «падая ниже человеческого достоинства». Это различие между людьми, по мнению Кондорсэ, сохраняется не только у дикарей, находящихся во власти шаманов и колдунов, но и у современных цивилизованных народов, принимающих без рассуждений наставления духовенства.

Вторая эпоха — эпоха пастушеских народов, которая характеризуется прогрессом в области скотоводства, ремесел, торговли, разведения растений. Более обеспеченное существование смягчает нравы, побуждает к усовершенствованию законодательства, увеличивает досуг, который благоприятен для развития разума. Получив возможность «подробнее разбираться в своих собственных чувствах», люди начинают искать «новых ощущений в переживаниях, способных сделать жизнь более приятной». Однако этот прогресс сопровождается усилением имущественного неравенства, которое влечет за собой неравенство политическое и возникновение рабства. Чтобы легче эксплуатировать простых людей, совершенствуется искусство вводить их в заблуждение. Знание становится орудием «подчинения умов» в руках класса, который, дерзко стремясь использовать свои преимущества, отделяется от остальных, лишенных возможности «сорвать с него маску лицемерия и сломать его оружие».

Третья эпоха связана с прогрессом земледельческих народов до изобретения письменности. При анализе этой эпохи, в которой угадываются черты раннего феодализма, Кондорсэ продолжает линию рассуждения, начатую применительно к двум предыдущим эпохам. На фоне образования государств, ведущих между собой постоянные войны, развития городов как центров ремесла и торговли, совершенствования техники земледелия происходит профессионализация труда и сопутствующая ей социальная дифференциация. Деспотизм как одна из наиболее распространенных форм государственного устройства является следствием завоеваний одной нации другой. Завоеванный народ, обреченный на подневольный труд и крепостную зависимость, все же обладает большей степенью свободы и независимости, чем рабы. Когда терпение народа истощалось, он сбрасывал ненавистное иго и изгонял жестоких завоевателей, образуя республиканские формы правления, или добивался ограничения королевской власти законами. Исторический прогресс третьей эпохи заключается в усложнении общества, в сближении классов, в создании законодательства, устанавливающего формы наказания за нарушение законов, определяющего формы договоров между людьми и т. д. Что же касается развития знания, то оно касалось прежде всего астрономии, геометрии, медицины, а также всего того, что было связано с совершенствованием приемов ремесел. Но эти знания узурпировались особой кастой, для которой прогресс наук был средством упрочить или расширить свою власть, господствовать над народом, «развращая его заблуждениями».

Четвертая эпоха охватывает прогресс человеческого разума в Греции до времени разделения наук в век Александра Великого. Причиной быстрого и широкого прогресса в Древней Греции Кондорсэ считает республиканский строй полисов, позволявший всем гражданам «пользоваться одинаковым правом познавать истину» и ограничивающий функции жрецов отправлением религиозных обрядов. Не случайно именно в эту эпоху зародились наука и философия, высокой степени совершенства достигло искусство. Однако античная философия имела существенный недостаток: философы вместо того, чтобы «открывать истины», «выдумывали системы, пренебрегали наблюдением фактов, предпочитая отдаваться своему воображению, и, лишенные возможности подкреплять свои воззрения доказательствами, пытались защищать их хитростями»^[5]. Исключение представляют такие философы, как Фалес, Пифагор, Демокрит, чья философия была тесно связана с развитием точных и естественных наук.

Многообразие форм политического устройства Греции, сложность социальной структуры, разнообразие отношений между государством и его гражданами не могли не повлиять на развитие политических наук. Одной из причин превосходства греков над другими народами является свободное воспитание, способствовавшее физическому развитию, формированию высоких моральных принципов, духа патриотизма. Высоко оценивая прогресс разума в Античности, Кондорсэ далек от идеализации этой эпохи: богатство аристократических слоев, имевших доступ к знаниям, и зависть невежественного и легкомысленного народа всегда таили в себе опасность деспотизма. Прогресс знания не привел к устранению суеверия. «Первым преступлением», которое породила борьба суеверия с философией, была смерть Сократа.

Пятая эпоха начинается с периода утраты Грецией своей независимости и заканчивается гибелью Римской империи. «Деспотизм римлян» обусловил их безразличие к успехам просвещения. Науки, среди которых наибольших успехов достигли математика, астрономия, анатомия, нашли свое убежище в Александрии, где жил «творец рациональной механики» Архимед. Среди философов Кондорсэ выделяет Аристотеля, чье величие в обосновании ощущений как источника самых отвлеченных идей, и Эпикура, чья заслуга в доказательстве того, что в моральной организации человека коренятся его представления об истине и справедливости. Но в целом «науки, философия, живопись всегда были растениями, чуждыми римской почве». Сенека, Плутарх, Вергилий, Тацит, Плиний — всего лишь исключения из общего правила, да и то своим гением они обязаны не империи, а греческой культуре. Вклад Рима в прогресс ограничивается, по мнению Кондорсэ, развитием ораторского искусства и юриспруденции.

Возвышение христианства, чья доктрина была «соблазнительной для угнетенного человечества», превращение христианства в могущественную партию, вмешивающуюся в споры кесарей и даже правящую рядом с их слабыми преемниками, оказалось губительным для просвещения. «Презрение к гуманитарным наукам, — пишет Кондорсэ, — было одной из характерных черт христианства. Оно мстило философии за нанесенные ему оскорбления; оно боялось духа исследования и сомнения, той веры в свой собственный разум, которая является бичом для всех религиозных верований. Свет естественных наук был ему даже ненавистен и подозрителен, ибо они чрезвычайно опасны для успеха чудес. Нет такой религии, последователям которой не приходилось бы закрывать глаза на некоторые физические нелепости. Таким образом торжество христианства было сигналом полного упадка и наук, и философии»¹.

Шестую эпоху, охватывающую период европейского Средневековья, Кондорсэ считает «несчастной эпохой», «временным исключением из общих законов природы», когда «гений оставил народы, которые просветил». Грубая сила — единственный аргумент королей, ведущих жестокие завоевательные войны. И на Западе, и на Востоке, стремясь к безраздельному господству, церковь огнем и мечом насаждает суеверие, фанатизм, невежество. Среди этого «глубокого мрака ночи», «теологических бредней» и «суеверных обманов» свет просвещения еще некоторое время сохранялся у арабов, высоко ценивших науку, философию, поэзию, но и их в конечном счете поглотил «густой мрак деспотизма», освященного религиозным законом.

Седьмая эпоха — это эпоха от возрождения наук до изобретения книгопечатания. Несмотря на господство религиозного фанатизма, предрассудков и суеверий, человеческий разум постепенно вновь приобретает энергию, которую «тяжелые и позорные цепи», казалось, сковали навсегда. Тайный «прогресс духа свободы» был обусловлен рядом факторов, среди которых Кондорсэ выделяет: возникший индифферентизм ко всем верованиям, «одинаково бессильным против пороков и страстей людских» как следствие знакомства европейцев в ходе крестовых походов с другими религиями; появление в сбросивших иго королевской власти свободных городах конституций, регулирующих отношения между сословиями, и, в силу этого, представляющих собой «зародыши декларации прав человека»; развитие ремесленного производства в городах, распространение ветряных мельниц и бумажных фабрик, изобретение компаса, способствовавшего развитию мореплавания, и пороха, произведшего переворот в военном искусстве. И хотя «авторитет людей заменял всюду авторитет разума», шла подготовка человеческого разума к перевороту, ознаменовавшему наступление новой эпохи.

Восьмая эпоха начинается с изобретением книгопечатания и заканчивается периодом, когда науки и философия сбрасывают иго авторитета. Изобретение книгопечатания носило для развития просвещения революционный характер, так как способствовало обмену знаниями между «рассеянными нациями», сплочению людей и формированию общественного мнения, разрушению заблуждений путем возможности критического сопоставления противоположных точек зрения, накоплению фактического материала, ускорявшего «движение человеческого разума», освобождению образования от «политических и религиозных цепей», предоставляя в его распоряжение самые различные идеи. Кроме того, на прогресс науки оказало влияние знакомство с греческой ученостью, которая проникла в Европу вместе с переселением ученых, бежавших от турецких завоевателей после падения Византии. Великие географические открытия предоставили людям возможность «узнать весь земной шар, изучить во всех странах человеческий род».

Религиозная реформация, хотя и сопровождалась гражданскими войнами и не привела к свободе совести, освободила народы Европы от «римского ига», дала возможность выбора между различными воззрениями, очистила мораль. Народные движения и революции способствовали возникновению идеи общественного договора и неотчуждаемых прав личности. Всюду в эту эпоху, отмечает Кондорсэ, авторитет и разум оспаривают друг у друга власть, порождая дух критики, который только и может сделать полезным образование. «Человеческий разум, — заключает Кондорсэ, — не был еще свободен, но он знал, что создан для свободы. Те, кто осмеливался упрямо удерживать его в цепях или пытался надеть на него новые, вынуждены были доказать ему, что он должен сохранять одни или надевать другие; и отныне нужно было предвидеть, что они скоро будут разбиты»¹. Три великие фигуры — Бэкон, Галилей и Декарт — отметили переход от этой эпохи к новой.

Девятая эпоха охватывает период от Декарта, освободившего разум от сковывавших его цепей, до образования Французской республики, реализовавшей принцип равенства прав всех людей. Самой существенной чертой этой эпохи является прогресс философии, выработавшей метод, руководствуясь которым можно «вскрыть сущность истин». Кондорсэ имеет в виду эмпирический метод Д. Локка, позволяющий на основе анализа наших ощущений дойти до понимания общих истин, которые определяют необходимые и неизменные нравственные законы, обусловливающие мотивы нашего поведения. Этот метод Кондорсэ считает «последним шагом философии», установившим «вечную пропасть между человеческим родом и старыми заблуждениями его младенчества», ставшим неустранимым препятствием «новым предрассудкам» и «старому невежеству». Являясь универсальным орудием, истинный метод проник в другие науки, чем способствовал их быстрому развитию и внедрению в практику. Благодаря прогрессу философии, в политической сфере все более утверждается принцип равенства прав всех людей, независимо от их происхождения, богатства, профессии, и потому власть, призванная защищать личные права граждан, не должна скрывать от них истины любого рода.

Особое значение имел прогресс философии для развития экономики, нуждавшейся в ответах на многие вопросы: каковы законы образования и распределения богатств, их сохранения, увеличения, расточения? Каковы законы равновесия между потребностями людей и источниками их удовлетворения? Каким образом в этом кажущемся хаосе, «ужасном сцеплении интересов» отдельного человека и общества проявляется сила «общего морального закона»? Как защитить интересы и потребности индивида и удовлетворять их со всей полнотой свободы и вместе с тем найти средства для покрытия расходов, необходимых для государственной безопасности? До тех пор пока принципы философии не стали принципами политической экономии, решение этих важных вопросов было предоставлено «случаю, жадности правительств, ловкости шарлатанов, предрассудкам и интересам командующих классов».

Столь впечатляющий прогресс философии во многом обязан деятельности философов-просветителей — Болингброка, Бейля, Вольтера, Фонтенеля, Монтескье и других, которые, образовав «сплоченную фалангу», «сражались за истину», используя всю свою эрудицию, ум, литературное дарование. Сделав своим лозунгом «Разум, терпимость, человечность», они восставали против тирании и деспотизма, учили «друзей свободы» бороться с суевериями, не уставали провозглашать независимость разума, свободу печати как право и средство спасения рода человеческого. Благодаря этим просветителям в общественном мнении широко распространились идеи естественных и неотчуждаемых прав человека, сформировалось требование свободы совести, печати, торговли, промышленности, религиозной терпимости, возникла потребность в гуманном гражданском и уголовном праве, простом и разумном в своей основе, распространились ненависть к предрассудкам, лицемерию, фанатизму. Чувством гуманности, которое заключается в активном сострадании к бедствиям и несчастьям человеческого рода, в отвращении ко всему, что их усиливает, стали руководствоваться не только образованные люди, но и широкие народные массы. В этих условиях революционное преобразование общества, по мнению Кондорсэ, становится неизбежным. Если американская революция является ярким примером того, как народ, «освободившись от всех своих цепей», сам «мирно дает своей стране конституцию и законы, которые он считает наиболее способными содействовать его счастью», то во Франции развращенность и невежество правительства спровоцировали бурную революцию, принесшую немало страданий, но зато полно и быстро утвердившую принципы разума и природы.

Десятой и последней по счету эпохой в развитии человечества Кондорсэ считал следующую за французской революцией эпоху, в которой будут окончательно решены три важнейших задачи: уничтожение неравенства между нациями, установление равенства между различными классами одного и того же народа и действительное совершенствование человека. Решению этих задач будет способствовать отмена колониализма и просвещение отсталых народов, «падение великих восточных религий», удерживавших человеческий разум «в безнадежном рабстве и вечном младенчестве», прекращение войн между народами, предоставление каждому человеку знаний, необходимых для успешного ведения хозяйства, наделение всех равными правами и свободами, распространение научных знаний и технических достижений, благодаря чему труд людей станет более легким, приятным и появится свободное время для самосовершенствования, и многое другое, что позволит людям стать здоровыми, умными, обеспеченными всем необходимым для счастливой и долголетней жизни. Иными словами, настанет момент, «когда солнце будет освещать землю, населенную только свободными людьми, не признающими другого господина, кроме своего разума».

Итак, прогресс разума Кондорсэ понимал как развитие способностей человека, формирование у него интересов, потребностей, которыми он руководствуется в своей жизни. Эта заложенная в природе человека потребность в новых идеях или новых ощущениях и является двигателем прогресса разума. Но поскольку сам разум имеет двойственный характер и «равным образом развивает склонность к излишествам, роскоши» и в то же время «поощряет промышленность и любознательность, пронизывая жадным взором покров, под которым природа спрятала свои тайны», в истории наряду с прогрессом просвещения и свободы продолжают существовать невежество, религиозный фанатизм, политический деспотизм. Утверждение идеалов гуманизма во всемирной истории происходит неравномерно: одни народы, вступив однажды на путь прогресса, продолжают подниматься со ступеньки на ступеньку, а другие по-прежнему пребывают в состоянии застоя. Причины последнего Кондорсэ видит в климате, расслабляющем человека в его стремлениях к совершенствованию, в естественной привязанности к привитым в детстве обычаям своей страны, в «естественном отвращении невежества ко всякого рода новшествам», в физической и особенно умственной лени, ослабляющей любопытство, во влиянии суеверий, а также в жадности, жестокости, развращенности просвещенных народов, находящихся под властью предрассудков. Однако, несмотря на все препятствия, происходит постепенное, поэтапное, но непрерывное утверждение принципов просвещения во всемирном масштабе.

В философии Ж.-Ж. Руссо, А. Р. Тюрго, Ж. А. Кондорсэ история как прогресс разума обретает временное измерение, находящее свое выражение в последовательной смене исторических эпох, каждая из которых обладает своей спецификой, и вместе с тем все они подчиняются логике движения от несовершенного, неразумного состояния общества к более совершенному, более разумному. При этом сам разум, хотя рассматривается как данный человеку от природы, как естественный, все же обладает способностью к развитию под воздействием различных природных — географических, климатически и прочих, факторов и социальных — экономических, политических и других, которые, в свою очередь, оказываются под влиянием прогресса разума. Изначальное несовершенство разума, отыскивающего в истории материал для своего развития, нашло свое выражение в идее «лестницы прогресса», свидетельствовавшей о постепенности общественного развития, наличия в нем определенных стадий. Каждая стадия, являясь менее совершенной по отношению к последующей, не просто приближает к идеалу, а в известном смысле строит, создает его, опираясь на предшествующий опыт. Будущее уже не могло быть произвольной конструкцией разума, но результатом его исторического развития. Наметившаяся тенденция к признанию историчности разума послужила началом размывания основ субстанциализма, исходившего из изначально данной и неизменной природы человека, но не препятствовала утверждению финалистского взгляда на историю как средства полного осуществления человеческого разума в грядущем Царстве Разума. Универсальность разума, развивающегося во времени, но независимого от принадлежности к той или иной конкретной культуре, обусловливала и универсальность «лестницы прогресса», ее пригодность для всех народов.

Ориентация просветителей на первостепенное значение чувственного опыта в совершенствовании разума приводила к выводу о важности влияния (положительного и отрицательного) человеческих «страстей» — интересов, потребностей, на прогресс общества, но с другой — к неразличению истории естественной (природы) и общественной (общества). «Естественный» человек, будучи продуктом природы, подчиняется естественной необходимости и свободен в той мере, в какой он, опираясь на разум, действует в согласии с законами природы. Абсолютизация принципов механицизма и детерминизма, характерная для просветительского натурализма, неминуемо приводила к фатализму. «Наша жизнь, — писал П. Гольбах, — это линия, которую мы должны по велению природы описать на поверхности земного шара, не имея возможности удалиться от нее ни на один момент»^[6]. Перестав быть проводником Божественного провидения, человек стал, как констатировал то же Гольбах, «пассивным орудием» природы. Но Гольбаха интересовала прежде всего «система природы». Для тех же просветителей, которые обращали внимание на способность человека к совершенствованию общества и самосовершенствованию, которые приходили к выводу о возможности людей влиять на окружающую среду, преобразовывать ее по мере прогресса разума, естественное и общественное начинали утрачивать свою тождественность. Общественное, где естественные законы все более проявляли себя как законы моральные и юридические, становилось сферой осуществления человеческой свободы, все более сближаясь с понятием исторического.

• [1] 1 Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре, или Принципы политического права //
• [2] общественном договоре. Трактаты. М.: Канон-Пресс; Кучково поле, 1998. С. 212.
• [3] Длугач Т. Б. Жан-Жак Руссо: философ и писатель // Ценности и смыслы. 2012.№ 4 (20). С. 39; Хабермас Ю. Вовлечение Другого. Очерки политической теории. М. :Наука, 2001. С. 70.
• [4] Тюрго А. Р. Рассуждения о всеобщей истории // Тюрго А. Р. Избранные философские произведения. М.: Соцэкгиз, 1937. С. 78.
• [5] Кондорсэ Ж. А. Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума. М. :Соцэкгиз, 1936. С. 55.
• [6] Гольбах П. Избранные произведения. В 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1963. С. 208—209.