Методологический вклад в историческое знание культурных антропологов

На историческое знание большое влияние оказало бурное развитие культурной антропологии во второй половине XX в. Антропология наглядно показала, что существуют общества, значительно отличающиеся от европейских, и что будущее более непредсказуемо и открыто, чем это обычно представляется. Историки точно так же в прошлых временах, которые они изучают, находят для себя общества, структурированные иначе; общества, в которых мотивации людей, представления о нормах, повседневные обязанности и политические расчеты построены на совершенно иных императивах. Многие исторические труды показывают нам общества, столь же необычные, как и экзотические страны, описанные антропологами.

История, подобно антропологии, раскрывает человеческое разнообразие, но скорее во времени, нежели в пространстве.

Она демонстрирует, что даже наши собственные предки жили по-другому, чем живем теперь мы. Постижение культурной логики экзотических обществ, совпадает, таким образом, с логикой исторического мировосприятия.

Концептуальный вклад антропологов в историческое знание можно рассмотреть на примере работ одного из влиятельных представителей современной американской культурной антропологии Клиффорда Гирца^[1] (Clifford Geertz), известность которого началась еще в 1970;х гг. с выходом в свет работы «Интерпретация культуры» (The Interpretation of Cultures, 1973). Тогда в исторической науке господствующее положение завоевывала социальная история, что привнесло серьезные изменения в историческую профессию: произошел сдвиг от изучения политических и культурных элит в сторону социальных структур и жизни обычных людей. Первоначально социальная история заимствовала теории и методы (особенно, количественные) из социологии. Но уже к началу 70-х гг. второе поколение социальных историков стало осознавать, что используя чисто количественные подходы, невозможно адекватно понять все особенности образа жизни, мотивацию и жизненные цели людей. Представлялось, что антропология может быть средством, позволяющим глубже проникнуть в сущность изучаемого явления или процесса. Через язык, ритуалы, обряды, социальные взаимоотношения она раскрывала образ жизни, насыщенный сложной символикой и богатством значений.

Антропологи имеют серьезное преимущество перед историками: они могут непосредственно общаться с «объектом» изучения. Историки же имеют в своем распоряжении только то, что записано и сохранено в архивах и библиотеках. К. Гирц предложил историкам более широкий подход: он обосновал возможность исследовать историю через культуру, в которой через публично используемые системы символов запечатлевается смысл и значение действий акторов, живших в прошлые эпохи.

Антропологи или этнографы, ведущие полевые исследования, не приобретают сверхъестественной способности воспринимать окружающий мир так, как житель изучаемого племени. Этнограф не чувствует того, что чувствует носитель знания. Восприятие ученого опосредствовано. Он раскрывает содержание вещей и явлений, отыскивая и анализируя символические формы, передающие слова, образы, структуры, поведенческие установки, с помощью которых в каждом конкретном случае люди фактически представляют себя и других.

Аналогичным образом историки, изучающие людей прошлого, не могут непосредственно разделять с ними их опыт; но некоторые символические формы, отражающие способ познания мира давно ушедшими людьми, доступны нам в сохранившихся исторических источниках.

Несомненно, что такая концептуализация изучения культуры эпистемологически должна была быть перенесена и в историческое знание.

Как методически это сделать? В основу методов антропологических исследований К. Гирца был положен принцип синхронии. Он стремится представить совокупность символов и человеческой практики, в которой они воплощены, как культурную систему; установить, как эти символы взаимодействуют, подкрепляя друг друга, образуя единое целое. Так, например, культурную систему религии он представлял как образованную двумя дополняющими друг друга символическими составляющими: одна из них — этос — совокупность стабильных черт поведения и настроения людей; другая — мировосприятие людей. Религии при этом «взаимонастраивают» первое и второе, представления людей о реальном мире гармонизируются с представлениями о том, как следует жить. Культура в таком контексте предстает как переплетающиеся и взаимно «поддерживающие» системы значений.

Еще одна теоретическая инновация, повлиявшая на историческое знание, заключается в концептуализации изменений в культурных системах. Большая часть социальных теорий, используемых историками, не была создана для изучения исторических изменений. Социальные теоретики (Дюркгейм, Леви-Стросс Барт, Фуко, Бурдье, Парсонс, Мертон и др.), пишут в основном о социальном порядке или структурах. И даже те ученые, для которых объяснение исторического изменения составляет основную проблематику исследований (К. Маркс, М. Вебер, О. Шпенглер, А. Тойнби, Ю. Хабермас, И. Валлерштайн) обычно использовали понятия темпоральное™ в телеологическом ключе. И их концепции, прежде чем быть использованы историками, должны были быть переосмыслены.

Переосмыслены для того, чтобы рассматривать культуру как динамичную, а не статичную систему. Чтобы предусмотреть возможность изменения в культурных системах как неотъемлемую составляющую самого понятия культура.

Наиболее пригодным отправным моментом для этого является положение К. Гирца о том, что культурные символы являются одновременно как «моделями самой реальности» (models of reality), так и «моделями для реальности» (models for reality). Они являются «моделями для» в том смысле, что представляют собой образцы для создания объектов реальности — будь то архитектурные идеальные образцы для строительства зданий, или же запрограммированные гендерные формы социального поведения, формирующие различия между мужчинами и женщинами. Но они в то же время являются моделями реальности (models of reality): те архитектурные принципы, которые используются при построении зданий, используются также и для того, чтобы создать более полное представление или оценить уже существующие здания; а различия в социальном поведении мужчин и женщин воспринимаются как показатель и демонстрация различий между полами.

Автор заключает, что двойное качество символов, двойственность их значения — «models of» и «models for» — означает, что они придают объективную культурную форму социальной и психологической реальности, одновременно и создавая себя по образцу этой реальности и создавая действительность по своему образцу. Между ними существует взаимная связь, как между предметом и его отображением в зеркале, они взаимно дополняют друг друга и «взаимонастраиваются».

За последние десятилетия культурные антропологи, а вслед за ними и социальные историки стали уделять большое внимание изучению социальных и культурных особенностей, наблюдаемых в верованиях, ценностях, нормах различных групп внутри самих обществ. В этом смысле наиболее показательной является феминистская антропология и социология, которая оспаривает кажущееся единство культурных систем, стремясь показать, что культуры выглядят по-разному с позиций женщин и с позиций мужчин.

Кроме того, социальные историки, начиная с 60-х гг. XX в., стали интересоваться культурными различиями социальных групп, обратившись к «истории низов». Они сравнивали культурный опыт бедняков и маргиналов с опытом господствующих классов.

Как показывают антропологические и исторические исследования, культурные изменения часто проистекают из конфликта, взаимодействия, соперничества или же обмена между группами с различными культурными стереотипами и социальными отношениями. Внутренняя социальная дифференциация также делает возможным развитие в определенных социальных нишах новых культурных символов и систем. В этом случае культурные инновации не зарождаются равномерно и единообразно во всем обществе, но локализуются в специфических социальных или географических пространствах.

Теоретические возможности, раскрывающиеся в работах культурных антропологов, позволяют концептуально представить культурные различия, существующие как внутри обществ, так и между ними. Специфика, характеризующая образ жизни различных народов, неизбежно определяется культурными кодами. Культурные коды, наполняющие сознание людей особым содержанием, также различны в своей основе. Такая несхожесть, «особость» форм жизни и определяет человеческую сущность и предопределяет социальные, культурные и исторические изменения.

Итак, культурные антропологи оказали значительное влияние на формирование исторического знания. Его можно охарактеризовать следующими положениями:

• — во-первых, культурное «строительство» различных форм жизни происходит на многих уровнях, а не только лишь на макроуровне «общества» или «народа». Различия между формами жизни крестьян и помещиков, священников и мирян, рабов и ремесленников, рабочих и студентов, мужчин и женщин, богатых и бедных столь же заслуживают того, чтобы быть объектом социально-исторического исследования, как и различия между обществами;
• — во-вторых, изучение взаимоотношений между слоями, стратами, группами людей — отношений конфликта или господства, обмена или конкуренции, самооценки социальной и экономической дифференциации — является важнейшей задачей социально-исторического анализа.

В то же время нельзя оставлять без внимания и то, что между людьми, обладающими общим языком, религией, территорией или же этнической идентичностью, но различающимися по статусу, полу, классовой принадлежности, возрасту, властным полномочиям, кастовой принадлежности или профессии, также постоянно происходит культурное взаимодействие, разногласия, конфликты или дискуссии. И именно в таком разнообразии проявлений и смешении позиций, взглядов, верований — когда социальные столкновения изменяют или ослабляют культурные смыслы и значения — и происходит преобразование и развитие культурных систем. Поскольку мы признаем социальное многообразие, мы не можем рассматривать культурные системы как статично воспроизводящие самих себя: напротив, их следует рассматривать как центры столкновений, диалога и изменения.

Приведенные концептуальные положения, разработанные в трудах культурных антропологов, наряду с целым рядом других социальных теорий культурных изменений оказали влияние на исторические исследования и обогатили историческое знание новыми теоретическими подходами, новыми категориями и методическими инструментами.

• [1] Подробнее см. William Н., Sewell Jr. Social Theory and Social Transformation. /Ch. VI. History, Synchrony, and Culture: Reflections on the Work of Clifford Geertz. — TheUniversity of Chicago Press, 2005. — P. 175—196.