Сущность специальных познаний в историческом и в их современном восприятии

Несмотря на очевидные издержки в использовании исторического опыта законодательной регламентации института специальных познаний, следует отметить, что процессуальный закон, принятый в России в начале XX века, внес и много нового, решив, таким образом, ряд серьезных уголовно-процессуальных и криминалистических проблем, долгое время обсуждавшихся на уровне дискуссий. Среди положительно воспринимаемых законодательных решений, бесспорно, следует назвать один из мало заметных, но на самом деле весьма существенных и принципиальных вопросов, решенных с принятием в УПК РФ 2001 года. Им стал вопрос об источниках и сферах деятельности, относимых прежним уголовно-процессуальным законом к специальным — наука, техника, искусство или ремесло, — и о самом понятии «специальных познаний».

Чтобы оценить достоинства внесенных в УПК новшеств в этой части по сравнению с прежним их исчерпывающим перечнем, полезно будет вспомнить историю вопроса.

Согласно ст. 112, 325 Устава уголовного судопроизводства, сведущие лица привлекались к расследованию и рассмотрению уголовных дел в «тех случаях, когда для точного уразумения встречающихся в деле обстоятельств необходимы специальные сведения или опытность в науке, искусстве, ремесле, промысле или каком-либо занятии». Л. Е. Владимиров, оценивая эту норму Устава, назвал данный перечень «общим постановлением», вполне сознавая, что он не может быть исчерпывающим. «В каких поименно случаях, — писал Л. Е. Владимиров, — должны быть судом вызываемы сведущие лица, закон определить не может: исчерпывающего вычисления таких случаев достичь едва ли можно a priori»^[1].

Перечень источников специальных познаний, предложенный УУС, в отличие от всех последующих редакций соответствующих норм российского уголовно-процессуального закона, допуская возможность расширительного толкования, был лишен того недостатка, на который его комментаторы впоследствии часто обращали внимание. Так, в уголовно-процессуальных кодексах РСФСР оказались исчерпывающе представлены сферы деятельности, знания из которых могли быть востребованы как специальные. По УПК 1923 года речь шла о специальных познаниях в «науке, искусстве или ремесле», а по УПК 1960 года — о «науке, искусстве, технике и ремесле». В них, как видим, не нашлось места для «каких-либо иных занятий», о которых говорилось в Уставе 1864 года. И поэтому такие знания, как, например, в области любительского спорта, нумизматики, филателии и т. п., не являясь ни наукой, ни техникой, ни искусством и ни ремеслом, формально нельзя было признавать специальными, поскольку они, будучи «иными занятиями», не подпадали под предусмотренный законом перечень, вынуждая выходить из положения вполне традиционным способом.

Этот способ заключался в том, что не всегда удачные формулировки норм уголовно-процессуального закона комментировались сообразно потребностям правоохранительной практики. Разъяснения подобного рода, не вызывая в целом возражений со стороны участников уголовного процесса, заинтересованных в расширительном толковании сути специальных познаний, содержали ответ на запросы практики. И был этот ответ, хотя и вынужденный, но вполне ожидаемый и оправданный. Прежде всего с позиций целесообразности, поскольку любое перечисление источников специальных знаний в ограниченном законодательными рамками перечне, текстуально выраженном в форме, не подлежащей расширительному толкованию, становилось формальным препятствием для использования в уголовном судопроизводстве знаний, не подпадающих под этот перечень. Отсюда могли возникать известные коллизии с законом, порождаемые нерешенными в нем вопросами, или, по меньшей мере, провоцирующими их постановку. Верно, однако, и то, что принятая Уставом 1864 года редакция перечня источников специальных знаний, предложенная в формулировках его ст.ст. 112 и 325, была изменена советским уголовно-процессуальным законом не в лучшую сторону.

И сегодня, то ли не найдя пути решения проблемы, то ли руководствуясь особыми соображениями, законодатель в новом УПК РФ 2001 года просто отказался от перечисления источников специальных знаний, сохранив его в прежнем виде только в законе «О государственной судебно-экспертной деятельности в РФ».

Принимая отдельной статьей «Основные понятия, используемые в настоящем Кодексе» (ст. 5 УПК РФ), законодатель, надо полагать, вполне осознанно отказался от каких бы то ни было терминологических разъяснений на этот счет, унифицировав и сам термин, употребляемый в тексте соответствующих статей. Таким образом, завершился некогда беспредметный спор о разграничении специалиста и эксперта по филологическому признаку, а именно: кто из этих сведущих лиц и чем должен обладать, чтобы относиться к соответствующей процессуальной категории участников судопроизводства — знаниями, навыками или познаниями. Компетентность специалиста, как известно, в УПК РСФСР определялась его «знаниями и навыками»; эксперта — специальными «познаниями». Отныне и специалист, и эксперт названы лицами, в равной мере «обладающими специальными знаниями» (ст.ст. 57—58 УПК РФ). Причем не только в области «науки, техники, искусства или ремесла», но и в любой иной сфере (включая сферу увлечений — ту же филателию), требующей профессионализма, поскольку данный перечень в новом УПК уже не приводится. Это отчасти и ответ на вопрос о том, что считать знаниями «специальными» по сравнению с «неспециальными». Привычное обращение в поисках основания их разграничения к «необходимости профессионального образования», «доступности» или «общеизвестности» тех или иных сведений — занятие, надо думать, неблагодарное, ибо найти критерии, которые объективно отграничивали бы специальное от неспециального, невозможно. А невозможно уже потому, что-то, что вчера было специальным, сегодня становится общедоступным, то, что вчера было специальным для определенного круга лиц, сегодня успешно осваивается значительной массой населения, то, чем сегодня профессионально не владеет в силу новизны один следователь, другой уже использует вполне квалифицированно, личным примером «преобразуя» знания специальные в общедоступные. Попытки объективно отделить специальные знания от неспециальных, предложив некие критерии, и в соответствии с ними оценивать правомерность обращения конкретных участников уголовного процесса к сведущим лицам за разъяснением «специальных» вопросов либо дачей экспертного заключения, ни к чему определенному до сих пор не привели и, надо думать, не приведут. Для оценки потребности в знаниях, носящих специальный характер, правильнее исходить не из каких бы то ни было общих для всех «потребителей» критериев, а из субъективного отношения конкретного участника уголовного процесса к определенной области знаний как к таковой. То есть руководствуясь при принятии решения только тем, что он сам требуемыми знаниями не обладает, но имеет на это право и намерен обратиться за помощью к сведущему лицу. Именно так следует оценивать позицию законодателя в данном вопросе, отказавшегося от комментариев по поводу понятия «специальных знаний» и исключившего из текста УПК перечень сфер деятельности, с которыми это понятие ассоциировалось.

• [1] Владимиров Л. Е. Указ. соч. С. 239.