Реформирование политической системы России в процессе становления правового государства

Парадокс формирования российской государственности заключается в том, что, со второй половины 80-х гг., постепенно приближаясь к построению правового государства, общество в равной мере отдаляется от него. С одной стороны, создаются и созданы формальные условия и очевидно стремление к идеалу правового государства. С другой стороны, крепко связывают политические традиции прошлого, в котором было мало от правового идеала, а также ошибки настоящего. Более того, деструктивные моменты реформирования социально-экономической системы сегодня во многом отбросили общество назад. Другими словами, реальные условия и реальный процесс государственного строительства далеко не способствуют продвижению к правовому государству. И дело здесь не только в несовершенстве современной «промежуточной» политической системы и издержках модернизации, но также в силе традиции и особенностях российского менталитета. Проследить реальный процесс построения правового государства позволит анализ функционирования основных политических институтов и развития российского гражданского общества. А понять его специфику поможет общий взгляд на историю развития предпосылок правовой государственности в России.

История российского государства в свете становления правовой государственности

Глубокие основания для развития правовой государственности можно найти с самых первых шагов построения российского государства. Большое значение в этой связи имело принятие на Руси христианства в 988 г. при князе Владимире Святом (о глубине усвоения в Киевской Руси христианского понимания санкционированного Божеством правопорядка свидетельствует «Слово о законе и благодати» митр. Иллариона). С первых князей Киевской Руси начала формироваться христианская политическая этика, которая опиралась на концепцию христианского государя, ярко описанную в «Поучении Мономаха». Не менее значительным событием было также принятие при Ярославе правового кодекса «Русской Правды». Это была первая кодификация и инкорпорация всего правового материала, надолго определившая пути развития русской правовой системы. Особенно глубоким развитие правового сознания было в республиках Пскова и Новгорода, основанных на народном представительстве и активной торговом сотрудничестве с соседними странами.

Вместе с тем, следует отметить, что Киевская Русь приняла христианство гораздо позже своих западных и южных соседей, и в самой традиции восточного православия она восприняла особый характер государственности, близкий, как подчеркивал Н-Бердяев, византийской версии теократии с сакральным значением императорской власти. Точно также значение «Русской Правды» никак не могло соответствовать значению римского права, усвоенного германскими племенами на Западе. Наконец, быстро сменившая эпоху расцвета раннефеодального государства эпоха феодальной раздробленности, сопряженная с братоубийственным кровопролитием и постоянным попранием божественного и человеческого закона, свела на нет многие достижения Киевской Руси в области укрепления правовых основ государства. Еще более болезненным для Руси было татаро-монгольское нашествие, законсервировавшее состояние междоусобной борьбы, принесшее на русскую землю тяжелый груз дани и рабства и внедрившее в культуру славян прочный «азиатский» элемент. О том, как глубоко были усвоены уроки азиатской жестокости, свидетельствуют некоторые шаги Московского государства по «собиранию земель» (Тверь, Новгород).

Следующий этап укрепления правового начала в России связан с развитием Московского государства. Этому способствовали освобождение от татаро-монгольского ига, преодоление феодальной раздробленности, расцвет православной церкви, дальнейшее развитие законодательства (Судебники 1497 и 1550 гг. Соборное уложение 1649 г.). Самыми значительными социальными факторами этой эпохи явились укрепление единоначалия монархической власти и складывание сословного общества. Если первое способствовало укреплению единства и законности в обществе, то второе, предоставляя определенную экономическую и политическую независимость основным слоям российского общества (боярству, посадским людям), создавало в дальнейшем предпосылки для развития гражданского общества. Наиболее гармонично этот двуединый процесс проявлялся в эпоху Земских Соборов, представлявших все российские сословия.

Однако и здесь политическому развитию Российского государства была свойственна крайняя противоречивость. Правовые действия московских государей нередко соседствовали со следами средневекового деспотизма. Неблагоприятные тенденции концентрации власти и утраты над ней нравственного контроля, к примеру, с наибольшей силой проявились в царствование Ивана Грозного. По сути дела, им были разрушены основы складывающегося в России сословного общества: жестоко подавлены проявления боярской независимости и произвольно перекроены земельные владения между «земщиной» и «опричниной». Тогда же было положено начало крепостничеству. Результатом этого царствования стало то, что на все последующие поколения жители усвоили: все, чем они обладают и все их права — царем дарованы, царем же могут быть отобраны.

Еще более разрушительными были «зеркальные» последствия (боярской) смуты, охватившей Россию в начале XVII века. Самозванцы, предательство бояр, хаос в странепоказали, сколь анархически разрушительным является отсутствие сильной государственной власти в стране.

Вектор, который указал направление развития политической системы в XVII веке, свидетельствовал о том, что Россия движется в общем Европе направлении абсолютизма. Однако с самого начала обозначаются акценты российской правовой культуры: моменты авторитаризма — сильнее, моменты структурной (сословной, частной) автономности слабее. Но главное, чем отличалась российская ментальность от европейской — в отсутствии рационализации жизни, ее 'теоретического" осмысления. В то время как на Западе уже много столетий развивается интеллектуальная «теоретическая» культура в виде богословия, философии, науки, как появляется светское искусство, как ускоряется динамика и эффективность торговой и производственной деятельности, как жизнь пронизывается рациональным началом, в России жизненный уклад воспроизводится с регулярностью традиционалистского общества — без потребности в обновлении, в динамике, в рационализации. Правовая структура, облекая рационализирующуюся культуру западноевропейского общества, не имела в России почвы для своего развертывания. Конечно, не стоит переоценивать и достоинства развития западноевропейской модели развития — они часто сопровождались утратой духовных основ общественный жизни — но углубление формально-правового и рационального начала в социальных отношениях, лежащего в основе правовой государственности, было достижением и находкой именно западного общества, которое Россия, восприняв, не могла усвоить.

Тем не менее, изменения происходили, социальная жизнь усложнялась и потребность в обновлении и развитии существовала и в России. Пример западноевропейских стран, никогда не терявших с ней контактов и всегда обгонявших ее по технологическим параметрам, служил наиболее мощным стимулом к этому для России. Рубеж ХУП-ХУШ веков стал переломным моментом, когда наиболее остро обозначился разрыв между необходимостью России соответствовать уровню развития окружающего мира (иначе России грозило быть раздавленной извне) и отсутствием внутренних предпосылок к такому развитию. Причиной этого факта было промежуточное историко-географическое положение между (точнее — в) Европе и Азии, следствием — конфликтогенное развитие между стагнацией и прорывами модернизации, крайнее обострение общественных противоречий. Альтернатива, перед которой встало российское государство, стояла очень остро: или верность традиционному порядку (азиатский путь) или радикальная модернизация по западному образцу.

История распорядилась так, что перед Петром I этот выбор даже не встал — слишком очевидны для него были преимущества европейского пути. Однако это не значит, что такой выбор дался легче российской политической системе: модернизация должна была «резать по живому». «Европеизация» России представляла собой по сути совершенно иной процесс, чем являлась рационализация для Европы. И наиболее ярко это проявилось в сфере правовой культуры: в то время, как укрепление правового порядка там отражало процесс формирования гражданского общества и рост общественного правосознания, в России право служило инструментом модернизации общественного механизма и мобилизации масс. Закон в этой функции служил концентрации и централизации власти и вовсе не являлся правовым явлением в смысле «правового государства». Он способствовал укреплению абсолютизма и только отдалял общество от подлинного правопорядка. Более того, направленный на разрушение традиционной общественной системы, всегда ассоциировавшейся с нравственными основаниями общества, он приобрел в каком-то смысле антинравственное значение. Начиная с Петра I, закону подчиняются за страх, а не за совесть, а в противлении закону видят иной раз моральную заслугу. Во всяком случае, закон не стал в России этической инстанцией, нравственным началом и это стало существенным препятствием на пути формирования российской правовой культуры.

Тем не менее, реформы Петра I означали решительный скачок к правовому характеру государства. Была создана система государственного управления, управляющая и управляемая посредством закона, судебная система, контролирующая и осуществляющая законность, — правовое начало проникло во все сферы общественного устройства. Вплоть до середины XIX столетия правовая система, заложенная Петром, развивалась только экстенсивно. Среди этапов на этом пути следует назвать корпус законов, посвященных укреплению дворянства, систему губернского управления, введенную Екатериной II, кодификацию законодательства, проведенную М. Сперанским и т. д.

К середине XIX века стало очевидно, что Россия вновь существенно отстает в техническом отношении, в социальном развитии, что ее правовая система сильно устарела, а импульс, приданный реформами Петра I, в значительной степени утратил свое действие. Обнажились главные последствия, которыми государство заплатило за предыдущую модернизацию: отсутствие политической и экономической самостоятельности низших классов (крепостное право и неограниченное самодержавие). Если в ХЛШ1 в. абсолютизм господствовал и в Европе и в России, то теперь полностью проявилось различие направлений развития абсолютизма: в Европе абсолютизм стимулировал устранение сословного расслоения и подъем низших классов, в России он, напротив, служил лишь усилению властной мощи самодержавия и углублял бесправие населения. В эпоху бесконечных революций на Западе Россия удивляла мир стабильностью режима и полным игнорированием «освободительного духа времени» .

Тем не менее, внешняя стабильность держалась только за счет подавления внутренних противоречий. Даже реальная традиционно низкая динамика роста внутренней потребности в обновлении опережала готовность самодержавия приводить ей в соответствие политическую систему общества. Поэтому, когда проблема реформ со всей остротой вновь встала на повестке дня, оказалось, что без радикального реформирования общества и государства уже не обойтись. Реформы Александра П, не затрагивая основ политической системы, совершили революционный прорыв в формировании правовой системы страны. Кроме отмены крепостного права, реформы государственного и местного управления, ключевое значение в этом процессе принадлежало правовой реформе.

Эта реформа, проводившаяся в 1864 г., ввела первые принципы демократического правосознания: равенство всех перед судом, независимость судей, открытость и состязательность суда, суд присяжных и т. д. Реформа, вводившаяся с таким трудом, по сути впервые приобщала население к понятию права, представлению о личных правах и обязанностях. Общество получало механизмы саморегулирования и гарантии независимости, право становилось элементом была, а не исключительно атрибутом власти. В России появились первые блестящие адвокаты и выдающиеся правоведы, началась правовая жизнь в собственном смысле этого слова.

Главная революция, которую совершила революция в правосознании, заключалась в том, что природа права, которая прежде отождествлялась с Божественной волей (олицетворяемой в царской власти) и Божьей правдой, находящей выражение в личной совести, теперь приобрела значение не сверхъестественного руководства, а вполне земного регулирования социальных отношений. Вывод, который должен был последовать из этого в народном сознании, — лишение самодержавия религиозной легитимности. Правовая реформа служила одним из главных двигателей либерализации сознания, приведшей к революции 1905 г.

Всплеск общественной активности в начале XX века свидетельствовал, что произошли действительно радикальные изменения правовой культуры народа, заложенные реформами ХГХ века. На повестку дня встали радикальные демократические реформы, приводящие в соответствие политическую систему с экономической и правовой. Однако эта реформа, подразумевающая конституцию и представляющая собой, в сущности, самоустранение режима, была невозможна в российских условиях. В России, в отличие, например, от Великобритании, не произошло такой полной десакрализации власти, чтобы народ видел в ней только гражданский институт, не были устранены предпосылки авторитаризма, вызванные величиной и сложностью управления империей, не было устранено социальное расслоение, чтобы лишить самодержавие социальной поддержки. В Великобритании наличие всех этих предпосылок привело королеву Викторию к убеждению в безальтернативности конституционализма. В России альтернатива всегда казалась возможной. Наконец, потребность в конституции, то есть потребность в формально-правовых основаниях государственности, имела очень слабую укорененность в сознании, и даже те силы, которые объективно подрывали самодержавие и способствовали продвижению к правовой государственности (прежде всего, социалисты всех мастей), руководствовались не формальным идеалом права, а содержательным идеалом «блага»: им нужна была власть в том же объеме, чтобы направить ее в интересах других социальных классов. Таким образом, вопрос правового государства, как он стоял в начале XX века, был вопросом силы, политического лозунга или народного настроения, но ни в коем случае не вопросом эволюции правового самосознания. Политическая революция была запрограммирована всем ходом российской истории.

Революция с правовой точки зрения — не просто преступление закона, но отказ от закона, от всей правовой системы. Революция 1905 г. не была революцией в подлинном смысле слова: она создала институты народного представительства, дала зеленый свет партиям и общественным движениям, придала импульс развитию гражданского общества. Самодержавие решало задачу построения правового государства на уровне гражданского общества, формируя правовой порядок и отложив в сторону вопрос о принципиальных основах политического и конституционного устройства правового государства. Это было возможно только до нового глубокого кризиса режима, который был спровоцирован I мировой войной. Первое же революционное выступление против царизма увенчалась успехом в феврале 1917 г. Либеральная буржуазия пыталась воспользоваться плодами успеха и интерпретировать его с позиции естественного движения к правовому государству, однако она не учла действительной глубины противоречий, заложником которых стало российское общество.

Не дожидаясь решений Учредительного собрания, оружие рабочих и матросов приводит к власти большевиков. Лозунги, благодаря которым большевики привлекли к себе огромную народную силу, были очень просты: войне — конец, власть — Советам, заводы — рабочим, земля — крестьянам. Задачи революции свелись к проблеме перераспределения собственности и власти. Революция стала экзаменом на зрелость по предмету правовой культуры, который российскому народу выдержать не удалось: справедливость понималась им как экспроприация, социальный идеал — как утопия, главный метод государственного строительства — насилие, природа государства — диктатура. Самодержавный строй стал жертвой своей политики, по которой наиболее разумным он считал препятствовать развитию правового сознания и правовое воспитание заменять воспитанием законопослушничества.

Советское государство было основано неправовым путем и в свое основание положило неправовой идеал. Социализм, служивший моделью модернизации, альтернативной либеральной демократии и правовому государству, оказался на практике реакцией на модернизацию, причудливо совместившей утопию современности с традиционными идеалами и формами/0 Демократическая, по сути дела, риторика — конституция, партия, народ, народовластие и т. д. — стала механизмом отказа от демократической политики.66 В сталинском государстве были забыты правовые формы, наработанные долгим процессом эволюции правового сознания в России: принципы провозглашенной конституции остались не реализованными в политической практике, правосудие «народного» суда обернулось произволом «троек», царская «Тайная полиция», была заменена ВЧК и НКВД. В таких вопросах, как права человека, разделение властей, народовластие, презумпция невиновности, политические заключенные и т. д. новая власть не только не отказалась от принципов, поддерживавшихся прежним режимом, но значительно ужесточила репрессивную позицию. В целях укрепления своей безграничной власти был создан образ «внутреннего врага», которым, по сути, прикрывался террор против собственного населения. При этом вопиющее несоответствие между провозглашаемым (отчасти правовым) идеалом и действительностью вполне принималось общественным сознанием на протяжении почти полного столетия.

Дальнейшая эволюция правового начала в рамках советского государства свелась к смягчению режима и ликвидации крайних «перегибов». Развитие «реального социализма» сопровождалось постепенным обюрокрачиванием государства и ростом коррумпированности аппарата управления Однако «послабления» режима позволили проявиться всегда присутствовавшему элементу сопротивления — пусть, если не в форме гражданского непротивления, то хотя бы в форме идейного несогласия — диссидентства.

Именно из этих элементов начало расти убеждение в необходимости реформирования политической системы общества. В общественных науках появились термины «социализм с человеческим лицом», «социалистическое правовое государство». Вместе с экономической стагнацией в обществе проявлялось все более глубокое разочарование существующим строем и справедливостью его основ. Тем не менее, тогда, когда несоединимость сложившейся модели с путем цивилизационного прогресса превратилось во всеобщее убеждение, — а этому предшествовала последняя попытка ее реформирования (перестройка), — правовому сознанию и правовому государству в России пришлось начинать практически с нуля Задача построения правового государства, провозглашенная вместе с возникновением новой государственности в 1991 г., осложнялась не только тем, что предстояла полная перестройка экономической, политической и правовой систем, но и тем, что эти процессы сопровождались разрушением прежней системы, обеспечивавшей если не правовой, то законный порядок. Кроме того, что акты установления новой общественной системы представляли собой, как это и вытекает из логики смены политических систем, преступление правового порядка (1991 — разрушение Советского Союза, 1993 — роспуск просоветского Парламента), власть не смогла найти способов постепенного правового перехода в условиях глубочайшего кризиса к новому порядку. Не могло быть на новых основаниях быстро восстановлено законодательство, не могли быстро сформироваться демократические институты и гражданское общество, не могла гармонично перестроиться система общественного правопорядка и т. д. Вместе с тем, «советское идеологическое наследие» в политическом сознании оказалось достаточно слабым, чтобы было возможным медленное постепенное развитие новой либеральной экономики на старой правовой почве, как это получилось в Китае.

В итоге, современное развитие правового государства в России представляет собой привычную картину: промежуточное состояние между абстрактно сформулированным правовым идеалом и крайне неразвитой в правовом отношении общественной системой. Что получается в результате этого симбиоза, то есть, как осуществляется процесс государственного строительства, покажет последующий конкретный анализ элементов механизма этого процесса.