Германия в 1871-1918 гг

Государственный строй

Подъем промышленности.

Воссоединение Германии сообщило могучий импульс всем уже издавна действовавшим силам развития: процессы, протекавшие раньше вяло и замедленно, теперь стали развиваться с лихорадочной энергией, противоречия, раньше малозаметные и неактивные, сделались теперь очевидной для всех двигательной силой. После австро-прусской войны 1865 г., когда внимание наблюдателей было устремлено исключительно на образование Северо-Германского союза, Энгельс с несравненной проницательностью отметил обстоятельство, гораздо более важное для Германии, чем этот «драматический государственный акт», а именно: «подъем промышленности и торговли, развитие железных дорог, телеграфа и океанского пароходства». Это развитие, начавшееся после 1848 г., приобрело внушительные размеры уже накануне франко-прусской войны и образования империи. И «как ни уступают эти успехи успехам, достигнутым в то же время Англией и даже Францией, для Германии они колоссальны и дали за 20 лет гораздо больше, чем раньше давало целое столетие. Только теперь Германия втянута решительно и бесповоротно в мировую торговлю» .

Франко-прусская война сыграла в этом процессе еще более крупную роль. Военная контрибуция и военная добыча, захват Эльзас-Лотарингии со столь недостававшей немцам железной рудой, политическое объединение Германии под гегемонией Пруссии, — все это сообщало новый размах и новую скорость историческому движению. Действительно, Германия вышла на мировой рынок, окрыленная французскими миллиардами: концентрация капитала стало ярко сказываться во всех отраслях промышленной жизни. Кредитные и промышленные общества вырастали десятками, предприниматели всех родов жадно набросились на эксплуатацию рудных залежей, угля, на строительство железнодорожных линий. Предпринимательская лихорадка охватила все общество. Быстрый рост обнаружился почти во всех отраслях и особенно передовых (электротехника, химия), необходимых для завоевания мирового рынка. В Рейнско-Вестфальской области, в Верхней Силезии и в Саксонии, в Берлине и в приморских городах фабрично-заводская промышленность стремительно росла, и если, например, в начале 60-х годов Германия была по производству железа и стали на четвертом месте среди европейских государств, то в начале 70-х она оказалась уже на третьем.

Расстановка классовых сил.

Однако этот промышленный расцвет не сопровождался общественным и политическим, как бы следовало ожидать, возвышением германской буржуазии: для этого она родилась слишком поздно. Рассматривая расстановку классовых сил в Германии непосредственно до и после 1871 г., Энгельс отмечал три основных класса в немецком обществе того времени: крупные землевладельцы, буржуазия, пролетариат. Центром крупного землевладения были старопрусские провинции к востоку от Эльбы, эта колыбель прусского юнкерства, грозившая, однако, стать его могилой, ибо крупные помещики клонились к явному упадку: «все юнкерство постоянно находится на краю пропасти; всякое бедствие, будь то война, неурожай или торговый кризис, грозит ему крахом, и неудивительно, что за последние сто с лишним лет его спасла от гибели только государственная помощь в разных видах и что в действительности оно продолжает существовать только благодаря государственной помощи» .

Политическое положение буржуазии.

Рядом с этим вырождающимся дворянством буржуазия была экономически несравненно сильнее, но от действительной политической власти она была очень далека. Дело в том, что на другой же день после образования Германской империи особенно чувствительно сказалось роковое историческое свойство немецкой буржуазии: «она, по излюбленной немецкой привычке, всегда запаздывает». Средства ее капиталистического могущества пришли к ней в такую пору, когда каждый новый шаг экономического развития воссоздавал, перевооружал и усиливал непримиримого врага буржуазии — пролетариат. Вспомним оживленную общественную деятельность, которую уже давно вели немецкие рабочие в своих союзах профессионального, кооперативного и политического характера. Вспомним, что в 1863 г. Всеобщий германский рабочий союз, только что основанный, насчитывал всего тысячу членов, а уже через год, к моменту смерти Лассаля, — свыше 4,5 тысячи членов. Немецкие рабочие организованно выступают на выборах в ландтаги отдельных государств и в рейхстаг Северо-Германского союза и проводят сюда собственных представителей: на выборах 1876 г. в учредительный рейхстаг Всеобщий германский рабочий союз собрал 40 тысяч голосов, а в 1871 г. число голосов, полученных социалистами на выбоpax рейхстага, превысило 100 тысяч и дало им два мандата. Это не могло не испугать трусливой германской буржуазии. Но для наступления на рабочий класс она нуждалась в сильных союзниках. Таких союзников буржуазия нашла в своем ближайшем полуфеодальном прошлом, заботливо сохраненном для нее историей: «Это — королевская власть со своей армией и своей бюрократией, это — крупная феодальная знать, это — мелкое юнкерство, это, наконец, — попы» .

Реакционный характер Конституции.

Таким образом, материал, из которого должен был быть сделан новый государственный строй, строй Германской империи, был заранее заготовлен ближайшим историческим прошлым Германии и цементирован всем комплексом классовых взаимоотношений того момента. Пруссия, победившая Францию во главе Северо-Германского союза, уже сравнительно легко преодолевала партикуляристское сопротивление южно-германских государств, вернее — остатки этого сопротивления. Еще в эпоху австро-прусской войны южане охотно повторяли, что «лучше быть французами, чем пруссаками». Прошло всего лишь несколько лет, и после Седана такой взгляд никем уже не принимался всерьез. Осенью 1870 г. Бавария, Вюртемберг, Баден и Гессен присоединились, вернее, были Пруссией присоединены к Союзу. Самый Союз получил название Германской империи, а его Президент — титул императора. Ввиду такого автоматизма этих превращений, — как бы болезненно они ни совершались и сколько бы изворотливости ни пришлось при этом употребить Бисмарку, — нужно ли было измышлять новую имперскую Конституцию? Конечно, оставалось лишь слегка перелицевать Конституцию Северо-Германского союза, причем принять до известной степени во внимание договоры с южно-г ер майскими государствами. Так было предопределено основное — политическое — содержание Конституции. Это не могла быть «конституция народного суверенитета», где народному представительству уделяется обычная в таких случаях полнота власти, где правительство ставится в непосредственную зависимость от парламента, где конституционные гарантии торжественно закрепляют неотъемлемость политических прав граждан.

Бисмарк, поработавший в меру своих сил и способностей над воссоединением Германии, не сумел найти кратчайший и вернейший путь к полному упразднению партикуляризма германских государств и к созданию действительно единого, в национальном смысле, германского народа. Оставаясь весь в плену феодальных политических представлений, он не посмел признать за народом в лице рейхстага то значение, которое ему по праву принадлежало и которое, будучи признано, оказалось бы благодетельным для всего последующего развития Германии. В только что сколоченном конгломерате государств, наций и династий, получившем имя Германской империи, «рейхстаг был единственной корпорацией, действительно представлявшей новое „единство“. Чем больший вес приобретал голос рейхстага, чем свободнее была имперская конституция в отношении к местным конституциям, тем теснее должна была сплотиться новая Германская империя, тем полнее баварец, саксонец, пруссак должен был раствориться в немце» .

Но создатели империи предпочли выдвинуть на первый план не нижнюю палату — рейхстаг и с ней вместе национальное единство, а верхнюю палату — бундесрат, в котором как раз отражалась старая раздробленная Германия. Они не хотели и не собирались опираться на немецкий народ в рейхстаге, а предпочли путь компромиссов и сделок с правительствами и династиями в бундесрате, т. е. с верхушкой господствующих классов отдельных членов Союза.

Германская федерация — «союз неравных» .

Это решительно предопределило самый характер германской федерации. Будучи по Конституции и в действительности объединением нескольких государств, сохранивших не только собственные правительства, но и династии, будучи союзным государством, федерацией, Германия не носила почти ни одной черты, обычно свойственной федеральному государству, тип которого выработался уже к тому времени в федерациях Европы и Америки. Здесь почти совсем не было того распределения государственной власти между федеральным правительством и правительствами членов федерации, при котором последним отводится пусть узкая, но в этих пределах формально суверенная законодательная и исполнительная власть. Напротив, имперское правительство присвоило себе почти всю законодательную власть, что оказалось впоследствии очень реальным средством направления всей внутренней и внешней политики империи, и предоставило членам Союза почти всю исполнительную власть, что было бы реально, если бы эти члены не оказались так слабы, и что в действительности лишь дополнительно усилило имперское правительство.

По господствовавшему в юридической литературе мнению члены этой федерации были безусловно лишены суверенитета. И не было в федеральной Конституции ровно ничего, что гарантировало бы им даже и такое существование — не суверенных, но автономных, во всяком случае, государств: федеральная власть могла по собственному произволу настолько расширить свою компетенцию, что автономия государств исчезла бы бесследно, государства эти перестали бы существовать1, и федерация, следовательно, превратилась бы в унитарное государство. Наконец, здесь и в помине не было той типичной черты федерации, которая, при всей своей иногда практической незначительности, все же считалась принципиально существенным элементом федерации; правового формального равенства федерирующих частей. В этом «союзе неравных» Пруссия — самое большое, самое населенное и самое сильное государство (свыше половины общей территории империи и свыше 60% населения) — имела зафиксированный в Конституции и практически еще усиленный безусловный перевес над каждым из остальных 21 государств и над всеми вместе.

Так под видом федерации создано было прусско-германское централизованное государство, в котором все приспособлено было к тому, чтобы 25 тысяч прусских помещиков могли управлять страной через голову германского народа.

Распределение полномочий между Союзом и членами.

Конституция, построенная на этой базе и дополненная впоследствии некоторыми поправками, устанавливала, что контролю империи и ее законодательству подлежат не только внешние сношения, вооруженные силы, почта и телеграф, железные дороги, но и таможенное и торговое право, все гражданское и уголовное право, монетная система, бумажная эмиссия, сухопутные и водные пути сообщения, вопросы печати, вопросы союзов и некоторые другие менее важные предметы, во всяком случае, относимые в федерациях к компетенции государств-членов. Последним достались только вопросы народного просвещения, местных налогов, местного самоуправления, полиция (кроме санитарной), тюрьмы и др. Несколько более широкие права, сохранившиеся за Баварией, не меняли общей картины.

Преобладающая роль бундесрата.

Законодательная власть империи вверялась Конституцией бундесрату и рейхстагу, обоюдное согласие которых необходимо было для издания закона. Бундесрат состоял из членов по назначению правительства государств (и трех вольных городов). Места распределены были таким образом, что из 58 мест 17 принадлежали Пруссии, остальные же государства имели от шести до одного. Вновь присоединенная Эльзас-Лотарингия, конечно, не становилась членом союза, но была допущена в бундесрат без права голоса. Она объявлена была «имперской землей» и хотя получила подобие местного самоуправления в виде «окружных комиссий», из делегатов которых составлялась «областная комиссия», но в действительности управлялась обер-президентом, а потом (с 1879 г.) — наместником (штатгальтером), который по закону, действовавшему до самого 1902 г., пользовался под непосредственным наблюдением имперского канцлера вполне диктаторскими правами. Таким образом, по относительному числу мест в бундесрате Пруссии обеспечено было прочное преобладание. Она, к тому же, скоро добилась увеличения числа своих мест до 22-х за счет Вальдека по договору и Брауншвейга, где она заняла место устраненного ею герцога. Делегаты были связаны инструкциями своих правительств, и Конституция специально оговаривала эту обязательность инструкций (ст. 7). Права бундесрата были очень значительны. Конституция снабдила его обычным правом верхних палатправом участия в законодательстве империи. Последующая практика, однако, сделала так, что законодательная инициатива гораздо чаще и с большим успехом использовалась им, чем рейхстагом, и последний в качестве законодательной инстанции был оттеснен на подчиненное положение. Но Конституция предоставила бундесрату и значительную долю исполнительной власти, постановив, что он выносит решения относительно административных предписаний и мероприятий, необходимых для приведения в действие имперских законов, а также устраняет «недостатки, выясняющиеся при осуществлении имперских законов» (ст. 7). В своем анализе имперской Конституции Энгельс с полным правом подчеркивает значение последнего указания, которым бундесрату, по сути дела, предоставлено было право законодательствовать помимо рейхстага1. И он широко пользовался своими полномочиями, издавая указы с силой закона.

Роль бундесрата в управлении империей практически усиливалась благодаря его постоянным комиссиям (по иностранным делам, по военным делам и др.), составлявшим его рабочий аппарат. Налоговая комиссия участвовала в назначении имперских финансовых чиновников, а торговля — в назначении консулов. Счетная комиссия получала финансовые отчеты членов Союза и устанавливала размеры их платежей в имперскую кассу. Железнодорожная комиссия деятельно вмешивалась в тарифную политику. Участвовал бундесрат и в назначении членов имперского суда, как и членов счетной палаты. Его влияние на государства Союза подкреплялось его ролью арбитра в конфликтах между ними (ст. 76), Его согласие необходимо было в том, ни разу, впрочем, не представившемся, случае, когда предусматривалась вооруженная экзекуция для принуждения членов Союза к осуществлении) своих конституционных обязанностей по отношению к Союзу. Его согласие требовалось при объявлении войны, что случилось только один раз; его согласие требовалось при роспуске рейхстага, что происходило несколько раз. И роспуск рейхстага не означал непременно перерыва в работе бундесрата, так как последний мог заседать и в отсутствие рейхстага, тогда как рейхстаг не мог заседать в отсутствие бундесрата. Бундесрат превратился в действительности в учреждение, работавшее постоянно и притом, что имело немалое практическое удобство, не публично, а в закрытых заседаниях.

Подчиненное значение рейхстага.

Рядом с бундесратом рейхстаг явственно отступал на задний план.

Законом 1887 г. срок легислатуры его был установлен в 5 лет вместо первоначальных 3. По закону 1869 г. избирать и быть избранным в рейхстаг мог каждый имперский гражданин, достигший 25 лет (за исключением военных, банкротов и т. п.). Таким образом, женщины и молодежь отстранялись от избирательных урн. Хотя, далее, избирательное право считалось равным, избирательные округа построены были крайне неравномерно: в 1912 г. например, шарлоттенбургский избирательный округ насчитывал 338 794 избирателя, а округ Шаумбург-Липпе — 10 709 избирателей. И тот и другой, однако, избрали по одному депутату. В 1910 г. Берлин имел уже около 2 миллионов жителей и посылал в рейхстаг 6 депутатов, тогда как провинция Познань на такое же население имела 15 депутатов. Рост населения городов и промышленных областей со времени 1870 г. (когда установлены были избирательные округа) неуклонно приводил к тому, что аграрные захолустья получали на выборах громадные преимущества перед экономически ведущими и политически передовыми местностями. Закон 1906 г. несколько перестроил избирательные округа, ничего существенно не изменив в этом положении. Лишь в августе 1918 г., т. е. уже накануне революции, число депутатов увеличено было с 397 до 441 и для ряда крупных избирательных округов введено было пропорциональное представительство. Избирательные кампании протекали в большинстве округов, особенно сельских, под сильным и непосредственным давлением помещиков и властей. Закон 1903 г. впервые ввел изолированные кабинки, но тайна голосования по-прежнему в большинстве случаев ничем не была обеспечена. Выборы очень предусмотрительно назначались на рабочий день, что, конечно, удерживало от голосования многих промышленных, а в особенности сельскохозяйственных рабочих. Депутаты до самого 1906 г. не получали никакого вознаграждения и почти никакого возмещения расходов, связанных с исполнением депутатских обязанностей. Между тем, члены бундесрата получали очень даже порядочную мзду. Такой рейхстаг не мог представлять собой полноценное народное представительство в буржуазном смысле, т. е. связанное с прогрессивными слоями общества настолько тесно и поддерживаемое ими настолько твердо, чтобы повести плодотворную борьбу с реакционным правительством и выступить самостоятельным и положительным фактором в жизни страны. Он решительно не сумел освоить те весьма существенные права, которые отвела ему Конституция. Вся его энергия ушла в оппозицию правительству, и вся его борьба свелась к отказам в санкции правительственным законопроектам, — функции его, следовательно, сделались чисто отрицательными. Законодательной же инициативой он почти перестал пользоваться, а парламентского контроля над администрацией и вообще не имел. Да и законодательную оппозицию рейхстага правительство умело в большинстве случаев либо обходить, либо ломать. Так он несколько раз подвергался роспуску, а новый состав всегда оказывался гораздо сговорчивее. Это произошло четыре раза: когда руководящие партии рейхстага отклонили закон против социалистов, дававший правительству возможность борьбы и с либеральной оппозицией (1878 г.), когда рейхстаг отказался вотировать военные контингенты на 7 лет вперед (1887 г.) и на 5 лет вперед (1893 г.), наконец, вследствие отказа рейхстага в дополнительных кредитах на колониальную войну в Юго-Западной Африке (1907 г.). Во всех этих случаях правительство победило: и закон против социалистов, и «септеннат», и «квик-веннат» были последовательно проведены и военные кредиты предоставлены.

Верховенство Пруссии в Германском союзе.

Таким образом, бундесрат имел безусловный перевес над рейхстагом. Действительный же смысл существования и деятельности бундесрата заключался в господствующей роли Пруссии. Значение бундесрата как верхней палаты федерального государства, где якобы уравновешиваются интересы членов федерации и создается общая воля Союза, было чисто теоретическим. Но через его посредство Пруссия — самый сильный член Союза — осуществляла свое главенство в Союзе, и в этом заключалась его громадная практическая роль.

Мы видели уже при рассмотрении политического строя Германии до воссоединения, какой реакционный характер имела Прусская конституция 1850 г., как угнетающе господствовала феодальная реакция во всех областях политической жизни Пруссии. Имело громадное значение, что в бундесрате и через бундесрат мертвящее дыхание пруссачества обдавало всю Германию. Здесь помещичья олигархия Пруссии противополагала себя трудящимся массам Германии и господствовала над ними лишь при очень слабом, пассивном сопротивлении буржуазии, а чаще всего при ее содействии. Это достигалось, прежде всего, численным перевесом делегатов Пруссии в бундесрате; имея за собой, по существу, больше трети мандатов, она легко разрушала в зародыше всякие попытки враждебных коалиций среди разрозненных представителей остальных государств. Конституция подчеркивала и укрепляла ее преобладание; достаточно было 14 голосов членов бундесрата, чтобы отклонить всякое изменение Конституции, всякое, следовательно, умаление конституционных преимуществ Пруссии (ст. 78), и никакое законодательство, военное или финансовое, невозможно было против воли председателя бундесрата, если он высказывался за сохранение действующих постановлений (ст. 5), которым, как увидим далее, всегда являлся один из прусских делегатов.

Организация исполнительной власти.

Обеспечить главенство Пруссии призвана была и организация всей исполнительной власти Союза. Президентом Союза с титулом германского императора признан был прусский король. Это соединение в одном лице функций германского императора и функций прусского короля оказалось очень плодотворным приемом для обеспечения гегемонии Пруссии. Как император, прусский король являлся верховным вождем вооруженных сил империи и назначал всех имперских чиновников. Он назначал из числа прусских делегатов бундесрата имперского канцлера — председателя бундесрата, который «вел дела бундесрата» (ст. 15) и был в то же время председателем прусского совета министров. Как прусский король, он назначал делегатов Пруссии в бундесрат и именно через них, как и через канцлера, осуществлял все полномочия бундесрата в области внутренней и внешней политики.

Канцлер являлся главой имперского административного аппарата. Федеральных министров, кроме канцлера, не было, были лишь начальники имперских ведомств, — подчиненные канцлера, носившие большей частью звание государственных секретарей (государственные секретари по внутренним, иностранным, колониальным, морским делам, юстиции, казначейства, почт и имперских железных дорог) и все вместе составлявшие, особенно при Бисмарке, не более как «управление имперского канцлера» (Ке1сП8капг1егагш:). С 1873 г. появились заместители канцлера, но они самостоятельного значения не получили. Все это были чисто центральные ведомства: имперские законы и постановления приводились в действие исключительно должностными лицами отдельных государств — членов Союза, а на канцлере и государственных секретарях лежало наблюдение за исполнением закона. И они имели тысячу средств заставить слабые и целиком зависящие от Пруссии правительства государств неуклонно держаться линии, диктуемой из центра. Притом, как мы уже знаем, канцлер в качестве председателя бундесрата, а еще больше как глава прусской делегации в бундесрате, задавал здесь тон и практически направлял деятельность бундесрата. В то же время, как единственный имперский министр, он выступал в рейхстаге от имени бундесрата и всего имперского правительства. Он, однако, и теоретически не считался связанным, и на деле не был связан необходимостью иметь доверие рейхстага, будучи ответственен только перед императором.

Как видим, все меры были приняты к тому, чтобы сделать канцлера «единственным прочным стержнем всей имперской конституции». И действительность сложилась в дальнейшем так, что сначала Бисмарк управлял государством от имени императора, а потом Вильгельм II делал то же самое через имперского канцлера. Имея в виду характерные черты государственного строя империи и вспомнив расстановку классовых сил, сложившуюся к моменту образования империи и лишь очень медленно колебавшуюся в последующие годы, мы без труда разберемся в сложных и на первый взгляд противоречивых отношениях партий до первой мировой войны.