Благотворительность. 
Этика

В языке морали есть целый ряд нормативных понятий, в которых сочетание логики избытка и отношения к благу другого человека как к позитивной цели выражаются в приглушенных и условных формах. Таковы «благожелательность (если она понимается не как основа морали, а как частный нравственный концепт, противопоставленный справедливости), «благотворительность» (если она не отождествляется исключительно с практикой материальной помощи нуждающимся), «щедрость», «дружелюбие», «доброта». Эти понятия фиксируют долг непосредственного деятельного отклика на нужду и потребность другого человека даже в тех случаях, когда отсутствие действий по их удовлетворению не может быть квалифицировано как причинение ущерба. Данное обстоятельство подмечено А. Смитом: «неблаготворительный человек… никому не делает положительного зла; он отказывается только от доброго дела». Помощь другому человеку, подразумевающаяся перечисленными нормативными понятиями, мотивирована исключительно желанием улучшить его положение, а не стремлением вознаградить его заслуги или выделить причитающуюся по другим критериям честную долю благ. Действия, связанные с ними, выражают логику избытка, но лишь в том смысле, что они несколько превышают тот минимум содействия благу другого, который зафиксирован в требованиях справедливости. Среди подобных действий: безвозмездная передача благ или безвозмездное оказание услуг (в современной этике часто обозначается как «самаритянство»), а также отказ от справедливых требований, ухудшающих положение другого человека (например, богатый человек может не настаивать на компенсации ненамеренного ущерба его имуществу, на выплате денежного займа нуждающимся человеком, на получении от него полной рыночной цены за товар и т. д.) В дальнейшем, следуя за словоупотреблением А. Смита, мы будем использовать в качестве основного термина, указывающего на эту часть нравственного долга, понятие «благотворительность» .

Специфика долга благотворительности, в сравнении с долгом милосердного служения ближнему, состоит в том, что требование улучшать положение другого человека ограничено в этом случае не только физической невозможностью одновременно способствовать благу всех нуждающихся в помощи или заботе, но и другими обстоятельствами. Во-первых, благодеяния не должны вести к истощению сил благодетеля и его имущества. По замечанию И. Канта, нельзя жертвовать столько, чтобы самому потом нуждаться в помощи благотворителей. Во-вторых, долг благотворительности формулируется с учетом психологической трудности принесения значительных жертв. Он не требует расставаться с тем, что создает возможности достойного или даже комфортного существования. Его требования касаются в основном избытка ресурсов, времени, сил. В-третьих, долг благотворительности отличается от заповеди любви тем, что он не требует от морального субъекта действовать в каждом случае, когда у него есть возможность способствовать благу другого человека. Выбор между получателями помощи или ситуациями ее оказания остается во многом за самим благотворителем: тот может накормить голодного или построить общественный колодец, материально поддержать нуждающихся соседей или людей, терпящих нужду на другом конце земного шара. Неисполнение такого долга имеет место лишь тогда, когда человек вовсе не откликается на потребности других людей, не имеющих морального права требовать от него содействия. Или же делает это крайне редко.

Тенденция в сторону ограничения жертвенности и введения элементов логики эквивалентности содержалась уже в этике заботы. Выше мы видели, как Н. Ноддингс ограничивала категорический долг заботы кругом сложившихся (удавшихся) взаимоотношений. Она также полагает, что в рамках этики заботы в отличие от этики милосердной любви выбор человека в пользу таких способов самореализации, которые неизбежно сужают возможности заботится о других, не нуждается в дополнительном альтруистическом обосновании: «забота о себе» и «забота о других» должны находиться в равновесии. Однако долг благотворительности не просто выражает такие тенденции в более отчетливой и радикальной форме. Между ним и этикой заботы присутствует более глубокое различие. Осуществление долга благотворительности не связано с необходимостью «сосредотачиваться» на уникальном другом, эмпатически проникать в его духовный мир, что требовалось от субъекта заботы. Как правило, благотворитель использует гораздо менее утонченные, обезличенные и объективированные, методики выявления нужд ближнего. В его обязанности не входит также поддерживать переживание единства с получателями помощи (систематически отвечать на их потребность «быть вместе»).

Следует также иметь в виду, что некоторые благотворительные действия находятся на границе с исполнением долга справедливости. В «Двух трактатах о правлении» Дж. Локка присутствует фрагмент, в котором он прямо указывает на подобные случаи: «Для любого состоятельного человека всегда будет грехом допустить, чтобы его брат погиб из-за того, что он не захотел предоставить ему помощь от своего изобилия. Ибо, так же как справедливость дает каждому человеку право собственности на продукт его честного труда и благие приобретения его предков, перешедшие к нему по наследству, так и благотворительность дает каждому человеку, если у него нет других средств к существованию, право собственности на такую часть изобилия другого, которая охранит его от крайней нужды, если у него нет никаких других средств к существованию». Применение понятия «право собственности» для характеристики отношения нуждающегося к предметам потенциальной благотворительной помощи отчетливо демонстрирует пограничный характер анализируемой Дж. Локком ситуации. В современной этике данная проблематика обсуждается под рубрикой «моральный статус доброго самаритянства». Некоторые исследователи полагают вслед за Дж. Локком, что существуют случаи неоказания помощи, которые по своему моральному смыслу тождественны причинению ущерба. Поэтому помощь в них может быть истребована в качестве права. Об этом свидетельствует внесение в уголовные кодексы некоторых современных стран санкций против так называемых «злых самаритян», т. е. людей, оставивших другого в опасности, которую они могли бы предотвратить без значительного риска для самих себя.