Философия языка в эпоху масс-медиа

Тезис современной философии языка о том, что всё есть язык, вопреки сопротивлению людей, отстаивающих самостоятельное существование бытия, Бога, человека, которые посылают знаки и управляют их значением, получил неожиданное подтверждение в устройстве нашей со временной жизни. В «обществе спектакля», где люди представляют себя на «сцене» жизни, где политика становится театром и основой экономики делается не производство, а спекулятивный финансовый капитал, меняются и формы цивилизации, образ жизни людей. Слова воздействуют на поведение людей не смыслом и значением, не тем, что они «зацепляют вещи» (т.е. соответствуют им), а как магические знаки в ритуальных практиках. В словах и образах теперь важен не внутренний смысл, который растолковывают профессора, а внешние блеск и звук, завораживающие слушателя, наподобие пения мифологических сирен.

Интеллектуалы возмущены тем, как ведутся рекламные или избирательные кампании. Напротив, «рекламщики», «пиарщики» и «имиджмейкеры» постепенно осознают, в чем состоит, откуда исходит сила образов и звуков. Она проистекает не из идей, истин или сущностей; не предполагает рефлексию, т. е. переключение внимания с вида знака на сущность, которую этот знак представляет. В масс-медиа образы представляют сами себя и не отсылают к тому, чему учат в университете. Изображения вещей или политиков в рекламных роликах воздействуют по-иному, чем интеллектуальные знаки: зритель видит красивую вещь или внушающее доверие лицо, слышит бархатный волшебный голос, попадает под воздействие завораживающего взгляда…

Какова стихийная реакция философов на интервенцию масс-медиа? Старшее поколение видит в этом признак разложения высокой культуры и потому расценивает их как нечто враждебное, чему следует активно противостоять, прежде всего административными ресурсами: укреплять традиционную систему образования. Молодые вынуждены реагировать более гибко. Нынешние школьники и студенты младших курсов с трудом читают книги, зато перед экраном компьютера чувствуют себя как рыба в воде. Реальностью становятся учебники, напоминающие по форме комиксы. Они вызывают у преподавателей старшего поколения ментальную судорогу. Кажется, что это и есть отрицание философии и можно смело констатировать ее смерть. По инерции книги пишутся и далее читаются, но конец уже близок: молодежь неспособна их читать. Поэтому вопрос об изменении форм философии, о близости ее к искусству, в том числе и массовому, — это и есть вопрос о ее выживании в новых условиях. Пока мы не поймем, как функционирует этот «прекрасный новый мир», пока не научимся пользоваться видеознаками и не противопоставим взгляду Медузы зеркало, пока не поймем тайны сладкоголосых сирен, мы не можем рассчитывать на выполнение интеллектуального призвания философа.

Вопрос о переориентации философии необходимо связывать не только с саморефлексией, но и с формой процесса коммуникации. Во всяком случае, следует помнить, что он не всегда протекал в привычной для нас форме чтения книг, слушания лекций, участия в дискуссиях и т. п. Словесно-книжная форма коммуникации — продукт цивилизационного процесса. Ей предшествовали иные способы общения с бытием, в которых знаки имели магико-символический характер и воздействовали на поведение людей, минуя размышления. Та культура была подчеркнуто недемократичной, ибо бытие посылало знаки только избранным и они распоряжались ими не без пользы для себя. Но и профессорская форма коммуникации наследует тезис о доступности значения только дипломированным специалистам и в скрытом виде содержит также практику посвящения, т. е. некоторого неинтеллигибельного механизма передачи истины. Ученый доказывает свои слова ссылками на знания и опыт, однако и социальный статус говорящего имеет значение. Профессор не предъявляет каких-то телесных знаков своей избранности, но имеет дипломы и аттестаты, дающие ему право говорить и экзаменовать. Так в современной культуре неожиданно актуальными оказываются исследования аналитических философов о языке как «форме жизни», о дисциплинарных практиках, в рамках которых высказывания получают авторитетное значение и становятся речевыми актами.

Взрослые ничего не доказывают маленьким детям, а действуют либо императивно, как «основоположники», либо говорят: «Делай так! Когда подрастешь, узнаешь почему». С другой стороны, «основания» у взрослых функционируют не как обсуждаемые и принимаемые на научном форуме положения, а как ритуалы. Именно это и дает основания рассматривать сообщество ученых наподобие древних племен со своими обычаями. Таким образом, к витгенштейновскому пониманию «языковых игр» наиболее близким оказывается понятие дискурсивных практик Фуко, который их понимает в тесной связи с «дисциплинарными пространствами», а затем и объединяет понятием стратегии.

Сегодня остро ощущается потребность в поиске критериев выбора и доказательства если не истинного, то хотя бы лучшего описания. Философия способствует новому пониманию мира и содействует такому лингвистическому поведению, который будет заставлять искать новые, более подходящие формы нелингвистического поведения. На самом деле книги и лекции воздействовали на умы людей не столько истиной, сколько дисциплинарными практиками, которые и делали высказывания авторитетными. Аналогичным образом воздействие медиатехнологий на поведение во многом определяется тем культурным контекстом, который является формой жизни людей и местом их мысли.