Спорные вопросы допустимости некоторых видов доказательств

Доказательственное значение материалов, полученных в стадии возбуждения уголовного дела

Вопрос об использовании в качестве доказательств сведений, полученных в стадии возбуждения уголовного дела, не случаен. Решение начать производство расследования довольно серьезно, поскольку оно открывает для следователя, дознавателя возможность начать активное преследование лица, на которое указано в сообщении о преступлении, совершать процессуальные действия, ограничивающие права и свободы как этого лица, так и других лиц, применять меры процессуального принуждения. Значимость решения о возбуждении уголовного дела, вызвавшая изменение позиции Конституционного Суда РФ по вопросу о возможности судебного контроля над его законностью в досудебном производстве1, обусловливает распространение на указанное решение требования законности и обоснованности. В силу этого требования ст. 144 УПК возлагает на орган дознания, следователя, руководителя следственного органа обязанность проверить сообщение о преступлении, т. е. собрать достаточные данные, указывающие на признаки преступления. Это означает, что деятельность по собиранию доказательств начинается до возбуждения уголовного дела, а ее результаты служат основанием принятия решения, законность и обоснованность которого зависят от законности примененных на этом этапе познавательных приемов, достоверности и достаточности полученной информации. В то же время отсутствие четкого процессуального регулирования доказательственной деятельности органа расследования на этом этапе (проверка производится по общему правилу без производства следственных действий) отличает ее результаты от сведений, полученных в ходе расследования.

По существующему в научной литературе мнению, материалы, полученные до возбуждения уголовного дела, не могут использоваться в качестве доказательств, поскольку способ их получения не соответствует условиям допустимости и не обеспечивает достоверности содержащихся в них сведений1. Противоположный взгляд на рассматриваемую проблему обосновывается теми соображениями, что возбуждение уголовного дела хотя и выделено в самостоятельный этап предварительного производства, представляет собой процессуальную деятельность2, вследствие чего материалы, полученные в соответствии с той процессуальной формой, которая присуща этому этапу, приобретают доказательственное значение3.

Надо сказать, мысль о возможности использования в процессуальном доказывании исключительно тех доказательств, которые были получены надлежащим субъектом после официального возбуждения уголовного дела в предписанном ему УПК порядке, сама по себе весьма привлекательна. Однако такое представление о допустимых доказательствах не вполне согласуется с целым рядом вытекающих из уголовно-процессуальных норм правил. В частности, УПК допускает в качестве доказательств иные документы (ст. 84), процедура получения которых не имеет строгой регламентации, УПК ничего не говорит и о том, как поступить с теми материалами, которые послужили органу расследования основанием для возбуждения уголовного дела. Материалы, полученные в ходе так называемой доследственной (предпроцессуальной) проверки, широко используются практикой именно как доказательства, поскольку эта проверка предусмотрена нормами УПК и, следовательно, является частью уголовного процесса. Утверждать при таких обстоятельствах, что сведения, полученные до возбуждения уголовного дела, не являются доказательствами, значит игнорировать действительное положение дел, т. е. впадать в идеализм.

Рассматривая этот неоднозначно решаемый исследователями вопрос, следует обратить внимание на то, что сторонники противоположных взглядов едины в своем стремлении исключить использование для обоснования приговора сомнительные с точки зрения достоверности сведения. Так, И. Л. Петрухин полагает, что из общего правила о недопустимости таких материалов могут быть сделаны исключения, «когда документ, полученный (составленный) до возбуждения уголовного дела, не нуждается в процессуальной проверке, если не возникают сомнения в его достоверности (курсив наш. — В. Л.)». Аналогичным образом рассуждает и С. А. Шейфер: «получаемые в этой стадии фактические данные могут обладать достаточной степенью надежности», а критерием допустимости является соблюдение ряда условий, указывающих «на отсутствие разумных сомнений в фальсификации, ином искажении получаемых фактических данных (курсив наш. — В. Л.)» 2. Таким образом, аргументы «за» и «против» допустимости использования доказательств, полученных в стадии возбуждения уголовного дела, лежат в плоскости обеспечения достоверности фактических данных.

Подмена допустимости достоверностью3, затрудняющая поиск путей преодоления возникающих противоречий, основана не только на смешении доказательства и формы его получения, но и, как было сказано ранее, на искаженном представлении о форме доказательства как самой процедуре получения сведений, имеющих значение для дела. Выведение способа получения этих сведений за рамки понятия доказательства позволяет признать, что полученные до возбуждения уголовного дела сведения могут обладать всеми необходимыми свойствами доказательства, если они получены уполномоченным на это субъектом уголовного процесса в предусмотренной для этой стадии процедуре. Отсутствие на этой стадии уголовного процесса достаточных гарантий достоверности полученных сведений является одним из многих факторов, влияющих на оценку доказательств, но не может служить основанием исключения их из совокупности доказательств без предварительной проверки и оценки.

Необходимость проверки материалов, полученных в стадии возбуждения уголовного дела (объяснений задержанных и очевидцев, медицинских документов о характере полученных телесных повреждений и т. п.) путем соответствующих процессуальных действий (допроса, назначения экспертизы), признают и сами авторы, отрицающие за этими материалами право считаться доказательствами. Однако в силу ст. 87 УПК проверке подлежат именно доказательства, значит, проверяемые материалы признаются ими не чем иным, как доказательствами.

Проверяя сообщение о преступлении, орган дознания, дознаватель, следователь и прокурор пользуются всеми полномочиями, предоставленными им соответствующими законами (о прокуратуре, о полиции), т. е. правом истребовать документы от должностных лиц и различных органов, а также принимать представляемые ими и другими лицами предметы и документы. Если эти материалы рассматриваются в качестве надлежащего основания для принятия процессуального решения о возбуждении уголовного дела, они не могут утрачивать своего значения после принятия этого решения. Не рассматривая их в качестве доказательств, мы фактически ставим под сомнение законность и обоснованность решения о возбуждении уголовного дела.

Так, рассматривая по делу В. и С. ходатайство стороны защиты о признании заключения судебно-медицинской экспертизы недопустимым доказательством на том основании, что история болезни потерпевшей, исследованная экспертами, была получена следователем прокуратуры до возбуждения уголовного дела, суд указал, что прокурор при осуществлении возложенных на него ст. 22 Закона о прокуратуре функций вправе проверять исполнение законов в связи с поступившей в органы прокуратуры информацией о фактах нарушения закона; требовать от руководителей и других должностных лиц указанных органов представления необходимых документов, материалов, статистических и иных сведений; проведения проверок по поступившим в органы прокуратуры материалам и вызывать должностных лиц и граждан для объяснений по поводу нарушений законов. В ходе такой проверки и в соответствии с законом следователь прокуратуры истребовал из медицинского учреждения историю болезни потерпевшей С, а содержащиеся в ней сведения послужили основаниями для возбуждения уголовного дела.

Признавая принципиальную возможность получения доказательств в стадии возбуждения уголовного дела, следует сказать и о том, что эти возможности ограничены кругом допускаемых в этой стадии процессуальных действий, а изменения нормативной регламентации возбуждения уголовного дела Федеральными законами от 05.06.2007 № 87-ФЗ и от 02.12.2008 № 226-ФЗ дважды вносили в этот перечень существенные коррективы. Рассмотрим по порядку.

1. В первоначальной редакции ч. 4 ст. 146 УПК давала основания считать, что до возбуждения уголовного дела могут быть совершены такие следственные действия по закреплению следов преступления и установлению лица, его совершившего, как осмотр места происшествия, освидетельствование, назначение судебной экспертизы. Поскольку в ходе этих действий могут быть получены такие доказательства, как протоколы освидетельствования и осмотра места происшествия, обнаружены предметы, изготовлены слепки, оттиски, а также материалы фото-, видеои киносъемки (ч. 6 ст. 164, ч. 2, 5 и 8 ст. 166, ч. 5 ст. 179, ч. 2 ст. 178, ч. 3 ст. 180 УПК), их допустимость зависит от соблюдения требований закона, регулирующего порядок проведения соответствующего следственного действия.

Такое расширение новым УПК круга допускаемых в этой стадии следственных действий по сравнению с УПК РСФСР вызвал массу интересных теоретических и актуальных практических вопросов. Поскольку освидетельствование по своей познавательной и процессуальной природе весьма схоже с осмотром, его с определенными оговорками можно рассматривать как осмотр тела человека в целях обнаружения на нем следов преступления. Как и осмотр, освидетельствование является неотложным следственным действием, поэтому проведение освидетельствования до возбуждения уголовного дела не вызывало таких острых споров, как право следователя, дознавателя назначить судебную экспертизу.

Проблемы допустимости назначения судебной экспертизы связаны с требованием совершения ряда предусмотренных ст. 195 и 198 УПК действий по обеспечению прав подозреваемого и потерпевшего, выполнить которые до возбуждения уголовного дела следователь не может, поскольку подозреваемый и потерпевший формально (а иногда и фактически) отсутствуют. Между тем орган расследования часто испытывает потребность в специальных знаниях именно до возбуждения уголовного дела, поскольку без проведения специального исследования, например, изъятого у задержанного вещества, похожего по внешним признакам на наркотическое вещество, решить вопрос о наличии оснований для возбуждения уголовного дела затруднительно. Необходимость решения этой проблемы привела к распространению практики предварительных исследований этих объектов сотрудниками экспертно-криминалистических отделов органов внутренних дел. Непредусмотренное УПК и не обеспеченное его процессуальными гарантиями, такое предварительное исследование не может служить надежным способом собирания доказательств. По сути, под видом предварительного исследования производится именно экспертиза, но заключение эксперта оформляется уже после возбуждения уголовного дела. При этом повторного исследования зачастую уже не производится; эксперт основывает свои выводы на результатах предварительного исследования, о чем и указывает в своем заключении.

Такая практика рождает сразу два порочных доказательства. Отражающая предварительное исследование справка эксперта (или справка специалиста, акт судебно-медицинского исследования) не обладает гарантиями достоверности, так как составлена лицом, не несущим уголовную ответственность за дачу заведомо ложного заключения — производящий исследование специалист не является экспертом.

Заключение

эксперта составлено лицом, которое может нести такую ответственность, однако в основе выводов эксперта все то же вызывающее сомнение предварительное исследование, изложенное в справке. Иногда суды в приговоре ссылаются на справку эксперта вместе того, чтобы дать оценку имеющемуся в деле заключению эксперта.

Решение этой проблемы некоторые авторы видят в возможности не только назначения, но и проведения судебной экспертизы до возбуждения уголовного дела, когда без экспертизы невозможно установить наличие оснований для возбуждения уголовного дела1. Обеспечиваемые процессуальной процедурой гарантии достоверности результатов (вынесение следователем официального мотивированного постановления, направление материалов эксперту в нераспечатанном после их получения от владельца виде, предупреждение эксперта об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения) позволяют с гораздо большим доверием относиться к таким результатам применения специальных знаний по сравнению с предварительными исследованиями2. Отказ от попытки усовершенствовать процедуру использования специальных знаний в стадии возбуждения уголовного дела в определенной мере объясним причинами прозаического свойства: следователи не склонны выполнять предусмотренные ст. 195,198 УПК обязанности по обеспечению прав обвиняемого и потерпевшего при назначении и производстве экспертиз даже по возбужденному уголовному делу, что мы уже отмечали. Однако, думается, что этот отказ не является окончательным. Следует иметь в виду, что 11 марта 2012 г. Президентом РФ внесен в Государственную Думу проект закона (№ 33 012−6), которым предусматривается не только назначение и проведение экспертизы до возбуждения уголовного дела, но и получение образцов для сравнительного исследования, изъятие предметов и документов, имеющих значение для дела, в порядке, установленном УПК (очевидно, путем выемки, хотя об этом в проекте закона не сказано.).

2. Часть 1 ст. 144 УПК предусматривает право органа дознания, дознавателя, следователя, руководителя следственного органа требовать производства документальных проверок и ревизий, исследований предметов, документов и трупов и привлекать к их участию специалистов. В результате орган расследования получает акт документальной проверки, ревизии, допустимость которого определяется соблюдением общих правил, установленных для иных документов (наличие соответствующих реквизитов, подписи, печати), обеспечивающих надежность источника информации и надлежащую форму ее закрепления.

В то же время возникают большие сомнения в допустимости актов предварительных исследований вещественных доказательств (в частности, наркотических веществ), судебно-медицинского исследования трупа, фактически узаконенных изменениями, внесенными в ст. 144 УПК Федеральным законом от 09.03.2010 № 19-ФЗ.

• 3. Заявление о преступлении (п. 1 ч. 1 ст. 140 УПК) может рассматриваться как допустимое доказательство, если оно занесено в соответствующий протокол (ч. 3 ст. 141), заявитель предупрежден об уголовной ответственности за заведомо ложный донос, о чем в протоколе имеется отметка, удостоверенная подписью заявителя (ч. 6 ст. 141). Письменное заявление является допустимым поводом для возбуждения уголовного дела, если оно содержит указание на личность заявителя и им подписано; анонимное заявление о преступлении недопустимо (ч. 7 ст. 141 УПК).
• 4. Явка с повинной, т. е. добровольное сообщение лица о совершенном им преступлении, может быть рассмотрена в качестве доказательства лишь при условии, что это лицо впоследствии подтвердит свое признание, поскольку при подписании явки с повинной лицу не обеспечивается право на защиту. В судебной практике при оценке доказательственного значения явки с повинной допускаются серьезные отступления от принципов уголовного процесса.

Так, например, вердиктом коллегии присяжных заседателей Б. признан виновным в убийстве К. В кассационной жалобе, поданной в защиту осужденного, адвокат просила приговор отменить и направить дело на новое судебное разбирательство, ссылаясь на то, что суд необоснованно не признал явку с повинной В., написанную после его задержания (курсив наш. — В. Л.) под диктовку оперативных работников, недопустимым доказательством.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ доводы жалобы адвоката в этой части признала несостоятельными и указала, что судом проверялись обстоятельства, при которых Б. была сделана явка с повинной, и суд обоснованно признал явку с повинной допустимым доказательством.

Аналогичное решение было принято Верховным Судом РФ по другому делу. Явка М. с повинной была признана допустимым доказательством, так как получена она, по мнению суда, с соблюдением норм уголовно-процессуального закона, поскольку протокол явки с повинной составлен 25 сентября 2004 г. в 16 часов, а протокол задержания М. — в тот же день в 18 часов 40 минут. С точки зрения Верховного Суда РФ, при подписании протокола явки с повинной М. не являлся подозреваемым по делу.

Оба решения, по нашему мнению, не соответствуют букве закона. Верховный Суд РФ фактически позволил использовать в качестве обвинительного доказательства признание обвиняемым своей вины, сделанное в отсутствие предусмотренных законом гарантий права на защиту, при условии подтверждения добровольности признания им своей вины другими доказательствами3.

Обоснованно отменяя приговор по делу Ландовского, Верховный Суд РФ указал на то, что судом первой инстанции не дана оценка доводам Ландовского, отрицающего добровольность явки с повинной и сообщившего, что он был задержан 21 января 2004 г. по подозрению в убийстве, а не в связи с административным правонарушением, за которое 23 января привлечен к административной ответственности. 22 января 2004 г. следователь прокуратуры вынес постановление о производстве выемки личных вещей Ландовского, поскольку на них могли быть следы преступления, по месту проживания Ландовского произведена выемка паспорта, джинсов, а 24 января 2004 г. был составлен протокол явки Ландовского с повинной.

По мнению Верховного Суда РФ, ошибка суда первой инстанции состоит лишь в том, что он не в полной мере выяснил обстоятельства добровольности волеизъявления со стороны Ландовского, не дал оценки всем вышеуказанным обстоятельствам, которые имеют существенное значение для правильного разрешения вопроса о допустимости доказательства, как того требуют ст. 75, 235,335 УПК1. Однако, сославшись на ст. 75 УПК, Верховный Суд РФ дал ей толкование, которое принципиально отличается от содержащегося в этой норме правила. В соответствии со ст. 75 УПК, показания (сообщения) обвиняемого в ходе досудебного производства, полученные в отсутствие защитника, не могут использоваться в качестве доказательства при неподтверждении их обвиняемым в судебном заседании. Недопустимость такого доказательства закон не связывает с возможностью проверки добровольности признания обвиняемым своей вины с помощью других доказательств. Более того, даже добровольный отказ обвиняемого от участия в его допросе защитника не влияет на оценку его показаний как недопустимого доказательства.

Обеспеченное ст. 75 УПК право человека хранить молчание служит для защиты свободы выбора подозреваемого — давать показания или хранить молчание во время официального допроса. Это право подрывается использованием органами государственной власти различных уловок для получения признания. Процедуры получения признания в условиях задержания подозреваемого или близких к ним могут рассматриваться как функционально равнозначные допросу, проводившемуся без соблюдения процессуальных гарантий, присущих формальному допросу. Поэтому, несмотря на отсутствие доказательств, оказания прямого насилия в отношении лица, подписавшего заявление о признании, последний подвергается психологическому давлению, которое нарушает добровольную природу признания. Информация, добытая благодаря использованию такого инструмента, как явка с повинной, должна рассматриваться как полученная вопреки воле обвиняемого, а принятие ее во внимание в ходе разбирательства дела нарушает право обвиняемого хранить молчание.

Письменное или устное сообщение лицом о совершенном им преступлении имеет ту же процессуальную природу, что и показания обвиняемого, подозреваемого. Неподтверждение в судебном заседании сообщения, сделанного лицом, в отношении которого фактически осуществлялось уголовное преследование, исключает возможность использования явки с повинной для обоснования обвинения.

Иногда Верховный Суд РФ все же признает идентичность правовой природы явки с повинной и показаний о признании обвиняемым своей вины, однако как следует из его определений, исключительно в тех случаях, когда это вызывается необходимостью обосновать отмену оправдательного приговора тем, что судом первой инстанции явка с повинной не была принята во внимание в качестве доказательства, подтверждающего обвинение1. Такая позиция Верховного Суда РФ обесценивает предусмотренные УПК гарантии добровольности признания обвиняемым своей вины. Допрос обвиняемого становится ненужным, поскольку он легко может быть заменен полученной вне процессуальной формы явкой с повинной.

Справедливости ради надо сказать, что практика Верховного Суда РФ в этом отношении неоднозначна. Так, отменяя приговор по делу несовершеннолетней В., Президиум Верховного Суда РФ указал, что показания В. в качестве подозреваемой и явка с повинной были получены от нее в отсутствие ее законного представителя, который должен быть допущен к участию в уголовном деле с момента первого допроса несовершеннолетнего в качестве подозреваемого. При допросе ее в качестве обвиняемой и в судебном заседании В. от всех ранее данных показаний отказалась, «заявив, что убийства К. и А. не совершала. „Признательные показания“ и явку с повинной она дала под давлением работников милиции». Суду первой инстанции рекомендовано при повторном рассмотрении дела исследовать вопрос о допустимости показаний В., данных в качестве подозреваемой и при проверке показаний при выходе на место совершения преступления, а также явки с повинной, как того требует ст. 75 УПК, имея в виду, что недопустимые доказательства не могут быть положены в основу обвинения, а также использоваться для доказывания любого из обстоятельств, предусмотренных ст. 73 УК1.

Мнение о недопустимости использования явки с повинной в качестве доказательства обвинения, если подсудимый не подтверждает своего признания в судебном заседании2, подтверждается и правовой позицией Конституционного Суда РФ.

Конституционный Суд РФ, рассмотрев просьбу В. Р. Подгузова о разъяснении ранее вынесенного по его обращению Определения, пришел к выводу, что ст. 142 УПК, обозначающая явку с повинной как повод к возбуждению уголовного дела и не регламентирующая порядок и условия использования ее судом в качестве доказательства, не содержит положений, которые ограничивали бы действие норм уголовно-процессуального закона, в том числе ст. 75 УПК, устанавливающих порядок доказывания по уголовным делам, и отменяли бы обязательность их соблюдения при решении вопроса об оглашении в судебном заседании сделанного в ходе досудебного производства заявления о явке с повинной.

5. В стадии возбуждения уголовного дела могут быть получены (например, представлены потерпевшим) различные, в том числе и медицинские, документы, отражающие, например, факт получения лицом телесных повреждений, фиксирующие их количество, внешние признаки и место расположения, без которых часто впоследствии невозможна судебно-медицинская экспертиза. Эти материалы могут играть роль не только обвинительных доказательств, но и ослаблять обвинение.

По делу Л., обвинявшейся в причинении тяжкого вреда здоровью Г. в виде перелома зубовидного отростка второго шейного позвонка, в заявлении потерпевшей, поданном спустя два месяца после происшествия, ничего не говорилось о нанесении ей ударов ногами, но впоследствии она дополнила свои показания. Карточка стационарного больного Г. не содержала сведений о наличии каких-либо внешних повреждений на теле потерпевшей, свидетельствующих о множественности нанесенных ударов. Должен ли суд выяснить причины расхождения сведений, исходящих от одного и того же лица? Следует ли суду исследовать карточку стационарного больного, исследованную и использованную экспертами в процессе производства экспертизы? По мнению И. Л. Петрухина, исследование судом таких материалов следовало бы запретить и даже не прилагать их к материалам уголовного дела1. При этом, однако, не учитывается, что проверка и оценка доказательств, которые получены впоследствии на основе этих первичных материалов (например, заключение эксперта по истории болезни), без учета самих первичных материалов невозможна. Не случайно разработчики нового УПК и авторы его комментария обращают внимание на своеобразие документа как такого источника доказательства, в котором содержится информация, полученная не в ходе следственного или судебного действия, а «за пределами уголовного судопроизводства» .

Аналогичные вопросы возникают и по отношению к материалам, полученным органами полиции при осуществлении ими административной деятельности, если они послужили основанием возбуждения уголовного дела. Критерием допустимости таких материалов, как правильно отмечает С. А. Шейфер, должны стать законность и обоснованность получения доказательства в административном процессе. Следует, однако, дополнить, что административная процедура законна лишь в том случае, если она изначально не носила притворного характера, т. е. не использовалась как прикрытие фактического уголовного преследования. Не секрет, что сотрудники полиции, не успевая принять решение о возбуждении уголовного дела и обеспечить задержанного процессуальными гарантиями, пользуются соответствующими административными процедурами, позволяющими фактически содержать под стражей подозреваемого в совершении преступления. Пример подобного явного злоупотребления правом мы видели в описанном выше деле Ландовского.

Таким образом, поступившие до возбуждения уголовного дела сведения тщательно и всесторонне проверяются с участием обеих сторон в ходе дальнейшего производства по уголовному делу. Наличие любых разумных сомнений в законности действий административных, правоохранительных органов должно исключать возможность использования полученных до возбуждения уголовного дела доказательств. Учитывая различный порядок и различную степень детализации этого порядка на разных этапах досудебного производства, оценка доказательств, полученных на каждом этапе процессуальной деятельности, требует учета разных факторов. Полученное до возбуждения уголовного дела доказательство сопоставляется не только с уголовно-процессуальным законом, но и с другими законами, нарушение или несоблюдение которых, неправомерное ограничение конституционных прав личности влечет те же последствия, что и нарушение требований УПК.

Один из наиболее важных вопросов стадии возбуждения уголовного дела связан с правом органа расследования произвести задержание подозреваемого до вынесения постановления о возбуждении уголовного дела. Нас этот вопрос интересует, прежде всего, в связи с необходимостью решения проблемы доказательственного значения предметов, полученных в ходе задержания. Статус задержанного лица имеет значение также для оценки допустимости и результатов его освидетельствования, поскольку освидетельствование свидетеля возможно только с его согласия, а согласием задержанного чаще всего никто не интересуется.

В соответствии со ст. 91 УПК и при наличии указанных в ней оснований подозревать лицо в совершении преступления орган расследования или прокурор вправе произвести задержание этого лица. Протокол задержания должен быть составлен не позднее трех часов с момента доставления задержанного в орган дознания, к следователю или прокурору. Подозреваемый может быть подвергнут личному обыску, в ходе которого могут быть обнаружены имеющие значение для дела сведения. Такие сведения могут быть обнаружены и в момент фактического задержания с так называемым поличным. Исходя из того что задержание подозреваемого не названо в числе действий, которые разрешено производить до возбуждения уголовного дела, личный обыск подозреваемого до вынесения соответствующего постановления невозможен. Обыскать задержанного можно лишь после возбуждения уголовного дела.

Действия по захвату и доставлению лица в дежурную часть, предшествующие составлению протокола задержания, не регламентируются УПК и осуществляются в административном порядке на основании Федерального закона от 07.02.2011 № 3-ФЗ «О полиции» и Устава патрульно-постовой службы милиции общественной безопасности, утв. приказом МВД России от 29.01.2008 № 80. Представляется, что статус допустимых доказательств могут иметь лишь те сведения, которые были получены в ходе законной деятельности по доставлению задержанного в орган дознания или к следователю. Это означает, что если при физическом задержании лица были получены какие-либо предметы, имеющие отношение к делу, они могут быть в дальнейшем приобщены к делу в качестве доказательств. Например, убегавший выбросил на ходу похищенный им предмет или был захвачен с этим предметом в руках. Однако в процессе этой деятельности полиции обыск задержанного не допускается. Лицо может быть подвергнуто лишь наружному досмотру и досмотру находящихся при нем вещей.

Федеральный закон «О полиции» не раскрывает понятия «досмотр», но учитывая необремененность процедуры досмотра какими-либо гарантиями прав личности, она может заключаться лишь в наружном, т. е. поверхностном осмотре задержанного и находящихся при нем предметов. Проверить содержимое карманов одежды и иных хранилищ можно при таком действии лишь путем демонстрации их содержимого самим задержанным. Поэтому, если задержанный отказывается выворачивать карманы или открывать портфель, его личный обыск может быть произведен только в момент оформления задержания в процессуальном порядке. Произведенный под видом досмотра обыск должен быть признан недопустимым действием, равно как все изъятое при таком обыске — недопустимыми доказательствами. Личный обыск лица в момент задержания не требует специального постановления, однако, учитывая, что обыск является следственным действием, он правомерен лишь в том случае, если к этому времени вынесено постановление о возбуждении уголовного дела.

УПК, в отличие от УПК РСФСР, не называет в числе проверочных действий, совершаемых до возбуждения уголовного дела, опрос или получение объяснений от лиц, располагающих какой-либо значимой для принятия решения информацией. Это не означает, что дознаватель или следователь не вправе получить такие объяснения для того, чтобы проверить сообщение о совершенном или готовящемся преступлении, однако доказательственная ценность таких объяснений, полученных в свободной форме, после возбуждения уголовного дела близка к нулю. Эти сведения носят ориентирующий характер, позволяют установить круг лиц, подлежащих допросу в качестве свидетелей, потерпевших или подозреваемых, но не могут заменять собой показаний или служить средством их проверки.