На путях синтеза двух начал

Азию, особенно Восточную Азию, где наиболее интенсивно идут процессы модернизации, отнюдь не следует считать образцовой ученицей, удачно и эффективно усваивающей достижения и стандарты западной цивилизации. Несомненно, она выработала некоторые базовые структуры и элементы, приобретшие универсальную значимость для всех без исключения стран современного мира.

Но нельзя не согласиться с французским исследователем и политиком Ж. Аттали, который писал: «Нам также следует открыто признать, что западной цивилизации есть чему учиться у других… Цивилизации, придерживающиеся других философских и этических убеждений, — будь то конфуцианство или буддизм, — кажется, добиваются успеха там, где мы терпим неудачу в своих усилиях сохранить человеческое достоинство, содействовать солидарности, придать долговременную значимость нашим решениям, способствуя видению, какого рода мир мы надеемся иметь в 21 веке» .

Здесь нелишне напомнить, что сама европейская цивилизация является неким сплавом, вобравшим в себя элементы различных цивилизаций и культур, таких как античная Греция и Рим, Древняя Персия и средневековый арабский Восток. Не секрет, что иудео-христианская традиция — это в значительной мере детище ближневосточных народов, перенесенное на европейскую почву.

Можно с достаточной уверенностью утверждать, что глобализация современного мира происходит отнюдь не на пути вестернизации Востока или ориентализации Запада, а на основе синтеза западного и восточного начал. Пожалуй, наиболее типичным символом такого синтеза является город Стамбул: одновременно многоликий, разнообразный и единый, вобравший в себя византийское и оттоманское, азиатское и европейское наследия, современный и традиционный, местнический и космополитический, мусульманский и христианский, расположенный в Европе и Азии.

Блестящие купола византийских церквей, построенных во времена Восточной Римской империи между V и XV в., сотни минаретов мечетей, построенных при султанах Оттоманской империи, собор Святой Софии, замаскированный под мечеть, — все это символизирует синтез Азии и Европы. Присутствие греческого патриархата свидетельствует о терпимости, которая позволила султанам править многочисленными народами, религиями, сектами в огромной империи.

В связи с этим нельзя не согласиться с корреспондентом «The Washington Post», который, характеризуя ситуацию в Турции в конце 80-х гг. XX в., писал: «Имамы в минаретах обращают свой взор на Восток, к Мекке, в то время как бизнесмены в небоскребах смотрят на Запад, на Брюссель» 2.

С соответствующими поправками то же самое можно, по-видимому, сказать и о целом ряде процветающих центров новых индустриальных стран: Сингапуре, Гонконге, Куала-Лумпуре и т. д. Как писали, например, Дж. Нэсбитт и П. Эбурдин, современный Гонконг искусно сочетает конфуцианство и свободу предпринимательства со всеми удобствами Манхэттена: торговый центр, состоящий из современных зданий, передовые финансовые и коммуникационные системы1.

Как показывает исторический опыт, не может быть и речи о механическом заимствовании цивилизационных параметров одного типа, особенно перешагнувшего рубеж молодости, на другие типы, либо вновь возникающие, либо параллельно существующие. Но при этом необходимо подчеркнуть, что важнейшее условие жизнеспособности и расцвета любой цивилизации — это разнообразие составляющих ее этнонациональных, социокультурных, конфессиональных и иных элементов, объединенных в подобие сообщества государств, стран и народов.

Еще Гердер не без оснований считал всемирное гражданство нелепостью. Попытки достижения духовного, культурного, ценностного единства не могут не встретить самого решительного и непримиримого сопротивления народов. Отмечено, что социокультурное и духовное наследие плохо переносит трансплантацию. В этом аспекте невозможно создать некое единое человечество, основанное на уничтожении или нивелировке всех и вся под один ранжир.

Необходимо признать, что единообразный космополитический мир — место для жизни малопривлекательное. Это особенно верно применительно к современному миру, для которого характерен новый, неизмеримо более высокий уровень сложности и многообразия. К тому же особенность нынешнего этапа универсализации всепланетарного масштаба состоит в том, что для многих народов национальный суверенитет, требование национального самоопределения сохраняют позитивную значимость в качестве необходимого условия самовыражения, утверждения своей идентичности и важной интегрирующей силы.

Поэтому, обосновывая мысль о конце евроцентристского мира и идеи евроцентризма, дело нельзя представлять как восхождение востоко-центрического мира в смысле сх Oriente lux («свет излучает с Востока»). Мир как бы замкнулся в пределах земного шара, но в то же время он не перестал быть, а, наоборот, в еще большей степени стал открытой бесконечностью, разнообразие и многовариантность которой невозможно уложить в прокрустово ложе какой бы то ни было рациональной схемы. Мир одновременно становится и более единообразным, и более многообразным, некоторые возможности растут, в то время как другие уменьшаются.

Универсализация экономических отношений, технологических и индустриально-производственных процессов сопровождается существенной дифференциацией на субрегиональном и субнациональном уровнях, на уровне жизненных корней. Здесь речь не может идти о замене одной цивилизации другой, мы говорим скорее о двух непрерывных и последовательных главах истории конвергенции евроцентристского и незападного миров.