Сенатский зал здания Двенадцати коллегий – уникальный памятник барочно-рокайльного интерьера

Сенатский зал здания Двенадцати коллегий (ныне — Петровский зал Санкт-Петербургского университета) являет собой один из уникальнейших интерьеров 1730-х гг., чудом сохранившийся во времени. На плафоне «Сенацкой залы», заключенном в лепную раму барочного стиля, предстают аллегорические фигуры Премудрости, Правды, Милосердия и Верности в окружении гениев, которые держат четыре картуша с гербами «первейших четырех государств Российской империи». Семь настенных панно несут аллегории Совета, Резолюции, Любви к Отечеству, Благородства, Милости, Добродетели и Великодушия. Зал украшают барочного стиля рельефы, переходящие в горельеф и даже, по сути, в круглую скульптуру. По середине каждой из стен пышный декоративный рельеф изображает балдахин, поддерживаемый летящими гениями. На лепном картуше в центре балдахина инициалы «R» и «А», что означает «Regina Anna». Богато декорированы и два камина: лепная корзина с цветами и ваза с языком пламени окаймлены орнаментом из волют. Обнаженные женские фигуры фланкируют камины в верхней части.

М. Г. Земцов. Сенатский (Петровский) зал здания Двенадцати коллегий. 1730-е, Санкт-Петербург.

Во втором ярусе зала (как бы на уровне второго этажа) по степам расположены семь живописных аллегорических панно в лепных рамах, углы которых украшены головками амуров. Такие же головки амуров и гирлянды декорируют небольшие падуги, при помощи которых создается плавный переход от стен к потолку. При этом потолок представляет собой одну большую лепную раму, в которую вставлен живописный плафон. По углам расположены лепной орнамент, фигурки амуров, аллегорические женские фигуры. Часть скульптуры была позолоченной, а часть оставлена белой, что придавало «Сенацкой палате» особую праздничность и торжественность. Из наиболее известных мастеров Андрей Матвеев привлек к работе по своим рисункам (эскизам) Григория Мусикийского, с кем работал еще в Петропавловском соборе, и Георга Гзсля, которого взяли не без колебаний. Один из протоколов Канцелярии от строений повествует о том, что Гзель принес свои рисунки с опозданием и не выдержал конкуренции с Мусикийским (Премудрость, сказано в документе, «почти нагая и высподи» и «рисунок неискусен»).

Почти 300 лет существования не оставили живопись Сенатского зала без изменений: она подвергалась неоднократным реставрациям, наиболее крупные из которых приходятся на 1836- 1837 и 1903−1904 гг. Принципы реставрации XIX — начала XX в. разительно отличались от современных. Потемневшую от времени живопись нещадно «освежали», не заботясь о сохранении авторского колорита, грубо тонировали, выходя за пределы утрат, покрывали огромным количеством лака, при этом записи, тонировки, лак скоро сильно темнели. Реставрация 1966 г., придерживающаяся уже иных принципов работы, очистила живопись от поздних наслоений. Открылись серебристые облака, небо в тучах и с красными молниями на панно «Милость», дата «Год 1736» — на одной из страниц книги в панно «Резолюция» и т. п. Но главное — было найдено (по заключению искусствоведа М. Г. Колотова, принимавшего участие в реставрации) неоспоримое подтверждение не просто инвенции, эскизу Матвеева в центральном панно (плафоне), а подлинного его авторства. После снятия записей, делавших плафон совершенно черным, взору зрителей открылась богато решенная среда: вверху золотисто-коричневая, в центре — зеленовато-голубоватая, внизу — темно-голубая. Эти золотисто-краснокоричневые, почти ржавые, и зеленовато-голубые тона необычайно близки тональности матвеевской «Аллегории живописи» (ГРМ), так же, как и рисунок кистей рук, драпировок, трактовка женских голов. Будуч и автором эскизов и экспертом всей живописи Сенатского зала, Матвеев, несомненно, исполнял плафон сам (подробнее см.: Колотов М. Г. Обследование живописного плафона и настенных панно Сенатского (Петровского) зала здания 12 коллегий: [рукопись]. [Б. м.], 1966).

Оформление Сенатского зала было завершено в правление Елизаветы Петровны помещением в нем портрета ее императорского величества в коронационном облачении кисти Ивана Вишнякова (с 1928 в ГТГ) по типу Л. Каравака. Размещенный в торце стола, за которым заседали сенаторы, портрет создавал иллюзию присутствия императрицы, даже когда Елизавета пренебрегала заседанием, что с ней случалось не раз, особенно в последние годы царствования.

При всех реставрациях и отметинах времени «Сенацкая палата» здания Двенадцати коллегий — одного из первых в петровской столице — праздничная и торжественная, представляет нам единственный сохранившийся в первозданном виде пример барочно-рокайльного интерьера. Здесь живопись будто срослась со скульптурой, с богатейшим, но изысканным, несмотря на всю его пышность, декором из гирлянд, венков, цветов и плодов, листьев, ветвей, головок амуров.

Сенатский зал — к счастью, полностью завершенный Матвеевым и его командой интерьер середины столетия. Однако, как мы помним, помимо этой работы художник был занят живописными картинами в Зимнем дворце, иконами для церкви Симеона и Анны (исполняя их уже дома из-за нездоровья, что в принципе возбранялось Канцелярией), доделками и поправками живописи в Петропавловском соборе и на триумфальных воротах. И еще тысячью мелких дел вроде расписывания царской голубятни и поделок по распоряжению Придворной конюшенной конторы — утомителен даже простой перечень объектов, на которых был занят Андрей Матвеев в последние годы жизни. Невольно вспоминаются слова Якоба Штелипа о том, что Матвеева преждевременно сгубила глупость начальства, не умевшего или не желавшего беречь художника и использовавшего его для «плохой работы» (речь, разумеется, идет не об оценке, а о значении работы). В апреле 1739 г. художник умирает, и вдова просит Канцелярию выплатить ей причитающееся ее мужу жалованье, «потому что она осталась после мужа своего означенного Матвеева с малолетными его детьми и оного мужа его тело чем погребсти не имеет…» (РГИА. Ф. 470).

Горестная и типичная для русского художника судьба. Выплачивая огромные суммы ежегодного жалованья и единовременных поощрений иностранцам, Канцелярия от строений ответствует на прошение вдовы самого видного в те годы русского живописца, что в казне нужных денег нет, и выдает ей малую толику.

Как не повторить еще раз, сколь трагична была судьба отечественного мастера в мрачное (сколько его ни переоценивай) аннинское время — даже если его не обвиняли в антиправительственном заговоре, как Еропкина, и не сажали в Петропавловскую крепость, как братьев Никитиных, и жизнь его текла внешне благополучно!

Последний документ Канцелярии от строений, в котором упоминается Матвеев, связан с заботой художника о своих учениках и рассмотрен Канцелярией спустя полгода после его смерти. Так с листов ее протоколов сходит имя Андрея Матвеева — русского художника, который вровень с Луи Караваком, Доменико Трезини, Бартоломео Тарсиа, бок о бок со своим другом и соратником архитектором Михаилом Земцовым в 1730-е гг. возглавлял все основные монументально-декоративные работы в Петербурге и его окрестностях, т. е. был одной из главных фигур художественной жизни России тех лет. После смерти Андрея Матвеева пост главы Живописной команды займет Иван Яковлевич Вишняков, достойно исполнявший все свои обязанности мастера, живописца, инвентора, организатора в течение более чем 20 лет и тоже до самой смерти. Но это будет уже в правление императрицы Елизаветы Петровны и во многом уже в иную эпоху.