Связь опытов и принцип свободного от противоречий соединения

Итак, противоречия, фактически побуждающие нас к упразднению непосредственной реальности представления-объекта и к построению на место ее опосредствованной реальности, имеющей чисто отвлеченный характер, вытекают не из абстрактного понятия вещи, с которым мы подходим к опыту, или которое мы выводим из опыта непосредственно и в противоположность изменчивости действительных явлений; они возникают лишь в тот момент, когда мы приводим отдельные предметы нашего опыта в соотношение друг с другом, чтобы затем в связном опыте устранить их изолированное рассмотрение. Вместе с тем тогда же начинается и преобразование первоначального понятия изменчивой вещи в понятие постоянного предмета. Не им, стало быть, вызываются противоречия в непосредственных эмпирических понятиях. Ведь само оно является, напротив того, первой попыткой разрешить указанные противоречия. Ведь в тот момент, когда предмет как постоянный отличается от своих изменчивых определений, эти последние рассматриваются уже как явления, которые обусловливаются не предметом, а его отношением к познающему субъекту. Поэтому упомянутый постоянный предмет относится уже к понятиям, при построении которых имеется в виду замена действительности представляемой действительностью, мыслимой. При этом возникает затем задача мыслить себе действительность таким образом, чтобы исчезали противоречия, оказывающиеся в изменчивых представлениях-объектах с того момента, когда мышление подходит к ним с требованием ненарушимой связи всех своих восприятий.

Но это требование никогда не могло бы возникнуть, если бы его не вызывали сами факты, которые даны в восприятии. Если бы в восприятии везде оказываюсь только противоречие, и нигде не было согласия, тогда было бы непостижимо, каким образом наше мышление доходит до устранения встречаемых им неправильностей и замены их закономерной связью. Чтобы это было возможно, уже в самом воззрении должны оказываться налицо по крайней мере зачатки указанной закономерности, завершаемой при посредстве понятий. В самом деле, вряд ли требуется подробно доказывать, что нет недостатка в подобных зачатках различного рода. Наблюдения вроде того, что толчок приводит тела в движение, и что внешнее сопротивление уничтожает это движение, что в тепле твердые тела становятся жидкими, и жидкости испаряются, что при изменении своего агрегатного состояния тело вновь принимает свою прежнюю форму, если вновь наступают те же самые внешние условия, — все-такие и подобные им наблюдения настолько непосредственны, что не требуется какого-либо прирожденного нашему духу понятия закономерности, чтобы объяснить, каким образом издавна, чуть только начало пробуждаться размышление, над пониманием природы господствовало предположение закономерности процессов, тем более что величественное зрелище небесных движений и зависящей от них смены времен года и суток непрерывно представляло взору человека глубоко затрагивающей и склад его жизни пример мировой закономерности. Конечно, это предположение закономерной связи вещей первоначально совсем настолько неопределенно, насколько оно соответствует зрелищу непосредственно воспринимаемой закономерности явлений, всюду нарушаемой кажущимися исключениями. Поэтому, при всей необходимости этих фактов для образования понятия единообразной связи, сами по себе они все же были бы недостаточны для того, чтобы дать этому понятию развиться до степени требования, пред которым вся чувственная живость мира в воззрении превращается в конце концов в чисто субъективную призрачность, которой в качестве объективной действительности противостоит чистое построение из понятий. Но именно здесь и обнаруживается чрезвычайная плодотворность, присущая первоначальному соотношению воззрения и мышления. Все законы мышления коренятся в воззрении. Но ни один закон мышления не оставляет воззрения неизменными, притом же действие каждого из этих законов не ограничивается первоначальными его обнаружениями, но ему подчиняется все, что может стать предметом представливания.

Какие же условия должны быть исполнены для того, чтобы какаялибо связь предметов восприятия представлялась нам закономерной?

Прежде всего входящие в нее элементы, очевидно, должны составлять некоторое целое, а затем это целое должно в свою очередь расчленяться постоянным образом в пространстве и во времени, так что, когда мы снова встречаем ту же самую связь, может повторяться то же самое расчленение. Повсюду, где встречаются эти условия, мы рассматриваем такую связь как закономерную и выражаем это именно в том, что всякое встречающееся нам в восприятии исключение ощущается нами как нарушение, требующее своего устранения; устранение это может последовать таким образом, что мы или отказываемся от первоначально принятой связи, или вводим новые условия, благодаря которым кажущееся исключение исчезает, потому что оно теперь включено в более общим образом понимаемую связь. Нетрудно видеть, что вышеприведенные примеры вполне соответствуют этой схеме. Движения брошенных тел, движения светил, изменения агрегатных состояний тел — все это суть пространственно-временные связи, которые, при существенно сходном расчленении, или возвращаются всякий раз в одном и том же порядке в непосредственном восприятии, или же могут быть легко подведены под одну и ту же общую схему, если принять в соображение особые отклонения в отдельных случаях.

С функциями мышления, на которых основывается образование таких связей, мы познакомились как с проявлениями двух общих законов мышления: закона расчленения некоторого целого на его части и закона отнесения возникших таким образом членов друг к другу в форме односторонней или взаимной зависимости. Очевидно, что для установления логической связи всех указанных содержаний восприятия служит в особенности последний закон. В самом деле, вышеупомянутые примеры представляют собой не что иное, как наглядные применения, или, что этому не противоречит, воззрительные основания логического закона зависимости данных членов некоторого целого. Во всех вышеприведенных примерах оказывается, что, раз мы мыслим себе изменившимся один член данного соотношения, это влечет за собой изменение и другого члена, а это условие именно и составляет сущность всякой логической зависимости. Первично изменяемый член мы называем основанием, вторично — следствием.

На вышеуказанных соотношениях основывается та огромная важность, на которую заявляет притязание закон основания в качестве всеобщего принципа познания. Закон тождества и закон противоречия остаются законами мышления в тесном смысле слова. Как таковые они имеют значение законов познания лишь в том отношении, что во всякое мышление входят простые акты познания. Но, господствуя над всяким отдельным актом мышления, который всегда бывает сравнением по сходственным и несогласным признакам, они все же вовсе не заключают в себе принципа, согласно которому можно было бы приводить некоторое данное содержание познания в определенную связь с каким-либо другим содержанием. Это подтвердилось уже при исследовании чистых функций мышления тем, что, хотя функция умозаключения и может основываться на одних только отдельных отношениях тождества и противоречия, связь между этими отношениями, которая одна только ведет к новому суждению, предполагает в то же время расчленение всей данной в умозаключении связи согласно принципу основания и следствия. Таким образом, уже при анализе функций мышления закон основания оказался единственным принципом, не только господствующим над определенными единичными актами мышления, но и содержащим в себе вместе с тем правило, согласно которому данные акты мышления приводятся в соотношение друг с другом. Это основывается именно на том, что эти более элементарные законы мышления касаются лишь сравнения отдельных представлений, тогда как закон основания, напротив того, всегда относится не к единичным предметам, мыслимым как независимые друг от друга, а к связи предметов, между отдельными членами которой мыслится отношение зависимости на основании признаков, которые были сравниваемы согласно двум первым законам мышления.

В силу условий воззрения и условий логических единичный предмет всегда бывает ограниченным. Конечно, он может быть и обыкновенно бывает сложным. Но он всегда остается связанным теми свойствами пространственного разъединения и временной непрерывности, без которых вообще невозможно было бы различение единичных предметов. Иначе обстоит дело с понятием связи. Его можно по благоусмотрению мыслить себе уже или шире. Хотя сначала те связи, на которые обращает внимание наше мышление, ограничены сравнительно узко, все-таки ведь всякое новое воззрение, вступающее в отношение к уже образованным представлениям, побуждает к расширению первоначально схваченных связей. Таким образом, понятие связи ограничивается в конце концов лишь пределами всей совокупности содержания всех наших восприятий и понятий. Мы все еще можем описывать по благоусмотрению то уже, то шире те крути, в которые мы заключаем объекты, между которыми мы мыслим себе взаимное отношение. Но объем этих соотношений сам по себе настолько же обширен, как и объем нашего мышления, а потому неизбежно должно возникнуть требование, чтобы те более узкие соединения, к образованию которых нас побуждают специальные опыты, были частями единой связи всех наших воззрений и понятий, и чтобы последняя цель познания состояла в том, чтобы открыть эту всеобщую связь, или, если бы это оказалось неосуществимым ввиду бесконечности возможных опытов, чтобы, хоть бесконечно прогрессируя, все более и более к ней приближаться.

Таким образом, закон мышления, требующий связывания членов данного целого как оснований и следствий, становится для рассудочного познания принципом связывания всех частей совокупности содержания познания, как данных, так и приблизительно возможных в будущих опытах. Основное же условие этого рода связывания состоит в том, что отдельные части нашей системы познания не должны противоречить друг другу. Коль скоро это случилось бы где-либо, в соответственном пункте прерывалась бы связь по основанию и следствию. Ведь если бы в упомянутой системе нашлось какое-либо отношение зависимости, противоречащее какому-нибудь другому отношению зависимости, тогда вообще не могло бы уже быть речи о единой связи условий. Стало быть, этот принцип связывания по основанию и следствию может быть формулирован еще отрицательно, как принцип свободного от противоречий соединения данного. Уже при рассмотрении воспринимающего познания мы видели, каким образом там в противоречиях, с которыми мы встречаемся в фактах непосредственного восприятия, заключаются разнообразные мотивы, ведущие к проверке первоначальных восприятий. Уже в этих случаях мы в частностях руководимся законом основания, который, коренясь в воззрении, с самого начала участвует и при приведении в порядок и обсуждении чувственного восприятия. Но принципиальное проведение требования, содержащегося в законе основания, становится возможным лишь благодаря развивающейся на ступени рассудочного познания способности примирять существующие в восприятии противоречия при посредстве понятий, образованных нарочно для служения интересам свободного от противоречий мышления. Только благодаря этому и вообще обеспечивается тогда универсальное значение этого верховного принципа познания.

В науке принцип соединения всех познаний находил свое выражение чаще в отрицательной форме требования свободной от противоречий связи, чем в этой положительной форме. Это легко объясняется тем фактом, что образование понятий, при посредстве которых имеется в виду соблюсти в силе указанный принцип, вызывается прежде всего противоречиями восприятия. Поэтому-то внимание раньше обращается на кажущиеся уклонения от принципа, чем на сам принцип. Ведь каждое такое уклонение представляет для мышления проблему, побуждающую его к новым усилиям. Однако никогда не возникало бы и мысли об этих усилиях, если бы на заднем плане не стояло вышеуказанное положительное требование, и само это требование исчезло бы, в свою очередь, если бы в пользу его не свидетельствовали фактические успехи, постоянно сопровождающие его применение. Итак, этот постулат, имеющий в виду установление всеобщей связи нашего познания, всегда упреждает опыт, потому что ведь никакая сумма отдельных опытов не могла бы сама по себе служить доказательством безусловной его общеобязательности. Но этот постулат и возник благодаря первоначальным проявлениям деятельности мышления, направленной на простейшие воззрения, и впредь его применение идет параллельно опыту, так как последний никогда не ставит мышлению таких проблем, которые не допускали бы логической обработки опьгга, производимой в смысле свободной от противоречий связи.

Проблемы, побуждающие к подобной обработке опыта, расчленяются на три главные задачи: во-первых, на исследование форм познания, возможных согласно общим законам мышления; во-вторых, на обработку объективных представлений, целью которой служит построение свободной от противоречий системы объективного, опосредствованного или отвлеченного (begrifflichen) познания: в-третьих — на обработку всего содержания восприятия, целью которой служит установление свободной от противоречий систематической связи субъективного, непосредственного или доверительного познания. Первой из этих задач соответствует математика как общая наука о форме, второй — естествознание, третьей — психология. Эти три основные дисциплины, возникшие при историческом развитии науки, и с точки зрения рассудочного познания оказываются тремя необходимыми в силу условий мышления и опыта разветвлениями проблемы познания. Но в то же время задачи этих областей представляются нам теперь уже с более общей точки зрения. А именно математика как наука о формах познания, возможных согласно общим законам мышления, присоединяется к обеим основным реальным наукам, частью содействуя им путем исследования формальных условий всего опыта и таким образом вполне выражая с их формальной стороны самые факты опыта, частью дополняя их путем построения на основании данных в восприятии распорядков многообразного идеальных систем понятий, возможных по законам мышления, но не оказывающихся налицо в действительном опыте. Таким образом, в трансцендентных системах понятий математики находит свое точное выражение проблема, занимавшая философское умозрение всех времен и иногда настолько пленявшая его собой, что, совсем не распознавая реальных научных задач философии, в ней видели прямо-таки единственную философскую проблему. Если человеческий дух способен образовывать на основании законов мышления системы возможных реальностей, которых не оказывается ни в одном действительном опыте, то спрашивается: в какой мере могут такие трансцендентные системы понятий в силу ли своей общей мыслимости, или в силу специально свойственных им признаков применяться для пополнения тех систем опытного познания, которые рассудок построяет частью путем логического анализа объективных представлений, частью путем точного описания и сочетания фактов субъективного восприятия?