Типы политической культуры

Опираясь на ориентации как на основные составляющие элементы политической культуры, Алмонд и Верба, действуя в духе веберовской «понимающей социологии», исходя из сочетания этих ориентаций, выделяют три идеальных, или чистых, типа политической культуры: патриархальную, подданническую и активистскую. Идеальные типы политической культуры выражают характерные черты взаимоотношений субъекта политики (гражданина) и политической системы.

• 1. Патриархальная политическая культура отличается полным отсутствием интереса к политике. В ней знания о государстве, эмоции и суждения о связанных с ним ценностях равны нулю. Основными характеристиками этого типа являются индифферентность, аполитичность, отсутствие ожиданий у основной части населения. Политические ориентации не отделены от иных ориентаций (экономических, религиозных, родоплеменных).
• 2. Подданническая культура отличается наличием сильных ориентаций на политическую систему, сочетающихся со слабым участием граждан в ее функционировании. Она существует тогда, когда государство выступает в качестве источника норм, которые необходимо соблюдать, которым нужно подчиняться. Граждане в политике ориентируются исключительно на господствующие ценности при очень слабом их осмыслении, их интересуют результаты функционирования политической системы, однако существует полное отсутствие ориентации относительно функционирования системы на «входе» и относительно самого себя как активного участника политического процесса. Подданный хорошо понимает государственную власть и умеет эффективно (для системы) подчиняться ей. Во всем остальном он пассивен и систему в целом идентифицирует с ее измерением на «выходе» .
• 3. Активистская политическая культура выражает активную ориентацию граждан на политическую систему и активное их участие в ее функционировании. Она предполагает, что власть рассматривают и как источник спускаемых норм, и как объект воздействия со стороны заинтересованных лиц в процессе принятия решений. Люди здесь уверены, что они могут играть активную роль в политике, хотя и оценивают эту возможность по-разному. Индивиды активно участвуют в политической жизни, пытаются воздействовать на процессы принятия решений, умело артикулируют собственные процессы. При этом выполняют и с уважением относятся к уже принятым решениям. Члены общества ориентируются на систему в целом — как на ее политические, так и административные структуры и процессы. Иными словами, это одновременно ориентация на входящие и исходящие аспекты системы. Характерна также ориентация гражданина на «активистскую роль самого себя», и это последнее не зависит от позитивного или негативного отношения к политической системе и ее ролям.

Политическая наука имеет дело с определенными национально-историческими типами культуры, представляющими собой смешанный вид нескольких идеальных типов. Комбинации этих типов могут быть разными. По мнению большинства ученых, существует несколько основных комбинаций, образующих три типа смешанной политической культуры: патриархально-подданническая, подданническо-участная и патриархально-участная.

4. Задаваясь вопросом, существует ли политическая культура, благоприятствующая демократии и ее стабильному функционированию, Алмонд и Верба пришли к выводу, что такая культура есть. Они дали ей определение " гражданская политическая культура" , или «политическая культура гражданственности» (civil culture). Она сочетает в себе элементы подданнической и активистской культуры. В рамках этой культуры «многие граждане могут быть активными в политике, но многие другие играют более пассивную роль подданных… даже у тех, кто исполняет гражданскую роль, качества подданных и прихожан не полностью вытеснены… Это означает, что активный гражданин сохраняет свои традиционалистские, неполитические связи, равно как и пассивную роль подданного… Политическая деятельность представляет собой лишь часть интересов гражданина, причем, как правило, не очень важную их часть»^[1].

Согласно выводам Алмонда и Вербы, для гражданской политической культуры характерны два противоречия: между высокой оценкой своей потенциальной влиятельности на политические решения и более низким уровнем реального влияния, между степенью распространения вербального признания обязательности участия граждан в политической жизни и реальной значимостью и объемом участия. Эти два противоречия, по их мнению, помогают понять, каким образом в странах стабильной демократии достигается оптимальность во взаимодействии элитных и неэлитных групп; как сочетаются активность и влиятельность неэлитных групп в период выборов с их пассивностью, невлиятельностью в принятии политических решений; как сочетается власть правящей элиты, обладающей огромными ресурсами, с ее подконтрольностью и ответственностью. Пассивность обыкновенного гражданина помогает обеспечить властью правящие элиты в той мере, в какой это необходимо для эффективного принятия решений. С другой стороны, активность гражданина, его приверженность нормам активного участия в политике, его убежденность, что он может быть влиятельным политическим актором, обеспечивает ответственность элит.

По сути, гражданская культура — это баланс разных культур, своего рода «система сдержек и противовесов» (checks and balances), аналогичный балансу в системе властных отношений, основанной на принципах разделения властей. Это баланс между господством правящей элиты и ее ответственностью перед обществом, между политической активностью и пассивностью граждан, между инструментальными, или прагматическими, и эмоциональными политическими ориентациями, между фундаментальной и специфической поддержкой, между рациональностью и эмоциональностью, между согласием и разногласиями в политике. Как утверждал С. Липсет, если лояльность в отношении политической системы определяется сугубо прагматическими соображениями, она становится нестабильной, неизбежны сбои в ее работе, которые могут лишить ее поддержки граждан. Лишенная эмоций политическая активность легко может перерасти в цинизм. Однако повышенная эмоциональность может не только нарушить равновесие между пассивностью и активностью граждан, но и привести к институциональной дестабилизации.

Таким образом, демократическая политическая система отличается высокой степенью сложности и взаимозависимости всех ее элементов, в том числе и сбалансированной системой политических ориентаций. «Тут налицо политическая активность, — заключают Алмонд и Верба, — но она не столь велика, чтобы подорвать власть правительства, налицо вовлеченность и преданность, но в умеренной степени, имеются политические разногласия, но их держат под контролем. К тому же политические ориентации, образующие гражданскую культуру, тесно увязаны с общими социальными и межличностными ориентациями. В рамках гражданской культуры нормы межличностных отношений общего доверия и доверительного отношения к своему социальному окружению пронизывают политические установки и смягчают их»^[1].

Гражданская культура, по мнению Алмонда и Вербы, наиболее развита в англо-американской политической системе, которая по своим характерным чертам отличается от ряда других политических субкультур.

• 1. Она является светской и прагматической; политика здесь выступает не в манихейском обличии непримиримой борьбы сил добра и зла (прогресса и реакции), а всего лишь как столкновение групповых интересов, каждый из которых имеет право на существование. И поскольку здесь отвергается фаталистический принцип предопределенной коллективной судьбы, то политический процесс выступает как «процедура открытия» реальных возможностей и влияния различных общественных групп, а также как ограничитель их стихийной экспансии.
• 2. Она отличается гомогенностью, общенациональным консенсусом по поводу некоторых основополагающих ценностей и ненарушимых правил игры. Практическим тестом, подтверждающим наличие этого признака, является то обстоятельство, что здесь не только победившая партия признает законность и справедливость правил игры, в которой она победила, но и побежденная партия тоже, хотя именно ей это признание дается труднее. Силы побежденной партии придают господствующее светско-прагматическое видение реальности, убеждение в том, что в ходе выборов сталкивались не добро и зло, а всего лишь «грешные» земные интересы, каждый из которых законен. Участники политического процесса имеют представление о политике не как об игре с нулевой суммой, при которой победитель получает всю сумму выигрыша, а как об игре, в которой политические поражения чередуются с победами, и, следовательно, нужно только лучше подготовиться к новым выборам.
• 3. Она является центристской и олицетворяет доминирование умеренных позиций. Электорат обеих политических партий тяготеет к центру. Республиканская партия США, олицетворяя правый политический спектр, тяготеет к нему справа, а демократическая партия, представляющая левый спектр, — слева.

По своим основным характеристикам англо-американская политическая культура, по мнению Алмода и Вербы, отличается от европейской, точнее, от европейско-континентальной. Приведем основные черты последней.

• 1. Смешанный, или переходный, характер. Наряду со светским восприятием политики как борьбы групповых интересов, здесь сохраняется влияние ее понимания как борьбы идеалов, добра и зла. Эта традиция накладывает свой отпечаток на восприятие политического процесса. Электорат более поляризирован (правые и левые), слабее представлены центристские позиции, демонстрация центризма не всегда политически выгодна, поскольку шанс на победу имеет партия или коалиция партий, обладающих отчетливо выраженной правой или левой ориентацией. Политическая культура допускает возможность отношения к политическому противнику как носителю или воплощению зла. Отсюда нередко следует отказ от компромисса, нарушение демократического принципа, касающегося охраны прав меньшинства. Нередко победа одной из сторон оборачивалась очередным «поворотом истории». Так, например, во Франции было подсчитано, что между 1789 и 1958 гг. страна пережила 16 режимов (средняя продолжительность каждого составила 10 лет и 5 месяцев).
• 2. Гетерогенный характер. Гетерогенность политической культуры проявляется в традициях сочетания в структуре государственной власти представителей различных политических сил. Так, например, во Франции во время президентства социалиста Ф. Миттерана правительство опиралось на коалицию правоцентристских партий.

Для авторитарно-патриархальной политической культуры характерен образ семьи. В основе восприятия политики и властных отношений лежит патриархальный психологический архетип. Общество в целом рассматривается как большая семья во главе с «отцом». Глава государства воспринимается как отец «семьи», а все граждане государства — как его «дети», социально незащищенные, беспомощные, «неразумные», которых нужно опекать, наставлять, воспитывать. Политическая культура опирается на традиции и нормы, создает привычки и стереотипы поведения. Патриархальная культура основана на вере не только в законность, но даже в определенную священность издавна существующих порядков и властей.

Патриархальный характер господства определяет и специфику аппарата управления. Он состоит из лично зависимых от господина домашних слуг, служащих, родственников, личных друзей или лично верных ему вассалов. Личная верность и преданность господину служит основанием для назначения на должность и продвижения по служебной лестнице. Знания и компетентность, как это есть в случае легального господства, имеют меньше значения, чем личная верность и преданность.

В истории общества М. Вебер выделил две формы традиционного господства: чисто патриархальную и сословную. Первая характеризуется полной личной зависимостью слуг от господина. Такой вид традиционного господства был характерен для Византии. Вторая характеризуется существованием личной независимости слуг от господина. Они имеют определенную степень личной свободы при выполнении управленческих функций. Социальные отношения между господином и слугой регулируются принципом сословной чести, который дает шанс господину быть уверенным в преданности своего слуги. Наиболее близким к этому типу господства были отношения, характерные для западноевропейских феодальных государств. Нетрудно заметить, что традиционное господство характеризуется отсутствием формального права и, соответственно, принципа действовать «невзирая на лица»: характер отношений в любой сфере носит четко выраженный личностный момент.

Тоталитарная политическая культура является порождением XX в. Для нее характерен образ «машины», или «фабрики». В основе восприятия политики и властных отношений лежит модернистский психологический архетип. Общество в целом рассматривается как большая фабрика, построенная на принципах «научной рациональности» во главе с «хозяином». Доминирующая «научная рациональность» нс ограничивается этическими нормами. Люди воспринимаются как «колесики и винтики» огромной машины, которые можно произвольно заменять друг на друга либо вследствие их физической непригодности, либо вследствие их морального устаревания. Тотальная политическая культура полностью подчиняет гражданина государству, ограничивая его права и свободы во имя достижения сверхрациональной цели, требует от него постоянного участия в политическом процессе, одновременно жестко регламентируя сами формы и методы участия в политике. В этом плане очевидно принципиальное различие авторитарной и тоталитарной политических культур. Они порождены разными историческими эпохами, имеют разные психологические архетипы, формируют различные восприятия политики и утверждают различные модели политического поведения, приемлемых для них «средств достижения» этих целей.

Кроме типологии Алмонда и Вербы, в зависимости от форм и методов осуществления власти, ученые предложили и другие типологии политической культуры. Так, в зависимости от места в политической системе можно выделить доминирующую и периферийную политическую культуру (субкультура). По степени распространения — массовую и элитарную политическую культуру. Таким образом, политическая наука не стоит на месте в анализе политической культуры современного общества, исследуя и уточняя ее новейшие изменения и стили.

• [1] Almond G., Verba S. The Civil Culture Political Attitudes and Democracy in Five Countries. P. 493.
• [2] Almond G., Verba S. The Civil Culture Political Attitudes and Democracy in Five Countries. P. 493.