Становление мещанско-предпринимательской субкультуры и универсализация ее картины мира

В последнем десятилетии XX столетия мы оказались в переходной ситуации, воздействующей на изменение восприятия пространства и времени. Демократизация общественной жизни способна стимулировать понимание и прочтение глубинных структур литературной культуры XIX и начала XX в., не соответствовавших лиминальному космосу с его ориентацией на визуальные структуры. Если какие-то литературные элементы прошлого ранее в этот космос и проникали, то они функционировали в формах кино, воспринимаясь сквозь призму соответствовавших кино рецептивных стереотипов. Сегодня, когда лиминальный космос распался, возникает возможность проникновения в эти глубинные структуры.

Конечно, нельзя не отметить, что эстетические вкусы наших современников актуализируются под воздействием не только становления новой предпринимательской субкультуры, но и продолжающей быть реальностью хотя бы в глубинах «коллективного бессознательного» лиминальной субкультуры. Принимая это обстоятельство во внимание, констатируем открытие еще в середине 1980;х годов литературы с воссозданием в ней мира «антиутопии». В этом жанре, как известно, многие писатели стремились воспроизвести некий антилиминальный мир, осознать реальность истории вопреки гипнотическому обаянию присущего этому психологическому типу утопического идеала.

До этого времени «антиутопия» в классических и литературных формах (Хаксли, Оруэлл, Кестлер) нашему читателю и зрителю была недоступной, хотя в истории этого жанра важной вехой была уже, как известно, замятинская повесть «Мы». Конечно, обаяние антиутопии наша публика ощущала уже в 1960;е годы, зачитываясь произведениями Стругацких. Очевидно, что настроения середины 1980;х были предвосхищены настроениями 1960;х. Однако интерес к этому жанру как в его литературных, так и кинематографических формах сегодня получает социальный смысл. Наконец-то представляющая этот жанр литература может быть прочитана.

Следующим примером «реванша» в новой ситуации литературы следует считать произведения В. Пикуля, имевшего и еще имеющего огромную читательскую аудиторию⁶⁸. Как бы ни относиться к его творчеству, нельзя все же не признать, что его произведения выражают значимые массовые настроения последних десятилетий. Ведь у В. Пикуля русская история впервые предстала свободной от классовых оценок. Его книги удовлетворяют подспудную тягу не знающего истории массового читателя.

Процесс вторжения литературных слоев сегодня не обходится без противоречий. Эскалация экранной культуры, начавшаяся с бурного распространения в 1960;е годы ТВ, не закончилась возникновением и утверждением коммуникации этого рода. С середины 1980;х годов начинается «бум» видеокультуры, который мы переживаем и сегодня и, видимо, долго этим будем еще заниматься, осмысляя исключительность этого этапа в эволюции экранной культуры и в ее отношениях с печатной и вообще всей духовной культурой. Очевидно, что предшествующая вербальная доминанта в культуре распалась, приведя в новой ситуации не просто к иному, а неожиданному положению элитарных и массовых слоев визуальной культуры. В истории XX в. мы, видимо, впервые можем наблюдать гипертрофированное развитие массовых экранных форм и оттеснение ими на периферию многое определяющих в 1960;е годы элитарных или индивидуализированных форм. Видео явилось не просто продолжением предшествующей тенденции, оно привносит и новые явления, становясь в наше время преимущественным каналом распространения массовой культуры, на которую колоссальный спрос.

В связи с функционированием видео в искусстве экрана начинается новая эра, которая не может быть апологетической. Казалось бы, на протяжении всего столетия эскалация экрана видоизменила культуру хотя бы уже тем, что разрубила «гордиев узел», ставший проблемой для «шестидесятников», мечтавших об индивидуализации киновосприятия, о включении в процесс постижения фильма самого зрителя, о превращении последнего в активное звено кинопроцесса. Не удивительно, ведь именно в 1960;е годы массовым достоянием экран начинает делать то, что в литературе произошло уже во времена Джойса и Пруста и что, например, хотел, умел, но в 1930;е годы не мог осуществить Эйзенштейн.

Заслуга кино этого десятилетия заключается в том, что известные к этому времени в литературе и даже в кино авангарда (1920;х) приемы индивидуализации и субъективизации киноповествования стали включаться в структуры, предназначенные для массового зрителя. В искусстве экрана это был колоссальный прогресс. Но он, естественно, не происходил гладко, наталкиваясь на противоречия и прежде всего на деятельность государственных и общественных институтов. Обаяние визуальной стихии экрана тех лет воздействовало и на литературу. Не случайно в романе «Август четырнадцатого» А. Солженицын упивается стилистикой эмоционального киносценария, имитируя чистую визуальность экрана⁶⁹.

Однако, совершив такой «прорыв», «шестидесятники» на этом уровне визуальной коммуникации не могли удержаться, исключая лишь отдельных художников. С «шестидесятниками» связаны не только интеллектуализация и индивидуализация повествовательных структур, но и продолжающееся расширение с помощью экрана массовых форм коммуникации, что в ТВ достигло своего пика. Уже ТВ продемонстрировало понижение духовного уровня визуальной коммуникации, явившееся расплатой за ее экстенсивность. Смысловая и звуковая насыщенность стилистики немого кино угасала уже в звуковом кино, затем в телепередачах, а сегодня об этом свидетельствует опыт видео.

Со временем эстетические эксперименты «шестидесятников» растворялись в массовой стихии. Их контакт с обществом происходил на уровне тойнбианского Ухода-и-Возврата. Чтобы донести свою идею до середины 1980;х, т. е. «вернуться», им пришлось отойти, «уйти», не важно, в каких формах этот «Уход» осуществился — ссылки, тюрьмы, эмиграции, смерти, разочарования, компромисс и т. д. Как бы то ни было, но «Возврат» совершился. Ему мы и обязаны расцветом с середины 1980;х документализма в литературных и экранных формах.

Казалось бы, что с этого времени мешает повысить уровень духовной коммуникации в экранных формах, ведь художественный опыт «шестидесятников» трудностей для массовой публики уже не представлял. Если этого не произошло и не происходит, то можно констатировать нарастающее в последние десятилетия противоречие между количественными масштабами визуальной культуры и ее качественными параметрами. Уровень этой коммуникации падает. Как ни странно, но это противоречие не снимает даже небывалая для прежних этапов в истории экрана индивидуализация потребления, ставшая возможной с появлением видео. Последнее становится актуализацией исключительно массовой культуры.