Довод к страху

Довод к страху [лат. argumentum ad metum, argumentum ad horrendum, argumentum in terrorem; англ, appeal to fear, scare tactics] представляет собой, по определению Г. А. Брутяна, «открытую либо завуалированную угрозу»^[1] в адрес оппонента. Примером использования открытой угрозы в споре может послужить следующий разговор оценщика с клиентом в ломбарде:

• — Пятьдесят долларов.
• — Ноя купил эту цепочку за сто!
• — У нас ломбард, а не магазин.
• — Ну хотя бы девяносто!
• — Пятьдесят.
• — Семьдесят пять!
• — Сорок пять!
• — Сколько?!
• — Еще слово скажешь, и будет сорок.
• — Хорошо, хорошо, давайте!

Директор частного сыскного агентства, видимо, не подумав хорошенько о последствиях, говорит посетившему его с деловым визитом сотруднику уголовного розыска следующее:

• — Увы, ничем не могу помочь вам. К тому же я очень спешу. Извините. —Хорошо. Я ухожу. Но не прощаюсь. А вернусь с ордером на обыск. Что-нибудь да найдем. Вы же знаете.
• 2

— Подождите, подождите… Ну куда же вы? Я готов ответить на все ваши вопросы.

К/ф. «Улицы разбитых фонарей».

Открытая угроза — это обращение к милиционеру, полицейскому, городовому (отсюда — еще одно название довода к страху: аргумент к городовому), к начальству (отсюда — еще один термин, который встречается в англоязычной литературе: argumentum ad gubernatorem). К этой же категории отнесем предупреждающие надписи типа «Территория охраняется служебными собаками» или «Во дворе злая собака», демонстрацию силы (отсюда такое название этого приема: довод к силе [англ, appeal to force]): зубов, мускулов, кулаков, оружия, в частности пистолета, ножа, кастета, дубины, бейсбольной биты, палки (отсюда такие названия этого же довода: аргумент к палке [калька лат. argumentum ad baculum], или палочный довод [лат. argumentum baculinum]). Автор следующей рекламы, видимо, был подкован в теории аргументации и не лишен чувства юмора:

ПУС-1 «Аргумент» — палка универсальная специальная прямая, длиной 480 или 650 мм.

ПУС-2 «Аргумент-М» / «Аргумент-Б» — палка универсальная специальная с дополнительной ручкой, длиной 480 или 650 мм.

Испытанным «оружием пролетариата» всегда был булыжник:

И. Д. Шадр. Булыжник — оружие пролетариата (1905).

Особенно изощренными методы устрашения были во дохристианскую эпоху и времена средневековья: распятие на кресте, колесование, четвертование и т. д. Что ждало в эти времена основателя нового научного или религиозного учения? Приведем фрагмент экспертизы отпечатка тела Иисуса Христа на Туринской Плащанице, произведенной учеными Сорбонны: и таза расположены раны от бичевания. В центре удара отпечатки чернее, ибо там были раны глубже и крови больше. По краям пятна светлее — там была сукровица, которая текла долго, ибо раны раздражались одеждой и медленно сохли. Этими ранами усеяна вся спина, поясница и ниже. Всего их 18. Они нанесены флягрумом — особым бичом, состоящим из нескольких веревок с большими тяжелыми металлическими пуговицами на концах. На правом плече — широкая полоса, след от тяжелого Креста, который Спаситель нес на Голгофу. Лицо изувечено: перебита носовая кость, опухла левая щека и рассечена скула.

Экспертиза для Фомы Неверующего Во времена инквизиции за инакомыслие ученым грозило сожжение на костре; именно такая судьба постигла выдающегося мыслителя Джордано Бруно (1548—1600), критиковавшего схоластическое богословие и утверждавшего, что вселенная бесконечна, что в ней находится бесчисленное количество миров и что развитие их непрерывно. Угроза смертью, или argumentum ad morti, широко применяется и в современном обществе:

Аргумент к смерти (argumentum ad morti) довольно распространен в коммуникации, полемике, споре. Этот тип аргументации проявляется в апелляции к возможным практическим выводам, в прямой угрозе жизни оппонента или его близких: «Если Вам дорога жизнь Вашей дочери, Вы сделаете это» и др. Сюда же относится и угроза самоубийством: «Если Вы не сделаете это, я повешусь». К подобного рода аргументам прибегают не только шантажисты, грабители, рэкетиры, но и органы охраны порядка, службы безопасности: «Стой, стрелять буду!» и т. п. Настойчивость врача на срочной операции, законодательное требование смертной казни, угроза военных операций во внешней политике — все это примеры argumentum ad morti.

Тулъчинский Г. Л. Argumentum ad morti.

Довод к страху регулярно используется не только во зло, но и во благо:

Некий человек совершил убийство, и родственники убитого его преследовали. Он прибежал к реке Нилу, но тут столкнулся с волком. В страхе он забрался на дерево, нависшее над рекой, и спрятался на нем, но увидел змею, которая там раскачивалась. Тогда он бросился в воду, но и тут подстерег его крокодил и сожрал. Басня показывает, что для человека, запятнанного преступлением, ни земля, ни воздух, ни вода не будут убежищем.

Эзоп. Убийца В христианском мире стала общим местом угроза вечными мучениями в адском пламени — так называемая тактика запугивания во имя спасения [англ, scare-for-salvation]^[2]:

За дерзость будешь там ты мучиться вовеки, Где жажда, глад, тоска и огненные реки, Где скорбь душевная и неисцельных ран.

А. П. Сумароков. Димитрий Самозванец Эта угроза (ложь во благо) послужила смягчению нравов человечества.

Насколько оправданы с точки зрения морали методы устрашения во внутригосударственной политике? Не являются ли они пережитком прошлого? Приведем рассуждение Николо Макиавелли о соотношении милосердия и строгости в отношении к народу:

Может возникнуть спор, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись. Говорят, что лучше всего, когда боятся и любят одновременно; однако любовь плохо уживается со страхом, поэтому если уж приходится выбирать, то надежнее выбрать страх. Ибо о людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива: пока ты делаешь добро, они твои всей душой, обещают ничего для тебя не щадить: ни крови, ни жизни, ни детей, ни имущества, но когда у тебя явится в них нужда, они тотчас от тебя отвернутся. И худо придется тому государю, который, доверясь их посулам, не примет никаких мер на случай опасности. Ибо дружбу, которая дается за деньги, а не приобретается величием и благородством души, можно купить, но нельзя удержать, чтобы воспользоваться ею в трудное время. Кроме того, люди меньше остерегаются обидеть того, кто внушает им любовь, нежели того, кто внушает им страх [курсив наш. — В. М.], ибо любовь поддерживается благодарностью, которой люди, будучи дурны, могут пренебречь ради своей выгоды, тогда как страх поддерживается угрозой наказания, которой пренебречь невозможно.

Н. Макиавелли. Государь.

Завуалированная угроза — это лишь намек на расправу и прочие неприятности: так, в 60-е годы XX века молодым американцам, протестовавшим против войны во Вьетнаме, намекали на возможные сложности при устройстве на работу. Строго говоря, назвать угрозу аргументом «можно лишь в фигуральном смысле»¹. Уже средневековые ученые считали argumentum ad. baculum либо ошибкой, либо софизмом; как «логическая ошибка» (logical error, mistake in logic) определяется данный прием и в современной науке^[3][4].

Специалисты не без основания призывают более четко проводить линию разграничения «между аргументированием и насилием»¹. И действительно: к убеждению подобные способы воздействия не имеют отношения, поскольку «обращаться к кому-либо с аргументацией означает рассматривать его как находящегося вне сферы жесткого управления. Мы даем оппоненту возможность возражать нам, и как только мы лишаем его этой возможности, мы уже не аргументируем»^[5][6]. Аргумент к страху — это прием воздействия на поведение человека, а не на его взгляды и убеждения^[7].

В логико-философской литературе относительно целесообразности и самой приемлемости насилия и, соответственно, аргумента к силе существуют две точки зрения. 1. Насилию «нет никакого оправдания»^[8].

2. Применение насилия и аргумента к силе может быть оправдано «стремлением к справедливости»^[9]. По мнению Роберта Кимбэлла, аргумент ad baculum становится приемлем как прием воздействия на поведение адресата при соблюдении двух условий: во-первых, если этот довод высказывается в мягкой {mild) форме (критерий выражения), а во-вторых, если позиция его адресанта является добродетельной, а адресата — порочной (этический критерий)^[10]. Эта точка зрения представляется более приемлемой и более реалистичной.

Некоторую видимость аргумента, а не насилия принимает лишь такой довод к страху, который выражен словесно, причем не прямо, а косвенно, в форме намека, т. е. «косвенного речевого акта»^[11]. В целях более или менее завуалированного давления на оппонента применяется довод к следствию (argumentum ad consequentiam). В этом случае он используется с целью угрозы:

• — И еще я имею кое-что сказать вам. Я давно служу, вы же только еще начинаете службу, и я считаю долгом, как старший товарищ, предостеречь вас. Вы катаетесь на велосипеде, а эта забава совершенно неприлична для воспитателя юношества.
• — Почему же? — спросил Коваленко басом.

• — Да разве тут надо еще объяснять, Михаил Саввич, разве это непонятно? Если учитель едет на велосипеде, то что же остается ученикам? Им остается только ходить на головах! И раз это не разрешено циркулярно, то и нельзя. Я вчера ужаснулся! Когда я увидел вашу сестрицу, то у меня помутилось в глазах. Женщина или девушка на велосипеде — это ужасно!
• — Что же собственно вам угодно?
• — Мне угодно только одно — предостеречь вас, Михаил Саввич. Вы — человек молодой, у вас впереди будущее, надо вести себя очень, очень осторожно, вы же так манкируете! О том, что вы и ваша сестрица катаетесь на велосипеде, узнает директор, потом дойдет до попечителя… Что же хорошего?
• — Что я и моя сестра катаемся на велосипеде, никому нет до этого дела! — сказал Коваленко и побагровел.

А. П. Чехов. Человек в футляре Рассмотренную логическую форму довода к страху в специальной литературе не только абсолютно неправомерно именуют доводом ad consequentiam, но и регулярно смешивают с последним, в результате чего argumentum ad consequentiam, во-первых, неточно определяется как предположение о том, что определенное действие или точка зрения оппонента могут иметь для него «нежелательные последствия»¹, во-вторых, рассматривается исключительно как ошибка или уловка (fallacy). Негативный крен в оценке довода ad consequentiam происходит, видимо, оттого что «когда ситуация нормальна, мы обычно не просчитываем ее возможные последствия»^[12][13]. Заметим, что Д. Уолтон отмечает в некоторых своих работах, что этот довод иногда бывает неприемлем, а иногда и вполне приемлем с точки зрения логики, однако не уточняет, в каких именно случаях это происходит, констатируя «проблему оценки довода ad consequentiam как формы вывода, которая иногда логична (reasonable), а иногда нет»^[14]. Думается, что с точки зрения логики довод ad consequentiam абсолютно приемлем во всех случаях, кроме тех, когда он служит манипулятивным целям, в частности выражению угрозы.

Во избежание путаницы назовем функциональный тип довода ad consequentiam, используемый в целях угрозы, угрозой ad consequentiam. К категории таких угроз отнесем, в частности, пермиссию [лат. permissio ‘дозволение'] — притворное, ироническое поощрение действия, сопровождаемое предупреждением о его нежелательности: Веселись, юноша, в юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих; только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд (Библия). Задача пермиссии — «отвратить от бесчинства, внушить ужас и раскаяние путем мнимого позволения перейти границу дозволенного»^[15].

Угроза ad consequentiam может принимать довольно изысканные манипулятивные формы. Каждый из нас знает, что столкновение с административной машиной, судом и милицией (хотя бы и просто в качестве свидетеля) ничего хорошего не сулит. Это хорошо понимал Остап Ибрагимович Бендер, когда выручал попавшегося на краже Михаила Самуэльевича Паниковского путем вербовки свидетелей по его делу:

Когда великий комбинатор прибыл к месту происшествия, Корейко уже не было, но вокруг Паниковского колыхалась великая толпа, перегородившая улицу. Остап призвал граждан к спокойствию, вынул из кармана записную книжку и, посмотрев на Паниковского, властно произнес:

— Попрошу свидетелей указать фамилии и адреса. Свидетели, записывайтесь!

Казалось бы, граждане, проявившие такую активность в поимке Паниковского, не замедлят уличить преступника своими показаниями.

На самом же деле при слове «свидетель» все правдолюбцы поскучнели, глупо засуетились и стали пятиться. В толпе образовались промоины и воронки. Она разваливалась на глазах.

— Где же свидетели? — повторил Остап.

Началась паника. Работая локтями, свидетели выбирались прочь, и в минуту улица приняла свой обычный вид.

И. Ильф и Е. Петров. Золотой теленок Пример из документального кинофильма «Судьба генсека»:

Л. И. Брежнев — супруге: Мы должны развестись.

Виктория Петровна: Ну что же, тогда пойди попрощайся с детьми.

Завуалированная тактика угрозы ad consequentiam практически недоказуема. Когда чиновник говорит: «Приходите на следующей неделе», «Нужен еще один документ» или «Все ваши документы опять утеряны», то угрожают нашим планам, быть может, и вполне объективные причины (занятость администратора, реальная недостача документа, нерадивость работников архива), а быть может, имеет место шантаж, вымогательство взятки:

«Принес я просьбу. Я бы хотел… мне нужно поторопиться… так нельзя ли, например, кончить дело сегодня?».

«Да, сегодня! сегодня нельзя», сказал Иван Антонович. «Нужно навести еще справки, нет ли еще запрещений».

«Впрочем, что до того, чтоб ускорить дело, так Иван Григорьевич, председатель, мне большой друг…».

«Да ведь Иван Григорьевич не один; бывают и другие», сказал сурово Иван Антонович.

Чичиков понял заковыку, которую завернул Иван Антонович, и сказал: «Другие тоже не будут в обиде, я сам служил, дело знаю…».

Чичиков, вынув из кармана бумажку, положил ее перед Иваном Антоновичем, которую тот совершенно не заметил, и накрыл тотчас книгою. Чичиков хотел было указать ему ее, но Иван Антонович движением головы дал понять, что не нужно показывать.

Н. В. Гоголь. Мертвые души Как видим, аргументация может быть не только убедительной, но и принудительной¹. Функцией таких доводов, как аргумент к жалости или аргумент к страху, является принуждение.

С доводом к страху связано несколько фигур. Рассмотрим их вкратце.

• 1. Апагорезис [греч. атсауорцак; ‘отговаривание'] представляет собой высказывание или текст, содержащие запрет, отговаривание, усиленные скрытой или явной угрозой. Знаменитый пример апагорезиса — заявление маршала Г. К. Жукова на июньском пленуме ЦК КПСС 1957 г., адресованное противникам Н. С. Хрущева, которые попытались было снять его с поста первого секретаря ЦК: «Армия против этого решения».
• 2. Паренесис [греч. ларшуеац ‘увещевание'] заключается в увещевании, уговорах или просто предложении предпринять определенное действие с предупреждением о неприятных последствиях в противном случае. Данная фигура речи регулярно используется в торговой рекламе. К примеру, в книжных интернет-магазинах обычны такие предупреждения: «Внимание!!! Осталось три экземпляра» или «Внимание!!! Остался один экземпляр». У покупателя возникают следующие чувства: 1) убеждение в том, что книга хорошая, поскольку ее быстро раскупают; 2) опасение, что желанный экземпляр ему может не достаться, и он спешно его заказывает. В западной психологии этот прием называется тактикой ограниченного количества [англ, limited number technique, dead-line tactic]^[16][17].
• 3. Катаплексис, или катаплексия [греч. каталок; ‘угроза'] состоит в предсказании или обещании расплаты за плохой поступок: Еще раз опоздаете — будете писать объяснительную записку.
• 4. Оминация [лат. ominor ‘предвещать недоброе'] представляет собой речевой акт, содержащий предсказание бед и несчастий. В политической борьбе используется argumentum ad ddcadence [лат. ‘довод к' + франц. ‘упадку']^[18] — предсказание стагнации, упадка и разложения экономики, деградации народа и прочих неприятностей в случае, если не будут срочно предприняты такие-то меры. Оминация — характерный прием судебной речи:

Я утверждаю, что сегодня на скамье подсудимых сидят люди, преследуемые по политическим мотивам, люди, которые в случае лишения их свободы немедленно будут признаны узниками совести, а их дело станет позором для современного российского правосудия. После приговора, о вынесении которого вы просите, уважаемые «госпожи прокуроры» (прошу прощения, плохо согласуется по родам), после такого приговора взорвется мир.

Речь адвоката Ю. М. Шмидта в защиту Ю. В. Самодурова Сочетанием оминации и довода ad consequentiam следует считать софизм скользкой дорожки [англ, slippery slope ‘скользкий спуск', slippery slope argument, slippery slope fallacy ‘аргумент скользкого спуска'¹], выражаемый старинной русской поговоркой Коготок увяз — всей птичке пропасть. Дуглас Уолтон справедливо указывает на то, что в основе софизма скользкой дорожки лежит довод ad consequentiam^[19][20], однако упускает из виду тот факт, что реализуется данный довод именно в виде предсказания бед и несчастий.

Формой выполнения этой уловки считается построение цепочки последствий какого-нибудь дурного шага по формуле «А ведет к В, В ведет к С, С ведет к D… Z ведет к несчастью или гибели»^[21]. Данная цепочка призвана демонстрировать «легкость схождения в преисподнюю» (лат. facilis descensus averni):

Полковник военной кафедры — студенту: Чтоб я тебя с патлами и в джинсах больше здесь не видел! Иди — до пивного ларька, а там милиция подберет!

Скользкая дорожка представляет собой «путь, первый шаг по которому неизбежно влечет за собой всю цепь остальных»^[22]. В реальной речевой практике чаще всего указываются лишь исходная и конечная точки падения.

Предсказуемость конечной точки дает возможность комбинировать софизм скользкой дорожки с фигурой умолчания: Что сделает наркоман или алкоголик, если источники «кайфа» станут недоступны? Судебная практика показывает: они пойдут воровать. Потом грабить. Потом… (Волгоградский курьер. 02.12.2016).

По наблюдениям исследователей, софизм скользкой дорожки «часто используется во зло (have often been used for ill)», поэтому его не рекомендуется использовать «в моральных и политических дебатах»¹. Злоупотребление софизмом скользкой дорожки происходит тогда, когда он используется тенденциозно, с логическими подтасовками. В этом случае он превращается в нечто подобное дубине. Так, в советские времена, когда объектами гонений со стороны властей поочередно становились генетика, структурная лингвистика, противники, а затем и сторонники учения академика Н. Я. Марра, художники-авангардисты, валютчики, стиляги, «безродные космополиты» и прочие, появился лозунг, направленный против поклонников джаза: «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст» (явный случай non sequitur).

Вместе с тем данный ход мысли вполне приемлем и вполне нормален в тех случаях, когда мы пытаемся объективно, с учетом типовых причинно-следственных связей и реальных фактов логически просчитать (а значит, и предсказать) возможные негативные последствия определенного решения или действия. Этот софизм представляет собой испытанный прием предостережения против азартных игр (конечная точка — тюрьма), алкоголизма (конечная точка — болезни, распад семьи), наркомании (конечная точка — смерть), легкомысленных связей (конечная точка — СПИД), эфтаназии: легализация добровольной эфтаназии может привести к легализация принудительной эфтаназии^[23][24]. Еще один случай применения этого хода мысли в сфере законодательства описал известный американский логик Евгений Волох:

В 2001 году в США рассматривали целесообразность установки видеокамер на уличных фонарях, что, по небезосновательному мнению сторонников этого проекта, должно было бы привести к существенному снижению уровня уличной преступности. Однако данный проект принят не был, поскольку его противники посчитали, что такие видеокамеры могут быть использованы в целях тотальной политической слежки за противниками правительства (to track the government’s enemies)^[25].

Американский юрист Эрик Лоуд убедительно доказал, что софизм скользкой дорожки как одна из форм предсказания (prediction) может с успехом применяться в качестве серьезного и действенного (valid) довода в судебной речи, усиливающего эффективность аргументации¹. Пример удачного использования данной уловки адвокатом:

Адвокат потерпевшего: Вы уже убили человека. Оставили его жену вдовой, двоих детей — сиротами. Подумайте, что дальше? Воровство? Грабеж? Еще одно убийство? Подумайте, сколько горя, сколько страданий вы еще причините ни в чем не повинным людям! Скажите же нам все-таки правду!

Подсудимый (за карточный долг ставший наемным убийцей): Раз так все складывается… Хорошо, я все расскажу. Все, как было.

Программа «Федеральный судья».

Причинно-следственные микросценарии «алкоголизм —> распад семьи», «наркомания —> смерть», «легкомысленные связи —> СПИД» и др. общеизвестны, привычны, представляют собой общепринятые, закрепленные в общественном сознании и поэтому объективные каузальные стереотипы. Если софизм скользкой дорожки опирается на такие общепринятые стереотипы, то с логической точки зрения он является безупречным.

Трудно согласиться с некоторыми взглядами специалистов на анализируемый софизм. Так, Евгений Волох рассматривает данную уловку как «логически ошибочный (logically fallacious) довод, поскольку утверждение о том, что, А неизбежно ведет к Б, может быть ошибочным»^[26][27]. Вряд ли можно говорить об алогичности любых предсказаний, ибо предсказание действительно вполне может быть ошибочным, но отнюдь не всегда — алогичным, что и было продемонстрировано нами выше.

Дуглас Уолтон, на наш взгляд, не вполне обоснованно отождествляет софизм скользкой дорожки и софизм бороды, выделяя такие разновидности первого, как «sorites slippery slope» (= софизм бороды) и «causal slippery slope» («софизм скользкой дорожки каузального типа»)^[28]. Однако софизм скользкой дорожки связан исключительно с причинно-следственными отношениями¹, в то время как основой софизма бороды является категория градуальности. Именно это обстоятельство и разводит их по разным классам уловок. Видимость некоторого сходства создают постепенность перехода от одной ситуации (воровство —> грабеж —*? убийство) в первом случае и постепенность перехода от одного края градуального спектра к противоположному (белый —? серый —> черный) — во втором.

Широко известна комбинация аргумента к страху и аргумента к авторитету. Случаи применения данной комбинации имеют место, в частности, тогда, когда мы апеллируем к мнению диктатора, основоположника политического учения (марксизма, ленинизма, сталинизма, маоизма и т. д.) в государстве тоталитарного типа или когда человеку говорят, что его мнение расходится «с линией партии», что «начальство считает иначе», что его мнение представляет «опасность для государства или общества» и т. д.^[29] С. И. Поварнин приводит такую иллюстрацию:

Старообрядец яростно доказывает, что миссионер и его церковь — еретики. Находчивый миссионер ставит вопрос: «Вот как! Значит, и наш Государь Император еретик?» Перед старообрядцем мелькнули — в воображении (а может быть, и наяву) — знакомые лица альгвазилов и вспомнились «места не столь отдаленные». «Сердце его смятеся и остави его сила его» и «бысть яко человек не слыш и не имый во устах своих обличения».

Многие крупные начальники (губернаторы, министры, президенты, особенно с диктаторскими замашками) любят вызывать к себе подчиненных неожиданно и без пояснения повода:

Были истории и совсем иного рода. Например, такая: у подъезда дома останавливается автомобиль.

• — Вы Асмус Валентин Фердинандович?
• -Да.
• — Собирайтесь!

Он берет зубную щетку, пасту, мыло, прощается с женой. Автомобиль приближается к центру Москвы. Наверное, на Лубянку. Но остановливается перед зданием Совета Министров. Поднимаются наверх, его вводят в зал. Во главе стола сидит Молотов, он встает, идет навстречу.

— Асмус Валентин Фердинандович? Как мило, что вы так быстро откликнулись на нашу просьбу. Дело в том, что товарищ Сталин сказал, что мы совсем не знаем логики. И мы бы хотели узнать, что это такое.

Асмус стал читать лекцию по логике для министров. И был счастлив, что все так обернулось и ГУЛАГ его миновал, по крайней мере на этот раз.

А. И. Уемов. Я был аспирантом Асмуса Ход мысли начальства очень прост: подчиненный придет в страхе и будет доволен, что получил не нагоняй, а очередное поручение.

Аргумент к страху лежит в основе речевых тактик шантажа и угрозы, на нем основаны уголовный, гражданский и административный кодексы, он же является движущей силой внеэкономического принуждения в структуре тоталитарного типа, выступает надежным средством урегулирования внутриполитических и международных проблем (например, спора о территориальных границах), он же является козырной картой экстремизма и терроризма.

• [1] О Nuchelmans G. On the fourfold root of the ‘Argumentum ad hominem' // Empirical logic andpublic debate. Essays in honour of Else M. Barth / ed. E. C. Krabbe, R. J. Dalitz & P. A. Smit. Amsterdam-Atlanta, 1993. P. 37—47.
• [2] Jackson В. Jonathan Edwards goes to hell house. Fear appeals in american evangelism //Rhetoric review. Vol. 26. 2007. № 1. P. 42.
• [3] Брутян Г. А. Философская природа теории аргументации // Философские науки.1978. № 1. С. 60.
• [4] Например: Corsini R. Dictionary of psychology. Routledge, 2001. P. 18 & 364;Woods J. Argumentum ad baculum // Argumentation. An international journal on reasoning.Vol. 12. 1998. № 4. P. 493—504.
• [5] Perelman Ch., Olbrechts-Tyteca L. The new rhetoric. A treatise on argumentation. Univ. ofNotre Dame Press, 1969. P. 54.
• [6] Johnston H. W. Some reflection on argumentation // Philosophy, rhetoric andargumentation. Pensylvania, 1965. P. 1.
• [7] Fischer D. H. Historians' fallacies. Toward a logic of historical thought. Harper & Row, 1970. P. 295—296.
• [8] Singer P. Рец. на сб.: Reason and violence (Oxford, 1974) // Mind. Vol. 85.1976. № 340.P. 632.
• [9] Evans J. D. G. Reason and violence: arguments from force // Philosophy. Vol. 80. Cambridge Univ. Press, 2005. P. 267.
• [10] Kimball R. What’s wrong with argumentum ad baculum? Reasons, threats, and logicalnorms // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 20. 2006. № 1.P. 89—100.
• [11] Walton D. N. Practical reasoning and the structure of fear appeal arguments // Philosophyand rhetoric. Vol. 29. 1996. № 4. P. 302. Автор справедливо считает такую форму «наиболее эффективной».
• [12] Cedarblom J., Paulsen D. Critical reasoning. Understanding and criticizing arguments andtheories. 6th ed. Wadsworth, 2005. P. 151; Еемерен Ф. X., Гроотендорст P. Аргументация, коммуникация и ошибки. СПб., 1992. С. 101.
• [13] McCosh J. The laws of discursive thought, being a text book of formal logic. New York, 1870. P. 189: «But when the question is one of truth or right, we should not in the first instanceappeal to results». Д. Уолтон эту работу Джеймса Маккоша анализирует, однако отмеченное нами обстоятельство не замечает.
• [14] Walton D. Historical origins of argumentum ad consequentiam // Argumentation. Aninternational journal on reasoning. Vol. 13. 1999. № 3. P. 252—254 & 255.
• [15] Fontanier Р. Les figures du discours / ed. G. Genette. Paris, 1968. P. 148.
• [16] Kalinowski G. La logique des norms. Paris, 1972. P. 20.
• [17] Cialdini R. B. Influence. The psychology of persuasion. Collins Publ., 1998. P. 242.
• [18] Источник данного термина: Stack G. J. Lange and Nietzsche. Walter de Gruyter, 1983.P. 67.
• [19] Терминологические дублеты: appeal to probability ‘апелляция к возможному', the snowball effect ‘эффект снежного кома', the thin end of the wedge ‘острие клина', thedoomsday scenario ‘сценарий судного дня', opening the floodgates ‘открытие ворот плотины', domino fallacy или domino argument ‘принцип домино' и др.
• [20] Walton D. Historical origins of argumentum ad consequentiam // Argumentation. An international journal on reasoning. Vol. 13. 1999. № 3. P. 252; см. также раздел"Argument from consequences and slippery slope" в кн.: Walton D. Fundamentals of criticalargumentation. Cambridge Univ. Press, 2006. P. 104—112.
• [21] Bowker J. K., Driscoll W., Motiejunaite J., Trapp R., Zompetti J. P. Discovering the worldthrough debate. A practical guide to educational debate for debaters, coaches & judges. 4thed. International Debate Education Association, 2005. P. 73; Cedarblom J., Paulsen D. Criticalreasoning. Understanding and criticizing arguments and theories. 6th ed. Wadsworth, 2005.P. 137.
• [22] Pine R. C. Essential logic. Basic reasoning skills for the twenty-first century. Oxford Univ. Press, 1995. P. 164.
• [23] LaFollette H. Living on a slippery slope // The journal of ethics. Vol. 9. 2005. № 3—4.P. 475—499.
• [24] Penney L. The empirical slippery slope from voluntary to non-voluntary euthanasia //The journal of law, medicine & ethics. Vol. 35. 2007. № 1. P. 197.
• [25] Volokh E. The mechanisms of the slippery slope // Harvard law review. Vol. 116.2003. № 4. P. 1139.
• [26] Lode Е. Slippery slope arguments and legal reasoning // California law review. Vol.87. № 6. 1999. P. 1469.
• [27] Volokh E. The mechanisms of the slippery slope // Harvard law review. Vol. 116.2003. № 4. P. 1131.
• [28] Walton D. N. Slippery slope arguments. Oxford, 1992. P. 55; Walton D. The argumentof the beard // Informal logic. Reasoning and argumentation in theory and practice. Vol. 18.1996. № 2 & 3. P. 250. Ha c. 235 данной статьи читаем: «There seems to be some uncertaintywhether the argument of the beard is different from the slippery slope argument, or fromthe heap (bald head, sorites) argument of Eubulides». P. 246: «An even more pressing priorquestion is that of how to define the argument of the beard. It does seem to be somewhatdifferent from the slippery slope argument. But some of the textbooks confuse the two, andindeed, if there is a difference between them, it is not exactly clear what it is».
• [29] На с. 246 Д. Уолтон (Walton D. The argument of the beard) совершенно верно отмечает: «It seems that the argument of the beard bears a very close relationship to the type ofslippery slope that turns on the vagueness of a term, as opposed to other types of slipperyslope arguments that are more causal [курсив наш. — В. M.] in nature». Однако это точноенаблюдение не помешало автору квалифицировать софизм бороды как разновидностьсофизма скользкой дорожки.