Три тактики преодоления защиты по В. Журбину

Анализ работы следователей позволил психологу В. Журбину различить три тактики ведения допроса, в которых защитное поведение подследственных преодолевалось по-разному.

Первая тактика названа им «ситуативной». Она применяется при задержании подозреваемых на короткий срок (до трех суток) и, следовательно, реализуется в условиях дефицита времени. Ситуативная тактика по В. Журбину включает следующие приемы работы следов ателей: «форсированный темп ведения допроса», разные формы «давления» (угрозы, нагнетание напряжения, преувеличение тяжести совершенного правонарушения, формирование ложного ощущения о том, что следователь уже все знает и т. п.), «внезапность», «перебивки», непонятные «паузы» или «эмоциональные реакции следователя» и другие фрустрирующие приемы ведения допроса, «парный допрос» с разным распределением функций следователей, «манипулирование УПК». Признание, полученное в результате такой тактики, отмечает В. Журбин, «носит также ситуативный характер, когда задержанный признается и дает показания, либо не имея сил сопротивляться, либо потеряв логическую нить аргументов защиты, либо боясь упустить возможность сократить срок наказания, т. е. потеряв контроль над ситуацией. В то же время личностно он не согласен со своим признанием, не готов к нему. Поэтому часто на суде обвиняемый, подписавший признание в такой ситуации, отказывается от него…» [28, с. 43]. В познавательном же отношении понятно, что такое признание может выводить следователя как на истинную версию событий, так и на ложную.

Вторую тактику В. Журбин назвал «игровой», она включает четыре основных приема: «вовлечение в ситуацию логической „дуэли“» (следователь специально подставляется, выдавая подследственному ряд слабых мест обвинения, с тем, чтобы у последнего сложилась ложная надежда на успешную защиту, и он на нее пошел), «выдвижение контрверсии», а именно предоставление подследственному возможности строить свою версию событий, «повторение допроса» (в расчете, что подследственный забудет детали выстроенной им ложной версии), «создание пустых мест» в картине объяснения (с тем, чтобы подозреваемый сам заполнил эти места и предоставил следователю дополнительный материал для его игры). «Основная цель этой тактики, — пишет В. Журбин, — заключается в том, чтобы дать возможность подследственному исчерпать все ресурсы защиты, сделать ее неэффективной и обессмыслить саму ситуацию защиты. При данной тактике ведения дознания часто формируется доверительный контакт, понимание позиций и интерпретаций обеих сторон. Следователь нередко становится в позицию подозреваемого и как бы вместе с ним проверяет аргументацию защиты перед общепринятыми нормами рациональности… Признание имеет для личности подследственного негативный смысл „поражения“, сохраняет отчужденность личности от общества, так как признание сделано под давлением логики аргументов обвинения, а не вследствие осознания подозреваемым своей вины перед обществом» [28, с. 45].

Опять же в познавательном отношении полученное признание может представлять собой как истинную версию событий, так и ложную. Но в данном типе работы следователя именно манипулирование с интерпретациями (версиями) событий ставится во главу угла.

Следователи, придерживающиеся третьей «личностно-ориентированной» тактики допроса, не пытаются переиграть подследственного, зато, исходя из изучения личности последнего, они стараются изменить смысловую структуру защитного поведения, сделать оправданным признание и дачу показаний. Они убеждают подозреваемого, что возможная мера наказания минимальна по отношению к содеянному и, главное, справедлива, что признание в интересах самого подозреваемого как необходимое условие его спасения и дальнейшей возможности нормальной жизни [28, с. 46—47]. Можно заметить, что третья тактика принципиально отличается от первых двух, она направлена на обретение человеком нового смысла. В познавательном отношении это случай, когда следователь пытается воздействовать на сознание подследственного, с тем чтобы последний сам рассказал о своем преступлении, т. е. вывел следователя на истинное знание.

Взглянем теперь в целом на характер юридического познания, имеющего место в работе следователя. Каковы познавательные критерии, позволяющие утверждать, что интерпретация следователя может быть рассмотрена как правдоподобное знание? Таких критериев, очевидно, три: убедительность и правдоподобность выстроенной версии (интерпретации), что, конечно, включает в себя эмпирическую верификацию, т. е. подтверждение версии имеющимися и найденными в ходе следствия фактами (сюда входит и анализ законных и незаконных способов получения знаний); серьезная работа по критике и контркритике имеющихся версий; наконец, исчерпанность всех ресурсов следователя — работы с подследственным, построения версий, сбора фактов и прочего.

Если теперь вернуться к вопросу, поставленному выше, — о типе юридического познания, то важно подчеркнуть следующее. В чистом виде юридическое познание не может быть сведено ни к естественнонаучному, ни к гуманитарному, хотя, безусловно, последний тип более характерен для следствия. Действительно, юридическое познание имеет дело не с явлениями первой природы, а с деятельностью и поведением человека, всякая версия следователя субъективна, его расследование влияет на поведение участников, оно направляется интерпретациями и т. д. Вместе с тем, в юридическом познании имеют место «обоснование и опровержение» выдвинутых версий, т. е. процедуры, относимые обычно науковедами в слой оснований науки; осуществляется критика версий, включающая целый ряд психологических моментов (например, критика может быть логически слабой, но тем не менее убедительной именно по психологическим мотивам); происходит воздействие на сознание и поведение участников следствия. Все эти специфические моменты, в том числе процедуры по выстраиванию правовой реальности (т. е. проверка законности всех действий), практически отсутствуют в других видах познания.

Таким образом, юридическое познание, включая гуманитарное мышление и фрагментарно естественнонаучное (например, когда проводятся следственные эксперименты или криминальные доказательства), тем не менее не может быть целиком сведено ни к первому, ни ко второму.

Теперь несколько соображений, касающихся судопроизводства. Целью суда является не только всестороннее выяснение обстоятельств дела, но и оценка версий, предложенных сторонами, а также правонарушения (виновности или невиновности) и, наконец, определение санкции. В то же время суд, естественно, не обладает теми возможностями, какими обладает следствие, поэтому выяснение обстоятельств дела происходит главным образом через анализ и оценку версий сторон. Это первое отличие. Второе — увеличение веса и значения психологических моментов. Нередко обе версии сторон выглядят или одинаково убедительно или одинаково неубедительно, т. е. нет перевеса одной из сторон. В этом случае начинают сказываться психологические факторы: мифы и склонности судей и присяжных, образы преступника и жертвы (первого мы склонны ненавидеть, второго — жалеть), личность прокурора или обаяние адвоката. Третье отличие — в целом на суде возрастает роль мыслительного эксперимента и других мыслительных процедур, ведь судья, стороны и присяжные могут опираться только на те данные и доказательства, которые непосредственно представляются в суде.