Система информационных наук и философская рефлексия

Ученый — это не тот, кто дает правильные ответы, а тот, кто ставит правильные вопросы.

Клод Леви-Стросс

Патриарх структурной антропологии К. Леви-Стросс (1908—2009), один из афоризмов которого воспроизведен в эпиграфе, несомненно, прав. Оправдывая профессионально-мировоззренческий жанр нашего пособия, мы избегали догматической дидактики, дающей окончательные ответы на все вопросы, а пытались пробудить критическую и творческую мысль в сознании читателей. Собственно говоря, всякое философствование — это сотворчество учителя и ученика. Философия информации особенно нуждается в таком сотворчестве, потому что ее обременяет диспропорция между огромным массивом эмпирических, технологических, мифологических данных и скудностью философской рефлексии. В предыдущей главе был предложен наш вариант ответа на вопрос «что такое информация?». Конечно, истинность его относительна, и он вызывает немало закономерных вопросов. Задача настоящей главы состоит не в том, чтобы исчерпывающим образом обосновать нашу трактовку природы и сущности информации, а в том, чтобы поставить, как выразился мудрый Леви-Стросс, правильные вопросы, вытекающие из этой трактовки. Один из таких вопросов — определение взаимодействия информационных наук и философии информации. Вопрос не тривиальный.

Не раз провозглашался скандальный тезис, что философия — не наука, а «злоупотребление терминологией, которая собственно и была придумана для этой цели» (Г. Гейне)^[1]. Меланхолический идеалист и эстетик Артур Шопенгауэр (1788—1860) объяснял разницу между наукой и философией следующим образом: «Науки занимаются только наблюдением вещей по их взаимным отношениям… Объектом науки служит лишь то, что отвечает на вопросы: почему? для чего? когда? Но то, что остается в вещах вне этих вопросов, есть платоническая идея — предмет искусства. Итак, каждый объект одной стороной является предметом науки, другой — предметом искусства, причем одно другому никогда не мешает. Так как истинная философия занимается только идеями, то из вышеизложенного очевидно, что она есть искусство, а не наука»¹. В философии XX века распространилась антиинтеракционистская концепция соотношения философии и науки, которая утверждает, что эти два типа познания настолько различны по своим целям, предметам и методам, что взаимодействие между ними может быть только внешним, малосодержательным или даже вредным для обоих. Кредо антиинтеракционизма: «Философия — не научна, наука — не философична»^[2][3].

Однако далеко не все философы разделяют точку зрения антиинтеракционистов. Основоположник феноменологии Эдмунд Гуссерль считал идеалом философии научную строгость и стремился построить свое учение как «строгую науку». Он аргументировал это стремление тем, что идея мудрости варьируется со временем, идея же науки «сверхвременна» и отражает абсолютные ценности. «Миросозерцания могут спорить, только наука может решать», — заявлял он. Все же Гуссерль признавал, что, несмотря на то, что европейская философия с самого своего зарождения в Древней Греции всегда стремилась быть универсальной и рациональной наукой, идеал строгого научного знания остается для нее недостижимым^[4].

Современные философы в большинстве своем полагают, что философия — особая форма мыслительной деятельности, отличная от науки, хотя и тесно связанная со становлением и развитием научного познания^[5]. Отмечается, что философия взаимодействует не только с наукой, но и с обыденным сознанием, религией, искусством, мифологией. Благодаря этому она способна вырабатывать смысложизненные и мировоззренческие концепции, а в области научной деятельности выступать в качестве методологического основания.

Видный отечественный философ В. Н. Сагатовский пишет: «Все же философия это наука, только наука гуманитарная, и она „шире науки“ ровно настолько, насколько гуманитарные дисциплины „шире“ математического естествознания. Суть гуманитарной „добавки“ в том, что наряду с повторяющимися закономерностями объективности, гуманитария имеет дело с уникальностью субъективного, а потому не может ограничиваться рациональным понятийным знанием»^[6]. Но и без рационального осмысления и понятийно-категорийного оформления философская мудрость обойтись не может. Поэтому в информации, как во всяком ином объекте, обнаруживается грань, обращенная к науке, и грань, обращенная к философии. Ученые информатики уже довольно давно осмысливают свою грань, и, благодаря их стараниям, сложилась система информационных наук, о которой шла речь в главе 2, философия же информации только начинается. Поэтому первоначально обратимся к научно-информационному багажу.

1. Система информационных наук в главе 2 была представлена в виде иерархической структуры, включающей: прикладные теории — уровень сущностей первого порядка, относящихся к ограниченной области реального мира, например, разные виды коммуникации; метатеории — уровень сущностей второго порядка, постигаемых путем обобщения знаний, добытых прикладными теориями; мегатеории — уровень сущностей третьего порядка, представляющих собой глобальные закономерности. В главе 3 приведены примеры конкретных информационных дисциплин и охарактеризовано их содержание.

Естественно, что конкретные теории каждого уровня разрабатывают и используют понятие информации, соответствующее их задачам. Разумеется, эти понятия не согласованы друг и другом, чем обусловлен хаос в информационной терминологии. Как известно, философия может выполнять методологические функции по отношению к научному познанию, следовательно, философия информации способна выступать в качестве методологической основы по отношению к системе информационных наук. Это ее качество, прежде всего, должно проявиться в согласовании научных понятий информации с философской ее дефиницией. Посмотрим, как выполняется это условие.

Для натуралистичных теорий характерен практично-позитивистский подход, тесно связанный с обыденным здравым смыслом. Напомню несколько типичных формулировок. Лингвосемиотические трактовки: «Информация — это сведения, содержащиеся в данном речевом сообщении и рассматриваемые как объект передачи, хранения, переработки»¹; «Информация — это все, что можно так или иначе сообщить, передать. Все, что люди сообщают друг другу (намеренно или непроизвольно, „машинально“) или машинам, — это информация. Информация всегда имеет знаковую природу и передается с помощью знаков»^[7][8]. Действующий ГОСТ 7.0—99 Информационно-библиотечная деятельность. Библиография. Термины и определения предписывает понимать под информацией «Сведения, воспринимаемые человеком и / или специальными устройствами как отражение фактов материального или духовного мира в процессе коммуникации». Технократические определения: «Информация — сведения (сообщения, данные) независимо от формы их представления» (Федеральный закон «Об информации, информационных технологиях и о защите информации», принятый в июле 2006 г.) или «данные, зафиксированные, распределенные, доведенные до своих адресатов и использованные ими в соответствии со своими целями»¹.

Если сопоставить приведенные формулировки с философской дефиницией информации, выработанной нами (информация — амбивалентный феномен, выражающий смыслы в форме коммуникабельных знаков), легко заметить, что последняя охватывает первые и в то же время полнее их. Очевидно, что сведения, сообщения, данные не бессмысленны, и распространяются ради выражения этого смысла. Поэтому все натуралистичные формулировки сводятся к словосочетанию «выражаемый смысл», причем знаковый способ выражения указывается не всегда, ибо он предполагается по умолчанию. Отсюда следует, что они представляют собой частные случаи дефиниции информации как философской категории.

Метатеоретические определения, ориентированные на междисциплинарное применение в социальной реальности или техносфере, также в обязательном порядке фиксируют наличие в информации смыслового компонента. Например: Социальная информация — это «знания, сообщения, сведения о социальной форме движения материи и всех других ее формах в той мере, в какой они используются обществом, человеком, вовлечены в орбиту общественной жизни»^[9][10]. Более развернуто: «Социальная информация — это способ (форма) передачи знаний, эмоций и волевых воздействий в обществе. Обобщенно социальную информацию можно определить как сведения, предназначенные для передачи в обществе. Социальная информация — это движение смыслов в социальном времени и пространстве, т. е. социальная коммуникация»^[11]. В области кибернетики акцентируется идеальная природа смысла: «Информация — это обозначение содержания, полученного из внешнего мира в процессе нашего приспособления к нему и приспосабливания к нему наших чувств»^[12]; «Информация — это идеальный коммуникативный феномен, проявляющийся в формах сигналов и записей, содержание которых сохраняется при их взаимном превращении и с помощью которых осуществляется управление или ментальный процесс»^[13]; «Информации понимается как идеальная субстанция — смысл, интерпретация сообщения, заключенного в материальных данных»^[14]. Цитированные метатеоретические дефиниции соответствуют общенаучной категории семантической информации, которая, как было установлено в параграфе 3.4, является в сущности одним из типов информации.

Мегатеории, претендующие на глобальный охват всех типов информации во всех типах реальностей, пытаются заменить в своих дефинициях понятие «смысл» (идеальное) на более общее понятие, чтобы распространить их на неживую природу (весь Макрокосм). В качестве такого понятия А. Д. Урсул использовал в свое время метафору «отраженное разнообразие» и определил информацию вообще как «отраженное разнообразие, как разнообразие, которое отражающий объект содержит об отражаемом»¹. К. К. Колин, в свою очередь, включил в трактовку информации понятия «неоднородность», «неопределенность» и предложил формулировку: «Информация, в широком понимании этого термина, представляет собой объективное свойство реальности, которое проявляется в неоднородности (асимметрии) распределения материи и энергии в пространстве и времени, в неравномерности протекания всех процессов, происходящих в мире живой и неживой природы, а также в человеческом обществе и сознании»^[15][16]. Невозможно согласовать эти мегатеоретические дефиниции с нашей философской категорией, потому что несовместимы исходные посылки. Дело в том, что наши оппоненты исходят из принципа материалистического монизма, допуская наличие информации в неживой природе, мы же исходим из принципа дуалистического (идеально-материального) монизма, свойственного реалистической философии. Кроме того, как показано в разделе А. 1 параграфа 3.3, Макрокосм не содержит физической информации, и попытки его информатизировать носят мифологический характер. Поэтому вопрос о возможности выработки мегатеоретического определения информации остается открытым.

На мой взгляд, информационные концепции глобального масштаба, имеющие универсальное применение во всех реальностях, могут быть разработаны не путем мегатеоретического обобщения (как «сущность третьего порядка»), а путем математического абстрагирования. Как показывает материал главы 2, математическая теория информации применима не только в области коммуникации и вычислительной техники, но и в области физики (работы Л. Бриллюэна), и в области синергетики. Так, синергетическая формулировка Д. С. Чернавского «информация есть запомненный выбор одного варианта из нескольких возможных и равноправных»^[17], пригодна для любых событий в нашей Галактике. Правда, формулы К. Шеннона и Л. Бриллюэна не учитывают семантические и прагматические аспекты человеческих взаимоотношений, но я не уверен, что это ограничение непреодолимо. Все зависит от трактовки категории «смысл» и развития математического аппарата.

В результате сопоставления и осмысления различных трактовок информации можно сделать следующие выводы:

Философская категория, трактуемая как «информация в сущности — амбивалентный феномен, выражающий смыслы в форме коммуникабельных знаков», может служить методологической основой для построения системы научных понятий информации. Эта система имеет иерархическую структуру, состоящую из трех уровней: верхний уровень — общенаучная категория; средний уровень — междисциплинарные категории; нижний уровень — частнонаучные понятия. В научных определениях информация понимается как средство, служащее для решения определенных задач.

Общенаучная категория «информация вообще», трактуемая как средство выражения смыслов в форме коммуникабельных знаков, является общим понятием, обобщающим научные понятия информации.

Междисциплинарные категории различаются выражаемыми смыслами, которыми оперируют соответствующие науки:

• • семантическая информация — средство, выражающее духовные смыслы с помощью социальных знаков;
• • биологическая информация — средство, выражающее биологические смыслы с помощью биологических знаков (генетические коды, нервные импульсы, зоокоммуникационные сигналы);
• • машинная информация — артефакт, предназначенный для телеуправления техническими объектами и имитации по алгоритмическим программам семантических процессов.

Частнонаучные понятия информации дифференцируются в зависимости от вида смысла и знакового оформления. Например, семантическая информация подразделяется в зависимости от передаваемых смыслов на массовую, эстетическую, обыденную, научную, педагогическую и т. д., а по форме знаков различаются устная и письменная речь, изображения, сигналы, символы и т. п.

Смыслы, которые выражает информация, имеют идеальную природу, существуют реально и не зависят от информации. Они являются первичным оригиналом, обусловливающим свойство вторичности, присущее информации. Таким образом, научные определения информации отличаются от сущностных (философских) определений тем, что учитывают только три сущностных субстанциональных свойства информации: вторичность, осмысленность, знаковость, а свойство амбивалентности явно не включают. Суть корректного информационного подхода состоит в том, что информация четко отграничивается от объекта, который она выражает; некорректный же подход вольно или невольно отождествляет вторичную информацию и выраженный ею первичный смысл. Так, симптомы болезни — это информация, а болезнь — это смысл, который порождает симптомы, но не отождествляется с ними.

2. Философия информации в кругу родственных дисциплин.

В структуре современного философского знания развиваются направления и разделы, предметом которых являются не «наиболее общие законы природы, человеческого общества и мышления», действующие в Макрокосме и в Микрокосме, а общие закономерности, свойственные отдельным реальностям и их фрагментам. Подобные области философствования назовем партикулярными философскими дисциплинами. К числу последних можно отнести: философию языка, философию техники, философию культуры, философскую антропологию, философию истории (историософию), философию науки, философию права и другие частные (партикулярные) философские учения. Я полагаю, что в этом ряду есть место и для философии информации.

Более того, полноценное развитие философии информации и решение ею своих особых задач по верификации и структуризации огромного массива эмпирических, теоретических, мифологических знаний об информации, по раскрытию природы и сущности многоликого феномена информации и содержательному наполнению философской категории информации невозможно обеспечить без взаимодействия с родственными философскими дисциплинами. «Родственные» взаимосвязи заключаются в близости и даже частичном совпадении предметов осмысления партикулярных дисциплин. На мой взгляд, наиболее полезными для развития философии информации являются контакты с теми дисциплинами, которые включают в свое поле зрения такие предметы, как смысл, знак, коммуникация. Я имею в виду пять областей философского знания:

• • философия языка, научным партнером которой является семиотика;
• • философия книги, идеологию которой в современной науке развивает документология;
• • философия науки;
• • философия техники;
• • философия массовой коммуникации.

I. Философия языка исследует три проблемы, имеющие кардинальное значение для понимания сущности семантической информации: происхождение естественного языка (глоттогенез), природа знаков, понимание смысла (значения) языковых выражений. Надо признать, что эти проблемы далеки от удовлетворительного решения, несмотря на то, что они обсуждаются с античных времен и даже раньше. Возьмем для примера гипотезы глоттогенеза.

Божественное происхождение языка провозглашается древнейшими мифами. В сборнике гимнов «Ригведа» (2,5 тыс. лет до н. э.) говорится, что главный бог — «всеобщий ремесленник и господин речи» давал имена другим богам, имена же вещам устанавливали святые мудрецы, но с помощью «господина речи». Согласно Библии, сотворение мира происходило при помощи божественного глагола: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет…» Бог наделил Адама способностью устанавливать имена, т. е. речевой способностью. Средневековые схоласты страстно дискутировали вопрос: каков был «адамов язык»? Классик немецкой философии эпохи Просвещения Г. Э. Лессинг (1729—1781) в трактате «О происхождении языка» отстаивал версию божественного происхождения языка, аргументируя тем, что человек не в состоянии сам изобрести столь сложное и гармоничное явление, как язык.

Другие просветители развивали идею «Люди — изобретатели языка». В 1755 году Жан Жак Руссо (1712—1778) издал свое знаменитое сочинение «Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми», где представил антиномии глоттогенеза:

• • язык и общество — что было нужнее: общество, уже сложившееся, для возникновения языка, либо языки, уже изобретенные, для появления общества?
• • язык и мышление: если люди нуждались в речи, чтобы научиться мыслить, то они еще больше нуждались в умении мыслить, чтобы изобрести искусство речи;
• • парадокс общественного договора состоял в том, что необходимо прежде обладать речью, чтобы потом использовать ее в договорном процессе.

В России сторонником изобретения языка людьми был М. В. Ломоносов (1711—1765). В своей «Российской грамматике» (1757) он писал, что люди без языка «не токмо лишены были бы согласного общих дел течения, которое соединением разных мыслей управляется, но едва ли бы не были хуже зверей» (§ 1). Почему-то Михайло Васильевич не обратил внимания на то, что человек в таком состоянии, когда он «хуже зверя», не может быть изобретателем языка, который ставит его на вершину животного царства. Эти антиномии не разрешены и сегодня.

Китайские мыслители Лао-Цзы и Конфуций (VI—V вв. до н. э.)

проповедовали, что установитель имен — благородный человек, законодатель. Благородный правитель может не только давать своим подданным правильные слова, но и исправлять неправильные названия. В результате общественная жизнь упорядочивается и реализуется известное изречение Конфуция «Правитель должен быть правителем, а подданный — подданным, отец — отцом, а сын — сыном».

«Отприродная» гипотеза происхождения языка исходила из того, что имена не случайны, а обусловлены природой вещей. Гераклит (конец VI — начало V в. до н. э.) полагал, что имена — это тени или отражения вещей. Тот, кто именует вещи, должен открыть созданное природой правильное имя. Эта задача легко разрешается, если возможно звукоподражание, и требует усилий, если именуются абстрактные понятия. Ученые-эволюционисты в XIX веке пришли к заключению, что язык — не изобретение гения, а результат эволюции от пантомимы и непроизвольных возгласов к членораздельной речи.

Трудовая теория утверждает, что язык появился на том этапе антропогенеза, когда человек занялся производством орудий труда, утвари, оружия, которые нужно было именовать, и именно труд дал толчок социальному словотворчеству. В марксизме, вслед за Кантом и Гегелем, признается неразрывность и взаимообусловленность языка и мышления (сознания), но в материалистическом духе утверждается примат трудовой деятельности по отношению к мышлению и языку. Известен тезис классиков марксизма: «Язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действительное сознание»¹. Этот тезис показывает, что язык — продукт социальной духовности (общественное сознание).

Вербальный канал является центральным в смысловом социальном общении, поэтому проблема происхождения языка (проблема глоттогенеза) имеет ключевое значение для понимания генезиса семантической информации, служащей средством выражения духовных смыслов в знаковой форме. Духовный смысл, выраженный на естественном языке или в иной знаковой системе, представляет собой текст. В общем случае текст на естественном языке имеет четырехуровневую структуру: 1) фонетический уровень — звуки, буквы, фонемы, коды, 2) лексический уровень — слова, устойчивые словосочетания, лексемы, 3) синтаксический уровень — предложения, синтагмы, 4) текстовый уровень — высказывание, выражающее законченную мысль^[18][19].

Первые три уровня — предмет изучения лингвистики и семиотики. На фонетическом уровне смыслов нет. Они появляются на лексическом уровне в виде значения слов (лексем) и образуют смысловое содержание предложения на синтаксическом уровне. Поэтому семантический информационный подход можно начинать с уровня слов и продолжать далее на синтаксическом и текстовом уровне. В свете информационного подхода (через «информационные очки») лексема выглядит как единица информации, предложение как информационная синтагма (сочетание) лексем, а текст как информационное сообщение. Это сообщение можно интерпретировать как выражение духовных смыслов при помощи знаков, т. е. как семантическую информацию.

Отсюда следуют два вывода, важных для философии информации. Первый: семантическая информация невозможна до зарождения и развития языка, поэтому генезис семантической информации совпадает с глоттогенезом. Второй: содержательный информационный подход оправдывается на текстовом уровне, когда можно оперировать духовными смыслами (высказываниями), истинность и полезность которых можно оценить. На лексическом и синтаксическом уровнях возможен формальный информационный подход, допустим, использование формул математической теории информации. Но это будет не семантическая, а вероятностно-статистическая информация — качественно различные типы информации.

В разделе 1.3, рассматривая эволюцию информационно-кибернетического мышления, мы не случайно коснулись (буквально коснулись, не более того) логико-лингвистической проблематики аналитической философии. Эта проблематика имеет немаловажное значение для осмысления феномена семантической информации. Аналитические философы считают, что язык — это главный способ нашего доступа к миру и анализируют мир «через призму определенного способа мышления и языка»¹. Информационный же подход предполагает рассмотрение мира через призму категории информации. Как настойчиво подчеркивал Э. П. Семенюк, «характернейшая особенность информационного подхода к познанию — общая ориентация ученого на анализ именно информационного „среза“ действительности. Задачей исследования, в конечном счете, является раскрытие специфически неповторимой информационной роли каждого конкретного феномена во всем богатстве его свойств и отношений»^[20][21]. Через «призму языка» и «призму информации» видны одни и те же достопримечательности реальной действительности, а именно, — смыслы и значения. Поэтому смыслы и значения правомерно считать основными предметами изучения как аналитической философии, так и философии информации.

Аналитическая философия насчитывает более чем столетнюю историю своего развития, которое обеспечивали выдающиеся мыслители XX столетия. Она располагает отработанной аналитической методологией и богатым научным багажом. Центральными разделами аналитической философии считаются эпистемология, логика, моральная философия. Эволюция этого авторитетного философского направления от истоков до наших дней доходчиво и подробно рассмотрена в учебном пособии Российского университета дружбы народов^[22] и в монографии С. В. Никоненко^[23]. Не будем пересказывать их содержание, отметим только, что оно свидетельствует о близости проблематики аналитической философии и философии языка в целом с проблематикой философии информации и, стало быть, целесообразности укрепления научных контактов между ними.

II. Философия книги, подобно аналитической философии, берет свое начало на заре XX столетия, когда книговедческая мысль дошла до уровня философской рефлексии по поводу сущности книги. В нашей стране зачинателем философии книги является Михаил Николаевич Куфаев (1888—1948). В контексте его философии считаются книгами шумерские глиняные таблички, новгородские берестяные грамоты, «бухгалтерские таблички», созданные в 3200 году до н. э. Классическими стали слова Куфаева, сказанные в 1921 году: «Правильнее всего понимать книгу как вместилище всякой мысли и слова, облеченных в видимый знак (курсив мой. —А. С.), все то, что могло бы при некотором техническом видоизменении получить вид и характер книги в самом узком смысле этого слова. И ассирийская клинопись, и латинский свиток, и современный фолиант и брошюра, и афиша — все книги»¹.

Куфаев обозначил огромное проблемное поле, которое сегодня называется документальной коммуникацией и является предметом изучения цикла документо-книговедческих наук. В этом цикле формируется метатеория — документология^[24][25], способная стать научным партнером для философии книги. Правда, понятие «философия книги» не кажется актуальным современным книговедам. Во всяком случае, в книговедческих энциклопедиях 1982 и 1999 годов оно отсутствует. Тем не менее, дискутируемые книговедами и документоведами проблемы сущности книги и документа, феномена электронной книги, содержания книжной культуры, будущего книги и чтения неразрешимы без философского обоснования, и многие ученые это понимают^[26].

В актив философии книги можно отнести опубликованное директором Библиотеки Российской академии наук В. П. Леоновым эссе о Книге как космическом субъекте^[27]. Исходя из тезиса, что человек не случайно возник во Вселенной и не случайно появилась его постоянная спутница — книга, Леонов делает вывод, что «человек и книга представляют собой космические субъекты» и «если книга — космический субъект, значит, она бессмертна». Ссылаясь на В. И. Вернадского, Тейяра де Шардена, Н. Н. Моисеева, наконец, Н. Ф. Федорова, Валерий Павлович утверждает, что человек — необходимое звено в космических процессах, происходящих во Вселенной. Миссия человечества состоит в том, чтобы осуществить «прогрессирующую победу духа над материей», а миссия книги — «влияние на сознание человека, развитие его мышления» путем приобщения к «миру объективного знания». Человечество не сможет выполнить свою космическую миссию без опоры на объективированное знание, поэтому, по убеждению В. П. Леонова, «разгадку происхождения книги нужно искать в генетическом коде человека». Заканчивается эссе призывом к появлению «нового типа книжника, книговеда, который по своим воззрениям, по эстетическим научным критериям будет похож на ученого-теоретика». Увлекательная перспектива и для русского космизма, и для академической генетики, и для философии книги!

Предпосылкой для взаимодействия философии информации и философии книги является обсуждение нашими книговедами проблемы «Информация и книга». Большое внимание этой проблеме уделяет профессор А. А. Беловицкая. Алиса Александровна Беловицкая — методологически изощренный исследователь, поэтому в своей теории книговедения она решила разобраться в сущности информации и отважно углубилась в хаос информационных дефиниций (редчайший случай в частнонаучных исследованиях)^[28]. Путем «диалектического рассуждения о сущности информации в ее отношении к базовым философским категориям» (движение, взаимосвязь, взаимодействие, отражение) А. А. Беловицкая приходит к весьма важным выводам относительно природы и сущности информации. Вот некоторые из них:

• • информация объективно существует в природе, обществе, мышлении как в наиболее общих формах бытия;
• • содержанием информации являются отраженные свойства, признаки, отношения, взаимодействующих явлений; в информации реализуется процесс отражения как всеобщее свойство материи и сознания;
• • информация есть атрибут отражения, а не атрибут материи;
• • информация существует как единство процесса и преходящего промежуточного результата отражения, которые обеспечивают дальнейшее развитие информации;
• • во всех областях существования информации — в природе, в обществе, в мышлении соблюдается принцип единства информации и ее материального носителя (с. 198—199).

Если сопоставить трактовку информации А. А. Беловицкой с сущностной дефиницией, выработанной нами, можно заметить следующие расхождения. Ученый-книговед, следуя материалистической традиции, объективирует информацию, заявляя, что информация существует повсеместно (в живой и неживой природе) и реализует процесс отражения «как всеобщее свойство материи и сознания». Это утверждение соответствует атрибутивной концепции, представляющей информацию как «отраженное разнообразие» (см. параграф 1.4). Мы же исходим из того, что в природе, обществе, мышлении «существуют объективно» смыслы, а информация служит средством выражения этих смыслов. Смысл первичен, информация вторична; нет смысла — нет информации, ибо бессмысленная, т. е. бессодержательная, информация — абсурд. Поэтому информация не естественно возникшее явление (информация не атрибут материи, здесь Беловицкая права), а выражение причинно-следственной связи, зафиксированной в знаковой форме (не только текст, но и изображение, звук, жест). Знаки могут быть естественными (генетические коды, нервные импульсы) или искусственно созданными целенаправленно действующими субъектами. Получается, на мой взгляд, вполне пригодная для книговедения дефиниция: информация — средство выражения смыслов в знаковой форме.

Эта дефиниция хорошо согласуется с толкованием книги, данным Алисой Александровной: «Книгу можно рассматривать… как способ социальной коммуникации, способ отражения и средство формирования индивидуального, группового и общественного сознания»¹. Очевидно, что «социальная коммуникация как способ отражения и формирования сознания» есть не что иное, как «средство выражения смыслов в знаковой форме». Следовательно, книга в сущности есть информация. Философское определение книги М. Н. Куфаева, приведенное выше, подтверждает этот вывод, если вместо «мысли и слова, облеченных в видимый знак» поставить слово «информация» или, более точно, — «семантическая информация». Разумеется, предварительно нужно уточнить понятие информации.

Мне кажется, что в своей интерпретации сущности информации А. А. Беловицкая преувеличивает значение процесса отражения. Она считает, что «информация есть атрибут отражения» и «существует как единство процесса и преходящего промежуточного результата отражения, которые обеспечивают дальнейшее развитие информации». В материалистической философии отражение трактуется как атрибут (свойство) материи^[29][30], и получается, что информация «атрибут атрибута», что затруднительно представить. Еще труднее понять «дальнейшее развитие информации» благодаря единству процесса и результата отражения. Зато принцип единства информации и ее материального носителя возражений не вызывает, ибо он вытекает из амбивалентной природы информации (единство материального и идеального начал), которая обоснована в параграфе 3.2.

Приветствуя обращение философствующего книговеда к категории семантической информации, не могу не обратить внимания на некоторые странности, связанные с делением этой категории на семиотическую и материально-предметную информацию (с. 202). Содержанием семантической информации являются духовные смыслы, выраженные с помощью социально принятых знаков. Семиотическая информация включает все виды знаков, в том числе сигнализацию животных и машинные коды. Поэтому семантическая информация является разновидностью семиотической информации, а не наоборот (не случайно Чарльз Моррис включил в состав семиотики семантику, наряду с синтактикой и прагматикой). Явным недоразумением является трактовка материально-предметной информации в качестве разновидности семантической (смысловой) информации. Не может материальный предмет быть разновидностью смыслового содержания.

Приведенный пример показывает потребность и целесообразность взаимодействия философии книги и философии информации. Разработка философской категории информации — задача философии информации, а не философии книги. Задача книговедов — критически оценить предложенные дефиниции и использовать их в контексте науки о книге. Надеюсь, что философские трактовки информации, выработанные нами, могут успешно использоваться для решения вопроса о соотношении понятий «книга» и «документ» или выяснения природы электронного документа.

III. Философия науки изучает «закономерности функционирования и развития науки как системы научного знания, когнитивной деятельности, социального института. Одной из важных задач философии науки являются изучение механизма взаимоотношения философии и науки, исследование философских оснований и философских проблем различных наук и научных теорий, взаимодействия науки, культуры и общества»^[31]. Все эти проблемы важны и интересны для философии информации. Особенно значима проблема определения сущности научного познания, ведь информация, выражая смыслы, отдает приоритет научному знанию, обладающему качеством истинности. Правда, современная философия признает невозможным достижение абсолютной истины (тождества содержания знания предмету знания) даже в логико-математических дисциплинах и допускает использование относительной истины в научной деятельности и производственной практике. Не удивительно, что понятие «знание» не обладает однозначностью, затрудняя тем самым уяснение его соотношения с понятием «информация».

В параграфе 3.4, проводя экспликацию семантической информации, мы специально рассматривали проблему «информация и знание». Тогда мы исходили из типичной презумпции, что информация и знание — разные и независимые друг от друга категории. Эта презумпция обоснована, потому что «знание» — категория эпистемологии и философии науки, а «информация» — категория философии информации. Но сейчас, обсуждая взаимосвязи между философией науки и философией информации, мы заинтересованы выяснить не различие между этими категориями, а логические взаимосвязи между ними. С этой целью обратимся к трактовкам категории «знание».

Авторитетный советский философ П. В. Копнин (1922—1971) предлагал в 1970;е годы следующее «обобщающее определение»: «знание является процессом создания идей, целенаправленно, идеально отражающих объективную реальность и существующих в виде определенной языковой системы»¹. В 1980;е годы получила признание несколько иная формулировка: «знание — проверенный общественно-исторической практикой и удостоверенный логикой результат процесса познания действительности, адекватное ее отражение в сознании человека в виде представлений, понятий, суждений, теорий»^[32][33].

Отталкиваясь от понимания знания как результата отражения, в отечественной информатике еще в 1970;е годы была принята стандартная дефиниция: научная информация — получаемая в процессе познания логическая информация, которая адекватно отображает явления и законы природы, общества и мышления и используется в общественно-исторической практике (см. раздел 2.2). Согласно этой дефиниции, научная информация обладает следующими отличительными особенностями: 1) она является результатом абстрактно-логического мышления, протекающего в виде логических понятий, суждений и умозаключений; 2) она адекватно отражает объективные закономерности, явления и процессы реального мира, общества и духовной деятельности людей; 3) она должна быть получена научными методами, гарантирующими ее истинность; 4) она должна использоваться в общественноисторической практике. Первые три особенности дословно совпадают с определением знания, приведенным в Философском энциклопедическом словаре (см. выше), и поэтому приемлема более краткая дефиниция: «научная информация — научное знание, используемое в общественно-исторической практике». На это обстоятельство в 1981 году обратил внимание А. А. Колесинский^[34].

Однако в современной эпистемологии в ходу иные дефиниции: «Знание — кодифицированная и благодаря этому идентифицируемая информация любого рода»^[35], или «знание — зафиксированная информация, которая с различной степенью достоверности и объективности отражает в сознании человека объективные свойства и закономерности изучаемых объектов, предметов и явлений окружающего мира»^[36]. Если ранее знание понималось как результат отражения реальности в сознании познающего субъекта, то теперь знание превратилось в особую разновидность информации («кодифицированная», «идентифицируемая», «зафиксированная» информация). Раньше информация определялась через знание, а ныне — наоборот, знание предстает как информация.

Какой формулировке отдать предпочтение? В первом случае получается, что научная информация — это средство выражения смысла в виде научного знания (знаковая форма предполагается по умолчанию). Этот вывод согласуется с выведенным в параграфе 3.4 сущностным определением информации (информация — средство выражения смыслов в знаковой форме), и я охотно с ним соглашаюсь. Во втором же случае, знание в качестве разновидности информации не отражает действительность, а служит средством выражения смыслов этой действительности, т. е. информирует об этих смыслах. Присущий материализму термин «отражение» заменяется деидеологизированным термином «информирование». Не уверен в продуктивности этой замены. Вероятно, права Е. Е. Елькина, которая заметила, что «комплексный характер соотношения „информация — знание“ требует междисциплинарного исследования на стыке предметных областей философии науки, философии языка, лингвистики, семантики, семиотики, информатики, логики, когнитологии и др.»¹. Будем надеяться, что подобное междисциплинарное исследование когда-нибудь состоится.

IV. Философия техники — область философского знания, изучающая социально-философские и философско-антропологические аспекты техносферы. Эти аспекты органически связаны с компьютеризацией и информатизацией всех секторов социальной реальности, включая материальное производство, политическое управление, социальную коммуникацию, духовную культуру и семейно-бытовой сектор. Поэтому в проблематике философии техники на первый план выходят оптимистические и пессимистические прогнозы будущего человечества. Находится немало пессимистов, видящих главный источник опасности в эгоистической природе человека, понимающего мир как материал для удовлетворения своих притязаний, а технику — как средство господства над природой и другими людьми. Поскольку собственную природу мы изменить не можем, человечество обречено на гибель. Оптимистов волнует дилемма: является ли необходимым условием преодоления техногенных угроз коренная перестройка человеческого сознания (антропологическая революция), отказ от приоритетов экономической выгоды, власти, могущества и гуманистическая ориентация на гармонию с природой; или же следует положиться на синергетику научно-технического прогресса, способного к самоорганизации и разрешению противоречий собственного роста. Многолетние дискуссии не привели к удовлетворительному результату.

Разумеется, философия информации не может так или иначе не затронуть перечисленные проблемы, дополняя, а порой и уточняя философию техники. Так, некоторые философы считают, что мы живем в условиях техногенной цивилизации^[37][38], другие предпочитают рассуждать об информационной цивилизации¹, третьим нравится термин глобальная цивилизация^[39][40] а кое-кто вспоминает о ноосфере. Какая же цивилизация на нашем дворе? Техногенная цивилизация понимается как особый тип социальной организации, сформировавшийся в Европе в XV—XVII вв.еках и распространившийся затем по всему земному шару. Техногенная цивилизация характеризуется стремительным прогрессом экономики, техники и технологии, благодаря широкому применению научных знаний. На базе техногенной цивилизации сформировались два типа общества — индустриальное и постиндустриальное. Именно постиндустриальное общество, сложившееся в развитых странах в конце XX века, считается информационным. Можно квалифицировать современное российское общество как техногенное и информационное, стало быть, оно может стать научным плацдармом для взаимодействия философии техники и философии информации. Это взаимодействие, видимо, достигнет степени интеграции при исследовании глобальной (универсальной) цивилизации, которую историки рассматривают как проявление «сверхцивилизационного мегатренда»^[41].

Информационные науки, особенно концепция кибернетической информатики, нуждаются в опоре на методологические разработки философии техники. Эти разработки созвучны информационно-кибернетическому стилю мышления наших информатиков, которые часто расшифровывают слово «информатика» как аббревиатуру информация + + автоматика. Я полагаю, что позитивистская версия философии информации, о которой пойдет речь в следующем параграфе (версия П), может рассматриваться как составная часть философии техники.

V. Философия массовой коммуникации приобрела актуальность в связи с развитием в XX столетии сектора массовой коммуникации (см. параграф 3.3, раздел Г. 3), который получил мощную электронную базу и освоил эффективные технологии манипулирования общественным сознанием. Философия интересовалась коммуникационной проблематикой издавна, начиная со средневековой герменевтики, но подлинный ренессанс коммуникационной проблематики наступил в современной философии на фоне всеобщего разочарования в могуществе философской мысли. В интеллектуальных кругах распространилось мнение, что претензия философии изрекать окончательные истины безответственна и опасна. Мишель Фуко (1926—1984) даже заявил о смерти философии. «Учителя мысли стяжали себе дурную славу» — написал другой «властитель дум» Юрген Хабермас (род. 1929), имея в виду Гегеля, Канта и Маркса^[42].

Современное поколение философов, подводя итоги минувшего столетия, приходят к выводу, что философия не должна предаваться абстрактным идеям и тем более навязывать их жизни, ибо это превратило бы ее в репрессивную идеологическую машину. Философия должна осмысливать общие основы человеческого бытия, не претендуя на то, что она видит и знает то, что недоступно ни научному, ни эстетическому, ни этическому, ни религиозному, ни обыденному познанию. Как возможно такое осмысление? Оно возможно, если философия возьмет на себя роль посредника, обеспечивающего сотрудничество между разными, обособленными формами познания. Всякое сотрудничество суть коммуникация, отсюда — приоритет коммуникационной проблематики в современной западной философии.

Коммуникационная проблематика доминирует в аналитической философии, о которой уже говорилось; она превалирует в философской герменевтике (Г. Г. Гадамер, Э. Бетти, П. Рикер), в диалогическом персонализме (М. Бубер), философии науки (Т. Кун, П. Фейерабенд), критическом рационализме (К. Поппер), теории символических форм (Э. Кассирер), теории коммуникативного действия (Ю. Хабермас). Разумеется, она должна занимать центральное место в философии информации, поскольку коммуникация, как и познание и творчество, — центральный семантический процесс в социальной и духовной реальности.

Я надеюсь, что содержание настоящего параграфа создает у читателей достаточно убедительное впечатление о возможных научных взаимосвязях и потенциальных философских партнерах философии информации. Нельзя сказать, что эти контакты уже сейчас реализуются в полной мере. Дело в том, что философия информации еще не сложилась и находится в стадии становления. Тем не менее вырисовываются два направления философствования и, соответственно, две версии философии информации, о которых нужно сказать особо.

• [1] «Скандалом в философии» называют то обстоятельство, что философия, «несмотря на свои тысячелетние усилия, не открыла, кроме некоторых онтологических дифференциаций, нескольких остроумных метафизических гипотез, логических аксиом, никаких положений, признаваемых всеми философами в качестве очевидных. Кант, имеяв виду идеализм Беркли, называл скандалом в философии то, что существует надобностьв доказательстве реальности вещей» (Философский словарь: основан Г. Шмидтом. 22-еизд. М., 2003. С. 407—408).
• [2] Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. Афоризмы и максимы. Новые афоризмы. Минск, 1998. С. 1252—1253.
• [3] Лебедев С. А. Философия науки: краткая энциклопедия (основные направления, концепции, категории). М., 2008. С. 11.
• [4] Гуссерль Э. Философия как строгая наука. Новочеркасск: Сагуна, 1994.
• [5] Кемеров В. Е. Философия // Современный философский словарь. М., 2004.С. 762—763.
• [6] Сагатовский В. Н. Триада бытия. СПб., 2006. С. 9.
• [7] Ахманова О. С. Словарь лингвистических терминов. 5-е изд. М., 2010. С. 184.
• [8] Мечковская Н. Б. Семиотика: Язык. Природа. Культура: учеб, пособие для вузов.3-е изд. М, 2008. С. 9.
• [9] Михалевич В. С., Каныгин Ю. М. Гриценко В. И. Информатика (общие положения).Киев, 1983. С. 9.
• [10] Афанасьев В. Г. Социальная информация и управление обществом. М., 1975. С. 39;Он же. Социальная информация. М., 1994. С. 13.
• [11] Соколова И. В. Социальная информатика: учеб, пособие. М., 2008. С. 151.
• [12] Винер Н. Кибернетика и общество // Винер Н. Творец и Будущее. М., 2003. С. 19.
• [13] Ханжин А. Г., Кожокару А. А. Ревизия понятия информации // Научно-техническая информация. Сер. 2. 2008. № 6. С. 9.
• [14] Гиляревский Р. С. и др. Информатика как наука об информации. М., 2006. С. 30.
• [15] УрсулА. Д. Информация: методологические аспекты. М., 1971. С. 153.
• [16] Колин К. К. Теоретические проблемы информатики. Т. 1. Актуальные философскиепроблемы информатики. М., 2009. С. 69.
• [17] Чернавский Д. С. Синергетика и информация. Динамическая теория информации.М., 2009. С. 17.
• [18] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 29.
• [19] Семиотические тексты, выраженные невербально, например, средствами изобразительного искусства, музыкой, условными обозначениями (система дорожных знакови т.п.) также имеют многоуровневую структуру, состоящую не менее, чем из двух уровней. Дело в том, что на одном элементарном уровне (уровне фонем) нельзя построитьосмысленный текст без выхода на более высокий уровень (уровень лексем).
• [20] Никоненко С. В. Аналитическая философия: основные концепции. СПб., 2007. С. 8.
• [21] Семенюк Э. П. Информационный подход к познанию действительности. Киев, 1988. С. 8.
• [22] Аналитическая философия: учеб, пособие / под ред. М. В. Лебедева, А. 3. Черняка.М.: Изд-во РУДН, 2006. 622 с.
• [23] Никоненко С. В. Аналитическая философия: основные концепции. СПб.: Изд-воС.-Петерб. ун-та, 2007. 546 с.
• [24] Куфаев М. Н. Проблемы философии книги. Книга в процессе общения. М., 2004.С. 61—62.
• [25] Соколов А. В. Документология как метатеория документной коммуникации //Книга. Исследования и материалы. М., 2009. Сб. 91, 1—2. С. 43—49.
• [26] Так, член-корреспондент РАН В. И. Васильев, рассматривая понятие «книжнаякультура» совершенно правильно заметил, что оно может рассматриваться с «философской, социологической, технократической, культурологической, искусствоведческой, книговедческой позиции» (Васильев В. И. О «рамках» книговедческой науки в современных условиях и развитии новых научных направлений // Наука о книге. Традициии новации: Материалы XII междунар. науч. конф. Ч. 1. М., 2009. С. 233).
• [27] Леонов В. П. Книга как космический субъект // Библиотековедение. 2006. № 6.С. 18 —21.
• [28] Беловицкая А. А. Книговедение. Общее книговедение: учебник. М.: Моек. гос. ун-т печати, 2007. 393 с.
• [29] Беловицкая А. А. Информация и книга // Наука о книге. Традиции и новации: Материалы XII Междунар. науч. конф. Ч. 1. М., 2009. С. 215.
• [30] Напомню знаменитый ленинский тезис, провозглашенный в книге «Материализми эмпириокритицизм»: «вся материя обладает свойством, по существу родственнымс ощущением, свойством отражения» (Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 91).
• [31] Лебедев С. А. Философия науки: краткая энциклопедия. М., 2008. С. 140.
• [32] Копнин П. В. Гносеологические и логические основы науки. М., 1974. С. 307.
• [33] Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 192.
• [34] Колесинский А. А. О содержании понятия «научная информация» // Вопр. информ.теор. и практ. 1981. № 45. С. 13—25.
• [35] Лебедев С. А. Философия науки: краткая энциклопедия. М., 2008. С. 366.
• [36] Современный философский словарь / под ред. В. Е. Кемерова. М., 2004. С. 241.
• [37] История информатики и философия информационной реальности: учеб, пособие / под ред. Р. М. Юсупова, В. П. Котенко. М., 2007. С. 218.
• [38] Беляев В. А. Антропология техногенной цивилизации на перекрестке позиций. М.:Изд-во ЛКИ, 2007. 416 с.
• [39] Лбдеев Р. Ф. Философия информационной цивилизации. М.: Владос, 1994. 336 с.
• [40] Пархоменко И. Т., Радугин А. А. Культурология в вопросах и ответах. М.: Центр, 2001. 336 с.
• [41] Лапкин В. В., Паншин В. И. Парадокс Запада и генезис «универсальной цивилизации» // Цивилизации. Вып. 5: Проблемы глобалистики и глобальной истории / отв. ред.А. О. Чубарьян. М., 2002. С. 27—49.
• [42] Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб., 2000. С. 7.