Предмет и метод коллективной рефлексологии

Из вышесказанного очевидно, что предметом коллективной рефлексологии является изучение возникновения, развития и деятельности собраний и сборищ, проявляющих свою соборную соотносительную деятельность как целое благодаря взаимному общению друг с другом входящих в них индивидов.

Совершенно безразлично, будем ли мы иметь перед собой случайно собравшуюся толпу на улице, привлеченную каким-либо уличным событием, или мы имеем общественный митинг по поводу одного из собраний, взволновавших общество, или имеется общественное или даже правительственное собрание лиц для определенной цели, — везде и всюду мы будем встречаться с проявлением общественных настроений, соборного умственного творчества и коллективных действий многих лиц, связанных друг с другом теми или другими интересами, а потому все эти проявления и должны быть предметом коллективной рефлексологии.

Таким образом предметом коллективной рефлексологии должны быть проявления соотносительной деятельности общественных или социальных групп вообще независимо от их характера и цели. Как общая рефлексология имеет своим предметом изучение соотносительной деятельности отдельных лиц в связи с теми прошлыми и настоящими влияниями, которые ее обусловливают^[1], так и предметом коллективной рефлексологии должны быть продукты деятельности тех или других социальных групп как известного целого, объединенного тем или другим цементом партийного, правового, религиозного, служебного профессионального, школьного или семейного характера в связи с высшими и внутренними текущими и прошедшими условиями, которые в них отражаются.

Очевидно, что предмет коллективной рефлексологии должен иметь в виду те же стороны соотносительной деятельности, какие имеет в виду и общая рефлексология, но она исследует при этом деятельность массы лиц, связанных между собою общностью условий. Таким образом, хотя коллективная рефлексология казалось бы, имеет дело с проявлениями соотносительной деятельности массы отдельных лиц, но лиц, спаянных между собою общими интересами и стало быть в данных условиях общественной деятельности обнаруживающих проявления коллективной или собирательной соотносительной деятельности. Поэтому в коллективной рефлексологии мы должны иметь в виду проявления общественных настроений и мимико-соматических реакций вообще, общественной наблюдательности, общественного сосредоточения, общественного творчества, общественных постановлений и общественных действий.

Какими бы внешними причинами не устанавливалось объединение тех или других социальных групп, но, если между отдельными членами данной группы достигается известное взаимоотношение в смысле большего или меньшего согласования тех или иных сторон их соотносительной деятельности, коллективные проявления оказываются уже возможными. Особенности этих проявлений, условия и законы их развития и должны служить предметом специального изучения коллективной рефлексологии.

Таким образом предметом коллективной рефлексологии должны служить все проявления соотносительной деятельности в разнообразных общественных группах и собраниях, начиная с простой толпы, сходок, митингов и кончая собраниями в форме научных обществ и коллективных учреждений общественного и правительственного характера, в форме так называемых советов, комитетов и т. п.

Для коллективной рефлексологии не представляется существенными ни размеры той или другой группы, ни постоянный или временный ее характер, но она может и должна принимать во внимание условия, объединяющие данную группу лиц в том или ином отношении и ее прошлое, так как от того и другого зависит как характер, так и особенности коллективной относительной деятельности.

Нужно при этом иметь в виду, что деятельность коллектива развивается теми же путями и по тем же законам, как и деятельность отдельной личности. Поэтому в деятельности каждого коллектива, как в деятельности отдельной личности, мы можем различать наследственно-органические проявления, большую или меньшую возбудимость, коллективное настроение, наблюдательную способность, коллективное сосредоточение, коллективную творческую деятельность и как одно из ее проявлений суждение, приводимое к определенному результату в форме решения или постановления и, наконец, выполнение этого решения или постановления в форме того или иного действия.

Коллективная рефлексология, рассматривая общественные явления в процессе их зарождения, развития и проявления со строго объективной стороны, а иначе она рассматривать их и не может, имеет предметом своего исследования возникновение, развитие и то или другое проявление общественной деятельности или общественного движения как своего рода общественный рефлекс. Поэтому для коллективной рефлексологии не должно существовать и собственной терминологии наподобие общественного сознания, общественных чувств, общественного внимания, воли и прочего, а она должна быть заменена объективной терминологией.

Коллектив людей, соотносительную деятельность которого изучает коллективная рефлексология, в основе всегда имеет связующее нечто, как, например, общее настроение, общее наблюдение, общее сосредоточение, общее обсуждение, общее решение или постановление и общность или единство цели и действий. Примером коллектива, связываемого одним настроением, может служить толпа. Примером коллектива, связываемого общим наблюдением и сосредоточением служат театры, концерты, вообще зрелища и представления всякого рода. Примером коллектива, вызываемого необходимостью общего обсуждения вопросов, приводящего к тому или другому постановлению, являются советы, совещания, конференции, комитеты, общества, съезды и т. п.

Для обсуждения задач, интересующих отдельные классы или определенный круг лиц, являются собрания партий, профессиональные общества, экономические общества, кооперативные организации и т. п.

Для осуществления физического развития масс и для организованного труда служат коллективы в виде гимнастических и спортивных обществ, рабочие артели и т. п.

Для организованной защиты и нападения служат коллективы в виде войсковых частей; те или другие патриотические организации и т. п.

Примером коллектива, связываемого задачей стяжания, могут служить тотализаторы, игорные дома, банковские коллективы и т. п.

Наконец, примером коллектива, основанного на единстве определенных достижений, являются научные и иные организации.

Таким образом коллективы всегда имеют в виду общность интересов в том или другом отношении, предполагающую единство цели. Эта общность интересов может быть вполне естественной, вытекающей из самой жизни и рода занятия (земледельцы, скотоводы, рыбаки, торговцы и т. п.) и может быть оформленной и регулируемой определенным регламентом (союзы, кооперативы и т. п.). Наконец, могут быть коллективы, устанавливаемые в целях осуществления тех или других задач, предустановленных законоположениями как различного рода советы, комитеты, общества, комиссии и т. п.

Общий интерес и единство цели обусловливают связь отдельных членов коллектива, причем чем больше общих интересов, тем очевидно больше и сплоченность коллектива. Но кроме общего интереса коллектив предполагает и общность задачи. Иначе не было бы смысла существования коллектива. Очевидно, что только общность интересов и задачи является тем стимулом, который побуждает коллектив к единству действий и придает самый смысл существованию коллектива. В этом отношении на коллектив нужно смотреть как на лучшее средство решения определенной задачи. То, что неосуществимо в полной мере для индивида, может быть осуществимо с помощью согласованной коллективной работы и это-то обстоятельство и оправдывает необходимость создания коллектива.

Если бы не было вообще какого-либо преимущества коллектива по сравнению с деятельностью отдельных индивидов, то коллектив очевидно и не существовал бы как явление, не вносящее никакого плюса в условие человеческой деятельности, ибо всякое общественное явление должно иметь оправдание своего существования, а коллектив и находит свое оправдание в том, что он осуществляет задачи, не выполняемые отдельными индивидами, если они действуют в одиночку.

Каково бы ни было значение коллектива, последний может иметь разные поводы для своего возникновения и разные условия для своего сплочения и развития.

Коллективы могут быть неорганизованные и организованные.

Коллективы, связующим звеном которых служит по преимуществу настроение или наблюдение, не нуждаются в особой внутренней организации, ибо они не имеют вперед предустановленной цели. Здесь нет ни заранее определенных устремлений, ни заранее определенного плана действий, а потому и внутренняя организация является излишней, — тем более, что такие коллективы бывают недолговременными. Сюда относятся толпа, театральная публика и т. п. Такие коллективы нуждаются только во внешнем воздействии в целях регулирования внешнего порядка, дабы данный коллектив не осложнил жизни других коллективов.

Все другие коллективы, которые имеют определенные задачи, обязательно должны иметь свою организацию, целью которой является планомерность и порядок коллективной работы, а также установление связи между собой отдельных индивидов коллектива. В целях согласованности совместных действий, организация этих действий в коллективах выполняется посредством исполнительного комитета, президиума, управлений, командного состава и т. п.

Вообще согласованность действий, планомерность устремлений коллектива и достижение его целей осуществляются путем предоставления полномочий одному лицу или выделенному на этот случай небольшому коллективу — исполнительному бюро. Этим же путем достигается установление внутреннего порядка, в случае надобности даже посредством принуждения и репрессий.

Эти небольшие полномочные коллективные учреждения, обладающие на случай надобности соответствующими средствами принуждения, представляют собой тот аппарат, при участии которого подготовляются и осуществляются коллективные рефлексы в отношении не только внутреннего порядка данного коллектива, но и решения определенных задач коллектива.

Ввиду значения внутренней организации и жизнедеятельности коллектива зарождение каждой организованной общественной индивидуальности или коллектива начинается первоначально с внутренней организации или внутреннего упорядочения с известным распределением взаимоотношений между отдельными подвидами и их деятельности, после чего в случае, если коллектив является жизнеспособным, он постоянно привлекает к себе все большее и большее количество сочленов, развиваясь таким образом вширь и в то же время все более и более объединяясь изнутри. Одновременно с этим обыкновенно идет и внутренняя деятельность, приводящая к большой специализации отдельных частей данного коллектива, или его дифференцировке.

Со временем и в самом коллективе образуются частные единства, которые служат выражением той же дифференциации, приводящей к дроблению разросшегося коллектива на более мелкие коллективы.

Каждый вновь возникший коллектив выясняет свою относительную позицию среди других, вырабатывает свой план осуществления заданий или программу и сообразует свои действия с условиями окружающей действительности.

Коллективы могут разнообразиться не только по составу входящих в них индивидов (определенной профессии и т. п.), но и по цели, а также и характеру взаимоотношений между входящими в коллектив индивидами. Так, мы можем различить, как мы уже говорили, толпу, театральную публику, уличный митинг, партийное или классовое собрание, законоустановленные собрания в виде советов, комитетов, совещаний, кооперативов, съездов, союзов, учредительных и других собраний.

В одних из этих коллективов мы имеем случайное собрание индивидов, как например, в толпе, в других дело идет о собраниях, возникающих благодаря определенной потребности, например, ввиду жажды зрелищ, удовлетворения экономических нужд и т. п.

Наконец, мы имеем коллективы, которые не представляют в сущности отдельных собраний, но тем не менее образуют собою значительные группы лиц, связанных теми или иными общими интересами. Коллективная деятельность здесь осуществляется через то или иное представительство или печать. Таковы народ, племя, государственный коллектив, союз народов, все человечество.

Дело в том, что существует известный предел для непосредственного общения в целях коллективной деятельности. Чем элементарнее цель и задачи коллектива, тем больших размеров он может достигать. Так, толпа может достигать сотен тысяч. Театральная публика может состоять из нескольких тысяч, коллективы, преследующие обмен мнений, могут состоять из сотен индивидов, редко более, а коллективы, преследующие осуществление каких-либо конкретных заданий, например, составление законоположения, не более как из нескольких десятков, а коллективы, преследующие еще более узкую задачу, например, обработку редакции текста, не могут представлять собою более нескольких индивидов.

Поэтому коллективы, численность которых уже превосходит вышеобозначенные размеры, должны работать при участии выборного представительства.

Отсюда понятно, что способы общения отдельных членов того или другого коллектива в зависимости от его размеров и характера не могут быть одинаковыми. В одних случаях дело идет о непосредственном общении отдельных членов коллектива, в других случаях общение осуществляется только через представительство, в третьих случаях только путем письменного или печатного слова.

Но как бы общение ни достигалось, коллектив всегда предлагает, как уже говорилось несколько ранее, известное объединение, а потому те коллективы, где собственно общих собраний не существует, таких как народ, племя, человечество, на самом деле могут быть понимаемы как коллективы только в той мере, в какой они представляют собою объединение путем избранного или установленного представительства отдельных собраний и печатного слова.

Само собой разумеется, что продуктивность работы коллектива никак не стоит в соотношении с его размерами. В этом отношении нужно иметь в виду, что в коллективах, от которых требуется больше, чем простое выражение общего настроения, например, коллективное мнение и суждение, работа идет тем медленнее, чем больше самый коллектив, но зато работа коллектива в этом случае тем более охватывает предмет, чем больше самый коллектив при условии, конечно, создания его из соответствующих индивидов. Однако, более узкие коллективные задачи, как например, отшлифовка каких-либо частностей, как мы уже говорили, идет быстрее и правильнее в небольшом собрании.

Целый ряд авторов, начиная с Оствальда^[2], в числе которых мы можем упомянуть Solvay^[3], Воронова^[4], Haret, Partuendo, Barcelo, сделали попытку применить к социальным явлениям энергетическое учение, рассматривая социальные явления как явления физико-химические. «Что же из этого получилось, спрашивает П. Сорокин? Мы получили ряд формул вроде того, что „сознание есть течение нервноэнергетического процесса“, что „война, преступление и наказание“ суть явления „утечки энергии“, что продажа-покупка — это реакция обмена» (Оствальд), что «сотрудничество есть сложение сил», социальная борьба — вычитание сил, «социальная организация — равновесие сил», «вырождение — распадение сил» «право — соотношение сил», и т. д. Все это, пожалуй, и верно. Но спрашивается, много ли мы приобретаем от таких аналогий в деле познания социальных явлений или явлений междучеловеческого взаимодействия? Во всяком случае не больше, чем от аналогий начальной памяти «органической школы» в социологии. Все эти формулы аналогии представляют в лучшем случае трюизмы, в худшем неточные сравнения. Тот же вывод придется сделать и по адресу попыток создания «социальной механикй», пытающейся все поведение людей и взаимоотношений между ними подвести под законы обычной механики и физических явлений"^[5]. К таким попыткам должны быть отнесены попытки Haret и Barcelo^[6].

Однако такое изучение социальных явлений представляет собою изучение людей как всяких других физических тел. Но люди есть люди, т. е. должны быть рассматриваемы как аккумуляторы энергий, являющиеся результатом их прошлого индивидуального опыта и наследственных влияний, и, следовательно, их реакции на те или иные внешние раздражения не могут быть оцениваемы так же, как оцениваются реакции физических тел, ибо здесь ответная реакция часто вытекает не из влияния данного раздражения, а является в гораздо большей мере результатом воздействия прошлых раздражений, нежели данного раздражения, служащего в таком случае лишь поводом для выявления того, что составляет в сущности результат прошлых воздействий. То же мы имеем и в коллективах.

Следовательно, вопрос не в том, сводятся ли социальные явления к физико-химическим веществам или нет, а в том, представляют ли они какие-либо особенности в своем поведении и как они реагируют на внешние раздражения. Иначе говоря, проявляют ли они в зависимости от сложившихся традиций и особенностей своей структуры какиелибо особенности в этих реакциях или нет.

Отсюда ясно, что подходить к исследованию социальных явлений можно и должно установленными для естественных наук методами и целью этих исследований должно быть установление особенностей более сложных социальных явлений по сравнению с более простыми физическими или физико-химическими, а также выяснение того, в чем эти более сложные явления проявляют сходство с более простыми^[7].

Отсюда ясно, что, если общественные науки, и в частности, та наука, которая изучает коллективную деятельность, по признанию многих, должны бы развиваться, пользуясь методами естественных наук, то они не должны иметь субъективизма ни в своем существе, ни в своем названии.

Однако такая неустоявшаяся наука, как социология, еще не решила окончательно спора между объективистами и субъективистами.

У Дюркгейма мы постоянно читаем о коллективном сознании, о коллективных представлениях, чувствах и т. п.

Сравнительно недавно Boodin снова возвращается к созданию социальной души, основываясь на теории межмозговых явлений. «Вместо того, чтобы отправляться от постулата изолированного духа, как делала психология в прошлом, стараясь затем объяснить возможность познания одной души другою путем аналогии, мы должны отправляться от междусубъективной духовной непрерывности как элементарного факта»^[8]. Другие социологи стремятся подойти к изучению социальных явлений, придерживаясь более объективного метода, но в большинстве не успевают в этом. Эти разноречия обстоятельно представлены между прочим в новом труде П. Сорокина^[9]. По существу он решается автором в положительном смысле в пользу объективизма, но, к сожалению, с некоторой, по нашему мнению, совершенно ненужной уступкой в пользу субъективизма.

Здесь существенно выяснить, действительно ли нужна эта уступка или она не нужна и так как этот вопрос методологического характера одинаково относится и к тому объему знаний, который нас здесь занимает, то представляется необходимым нам для себя его решить здесь окончательно в ту или другую сторону. Проследим же этот спор в связи с тенденциями, которые мы находим в труде П. Сорокина.

Определив социологию как науку «о поведении людей, находящихся в процессе взаимодействия и о результатах такого поведения», автор несколькими строками выше определяет взаимодействие людей, которое «дано там, где поведение одного индивида, в одних случаях сопровождаемое сознанием, в других — нет, является функцией поведения другого или других людей»^[10]. Переходя затем к анализу самих методов исследования и задаваясь вопросом, следует ли изучать взаимодействие лишь во внешних актах или в отношении соответствующих психологических переживаний, автор прежде всего обращает внимание на неопределенность самого понятия психического и его синонимов («сознание», «душевные явления» и т. п.) и недоступность психики предмету наблюдения.

Обращаясь к психологии для определения психического, автор находит своеобразный круг или самое понятие остается неопределенным. По В. Вундту, обычное определение психологии как науки «о состоянии сознания» делает круг, ибо, если определить вслед за тем, что же такое сознание, состояние которого должна изучать психология, то ответ будет гласить: сознание представляет сумму сознаваемых нами состояний^[11]. «Отношение или определение их (сознания и его элементов), — говорит Геффдинг, — невозможно»^[12]. То же или приблизительно то же мы встречаем и у других авторов. Нередко сознание определяется как процесс духовный или психическии, а духовный замещается термином сознательный^[13]. Не меньший разброд мысли имеется у психологов и в отношении понятий «ум», «разум», «мысль» и т. п. и может быть еще в большей мере по отношению к вопросу, в каких явлениях можно признать психическое, а в каких нет. Так, одни авторы, стоя на точке зрения монизма (Геккель, Le Dantek, Petri и др.), говорят о «клеточном сознании», об «атомной душе», а Геккель и де ля Грассери говорят даже о психике атомов, молекул и даже о «психологии минералов». Это учение может быть названо панпсихизмом. Другие (Вундт, Родене, Летурно, Эспинас, Дженнингс и др.) приписывают сознание лишь органической природе, а еще другие присутствие сознания признают только у тех организмов, которые обладают нервной системой; наконец, некоторая часть авторов признает его лишь у тех высших животных, которые имеют серое корковое вещество. Тогда как некоторые из новейших физиологов (Loeb, отчасти Bohn и др.) выбрасывают совершенно за борт понятие сознания, затемняя его, с моей точки зрения, неудачным термином «ассоциативная память» (Loeb).

В последнее время с ясностью стало проявляться в социологии стремление отрешиться от психологии и субъективизма вообще, как показывают труды Дюркгейма, Коста, Ваксвейлера и др., но все же в этих трудах на каждом шагу мы встречаемся с психологическими, т. е. субъективными терминами и понятиями, а потому истинного объективизма и здесь мы не находим. В своей «Рефлексологии» я пришел к выводу о необходимости изучать «соотносительную деятельность», у людей и животных как она проявляется на внешних акциях и реакциях в связи с внешними же влияниями и воздействиями, данными как в настоящем, так и в прошлом. Последнему факту, т. е. зависимости внешних проявлений индивида от прошлых воздействий, я придаю особое значение и везде и всюду останавливаюсь на этом как в «Общих основах рефлексологии человека», так и в более раннем своем труде «Объективная психология», а между тем упущение этого обстоятельства приводит к некоторым недоразумениям, что будет видно из последующего.

При этом и изучение психического мира или процессов сознания не исключается, но для субъективной психологии мной отмежевывается область исследования на себе самом путем самонаблюдения и экспериментов, производимых с подобным самоанализом своих субъективных состояний, из которых, конечно, возможны и те или другие обобщения по отношению к субъективному миру вообще и даже философствование на темы о панпсихизме, но научная мысль по отношению к этим расширениям субъективизма должна держаться строго ограничительного правила и на место так называемой психики или сознания у других исследовать разнообразные отношения организма с окружающей средой путем строго объективного наблюдения и опыта.

В последнее время в разрешение социальных проблем вошли физиологи, которые, исключив при своих исследованиях мозговых отправлений «субъективную» терминологию, стали распространять эту тенденцию и на взаимоотношения не только между животными, но и между людьми.

На такой же точке зрения, исключающей всю психологию из социальных наук, стоит и Bentley^[14].

К сожалению, в этом споре за объективизм физиологи выдвинули свою чисто физиологическую точку зрения, распространив ее на ряд социальных явлений, которые никак не вмещаются в физиологию как науку об отправлениях организма, и этот ложный шаг встретил резкий отпор со стороны социологов чистой воды. Я говорю о статье д-ра Зеленого (Павловской школы), по мнению которого научное изучение социальных явлений должно ограничиться объективным изучением их физиологической стороны вместо психологической^[15]. В самом деле нельзя забывать, что социология не есть социальная физиология и не без основания органическая теория социальных явлений давно уже оставлена, не находя поддержки среди современных социологов. Вот почему вполне естественно, что один из солидных американских социологов, Эллвуд дал резкий отпор этим физиологическим экскурсиям в область социологии, которые скорее ослабляют позицию объективизма в социологии, нежели ее укрепляют. Так, осуждая неуместную попытку Павловской школы ввести социологическую социологию, Эллвуд между прочим замечает, что этот метод, «быть может хорош для изучения поведения крысы или общества крыс или в лучшем случае поведения человеческой группы, жившей полмиллиона лет тому назад в первобытном мире. Цивилизованный же человек живет в мире идей. Для него мир реальных объектов в значительной степени заменен миром идей, символов, ценностей. Эти идеи, символы и ценности постепенно развивались и накоплялись в течение всей человеческой истории. Самая история человечества таким образом представляется как бы развивающейся традицией или социальным духом, который не может быть понят вне его содержания. Человеческая культура сама по существу имеет психический характер и эта культура создала человеческое общество, которое мы знаем^[16]. Если мы не будем согласны с автором в его субъективном понимании социологии, то все же нельзя не отдать должного его указанию, что нельзя упрощать сложные факты до простых физиологических стремлений.

Еще более резкий отпор дан был И. Павлову со стороны В. Вагнера по поводу предложения первого совершенно упразднить зоопсихологию, или правильнее сравнительную психологию, поставив на ее место настоящую физиологию мозга. По поводу одного из своих опытов И. Павлов между прочим замечает: «Зоопсихолог тот, который хочет проникнуть в собачью душу, говорит так, что собака обратила внимание и запомнила, что как только почувствует, что ее кожа раздражается в известном месте, ей вливают кислоту, а потому, когда ей раздражают только кожу, то она воображает как бы влитую кислоту и соответствующим образом реагирует, у нее течет слюна и т. д.»^[17]

По поводу этих суждений академика И. Павлова профессор В. Вагнер в свою очередь замечает: «Вот как профессор Павлов излагает фразы представителей науки, привлекающих к себе на протяжении веков внимание выдающихся ученых и мыслителей. Вложив в уста зоопсихологов эту галиматью (sic!), профессор Павлов принимается за их суд и пр.»^[18] «Чтобы окончательно посрамить последнего (т. е. зоопсихолога. — Авт.) он (И. Павлов. —Авт.) ставит ему задачу, в случае неудовлетворительного решения которой грозит признать «их точку зрения вообще ненаучной и негодной для полезного научного исследования». «Экзаменационный вопрос этот заключается в следующем: пр. Павлов, установив обычным путем координацию деятельности слюнной железы с тремя участками кожи, выяснил, что, когда железа перестает реагировать на раздражение одного участка кожи, то в случае раздражения второго — она начинает работать с прежней силой и т. д. Ответ на этот вопрос дан зоопсихологами гораздо раньше, чем проф. Павлов начал заниматься физиологией собачьей железы: он заключается в том, что зоопсихологи проводят определенную грань между явлениями (действиями) отправления организмов и явлениями (действиями) поведения животных. Первыми занимается физиология, вторыми зоопсихология. Опыты пр. Павлова имеют в виду отправления животного, из чего само собой следует, что они лежат за пределами зоопсихологии и что пр. Павлов не имеет о современной объективной зоопсихологии решительно никакого понятия»^[19].

С моей точки зрения, конечно, всякий след субъективизма должен быть изгнан из зоопсихологии и сравнительной (как и всякой другой) психологии, которых должны сменить объективные науки — зоои сравнительная рефлексология, но, разумеется, что физиология останется со своими особыми задачами и методами, как в свою очередь останутся зоои сравнительная рефлексология со своими особыми задачами и методами^[20]. Да и разработка вопросов, связанных с отправлениями одной железы в виде условных и безусловных рефлексов (сочетательных и обыкновенных, по нашей терминологии) не может обнять не только другие обширные области знания, как например, сравнительную рефлексологию, но даже и самую физиологию мозга, ибо и для последней имеет значение ничуть не один только слюнной метод условных рефлексов, но еще в большей мере разработанный у нас метод сочетательных двигательных рефлексов^[21].

Что касается социологии, то П. Сорокин, проследивший весь этот спор между «объективистами» и «субъективистами», остался, как мы упоминали в нерешительной позиции при всей его склонности к объективизму: «Пока слишком еще несовершенны и незначительны данные, добытые „объективизмом“, говорит он, чтобы можно было социологу совершенно игнорировать субъективно-психическую сторону человеческой деятельности. Остается поэтому один путь: свести до минимума пользование психологическими терминами, только в исключительных случаях обращаться к анализу субъективно-психических переживаний для объяснения того или иного явления и ввести возможную точность в сферу изучения подобных явлений»^[22].

Посмотрим, как же применяется автором в социологии это половинчатое решение.

Прежде всего он говорит о «сознательных» переживаниях и актах по собственному опыту каждого и признает, что «частным и основным видом их являются акты целеполагательные, акты волевые и акты, совершаемые под влиянием идей»^[23].

Признавая, согласно с В. Вагнером, три формы разряда психических явлений: рефлексы, инстинкты и разум, автор в отличие от В. Вагнера к психическим явлениям относит не инстинкт и разум, а только разум, ибо инстинкты и по определению В. Вагнера сближаются по общему характеру с рефлексами, представляясь лишь более сложными по сравнению с ними актами.

Другое разноречие с В. Вагнером у П. Сорокина заключается в непризнании тождества разума и сознания с «целеполагательностью». Дело идет о том, что имеются акты, хотя и разумные, т. е. сознательные, но не целеполагающие и притом не только привычные, как думает В. Вагнер. Например, ребенок сознательно заявляет со слов отца «лгать нельзя» или «мучить кошку гадко, потому что так сказал папа», только и всего.

Задаваясь затем вопросом, не следует ли совершенно игнорировать психические переживания, которые как прямо нам недоступные не могут вообще познаваться, причем всякая попытка их познания по внешним их проявлениям (слова, движения, мимика, жесты и т. п.) неизбежно ведет к ошибкам, автор решает его в отрицательном смысле. По мнению автора, если бы дело стояло иначе, то люди не могли бы понимать друг друга и не могли бы знать, что делается в душе каждого. «Между тем мы на каждом шагу ставим диагнозы вроде таких: „X не в духе“, „7 что-то загрустил“, „L гневается“, „А в восторге“, „Д замышляет подлость“ и т. д. И наши диагнозы оправдываются. На каждом шагу мы говорим с людьми о своих переживаниях и в большинстве случаев понимаем друг друга»^[24].

Вопрос однако не в том, понимаем мы или нет, а в том, как и в какой мере мы их понимаем. На основании слов и мимики другого человека мы ничуть не воспроизводим его переживания, а воспроизводим свои аналогичные переживания, если они были в нашем опыте. Само собой разумеется, что, если человек чего-либо подобного не имел в своем внутреннем опыте, то он не может и воспроизвести его на основании слов другого. Глухой от рождения не может воспроизвести в своем воображении звуков, сколько бы ему о них ни говорили и в каких бы красках их ни описывали. Ребенок, не испытавший вкуса бананов, также воспроизвести его не в состоянии, сколько бы ему о нем ни говорили. Но бывшее в личном опыте воспроизводится при соответствующем описании другого человека, однако, воспроизводится не так, как переживает данное состояние другой, а как сам слушающий переживал его когда-то. Таким образом, можно и распознавать переживание другого человека, но именно в той мере, в какой воспроизводимые нами аналогичные состояния при данных внешних проявлениях совпадают с переживаниями другого лица. Когда мы говорим «X не в духе», «7 что-то загрустил», «L гневается», «А в восторге» и т. п., то мы воспроизводим по соответствующим внешним признакам свое нерасположение, свою грусть, свой гнев, свой восторг и поскольку в общих чертах эти состояния сходны у меня и у другого индивида, я в состоянии распознать их в другом, ничуть не более. Но уже такие более частые диагнозы, как «В обдумывает именно проблему сознания», «С хочет именно сладкого», «Д замышляет непременно подлость», а не чтолибо другое, быть может, и возможны, но лишь по догадке, если эти состояния не выражены, т. е. не обозначены словами, а слова дадут нам возможность воспроизвести опять-таки свое, а не чужое обдумывание проблемы сознания, свое желание сладкого, свою подлость и т. п. О симуляции и говорить нечего. Я могу обдумывать подлость и не показать виду, что я злоумышляю что-либо против другого, а если это так, то правильно ли пользоваться в научном деле методами субъективной психологии (методы самонаблюдения и методы аналогии, соединенные методы внешнего и внутреннего наблюдения (по Петражицкому), методы вчувствования, интуиции и инстинктивного понимания выразительных движений) в качестве методов, дополняющих и вспомогательных к методам объективного изучения внешних актов. Полагаю, нет, неправильно. И неправильно именно потому, что изучение психических переживаний ничего не прибавляет к пониманию и уяснению внешних актов, вопреки взгляду П. Сорокина.

Свое отношение в этом случае уважаемый автор иллюстрирует между прочим следующим примером: «почтальон приносит индивиду А две телеграммы. Л раскрывает первую и читает: „Выезжаю сегодня. Встречай. В“. А улыбается, вскакивает, зовет прислугу и приказывает Б к пяти часам приготовить экипаж. Затем раскрывает вторую и читает: „Ваша жена попала под поезд. Приезжайте. Начальник станции Х“. А умирает от „разрыва сердца“. Здесь перед вами два примера взаимодействия. Сходные раздражители (телеграммы). Один и тот же воздействуемый индивид А. И совершенно различные эффекты: в первом случае оживленная реакция на раздражение, во втором — смерть… Спрашивается, могут ли быть вполне понятными для нас эти два явления, если мы будем стоять на строго объективной точке зрения? Достаточно ли ясными и объясненными будут эти факты, если мы заранее исключили из нашего поля зрения всякое привлечение субъективных переживаний в поле любви, привязанности, ужаса и тяжести потери, тяжелого горя, чувства одиночества и т. д. Ответ, думается, ясен сам собой»^[25]. Однако нельзя забывать, что слова телеграммы важны не сами по себе как зрительные знаки или звуки. Они состоят из символов, которые при небольшом различии относятся к совершенно противоположным фактам. А это уже одно объясняет нам противоположный эффект в одном и в другом случаях. Нельзя затем забывать, что эффект зависит, как я постоянно указываю в своих «Основаниях рефлексологии», не от самого только раздражения как повода к действию, а еще и от ряда предшествующих или прошлых воздействий, стоящих в связи с данным раздражителем и реакцией на него. А, приняв это во внимание приходится последний эффект оценивать не только как результат символических этапов телеграммы, говорящей о несчастий с женой, но еще и о прекращении вследствие ее смерти всей цепи условий совместной жизни, создавшей определенный жизненный уклад, с которым человек сжился, о потере навсегда близкого человека, с которым делил свои благоприятные и неблагоприятные жизненные условия, которому он так много обязан в своей жизни, к которому привязан и т. д. и т. п. При этом надо принять во внимание, что человек, умерший при телеграфном известии о несчастий с женой от разрыва сердца, страдал, очевидно, тем или иным пороком сердца или во всяком случае болезненным его состоянием.

Таким образом с точки зрения объективного анализа эффект смерти от разрыва сердца при телеграфном известии о смерти жены становится совершенно ясным и понятным. Спрашивается, что к этому прибавит субъективный анализ. Он будет нам говорить о таких воображаемых состояниях, как воспроизведение и переживание в момент получения телеграммы чувства любви, ужаса и тяжести потери, тяжелого горя, сознаваемого чувства одиночества и т. п. Между тем все это «субъективное», которое мы хотели бы навязать человеку, погибшему при чтении второй телеграммы от разрыва сердца, может оказаться чистейшим вздором. Ибо человек, страдавший сердцем, в сущности мог умереть, ничего даже и не воспроизводя в своем сознании, а просто от шока, вызванного телеграммой с содержанием, указывающим на несчастье с его женой. Точно так же и в другом примере, когда «один и тот же акт поднятия руки с протянутым указательным пальцем может означать и указание дороги, и приказ «идти туда», и повелительное «выйди вон»; для его понимания вовсе не требуется учета недоступных для нас психических переживаний указывающего лица, а лишь выяснения его тона, сопутствующей мимики и установившихся на основании предшествующих (прошлых) фактов отношений указывающего лица к другому. Далее, известно, что в случае произнесения слов «ну, и свинья же ты», они обычно имеют ругательное значение, тогда как в других случаях они обозначают своеобразную форму ласкового обращения; равным образом выражение «черт побери» может обозначать досаду, злость или восторг, но в обоих этих примерах нам надо учитывать вовсе не субъективные недоступные для нас переживания человека, произносящего данное слово, как полагает П. Сорокин, а лишь тон, обстановку, характер и привычные способы обращения этого человека, а равно и отношение его как в прошлом, так и в настоящем к данному лицу или событию.

Субъективисты, как известно, цель понимают лишь с субъективной точки зрения, признавая, что цель может быть только сознательно поставлена тем или другим субъектом^[26], но биолог под целью понимает нечто объективное, иногда преднамеченное даже природой, например, цель, осуществляемую инстинктами как автоматическими актами. В актах личного характера под целью мы понимаем место устремлений человеческой личности или человеческого коллектива, проявляющегося в его поступках и действиях на основании прошлого индивидуального опыта или опыта других как воспроизведение этих действий в форме определенно связанных сочетательных рефлексов. Таким образом, и в этом случае нет основания обращаться к субъективному методу, пользование которым дает почву для суждений, часто ничего не имеющих общего с научным мышлением.

Вот почему нет никакого основания дополнять изучение взаимодействия между людьми с помощью объективного метода, учитывающего внешние формы поведения людей в зависимости от разного рода внешних воздействий, еще выяснением субъективных или психических переживаний, для точного распознавания которых у нас не имеется средств и которые ничего вообще к объективным фактам прибавить не могут.

Итак, метод коллективной рефлексологии, как и социологии, должен быть исключительно объективный. Коллективная рефлексология, изучая особенности соотносительной деятельности собраний или группы лиц, не может становиться на точку зрения того воображаемого собирательного «я» или сознания толпы, которое стало бы повествовать о всем пережитом толпой или собранием, так как это явилось бы простым отражением субъективной точки зрения индивидуального «я», но рассказы отдельных личностей, бывших в толпе или собрании, могут быть использованы коллективной рефлексологией, поскольку они носят характер объективности, трактуют о внешних обстоятельствах и поскольку они характеризуют самое развитие общественного дела. Во всяком случае и эти рассказы должны быть предметом строго объективного, а не субъективного анализа.

В какой мере эта истина еще не усвоена в соответствующей научной литературе, показывает пример Тарда, который все общественные явления, насколько они имеют в своей основе «психическую» деятельность человека, сводит к двум основным силам — желанию и вере или уверенности. Желание определяет стремление, а вера — достижимость желаемого. Путем сведения общественных явлений на эти простые силы, по Тарду, решается вопрос об измеримости социальных фактов.

С другой стороны, Тард, признавая изобретение и подражание основным элементарным общественным процессом, спрашивает себя, что такое изобретается и чему такому подражают? «То, что изобретается, то, чему подражают, представляет собою не что иное, как идею или желание, суждение или намерение, в которых проявляются в известной мере верование и хотение, составлющие… истинную душу всякого слова в языке, всякой молитвы в религии, всякого мероприятия в государстве, всякой работы в промышленности, всякого действия в искусстве. Верование и хотение — вот стало быть сущность (субстанция) и сила; вот те две психологические величины, которые анализ находит в основании всех с ними скомбинированных чувственных явлений; а когда изобретательность и за нею подражательность овладеют ими, воспользуются и организуются, то они же явятся и двумя основными величинами общественными»^[27].

Собственно, коллективная рефлексология в отношении своего метода должна идти по стопам рефлексологии отдельной личности. Поэтому она должна наблюдать и регистрировать внешнюю сторону поведения массы лиц, устанавливая соотношение ее с теми предшествующими внешними влияниями, которые послужили причиной массовой деятельности лиц в каждом данном случае. При этом, конечно, должен быть принимаем во внимание как характер, так и состав собрания, так как само собрание представляет собою как бы общественную индивидуальность и подобно тому, как индивидуальность в рефлексологии отдельных лиц имеет значение в отношении проявлений их соотносительной деятельности, так и характер и состав собрания оказывают огромное влияние на характер и направление его деятельности.

Таким образом коллективная рефлексология должна не только выяснять настроение, или «эмоциональную» сторону, точнее, мимико-соматическую реакцию того или другого собрания и его известную чуткость или впечатлительность, но и его творческую деятельность, а также его решения и коллективные действия, но все эти проявления массы лиц она должна рассматривать в связи, с одной стороны, с характером собрания лиц и его прошлым, с другой стороны — с теми или иными внешними влияниями, которые послужили основной причиной и условиями деятельности данного собрания в том или ином случае.

Только этот метод и может правильно осветить нам особенности проявлений соотносительной деятельности массы лиц, спаянных между собою теми или иными общественными условиями.

Одним из важных методов изучения коллективной рефлексологии несомненно следует признать статистический метод, дающий возможность учитывать действия человеческих масс, но нужно уметь им пользоваться. Нужно ставить для статистики те самые задачи, которые отвечают определенной цели, и собирать материал там, где он может дать соответственные результаты. Так, если желательно определить общественный темперамент и настроение, собирайте данные о посещаемости театров, ресторанов, игорных домов, церквей и о количестве самоубийств; если хотите для себя выяснить направление общественного кругозора, берите статистику общественных библиотек и выясняйте, какие книги больше всего в спросе, собирайте данные о распространении различных периодических изданий и журналов, возьмите сведения у издателей насчет хода их дела по рубрикам изданий и т. п. Если хотите знать направление общественной деятельности, собирайте сведения о количестве молодежи, поступающей в высшие учебные заведения, о количестве членов различных профессиональных союзов, о распространении тех или других предприятий. Если хотите знать направление политических взглядов в данном обществе, считайте количество членов различных политических партий, количество участников различных политических и общественных собраний и митингов, количество голосов, поданных при выборах за членов тех или других партий и т. п. Если хотите знать о поведении общества с точки зрения его нравственности, собирайте сведения о количестве и характере совершенных за известный период времени преступлений и т. п. Если, наконец, хотите знать о потребностях и вкусах общества, собирайте сведения по различным фирмам, магазинам и лавкам о количестве и характере проданных за известное время товаров.

Отсюда ясно, что статистика только тогда будет полезна для коллективной рефлексологии, когда она отвечает на ее задания. Но при этом мало иметь данные, нужно еще выяснить причину происходящих перемен в общественной жизни, а это достигается путем сопоставления с целым рядом других данных, собираемых тем же статистическим методом. Если при этом устранить субъективное толкование в отношении получаемых результатов, то мы получаем строго объективный статистический материал, который позволяет к тому же установить соотношение человеческих действий с теми или другими внешними поводами. В область статистики вводятся все виды человеческих деяний и происшествий в жизни людей, как-то: рождение, бракосочетание, смерть, естественная или искусственная (самоубийство), преступность, разного рода болезни, потребление алкоголя и наркотиков, почтовые и иные сообщения, развитие сухопутного, железнодорожного, подводного и воздушного передвижения, развитие земледелия, фабричного труда, различного рода промыслов, торговли и промышленности, распространение книг, развитие религиозных и политических учений, развитие сберегающих организаций в виде страхования и т. п. Статистика определяет число однородных деяний, производимых в том или ином коллективе, и этим самым делает учет, как та или другая деятельность или состояние коллектива развивается, какие она терпит отклонения или останавливается в своем развитии, или клонится к упадку. В то же время статистика учитывает и биологические (пол, возраст), индивидуальные (происхождение и темперамент), антропологические (раса, характер), теллурические и метеорологические влияния (характер местности, климат, время года и т. п.).

Одновременно с тем путем анализа кривых того или иного действия или состояния коллектива статистика дает нам возможность при сопоставлении с другими явлениями и состояниями, изображаемыми также в кривых, устанавливать между ними взаимные соотношения, которые могут в то же время подлежать проверке и другими методами. Возьмем пример из медицины. Если мы определим количество поступлений больных, страдающих прогрессивным параличом, в земские больницы, мы будем иметь цифры, выражающие степень заболеваемости этой болезнью по губернии. Сверх этого мы можем взять цифры, выражающие количество потребляемого населением спирта. И вот оказывается, что кривые прогрессивного паралича и кривые, выражающие потребление населением спиртных напитков, являются почти совпадающими. Это дает полное основание признавать, что между потреблением спиртных напитков населением и развитием прогрессивного паралича имеется прямое соотношение как производящей причины к следствию. Тем не менее это не исключает и другие моменты, например, влияние сифилиса на развитие паралича, что доказывается иным путем. Статистический метод имеет еще то ценное качество, что он дает возможность определять не только состояние коллектива в смысле состава его членов, их здоровья, роста, рождаемости, трудоспособности и пр., но и политические и религиозные воззрения его членов, а также их моральные качества, экономическое положение, развитие грамотности и т. п., наконец, различные потребности коллектива, их рост и понижение и, наконец, зависимость их от тех или других условий.

Так путем статистического метода мы выясняем состояние населения в отношении того или другого образования, определенных форм воспитания, потребности в книгах определенного характера, потребности в сберегании себя от стихийных бедствий (пожаров и т. п.) путем страхования, потребности в переписке, в передвижении, в том или другом одеянии и определенных пищевых и иных продуктах потребления, в употреблении возбуждающих средств, наркотиков и т. п., и многое другое в том же роде. Между прочим вся торговая и промышленная статистика дает указания на целый ряд потребностей, вызываемых бытом, укладом жизни и обиходом жителей страны. Можно определенно сказать, что статистика является одним из важнейших методов коллективной рефлексологии. Не представляя собою самостоятельной науки, она важна тем, что уточняет выводы коллективной рефлексологии.

В какой мере статистика является методом, дающим возможность разрешения задач коллективной рефлексологии, видно между прочим из того, что, как мы знаем, та или другая потребность человека представляет собою его привычный сочетательный рефлекс, общественная же потребность представляет собою коллективный сочетательный рефлекс. Развитие этого коллективного сочетательного рефлекса, как и индивидуального сочетательного рефлекса подлежит определенной законосообразности, сводящейся к тому, что вначале отмечается медленный рост данной потребности, затем относительно быстрый подъем, достигающий определенного уровня, вслед затем снова начинается замедление роста, переходящее в горизонтальную линию, после чего рост приостанавливается на то или другое время и, наконец, наступает более или менее медленное понижение этой потребности благодаря вытеснению ее другими потребностями.

Надо впрочем заметить, что это развитие потребности может нарушиться теми или иными приходящими условиями и конкурирующими событиями, вследствие которых в кривой всякой данной потребности могут обнаруживаться те или иные колебания или пертурбации.

Так дальнейший ход общественной потребности вслед за ее развитием зависит от многих условий, как например, соперничества и вытеснения ее при посредстве других изобретений, с одной стороны, а с другой — поощряющих ее условий того или иного рода и т. п.

Из сказанного очевидно, что путем статистики нетрудно проследить между прочим и действие тормозящих влияний по отношению к той или иной общественной потребности или общественному движению и смену этого действия противоположными, так сказать, поощряющими влияниями при других социальных условиях.

Одним из условий, тормозящих и в то же время возбуждающих (в зависимости от силы) является в коллективе конкуренция, обязанная инициативе тех или других лиц, выдвигающих новое изобретение или делающих новое открытие. Эти-то явления конкуренции, как мы видели, служат нарушителями правильного течения кривых, изображающих ту или другую потребность коллектива. Чтобы пояснить это примером, возьмем статистику преступности, которая регистрирует потребность отрицательного характера в человеческом обществе жить за счет других и в ущерб другим. Из-за ненормальных условий жизни современного общества эта своеобразная потребность части общества во всем мире находится в периоде возрастания. Но вот в Англии на почве борьбы с детской беспризорностью явилось «изобретение» в виде реформаторий, которое еще не достаточно распространилось по другим странам, и в результате кривая преступности в Англии начала падать. Другой пример представляют цифры, отпускаемые русским правительством на образование. Крайне медленно возрастая из года в год, они особенно резко стали подниматься в гору, начиная с 1906 г. сначала более медленно, затем быстрее. Нетрудно догадаться, что это увеличение отпускаемых сумм на образование в России стоит в зависимости от введения законодательных учреждений.

С начала октябрьской революции мы имеем новый огромный скачок в расходах на образование (независимо от курса), объясняемый новым строем. Возьмем расходы Франции на общественные работы. В срок с 1846 по 1849 г. эти цифры сразу возросли, что объясняется введением нового изобретения в форме железнодорожного строительства.

Тард говорит, что «единственно подражание, а отнюдь не изобретение подчиняется законам в действительном смысле слова»^[28]. Но спрашивается, может ли быть подражание без изобретения: да и изобретение не есть ли в известной мере подражание, переносимое лишь на другую область? Во всяком случае и изобретения подлежат законности.

Необходимо затем иметь в виду, что статистика устанавливает прежде всего количественные отношения, между тем как в сущности каждое общественное явление имеет не только количественную, но и качественную сторону. Так число посетителей школ может оставаться более или менее одинаковым, но качество образованности может понижаться или повышаться в зависимости от подготовки педагогов. Точно так же число приверженцев правительства может быть более или менее одинаковым по цифрам, тогда как их привязанность к правительственной форме может прогрессивно падать и наоборот.

Такого рода условия никогда не следует забывать при анализе статистических данных. Это, конечно, не обозначает, что эти данные не могут быть учитываемы цифровым образом, но, очевидно, для этой цели должен быть собран материал иного рода, где бы выяснилась именно эта сторона дела.

Необычайно ценны указания статистики на те или иные соотношения между общественными явлениями, ибо с выяснением этих соотношений между тем или другим общественным явлением оказывается возможным и предупреждение этих явлений. Возьмем медицинскую статистику. С помощью ее нетрудно ответить на вопрос, при каких условиях та или другая эпидемическая болезнь развивается и при каких ослабляется и, с другой стороны, в какой степени та или другая мера оказывается полезной: например, в какой мере прививка против бешенства гарантирует общество от этой болезни и т. п. Точно также с помощью статистики мы узнаем, в какой мере брак влияет на уменьшение смертности или в каких размерах увеличивается число самоубийств, преступлений и болезней личности в городских условиях жизни по сравнению с деревенскими, в какой мере забота о беспризорном детстве ограничивает развитие преступлений или как влияет запрет алкогольных напитков на уменьшение преступлений, самоубийств и болезней личности. Эти и многие другие статистические данные не оставляют сомнения в том, что статистика дает возможность не только уяснять соотношения, но и указывает, как возможно изменять эти соотношения на пользу человечества.

В конце концов статистика является в сущности массовым наблюдением, дающим материал для коллективной рефлексологии. Последняя, однако, нуждается в эксперименте для уточнения и проверки наблюдения. Простейшая форма коллективного эксперимента может осуществляться и при посредстве так называемых анкет или опросников, рассылаемых в большом количестве экземпляров. Недостаток этих анкет заключается в том, что количество получаемых ответов много меньше, нежели рассылаемых анкет и тем не менее с помощью анкет можно иметь достаточно материала для соответствующих выводов: притом же постановка вопросов в ней зависит исключительно от организатора анкеты, что дает возможность анкете придать проверочный характер. Конечно, успешность анкеты много зависит еще и от характера вопроса, от их постановки и даже от собирателей данных по анкете, что ни в коем случае не следует упускать из виду.

Другой способ коллективного эксперимента — это метод прямого эксперимента над целым коллективом, что может быть осуществляемо более удачно в школах и в аудиториях. Этот метод, однако, имеет недостаток в том отношении, что таким образом можно производить эксперимент только над сравнительно ограниченными коллективами, причем отдельные члены его находятся в неодинаковых пространственных условиях, а это приводит к неодинаковому на них воздействию со стороны экспериментатора. Кроме того и то обстоятельство, что, если испытуемые знают, что над ними производится эксперимент, то это создает некоторую искусственность обстановки, отражающуюся на участниках коллектива. Этих условий избегает естественный эксперимент, разработанный трудами нашей школы. Сущность этого метода, применявшегося (д-р Лазурский и др.) в школах и ранее мною на младенцах (см. работу д-ра Бражас в «Вести. Псих.»), сводится к тому, что воспитанникам дается урок, который они выполняют, как всякий другой урок, не зная, что они служат предметом эксперимента, а между тем урок дается с таким расчетом, чтобы он мог выявить в результате индивидуальные особенности соотносительной деятельности лиц, входящих в школьный коллектив. С таким же успехом можно применять соответственным образом подобранные игры для детей дошкольного возраста и занятия для. взрослых.

В обоих случаях, однако, оценка результатов с точки зрения их значения по отношению к коллективу может быть осуществляема лишь при сравнении их с результатом такого же эксперимента, производимого над отдельными лицами того же самого коллектива. Наконец, могут быть организованы игры и занятия таким образом, чтобы коллектив в них участвовал как целое собрание лиц.

До сих пор эксперимент в целях коллективной рефлексологии в сущности почти не был осуществлен, а между тем и в этом случае эксперимент должен сыграть ту же роль, как и в других областях знания. Правда, до сих пор делались опыты и над коллективом, но не с целью изучать роль самого коллектива в определенном процессе и не для выяснения того, как личность изменяется в коллективе, а с побочными целями, например, для выяснения точности свидетельских показаний. Таковы работы Binet, Stern’a, Claparede’a и др.

Разработанный у нас так называемый естественный эксперимент, применяемый в школьных классах, опять-таки приводит к тому, чтобы из массы лиц, т. е. из коллектива, выделить те или другие единицы по их индивидуальным особенностям и таким образом здесь речь идет в сущности об анализе коллектива в отношении его состава.

Но для коллективной рефлексологии наиболее существенным вопросом является как раз вопрос иного рода: как именно проявления личности меняются в коллективе или, точнее, что делается с личностью, когда она становится участником деятельности целого коллектива. В этом отношении уже наблюдение дает много данных и, несомненно, что и эксперимент может дать здесь ценные результаты, как показали наши опыты над дошкольниками детского сада. Другой задачей эксперимента представляется выяснить, чем вообще реакция коллективной личности на то или иное событие или явление отличается от реакции, свойственной отдельной личности при тех же самых или приблизительно одинаковых условиях. В этом направлении применение коллективного эксперимента является еще предметом будущих исследований.

Можно однако найти лишь довольно общие указания относительно данных эксперимента или скорее наблюдения для выяснения роли коллективной соотносительной деятельности. Так еще Карл Маркс заявил в главе о комбинированной работе, что сумма механических сил отдельных работников отлична от механической силы, развивающейся в то время, когда множество рук участвуют сообща и одновременно в одной и той же операции. То действие, которое развивается при этом комбинированном труде, либо вовсе бы не могло быть достигнуто одиночными усилиями отдельных работников, либо могло бы быть исполнено ими в гораздо более продолжительный период времени или только в самом ничтожно размере. Здесь речь идет не только об увеличении посредством кооперации индивидуальной производительной силы, но о создании особенной производительной силы массы^[29]. С другой стороны, мы имеем заслуживащее внимания динамометрическое наблюдение Fere. Этот автор прежде всего убедился относительно ощущений, что возбуждение, дошедшее или не дошедшее до сознания, всегда отражается приращением динамического эквивалента, иначе говоря, повышением мышечной силы при измерении ее динамометром. Производя свои опыты на отдельных индивидах и в толпе, автор убедился, что уже простое пребывание в толпе сильно поднимает динамические силы. То же можно наблюдать и на ходьбе.

Ясно, что в толпе имеются условия для возбуждения не одного настроения, но и развития энергии в такой мере, что это сказывается на усилении двигательных импульсов.

Других указаний в литературе о применении эксперимента к коллективу с вышеуказанными целями я не нашел и таким образом ясно, что экспериментальную коллективную рефлексологию необходимо еще создавать.

Спрашивается, где и как вести коллективный эксперимент? В области коллективной рефлексологии нельзя рекомендовать пользоваться обычной лабораторной обстановкой. Нецелесообразно приглашать в лабораторию большое количество лиц, чтобы над нами производить эксперимент как над коллективом, ибо это будет все же несколько лиц, а не коллектив или сообщество, объединенное теми или иными целями и общими условиями. Лучшим местом для экспериментов по коллективной рефлексологии пока нужно признавать школу, где мы имеем сообщество сверстников за работой.

Другим подходящим местом обследования коллективной личности могут служить детские площадки, где в сущности мы имеем настоящую толпу, состоящую, правда, из детей, но все же толпу в истинном смысле слова, над которой может быть проделан настоящий коллективный эксперимент. При этом результаты этого эксперимента могут быть сравниваемы с результатами исследований, произведенных при других условиях над теми же или такими же детьми в одиночку. Подходящим местом исследования могут служить также гимнастические и спортивные общества специально для выяснения всех вопросов, связанных с коллективными физическими упражнениями, мышечным трудом и т. п.

Кроме того здесь легко выяснить, как поднимается энергия личности в связи с заинтересованностью входящих в коллектив индивидов, например, при играх или при упражнениях на призы. Для специальных исследований могут быть использованы хоровые и оркестровые общества.

Нечего говорить, что можно иметь в виду и многие другие условия экспериментального изучения коллективной личности, как, например, лекционные и иные собрания, некоторые из заводских и фабричных предприятий и т. п.

Из указанного выше ясно, что эксперимент в коллективной рефлексологии должен исходить из сравнения с данными эксперимента над отдельной личностью, иного пути нет, ибо какая же может быть мера для учета влияния сообщества на деятельность входящей в него личности, как не деятельность отдельной личности в ее обычной индивидуальной работе. Только исходя из этой индивидуальной деятельности каждой личности можно определить, как эта деятельность изменяется, коль скоро личность будет находиться во время этой деятельности в сообществе с себе подобными, образующем тот или другой коллектив.

В числе вопросов коллективной рефлексологии, подлежащей экспериментальному разрешению, должен быть поставлен вопрос, как силы отдельных лиц складываются при общей работе в одном и том же направлении и в случае одновременности их применения в производстве. Будет ли результат работы соответствовать сумме затрачиваемой силы каждым из соучаствующих в работе лиц или же будет меньше общей суммы или, наоборот, будет больше этой суммы. Все эти вопросы подлежат соответствующему выяснению в деталях. Для этой цели может быть устроен прибор, основанный на принципе тяги с динамометром, лежащем на пути тяги. При этом приложение силы каждого поодиночке или многих лиц за раз должно быть обставлено таким образом, чтобы тяга многими людьми производилась безусловно в одном направлении в ту или иную сторону. При соответственном видоизменении для этой цели может быть использован принцип, на котором основан прибор A. Mosso.

Не менее важны вопросы торможения коллективной работы и притом как внутреннего торможения в виде утомления или усталости, так и внешнего торможения, зависящего от внешних тормозящих условий, приводящих к подавлению мышечных усилий. И эти вопросы могут быть разрешены экспериментально в коллективном труде, осуществляемом на соответственных аппаратах при тех или других условиях. Эти опыты, как легко понять, должны иметь огромное значение для разрешения вопросов, связанных с научной организацией труда.

Какую роль в этом отношении играет сама коллективная работа в смысле торможения или оживления энергии трудящихся, покажут все вообще опыты при сравнении коллективной работы с одиночной. Но особые опыты могут быть поставлены для выяснения внешних условий торможения и растормаживания, которые должны выявить роль тех или других внешних воздействий в работе коллектива. Можно ожидать здесь неодинакового влияния тех или иных внешних воздействий на работу коллектива в зависимости от самого характера воздействия и от характера работы. Например, одна музыка содействует физической работе, другая противодействует ей. Но та же музыка, которая содействует физической работе, являясь как бы ободряющим стимулом, может оказывать неблагоприятное влияние на умственную коллективную деятельность, вызывая отвлечение сосредоточения.

Другим важным вопросом в коллективной рефлексологии, который может быть разрешаем экспериментально, является вопрос о влиянии индукции и внушения. Для этой цели можно пользоваться, например, предъявлением все более и более удлиняющихся линий с прекращением такого удлинения на предельном пункте, причем испытуемые целой группой должны отмечать в своих тетрадях знаками, сколько раз был сделан опыт с предъявлением удлиняющихся линий и на которой по передку линии произошла остановка в удлинении линий. Другой способ может состоять в словесном внушении о предъявлении постепенно удлиняющихся линий, которые будут показываться одинаковыми. Число записей, отмечающих удлинение линий знаком +, покажет действие реализуемого внушения. В обоих случаях должна быть произведена работа в виде сравнения тех же внушений в одиночку с каждым лицом порознь. Чтобы проследить роль взаимовнушения в толпе, тот же опыт может быть проделан так, что вся группа только смотрит с тем, что каждый. Заметивший остановку удлинения линий в первом случае и прекращение удлинения линий во втором случае, будет заявлять устно, а экспериментатор будет сам отмечать число лиц, установивших тот же самый факт.

Подобные опыты могут быть сделаны с определением цветных оттенков. Далее может быть произведен опыт с внушением коллективных иллюзий и галлюцинаций. Один из простых экспериментов этого рода состоит в том, что экспериментатор делает внушение, что в помещении, где находятся испытуемые, чувствуется запах гари или какойлибо другой запах и т. п.

Подобные заявления могут быть сделаны совершенно неожиданно в одном случае во время умственных занятий, например, когда школьники заняты разрешением какой-либо задачи, в другом случае после некоторого отдыха от занятий. В таком случае мы получим разницу в результате, зависящую от большего или меньшего утомления. Очень важно также выяснить роль выжидательного сосредоточения в отношении реализации внушения. Нельзя не придавать также особо важного значения вопросам подражания в толпе. Для этой цели ряд лиц может быть обследован в отношении среднего темпа мышечных движений, например, деланием штрихов на бумаге, после чего эти лица могут быть усажены так, чтобы движения рук всех лиц находились в поле зрения каждого из участников опыта.

Если тот же опыт проделать после предварительного индивидуального обследования в одном случае вдвоем, а в другом случае с несколькими лицами, то мы будем иметь возможность выяснить, какую роль играет в подражании большее или меньшее их число.

Далее такого же рода опыты могут быть поставлены с отвлечением сосредоточения на каком-либо стороннем раздражении и без такого сосредоточения. Этим путем может быть выявлена роль последнего в подобных случаях. Затем в этих опытах может быть применен сторонний раздражитель с определенным темпом, например, звуковой или световой, дабы выяснить, как этот темп отражается на индивидуальных кривых каждого лица, работающего порознь или сообща.

Та или другая сила стороннего раздражения и разница в его темпе могут дать указание и на то, как действует интенсивность и темп стороннего раздражения в отношении подражания.

В дальнейшем мне представляется чрезвычайно существенным для целей коллективной рефлексологии выяснить значение соревнования, играющего столь важную роль во всяком вообще коллективе. Вряд ли можно сомневаться, что соревнование должно поднимать интенсивность работы в той или другой степени, но спрашивается как оно должно отражаться на качестве той или иной работы.

Для вышеуказанной цели должна быть создана та или иная заинтересованность в выполнении работы, которая может заключаться в отметке о первенстве, в выигрыше какого-либо приза и т. д. и т. д. Предмет же работы может быть взят самый разнообразный. Например, опыт делается с выбором путем сосчитывания определенной буквы в тексте, выставленном перед коллективом, или со счетом цифр или с воспроизведением слов, восполнением пропусков и тексте, выполнением задачи, показанием силы на динамометре, осуществлением какой-либо игры и т. п.

Само собой разумеется, что и эти опыты должны быть проделаны как в коллективе, так и в одиночку и притом с тем же самым заданием.

В дальнейшем чрезвычайный интерес должны представить работы с творчеством путем обмена мнениями в коллективе при выявлении того или иного задания. Для этой цели должно быть даваемо задание такого рода, которое может быть подвергнуто коллективному выполнению и по поводу которого должно быть дано соответствующее решение. Эта работа коллектива с возможно полной записью отдельных мнений и указаний опять-таки должна быть сопоставлена с индивидуальной работой такого рода, для того чтобы могли быть выявлены особенности работы коллектива по сравнению с индивидуальной работой.

В последнем случае эксперимент должен показать, как работает вообще коллективный ум по сравнению с индивидуальным умом и с количественной, и с качественной стороны. Из ежедневного опыта в заседаниях мы знаем, что жизнь требует коллегиальных решений, но целый ряд авторов, как известно, утверждает, что творчество толпы или коллектива всегда ниже творчества отдельных индивидов и что даже способные люди в толпе не могут проявить себя должным образом. Это и должно быть проверено на опыте.

Возможны, конечно, и другие способы осуществления коллективной деятельности в экспериментальной постановке и все они должны дать ценный материал для более точного выяснения вопросов, входящих в область ведения коллективной рефлексологии.

Кроме того, могут быть использованы те или другие методы специально для характерологии общественных групп. Здесь необходимо иметь в виду главным образом выяснение отношений той или другой группы к определенным явлениям и фактам, имеющим то или иное жизненное или общественное значение, а также выяснение профессиональных навыков и т. п.

• [1] Бехтерев В. М. Объективная психология и ее предмет // Вестник психологии, криминальной антропологии и гипнотизма. СПб., 1904. Вып. 9—10; Он же. Объективнаяпсихология. СПб., 1907—1912. Отд. отт. Он же. Общие основания рефлексологии. Пг., 1918.
• [2] Оствальд В. Философия природы. СПб., 1903; Ostwald W. Energetische Grundlagender Kulturwissenschaft. Leipzig, 1909.
• [3] Solvay. Notes sur les formules d’intraduction a Penergetique physio — et psychosociolo-gique. P., 1906.
• [4] Воронов H. Г. Основания социологии. M., 1912.
• [5] Сорокин П. А. Система социологии. Т. 1. С. 5—6.
• [6] Barcelo А. Р. Mecanique sociale. Milano, 1910.
• [7] Энергетическая точка зрения при этом вполне допустима, но не в вышеуказанномпонимании.
• [8] Boodin. The existence of social minds // American Journal of sociology. T. 19.
• [9] Сорокин П. А. Система социологии. T. 1. С. 44—76.
• [10] Там же. С. 50.
• [11] Вундт В.

  Введение

  в психологию. М., 1912. С. 9.

• [12] Геффдинг Г. Очерки психологии, основанной на опыте. 6-е изд. СПб.; М., 1914. С. 49.
• [13] Dictoinary of philosophy and psychology. Consciousness and mind. L., S. a.
• [14] Bentley A. F. The process of goverment. L., 1908.
• [15] Zelenij Г. Rassen und Gesellschaft // Zeitschrift fur Biologie. Bd. 9. Недавно сделана новая попытка одним из павловцев углубить этот вопрос о брошюре П. Зеленого «18 тезисов о „теории новой биологии“: (Проект организации революционнонаучного Совета республики и введения системы физиологических паспортов)» (Изд. Ин. К. О. Сев.-Кавк. рев. ком. Б. г.). Уже заголовок брошюры говорит самза себя.
• [16] Ellwood. Objectivism in sociology // American Journal of Sociology. T. 22.
• [17] Павлов И. П. Физиология и психология при изучении высшей нервной деятельности // Психиатрическая газета. 1917. № 6. С. 21.
• [18] Вагнер В. А. Зоопсихология перед судом физиолога И. П. Павлова // Вестник психологии, криминальной антропологии и педологии. Пг., 1917. Т. 13, Вып. 3. С. 11.
• [19] Там же.
• [20] Бехтерев В. М. О зоорефлексологии как научной дисциплине // Вопросы изученияи воспитания личности. Пг., 1921. № 3. С. 453—472.
• [21] Бехтерев В. М. Значение исследования двигательной сферы для объективного изучения нервно-психической сферы человека // Русский врач. СПб., 1909. № 35. С. 1171—1176; № 36. С. 1199—1203.
• [22] Сорокин П. Л. Система социологии. Т. 1. С. 63.
• [23] Там же. С. 64.
• [24] Сорокин П. Л. Система социологии. Т. 1. С. 68.
• [25] Сорокин П. Л. Система социологии. Т. 1. С. 71.
• [26] См. по этому поводу замечание в книге П. А. Сорокина «Система социологии"(Т. 1. С. 3), с которым в этом пункте согласиться невозможно.
• [27] Тард Ж. Законы подражания: Пер. с фр. СПб., 1892. С. 149—150.
• [28] Тард Ж. Законы подражания: Пер. с фр. СПб., 1892. С. 147
• [29] Marx К. Das Kapital: Kritik der politischen Oekonomie. Hamburg, 1867. Bd. 1. Кар. 11.