Культурологический анализ фразеологизмов, в состав которых входят соматические речения

Рассматривая некоторые данные, касающиеся специфики культурной лексики африканских языков на примере из западноафриканского языка догон (Мали), В. А. Плунгян акцентирует внимание на двух важных семантических группах: 1) лексике, связанной с локализацией ощущений; 2) лексикой, связанной с пониманием. Рассмотрим вслед за автором специфику употребления соматических речений в указанных значениях в языке догон.

1. В описании наивной картины мира одно из центральных мест занимают представления о локализации ощущений в человеческом теле: для каждого из физических и психических проявлений человека имеется определенный орган, являющийся местом их нормального «пребывания»; возможно также существование ненормальных локализаций, ср. выражения типа душа в пятки ушла. Указанная особенность (т.е. обязательная связь ощущений человека с какими-либо органами его тела), по-видимому, является универсальной; различие же между конкретными языками заключается в том, как именно распределяются ощущения на наивной «анатомической карте» человека. Например, языки современного европейского культурного ареала, в том числе и русский, обнаруживают безусловное единство в том, что касается центральной роли сердца как средоточия эмоций. Так, например, в русской наивной картине мира в человеческом теле как бы полностью отсутствует селезенка, чего нельзя сказать о западноевропейских языках достаточно вспомнить, что английское название для селезенки «то spleen (заимствованное из греческого вместе с соответствующий представлениями), а во французском языке выражения, как пе pas se fouler la rate — не мять себе селезенку или dilater la rate — рассмешить до слез, растянуть селезенку. С другой стороны, все европейские языки в целом достаточно равнодушны к почкам, тогда как в китайской наивной картине мира в них наряду с сердцем локализуется часть эмоций.

Естественно, свои особенности имеют в этом отношении и африканские языки. В языках Западной Африки существенна роль двух (сравнительно экзотических для европейца) органов: печени и носа.

Печень (догон kinde) как средоточие эмоций играет в наивной картине мира без преувеличения центральную роль. Не случайно в многих случаях это слово пытались переводить как сердце: функционально kinde в гораздо большей степени соответствует европейскому сердцу, чем какому-либо другому органу. Возможно, даже более точным переводом этого слова было бы нечто вроде «центральный орган» или «центральная часть», ср. выражение типа numb kinde — ладонь (пито — рука), kindey — клитор' (диминутивный показатель), kinde budu-badu — легкие (budu-badu — идеофон для обозначения мягкости, дряблости) и др. Центральная роль печени проявится, однако, больше всего в том, что она служит местом пребывания фактически всех эмоциональных, а также многих моральных и физических качеств человека. Эти качества имеют определенные наблюдаемые корреляты, по которым и можно судить о состоянии человека. Выделяются три группы таких коррелятов, или параметров: 1) наличие внешних воздействий на печень; 2) цвет печени; 3) степень отклонения от нормальных размеров или нормального положения печени.

Прежде чем рассматривать параметры группы (1), остановимся на тех употреблениях лексемы «печень», в которых реализуются ее, так сказать, имманентные свойства, т. е. такие свойства, которые (проявляются в нейтральном положении печени, не подверженной никаким специальным воздействиям. Таких свойств можно выделить храбрость/присутствие духа, гнев/ярость и терпение / стойкость / выносливость (все три свойства образуют характерное для африканской культуры единство — комплекс «доблестей мужчины-воина»), выражение kinde капа — собраться с духом, букв. сделать печень, о kinde ye se — он терпелив, вынослив, букв, он имеет печень и tide Idgdmd — прийти в ярость, букв. дать почувствовать печень. Перейдем теперь к рассмотрению явно выраженных способов внешнего воздействия печень (первая группа). Такого рода воздействия способствуют, прежде всего, проявлению эмоций. Печень можно подсластить (kinde ёПётд), что означает получить удовольствие, ср. также kinde ellu — радость, удовольствие, букв. сладкая печень. Печень можно просто взять (kinde aga), и это означает понравиться (ср. сходную модель в выражениях типа трогать сердце/брать за душу). Однако воздействие на печень может быть связано и с физиологическими ощущениями: ср. kinde tege — утолить утренний голод, позавтракать, букв. подогреть печень. Пара kinde ellu — kinde а свидетельствует о семантической несимметричности метафор. Гладкая печень ассоциируется с эмоциональным состоянием.

Вторая группа параметров — цвет печени — преимущественно связана с моральными качествами человека. Печень может быть трех цветов — красного, белого и черного. Это «базовые» цвета африканской культуры, каждый из которых имеет сложную символическую нагрузку. В случае с печенью роль цветов для европейца вполне привычная (не так во многих других сферах): «белая печень» (kinde) означает честность, благородство (ср. чистое сердце); черная печень (kinde gemu) означает лицемерие, криводушие. Краснота печени (kinde banu) соответствует гневу, ср. kinde то bane — он рассердился, букв. его печень покраснела.

Последнюю группу параметров составляют различные типы печени от нормального положения, смещения в том или ином направлении, неустойчивость и т. п. Ср. kinde jele — импульсивность, букв. подвешенная, качающаяся печень, kinde too — скрытность (обычно с отрицательной коннотацией типа в тихом омуте…), букв. глубокая печень, kinde sugondo — успокоиться, букв. опустить печень, но kinde wo то dambade букв. его печень поднимается, что означает «его тошнит». Весь ряд является ярким свидетельством несимметричности пространственных метафор. Ср. также любопытное выражение kinde раттиги — лихорадка, букв. сдвинутая в угол, зажатая печень. Таким образом, нарушение нормального положения печени регулирует как с физиологическими отклонениями, так и с известий «моральной неустойчивостью». Что касается носа (догон hi пи), то он является локализациненной силы/дыхания, т. е. души. Концептам души и духа в догон соответствуют два ключевых понятия: это, во-первых, kinu и, во-вторых, ki (ndu)-kindu — нос / дыхание, душа как источник физической активности и свойствен всему живому, одушевленному (существами, букв. кё kinugu — вещь, имеющая нос в культуре догон признаются люди, животные и некоторые растения печень / дух как источник интеллекта и желаний есть исключительно принадлежность человека. Соответственно утрата kinu связана с физической смертью, утрата kindu-kindu — с безумием, потерей души. Ср. kinu bagilia — wo — происходит агония, букв. нос отвернулся, goe — наступила смерть, букв. нос ушел, но kindu-kindu wo тд таге — потерял рассудок, букв. его тень потерялась. После физической смерти человека тень не исчезает (она и при жизни не всегда сопровождает хозяина), а переселяется к теням предков для облегчения этого процесса существует специальный ритуал, являющийся частью погребального обряда, — так называемый kindu-kindu danda — новые тени [Плунгян 1991, 7−30].

Вырабатывая принципы и подходы к изучению родственных и неродственных языков, И. А. Бодуэн де Куртенэ выступал против младограмматической теории «родословного дерева» и связанного с ней стремления к механическому и формальному восстановлению праязыков.

Подвергая критике существующую теорию морфологической классификации языков, Бодуэн стремится создать новые принципы сравнительного (типологического) изучения языков исходя из триединства мира, человека и языка. В работах казанского периода и некоторых других он особо отмечает важность научного сопоставления фонетических и морфологических особенностей родственных языков (и прежде всего — русского и польского) с учетом своеобразия языкового мышления и принадлежности языковой личности к миру психосоциальному [Бодуэн 1963, II: 191].

Следуя указаниям И. А. Бодуэна, в лингвистике все большую значимость приобретают такие исследования, в которых отражаются не только грамматические особенности сопоставляемых языков, но и представления о взаимосвязи языка и культуры в этих языках.

Как считает Э. А. Балалыкина, к наиболее ценным источникам сведений о культуре и менталитете народа в языке необходимо отнести фразеологизмы — ядро национального сознания, мерило духовности народа, хранители народного представления об основных жизненных ценностях. На основании изучения фразеологических сочетаний в славянских языках ученый делает интересные выводы относительно ментальности носителей этих языков, при этом Э. А. Балалыкина справедливо отмечает, что особый исследовательский интерес вызывают фразеологизмы, компонентами которых является наиболее древняя соматическая лексика, корни которой относятся к индоевропейской эпохе. По сведениям автора, эта лексика имеет практически идентичный фонетический облик в русском и польском языках, однако ее история в каждом из этих языков, семантические Изменения, отразившиеся в лексическом значении, сочетаемость и функционирование существенно различаются. Все лексемы, входящие в состав соматической лексики, подвергаются различным трансформациям, вступают в синтагматические отношения с другими словами, часто образуя при этом устойчивые фразеологические сочетания. Своеобразие функционирования лексико-семантической группы «части тела» в пределах фразеологических сочетаний позволяет выявить не только сходства и различия в ее функционировании русском и польском языках, но и установить связи с ментальностью и культурой двух родственных народов [Балалыкина 2009, 203].

Все многообразие фразеологизмов с соматизмами может Э. А. Балалыкина распределяет по группам в соответствии со сходствами и различиями в значении и употреблении в том или ином языке.

• 1. Фразеологические сочетания, полностью совпадающие в значении в обоих языках: легкая рука — lekka rqka; умывать руки — umywac' rqcq; встать на ноги — stanqc па nogi и т. д.
• 2. Фразеологические сочетания польского языка, не имеющие эквивалентов в русском языке: zfapac Рапа Вода za nogi — достичь успеха в каком-либо деле; traktowac kogos przez nogq — говорить о ком-то пренебрежительно и т. д.
• 3. Фразеологические сочетания, близкие по значению в русском и польском языках, но различающиеся функционированием определенных лексем: kazda liszka swoj ogon chwali — каждый кулик свое болото хвалит (опорные слова: liszka «лисица» — кулик); zjesc' zqby па czyms — съесть собаку на чем-то (опорные слова: zqby — собака).
• 4. Фразеологические сочетания, содержащие в качестве основного компонента «названия частей тела» (например, слово голова — gfowa), которые употребляется в семантически преобразованном виде:
• 1) Голова в значении «разум» — вбивать кому-то что-либо в голову (Niech ciq о to gfowa nie boli, to moj problem. — Пусть у тебя голова не болит, это моя проблема).
• 2) Голова в значении «умный человек» — ясная, светлая, мудрая голова (Mqdrej gfowie dosyc' dwie stowie. - Мудрой голове достаточно двух слов).
• 3) Голова в значении «глупый человек» — пустая, садовая, дурья голова (Barania gfowa. — Баранья голова) и др. [Балалыкина 2009, 203].

Исследователь выделяет две главные мифологемы, связанные с указанным словом: голова — это солнце (голова идет кругом — gfowa кгцгу si) и голова — это главное, важное (золотая голова, mqdra gfowa). Однако, отмечает автора, основная масса фразеологизмов с этим словом сформировалась позднее и утратила связь с данными мифологемами, закрепив, прежде всего, отрицательную коннотацию (садовая голова, дубовая голова, дурья голова, ослиная голова — osla gfowa). Необходимо отметить, что в русском языке подобных стилистически сниженных фразеологизмов во много раз больше, чем в польском.

Заслуживает внимания устаревший русский фразеологизм иметь масло в голове — miec olej w gfowie. В польском языке он имеет однозначную трактовку — быть умным, в русском же может еще иметь противоположное значение — быть глупым, несобранным. На Руси издавна маслом смазывали язык косноязычному человеку, голову тому, у кого плохо растут волосы; масло также использовали при соборовании покойника. Масло на голове могло символизировать леченого, того, кого нужно опасаться, отсюда и двоякий смысл фразеологизма. В западной же культуре масло связано исключительно с религиозной символикой, тем не менее представление о некоей особой функции масла присутствует и в сознании этих народов.

Фразеологизмы с компонентом рука и нога Представлены в указанных языках в сочетании с прилагательными левый и правый.

Слово правый имеет Положительную коннотацию (правая рука — prawa rqka) в обоих языках. В этом случае восстанавливается архетип руки как символа власти, силы. Но большинство фразеологизмов с компонентом рука окружено негативным ореолом [Маслова 2001, 136]. Это отражают идиомы со словом левый; которое язычники-славяне связывали с дьяволом (у него правая рука на левой стороне, встать с левой ноги, как левая нога захочет).

Фразеологизмы с компонентом глаз, по сведениям Э. А. Балалыкиной, также восходят к двум мифологемам: глаз — божество и глаз — человек. Последняя мифологема породила множество фразеологических единиц (глаз отдыхает, радуется). В данном случае человеческий орган понимается как самостоятельное, живое существо. Зафиксированы разные фразеологические сочетания типа «мальчики кровавые в глазах» , которые сформировались из развертывания еще очень древнего соотнесения: глазной зрачок — человечек, куколка [Балалыкина 2009, 204].

На основании проведенного исследования Э. А. Балалыкина заключает, что в русском языке отмечено количественное преобладание фразеологических сочетаний с соматической лексикой, при этом русские фразеологизмы, в отличие от польских, более экспрессивны, то есть выражение всякого рода модальных оценок и отношений говорящего к высказываемому здесь представлено шире. Фразеологизмы польского языка менее эмоциональны и экспрессивны, что связано с особенностями русского национального характера [Балалыкина 2009, 204].

Рассмотренные фразеологизмы также показывают, иррациональность — подчеркивание ограниченности логического мышления, непостижимости и непредсказуемости жизни [Вежбицкая 2001, 34], что также является одной из характеристик русского национального характера.

Необходимо также отметить, что в русском языке преобладают фразеологизмы стилистически сниженные, помеченные в словарях как разг., неодобр., прост., груб., бран.: дурья голова, замазать рот кому-нибудь, бока наломать кому-нибудь, нос воротить, с пьяных глаз и т. д. [Балалыкина 2009, 202−204].

Анализ проблем, связанных с личностью человека, его характером, стилем поведения, отношением к определенным явлениям, сводятся, главным образом, к описанию внутреннего мира человека, а также факторов, придающих ему определенную форму. Сердце и душа являются ключевыми словами, используемые во время вербальной характеристики человека. Представляют они символические ценности, которые получили статус самых важных этнических показателей.

В свете данных русской фразеологии соматизмы сердце и душа, по данным А. Пясецка [Пясецка 2009, 119], имеют как различные, так и совпадающие черты.

Сердце и душа представляют динамические сущности, которые подвергнуты изменениям: изменяющие свое положение (сердце прыгает, сердце покатилось, сердце упало, душа перевертывается), содержание в широком понимании (войти в сердце, выкинуть из сердца, оторвать от сердца, врезаться в душу, вложить в душу), структуру (сердце горит, сердце разрывается, душа горит, обломать душу), форму (сердце сжимается, кривить душой). Изменения, которым подвергаются анализируемые органы, непосредственно перекладываются на эмоциональное, душевное состояние человека, отражают его внутренний мир человека, его личность, а также этикоморальные идеалы. Все, что может быть охарактеризовано при помощи определенных параметров, таких как тяжесть (камень на сердце, с легким сердцем, с тяжелым сердцем, камень с души свалился, с легкой душой), величина (большого сердца кто-то, большой души кто-то), глубина (во глубине сердца, до глубины сердца) или температура (горячее сердце, сердце горит, сердце кипит).

Следует отметить, что метафора тяжести применяется при определении негативных явлений. В свою очередь, то, что связывается с легкостью, вызывает положительные ассоциации. Глубина заключает в себе таинственность, интимность, а также интенсивность. Тепло имеет приятные коннотации: жар, скорее, «излишнюю» температуру. Любое пропорции и отклонение от нормы, которая определена с позиций «приятное — неприятное для человека и его тела» будет в языке оценено отрицательно.

Данные русской фразеологии указывают на то, что сердце и душа могут концентрироваться как субстанции, которые так же, как и реальные предметы или существа, могут быть затронуты определенными переменами, нарушающими их структуру. В сердце и душе происходят определенные процессы, которые могут ассоциироваться с разными стихиями. Состояние органов подвергается изменениям: твердое вещество превращается в жидкое (сердце тает, растопить душу), а то, в свою очередь, в газообразное (сердце кипит). Положительные чувства, такие как впечатлительность или симпатия, являются для них источником тепла с благоприятным воздействием.

Изменение, затрагивающие сердце и душу, часто происходят под влиянием воздействия на них определенных факторов, обычно негативных (перевертывать душу, поколебать сердце). Однако органы, желая заявить о чувстве дискомфорта под воздействием некого стимула, сами могут также производить изменения (душа перевертывается, сердце стучит). Они активно реагируют на происходящее вокруг человека события. Они могут занимать положение не только внутри человеческого тела, а также за его границами. Страх, например, вызывает в некоторой степени побег души, которая перемещается в нос или в пятки (душа в носе, душа в пятках). Сердце также может оставить свое место, которое ему угрожает (сердце в пятки уходит, сердце падает, сердце вылетает). Эта локализация, однако, является нетипичной и временной.

Значительный объем сердца или души свидетельствует о положительной характеристике человека, который ею обладает, подчеркивает искренность, впечатлительность, способность к выражению глубоких чувств и сердечное отношение к другим. Величина органов (человек большого сердца, человек большой души «о ком-либо впечатлительном, добром нежном» ) в связи с этим прямо пропорциональна количеству потенциальных чувств, которые в них собраны. Обороты, такие как без сердца, без души «о ком-либо злом, бессердечном, бесчувственном» указывают на факт, что слова сердце и душа также являются символами доброты, открытости по отношению к другим людям, а также готовности оказать им помощь в трудных ситуациях. Благодаря названным чувствам человека в состоянии определенным образом реагировать на данную проблему. Отсутствие органов, являющихся предметом анализа, автоматически лишает человека возможности духовного переживания явлений и реагирования на них типично человеческим образом.

Сердце и душа обозначают также «духовные помещения», емкость, в которых происходят определенные вещи в результате появления в них чего-либо извне или исчезновении того, что находилось внутри них (войти в душу, врезаться в сердце, выкинуть из сердца, вырвать из души, плевать в душу кому, западать в сердце, вкладывать в душу кому). Эти трансформации происходят независимо от воли органов, а их эффектом являются переживаемые субъектом чувства или сопровождающие их состояния. Но не только. Сердце и душа связаны с памятью. В них хранятся мысли, а также воспоминания. При этом существенным является то, что они связаны не с разумом и рациональным мышлением, а со сферой чувств (врезываться в душу, врезываться в сердце, вырвать из сердца, вырвать из души). О процессах, происходящих в сердце и душе, часто знает только человек, который переживает их. Органы концептуализируются как тайные, секретные, интимные места (в тайне сердца, во глубине души). Их обладатель не всегда хочет, чтобы они были доступны для других людей (закрывать душу на замок, таить на сердце, носить в душе).

Некоторые чувствуют неподдельную нужду поделиться с другим человеком «содержимым» своего сердца или души, открывают сердце, распахивают душу. Это своеобразный акт доверия, и он свидетельствует о положительных межчеловеческих отношениях. Бывает и так, что другие люди стремятся к тому, чтобы познать содержимое сердца или души любой целой, без привлечения сознания «собственника» органов, незаметно для него и даже вопреки его воле: залезают в душу, закрадываются в сердце.

Сердце и душа образуют центр внешнего мира человека, из которого как исходят «волны чувств» (от души, от сердца), так и к нему направляются все стимулы, исходящие из вне, что-либо может доходить до сердца, можно поразить в самое сердце, волновать до глубины души.

Сердце и душа — это не только своеобразные емкости, но также место, подверженное изменениям. В них не только накапливаются определенные вещи, но это места, где что-то происходит (кошки скребут на душе, мышь на сердце скребет, ангел по сердцу прошел, Христос по сердцу прошел).

Сердце и душа концептуализируются как чувственные места, живые органы, которые на воздействии негативных внешних факторов реагируют болью или болезнью. Бывают они связаны с образом раны, болезненно реагирующей на прикосновения и вмешательства каких-либо факторов (сердце ноет, душа болит, до боли в сердце, душа переболела, сердце кровью обливается) [Пясецка 2009, 119−121].