Любовная лирика Михаила Юрьевича

Любовной лирике М. Ю. Лермонтова характерны тенденции к «заземлению», биографизму и стихийному стремлению к циклизации.

Стихи Лермонтова о любви, если брать их в целом, ближе к подлинной биографии поэта, точнее отражают ее реальные факты, чем его лирические произведения на другие темы. Отсюда широта содержания этих стихов, выходящих за пределы своей главной любовной темы и отражающих всю полноту внутренней жизни героя:

«Счастливцы, мнил я, не поймут Того, что сам не разберу я, И черных дум не унесут Ни радость дружеских минут, Ни страстный пламень поцелуя.

Мои неясные мечты Я выразить хотел стихами, Чтобы, прочтя сии листы, Меня бы примирила ты С людьми и с буйными страстями;

Но взор спокойный, чистый твой В меня вперился изумленный, Ты покачала головой, Сказав, что болен разум мой, Желаньем вздорным ослепленный «.

Отсюда же — психологизация изображения и, в более редких случаях, воспроизведение внешней обстановки:

«Я видел юношу: он был верхом На серой борзой лошади — и мчался Вдоль берега крутого Клязьмы. Вечер Погас уж на багряном небосклоне, И месяц в облаках блистал и в волнах;

Но юный всадник не боялся, видно, Ни ночи, ни росы холодной; жарко Пылали его ланиты".

лермотов женский любовный лирика Циклы любовных стихотворений Лермонтова не выделены им самим, не вполне ясны по своему составу, но, тем не менее, очень для него характерны. Любовные стихи молодого Лермонтова были посвящены: Анне Столыпиной, Екатерине Сушковой, Наталье Ивановой (по мнению Д. Е. Максимова, самый обширный цикл) и Варваре Лопухиной (с точки зрения С. В. Иванова, именно этот цикл стихотворений составляет главнейшую часть любовной лирики поэта). Стихотворения некоторых из этих циклов дают возможность проследить не только какой-либо отдельный момент любовных переживаний, но и фазу общего развития его отношений с возлюбленной, например, возникновение его чувства, ее «измену», нарастание его скорби, вызванное «изменой», охлаждение и так далее (стихи к Н. Ивановой).

В этих стихах преобладают ходячие, условные обозначения женской красоты («прелестный взор», «чудные глаза», сравнение с мадонной Рафаэля и т. п.), но сквозь эти штампы просвечивают и живые, индивидуализированные образы героинь.

В стихах, адресованных Е. Сушковой, пунктирно намечается ее светский облик: «притворное вниманье», «острота речей», насмешливое отношение с героем, бездушие (стихотворение «Благодарю!»):

«Благодарю!.. вчера мое признанье И стих мой ты без смеха приняла;

Хоть ты страстей моих не поняла, Но за твое притворное вниманье Благодарю!

В другом краю ты некогда пленяла, Твой чудный взор и острота речей Останутся навек в душе моей, Но не хочу, чтобы ты мне сказала:

Благодарю!".

И обида от этой неразделенной любви пробуждает в герое чувство гордости и вызывает его на борьбу со своей любовью и с любимой, которую он не склонен извинять («Взгляни, как мой спокоен взор»):

«Смеялась надо мною ты, И я с презреньем отвечал ;

С тех пор сердечной пустоты Я уж ничем не заменял.

Ничто не сблизит больше нас, Ничто мне не отдаст покой …

Хоть в сердце шепчет чудный глас:

Я не могу любить другой.

Я жертвовал другим страстям, Но если первые мечты Служить не могут снова нам, ;

Но чем же их заменишь ты?..

Чем успокоишь жизнь мою, Когда уж обратила в прах Мои надежды в сем краю, А может быть, и в небесах?..".

В цикле, связанном с Н. Ивановой, — более серьезном и глубоком, — женский образ разработан психологически:

«Ты не коварна, как змея, Лишь часто новым впечатленьям Душа вверяется твоя.

Она увлечена мгновеньем;

Ей милы многие, вполне Еще никто; но это мне.

Служить не может утешеньем".

Этот образ, так же как и в стихах, обращенных к Е. Сушковой, окружен легкими светскими ассоциациями, но не сопровождается отрицательной характеристикой. Героиня не понимает героя и в конце концов «изменяет» ему. Но герой не мстит ей презреньем, пытается подняться над своей обидой и проанализировать причину своего неуспеха («Всевышний произнес свой приговор»):

«Я знал: то не любовь — и перенес;

Но отгадать не мог я тоже, Что всех моих надежд, и мук, и слез Веселый миг тебе дороже!

Будь счастлива несчастием моим И, услыхав, что я страдаю, Ты не томись раскаяньем пустым.

Прости! — вот все, что я желаю …

Чем заслужил я, чтоб твоих очей Затмился свежий блеск слезами?

Ко смеху приучать себя нужней:

Ведь жизнь смеется же над нами!".

Этот цикл характерен, наряду с чисто лермонтовским психологическим анализом, трагической тональностью. И, что особенно важно, в этом цикле есть намеки на то, что причиной любовной трагедии являются некоторые особенности героини, сближающие ее с духом светского общества, и само светское общество («…и мук и слез веселый миг тебе дороже», «…и слишком ты любезна, чтоб любить», «мы с тобой разлучены злословием людским» и так далее).

По мнению же С. И. Кормилова, «Н. Ф. Иванова действительно явилась причиной не слишком благородного „донжуанства“ Лермонтова» [8, с. 45]. В доказательство приводится стихотворение «К ***», которое содержит программу дальнейшего поведения поэта с женщинами, недостойными уважения, и которое является не любовной лирикой, а декларацией романтического самоутверждения:

«Отныне стану наслаждаться И в страсти стану клясться всем;

Со всеми буду я смеяться, А плакать не хочу ни с кем;

Начну обманывать безбожно, Чтоб не любить, как я любил, ;

Иль женщин уважать возможно, Когда мне ангел изменил?".

Иную характеристику получает женский образ в стихах, относящихся к В. Лопухиной. В героине этого цикла не только не отмечены черты, обычные для своего светского круга, но, наоборот, она с ее «чудной простотой» и неспособностью лицемерить скорее противопоставлена идеалу светской красавицы («Она не гордой красотою…»):

«Она не гордой красотою Прельщает юношей живых, Она не водит за собою Толпу вздыхателей немых.

И стан ее — не стан богини, И грудь волною не встает, И в ней никто своей святыни, Припав к земле, не признает.

Однако все ее движенья, Улыбки, речи и черты Так полны жизни, вдохновенья, Так полны чудной простоты.

Но голос душу проникает, Как вспоминанье лучших дней, И сердце любит и страдает, Почти стыдясь любви своей.".

Герой цикла не случайно называет ее своим товарищем, «лучомпутеводителем («Мы случайно сведены судьбою …») и своей мадонной — эпитеты, которые трудно было применить к Е. Сушковой и к Н. Ивановой. Мне кажется, что именно в этом стихотворении поэт передает образ самой любви, он восхищается ею, он видит ее в каждом движении девушки, он ее воспевает. «Луч-путеводитель» всей его жизни смог уместиться в одном образе, и образ этот не ищет трагедий и страданий, он лишь дает Лермонтову наслаждаться своим вдохновляющим естеством.

Обычно в поэзии Лермонтова главное внимание обращали на любовные коллизии, стремились увидеть в его лирике стихотворные циклы, связанные с определенным именем. Мимо нашего внимания часто проходило стремление поэта в зрелые годы запечатлеть привлекательный женский облик как бесценный дар природы. При этом во многих стихотворениях и поэмах этот образ имел самодовлеющее значение, автор или герой как бы отступал на второй план, оставаясь в тени.

В 1837—1841 годах в творчестве Лермонтова происходит поворот: он переносит внимание с обычного для романтической литературы описания эмоций лирического героя на изображение женщины, ее внешнего облика, движений души. Лермонтов создает в лирике, в поэмах и еще ранее в драме «Маскарад» женские портреты, исполненные психологической глубины, раскрывающие тайны характера.

«Молитва», включенная в лермонтовский сборник стихотворений 1840 года, имеет принципиальное значение.

Тема женской красоты, любви к женщине освобождается от эгоцентризма лирического героя:

«Не за свою молю душу пустынную, За душу странника в свете безродного, -;

Но я вручить хочу деву невинную Теплой заступнице мира холодного.

Окружи счастием душу достойную, Дай ей сопутников, полных внимания, Молодость светлую, старость покойную, Сердцу незлобному мир упования.".

Об авторском «я» мы узнаем лишь в самых общих чертах. Зато перед нами возникает образ женщины, особенности ее душевного мира, при этом уважение, сочувствие, гуманность автора становятся основной тональностью.

Стихотворения «Она поет — и звуки тают…», «Слышу ли голос твой звонкий и ласковый…», «Как небеса, твой взор блистает…» посвящены П. А. Бартеневой, «Графиня Эмилия» — Э.К. Мусиной-Пушкиной, «К портрету» — А.К. Воронцовой-Дашковой — в каждом из них передан выразительный, неповторимый образ женщины, отличающийся особой привлекательностью.

Количество любовных стихотворений у Лермонтова в зрелый период меньше, чем в предыдущий. Стихотворения о любви не циклизируются уже, как прежде, в любовные «новеллы», но часто содержат в себе — каждое порознь — скрытый новеллистический сюжет («Оправдание», «Договор», «Сон» и другие):

«Расстались мы; но твой портрет Я на груди моей храню:

Как бледный призрак лучших лет, Он душу радует мою И, новым преданный страстям, Я разлюбить его не мог:

Так храм оставленный — все храм, Кумир поверженный — все бог!".

В этих стихотворениях нет напряжения и подъема большой любви, а только легкие и благоговейные прикосновения к ней. Она не ослепляет поэта своим сверканием, силой и славой. В те годы любовь является у Лермонтова чаще всего как воспоминание о прошлом («1-е января», «Нет, не тебя так пылко я люблю»):

«О грезах юности томим воспоминаньем, С отрадой тайною и тайным содроганьем …».

Как мелькнувшая надежда на будущее («Из-под таинственной холодной полумаски …»):

«И создал я тогда в моем воображенье По легким признакам красавицу мою;

И с той поры бесплотное виденье Ношу в душе моей, ласкаю и люблю.

И все мне кажется: живые эти речи В года минувшие слыхал когда-то я;

И кто-то шепчет мне, что после этой встречи Мы вновь увидимся, как старые друзья".

или как мечта, которая создает объективные образы, не имеющие прямого отношения к поэтической биографии автора. Нередко Лермонтов как бы останавливается на полдороге к любви, ограничиваясь любезностью («Графиня Эмилия», «К портрету», «А.О. Смирновой»):

«Без вас хочу сказать вам много, При вас я слушать вас хочу;

Но молча вы глядите строго, И я в смущении молчу.

Что ж делать?.. Речью неискусной Занять ваш ум мне не дано …

Все это было бы смешно, Когда бы не было так грустно «.

В некоторых лермонтовских стихотворениях затаены намеки на какие-то неотвратимые, коренящиеся в эпохе причины неустроенности любовных отношений. Он находит в любви современных людей господство случая («Дума»):

И ненавидим мы, и любим мы случайно Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви … [12, с. 41].

В послании «Валерик», как и в ранних стихотворениях Лермонтова, говорится о том, что «забавы света» мешают героине понять рассказчика, автора послания. В стихотворении «Отчего» судьба возлюбленной и ее счастье целиком связываются с воздействием враждебной среды:

«Мне грустно, потому что я тебя люблю, И знаю: молодость цветущую твою Не пощадит молвы коварное гоненье.

За каждый светлый день иль сладкое мгновенье Слезами и тоской заплатишь ты судьбе.

Мне грустно … потому что весело тебе".

При этом лермонтовский герой не всегда довольствуется ролью внутренне непримиренной жертвы общественных условий, препятствующих его любви, но иногда и восстает против этих условий («Договор»):

«Пускай толпа клеймит презреньем Наш неразгаданный союз,.

Пускай людским предубежденьем Ты лишена семейных уз.

Но перед идолами света Не гну колени я мои;

Как ты, не знаю в нем предмета Ни сильной злобы, ни любви.

Как ты, кружусь в веселье шумном, Не отличая никого:

Делюся с умным и безумным, Живу для сердца своего".

Не отличается в этом и героиня Лермонтова в таких стихотворениях, как «Прелестница», «Оправдание»:

«И будешь спать в земле безгласно То сердце, где кипела кровь, Где так безумно, так напрасно С враждой боролося любовь, Когда пред общим приговором Ты смолкнешь, голову склоняя, И будет для тебя позором Любовь безгрешная твоя, ;

Того, кто страстью и пороком Затмил твои младые дни, Молю: язвительным упреком Ты в оный час не помяни".

В этих стихотворениях Лермонтов создает образ вольной, «беззаконной» подруги героя.