Преодоление «соблазнов легкого и неверного счастья» в книге третьей

«Душа мытарствует по России в XX столетии», — сказал однажды Блок (IX, 215). «Об этих мытарствах человеческой души в мире капитализма, в мире сытых и голодных, и говорит его лирика. Подавляющее большинство стихотворений III тома (и значительная часть более ранних, вошедших во II том) написано от лица страдающего человека с «роковой пустотой» в некогда восторженном сердце, с «загражденными устами», с усталой и изверившейся душой:

Было время надежды и веры большой -;

Был я прост и доверчив, как ты.

Шел я к людям с открытой и детской душой, Не пугаясь людской клеветы…

А теперь — тех надежд не отыщешь следа…

И сама та душа, что, пылая, ждала, Треволненьям отдаться спеша, -;

И враждой, и любовью она изошла, И сгорела она, та душа…

(«Ты твердишь, что я холоден»).

Усталый, страдающий, сгоревший человек — лирический герой Блока — обречен на безрадостное скитанье в «одичавшем мире», где «нестерпим окружающий мрак», где «лжи и коварству меры нет», где «богатый зол и рад», и «унижен бедный», где царят «лесть, коварство, злато», где опошлено и унижено все высокое, чистое и прекрасное, где человек забывает «о доблестях, о подвигах, о славе», где любовь оборачивается мукой и унижением, а искусство — адом («К музе» и «Художник»), где нет и не может быть истинного счастья" Соловьев Б. И. Поэт и его подвиг. Творческий путь Александра Блока. — М.: Советский писатель, 1965.

Трагична судьба человека, утратившего счастье любви. Состояние влюбленности и взаимной любви вспоминается как высшая гармония, как счастье, потерянное навсегда. И нет «на горестной земле» места для мечтаний. В сердце лирического героя нежность и любовь, беспокойство о судьбе любимой, уважение к женской гордости (гордыне?) остались, но все погибло. Воспоминание могло вернуть, но не вернуло солнца любви:

И вспомнил я тебя пред аналоем, И звал тебя, как молодость свою…

Я слезы лил, но ты не снизошла.

Ты в синий плащ печально завернулась, В сырую ночь ты из дому ушла.

Лирический герой смиряется с потерей счастья, былого вернуть нельзя, поэтому.

Твое лицо в его простой оправе Своей рукой убрал я со стола Для понимания творческого пути поэта огромную роль играет поэма «Соловьиный сад». Здесь решал Блок для себя и своих современников сложнейшие нравственные и философские проблемы Долга и Верности ему, Любви и права на Счастье.

«В этой поэме … решается на новом этапе творчества, на новой общественной и эстетической основе проблема, которой поэт касался и в предыдущих произведениях. Такова проблема счастья, проблема связи человека с реальностью», — утверждал критик И. Т. Крук. Крук И. Т. Поэзия Александра Блока. М., 1970. С. 117. Он же отмечает,.

что «картины счастья, которое ждет героя в соловьином саду, предстают перед нами не столько зрительно, сколько музыкально».

Вдоль прохладной дороги, меж лилий, Однозвучно запели ручьи, Сладкой песнью меня оглушили, Взяли душу мою соловьи.

Чуждый край незнакомого счастья Мне открыли объятия те, И звенели, спадая, запястья Громче, чем в моей нищей мечте.

«Из „музыкального“ сада герой возвращается к „немузыкальной“ жизни — к „жизни проклятьям“, к „рычанью прибоя“, и это, с одной стороны, накладывает печать трагичности, с другой — определяет и мужество поэта и его героя, жертвующего самой сладкой, но иллюзорной мечтой во имя грубой, но полнокровной жизни» См. там же.

«Центральной идеей третьего тома становится преодоление «соблазнов легкого и неверного счастья», обманчивой радости покоя и бездумной отрешенности от мира. Эта идея в наиболее концентрированной форме эмоционально раскрывается в стихотворении «К Музе». Характер своей Музы Блок определяет ее отношением к «страшному миру». См. там же Муза поэта отличается силой предвидения и притягательностью, она беспощадна к старому миру и в то же время к новой жизни:

Есть в напевах твоих сокровенных Роковая о гибели весть.

Есть проклятье заветов священных, Поругание счастия есть.

И такая влекущая сила, Что готов я твердить за молвой, Будто ангелов ты изводила, Соблазняя своей красотой…

Зла, добра ли? — Ты вся — не отсюда, Мудрено про тебя говорят:

Для иных ты — и Муза, и чудо.

Для меня ты — мученье и ад.

Для Блока было характерно понимание подлинного счастья как трудного, жертвенного. Поэт стремится к нему, он готов пойти навстречу буре жизни, кинуться во власть хмельной страсти. Социальный и психологический конфликт оказывается особенно сложным и острым для него. Поэт уходит «в метель, во мрак и в пустоту», теряет всяческие ориентиры. Обращаясь к Музе, единственной, дающей ему опору в жизни, он говорит:

Что, если я, завороженный, Сознанья оборвавший нить, Вернусь домой уничиженный, -;

Ты можешь ли меня простить?

Ты, знающая дальней цели Путеводительный маяк, Простишь ли мне мои метели, Мой бред, поэзию и мрак?

Критик В. Гольцев писал: «Общие категории „счастья“ или „несчастья“ неприложимы к носителю трагического миропонимания. Он не бывает счастлив или несчастлив в обыденном и плоском значении этих слов. Ему ясна вся иллюзорность зыбкой детской мечты о счастье. Возвышаясь над этой мечтой, он постигает, что счастье все равно не может наполнить существование человека» Гольцев В.

И вновь — порывы юных лет,.

И взрывы сил, и крайность мнений.

Но счастья не было — и нет.

Хоть в этом больше нет сомнений!

Пройди опасные года.

Тебя подстерегают всюду.

Но если выйдешь цел — тогда.

Ты, наконец, поверишь чуду,.

И, наконец, увидишь ты,.

Что счастья и не надо было,.

Что сей несбыточной мечты.

И на пол-жизни не хватило,.

Что через край перелилась.

Восторга творческого чаша,.

И всё уж не мое, а наше,.

И с миром утвердилась связь, —.

И только с нежною улыбкой.

Порою будешь вспоминать.

О детской той мечте, о зыбкой,.

Что счастием привыкли звать!