С.в. Шатиров. 
Стенограмма Круглого стола "Угольная отрасль и тепловая электроэнергетика в России: пути развития. 
Схема размещения ТЭС до 2030 г."

Коллеги! Слово члену-корреспонденту Академии наук, ректору Государственного московского горного университета Пучкову Олегу Александровичу. Пожалуйста.

О.А. ПУЧКОВ

Уважаемые коллеги! Я позволил себе попросить слово только по одной причине, вследствие вот аварии на шахте Ульяновской я хотел здесь сказать несколько слов о проблеме метанобезопасности. Конечно, вопросы, которые здесь обсуждаются, начиная со стратегии ТЭК и все проблемы, и чистые угольные технологии, все чрезвычайно интересные и сейчас находятся в фокусе мирового внимания развития угольной промышленности.

Но сейчас у нас не такая ситуация, чтобы рассуждать об этих проблемах, потому что ситуация с развитием угольной промышленности в главном регионе Кузбасса такова, что подземная добыча угля сейчас находится в таком положении, что она стоит на грани не просто срывов, проблем аварийности и так далее, она стоит на грани катастрофы.

Причина заключается в том, что длительное время и стратегия, и реализация этой стратегии по развитию подземной угольной добычи в Кузбассе грешила очень неправильными положениями и направлениями.

Все-таки вернусь к проблеме именно метанобезопасности. Не подлежит никакому сомнению, что при всей социальной и даже политической значимости гибель большого количества молодых людей… В основе своей проблема угольного метана — научно-техническая. И главное, что я хотел бы сказать в этой аудитории (и в других я сейчас стараюсь выступать), это то, что в научно-техническом аспекте проблема взрывов метана в шахтах в настоящее время решена. Она решена на сто процентов. И если вы услышите, что нужно какие-то исследования проводить аэрогазодинамики метана, и ученые будут выступать с такими проблемами, нет таких оснований.

Я занимаюсь проблемой метана с 1963 года, вся моя научная деятельность базируется на этой проблеме. Я не знаю ни одной задачи рудничной аэрогазодинамики и динамики метана в шахтах, которые невозможно было бы просчитать. Если кто-то знает, назовите мне такую проблему, и я отвечу вам, как она просчитывается и как решается.

Поэтому проблема не в научно-технических решениях, а в том, что эти научные и технические решения не используются в реальной угледобыче. А почему это не используется? И, собственно, в чем здесь проблема?

Во-первых, я считаю, что главное — это та рыночная экономика, которую мы построили в России. Она сказывается не только на угледобыче. Вы знаете, что во многих кругах ее называют «серой» экономикой. Но вообще есть серьезное добавление. Оно заключается в том, что «серую» экономику в России построили серые люди, которые пренебрегают фундаментальными знаниями о многих вещах, которые игнорируют достижения науки и техники, игнорируют ученых. И это вы видите по отношению к Российской академии наук, к университетам и ко многим другим составляющим интеллектуальное богатство России. И эти вещи в экономике совершено игнорируются. Об этом говорит целый ряд примеров.

Например, я очень уважаю губернатора Тулеева как выдающегося политика и организатора. И с Валентином Петровичем Мазикиным мы дружим длительное время. Но мы ведь объяснили в 1997 году, что извлекать рентабельно угольный метан через скважины, пробуренные с поверхности, невозможно. Это доказано, и в Америке было нами доказано. Кстати, там ситуация совершенно изменилась (правда, не после наших слов) после того, как они получили 10 тысяч пустых скважин, и в конце концов убедились на практике, что все миллиарды, которые они бросили на эту идею, потрачены зря.

Почему же в Кузбассе по-прежнему мы слышим… Уже в Китае убедились в этом, в Австралии и в других угледобывающих странах. Почему же в Кузбассе мы слышим, что это развивается и что мы будем добывать 5 миллиардов, 6 миллиардов кубометров метана из угольных пластов? Вот здесь пренебрежение знанием, нежелание вникнуть в то, что физико-химическая структура угля такова, что он никогда вам не отдаст в рентабельном плане такое количество метана. Никогда! Потому что природа трудилась многие миллионы лет, чтобы создать абсорбционные и даже хемсорбционные связи метана с углем, которые разрушаются только тогда, когда вы разрушаете уголь при подземной добыче, а из скважин таких энергетических воздействий невозможно оказать. Мы это доказали, и это всё сейчас в научном и техническом аспекте в тех же Соединенных Штатах полностью решено. Но здесь мы видим, что это продолжается.

Кузбасс, вообще говоря, в Советском Союзе был самым благоприятным районом с точки зрения метаноопасности. Все усилия ученых и производственников концентрировались в Донбассе и Караганде.

Именно там были созданы и те системы газовой защиты, которые сейчас почему-то игнорируются. И даже больше того, на шахте «Коммунист» в 1985 году мы впервые запустили систему автоматического управления газовым режимом в процессе реальной работы и реального времени. Это была первая в мире система, на наших компьютерах СМ-4, на наших датчиках, на нашей плохой телеметрии, но, однако эта система работала. И шахта мобильностью 116 кубометров на тонну в течение целого ряда лет выполняла надежно свои функции.

Мы также разработали, это не американцы начали бурить скважины на метан, это в 1957 году по инициативе еще Скачинского, и Ксенофонтова, и Ножкина, первая публикация была в горном журнале, мы пробурили первую шахту на поле шахты «Костенко» в Караганде. И тогда мы отладили все технологии извлечения метана из угольных пластов, и тогда мы сказали, что с точки зрения метанобезопасности, с точки зрения добычи угля, как попутное извлечение, это высокоэффективно, но как рентабельное — неэффективно. Американцы повторили этот опыт в 1968 году, европейцы в 1972 году пришли к выводу, что нет, для безопасности это слишком дорого таким образом извлекать метан. Но прошли годы, появилась новейшая техника бурения, извлечения и так далее. И сейчас все шахты в Соединенных Штатах Америки работают с извлечением метана через скважины с поверхности, которые работают, не только предварительно даже в течение семи лет извлекается метан, но и в процессе ведения горных работ, и, наконец, по завершению горных работ из выработанных пространств.

И, таким образом, шахтных полей 3 млрд. кубометров извлекается. Нам, чтобы в Кузбассе обеспечить безопасность, достаточно было бы извлечь 500 млн. кубометров метана в год. Этого было бы достаточно, чтобы шахтеры не гибли в подземных условиях. Но этого не делается. Системы подземной дегазации разработаны были в Караганде, в Донбассе в массовом порядке применялись. Почему они до сих пор не идут в Кузбассе? Нет на это ответа. Там же все ясно. Ну, если оборудование какое-то устаревшее наше, или не выпускают заводы, покупайте немецкое. Но все же ясно там, решено до предела, в том числе и утилизации.

Почему высокогазоносные пласты эксплуатируются без систем дегазации? Опять вопрос остается без ответа. Далее, вот системы, как все-таки неприятно слушать то, что идет по телевидению. Мы говорим, система девис-дерби (?) — самая лучшая в мире система, которую установили на шахте «Ульяновская». Уважаемые коллеги! Система весьма посредственная. И когда покойный, к сожалению, ныне Владимир Георгиевич — генеральный директор «Кузбасс-угля» провел этот тендер, мы выступили с предостережением, мы выступили с протестом, что нельзя такие системы ставить на шахты Кузбасса.

Во-первых, что такое современная автоматическая система? 80−90 процентов ее стоимости заключается в программной обеспеченности, … (говорит по-английски), то есть, какой интеллект заложен в эту систему, что она способна сделать? И только 10−15 процентов, это — электроника, датчики телеметрии, компьютеры. Так вот, девис-дерби нам продает эти 10−15 процентов, там никаких интеллектуальных программ нет, и нет этого.