Копье. 
Функционирование средневекового оружия в произведениях древнерусских и современных писателей

Копье в современной культуре нашло широкое отражение именно как оружие конного воина, а говоря более узко — западноевропейского рыцаря. Именно его образ однозначно узнаваем молодежью, о чем говорит использование данного маркера пародийным рекламным роликом, в котором показаны двое сражающихся швабрами велосипедистов.

Поскольку любая реклама работает, в первую очередь, с сознанием целевой аудитории, взывая к образам и смысловым акцентам, скрывающимся в голове конечного потребителя, можно сказать, что роль копья как атрибута конного рыцаря зафиксирована в общественном сознании весьма четко.

Образ рыцарей, на полном скаку сшибающихся копьями в разгар турнира — эта одна сторона культурного штампа. Другая, куда более серьезная и глубокая по своему понятийно-содержательному элементу, сторона — поединок Пересвета и Челубея, предваривший Куликовскую битву. К сожалению, на данный момент приходиться говорить о широком распространении первого образа и дефиците популяризации второго, что, в связи с высоким уровнем социального запроса на патриотику, выглядит достаточно странно.

В данной главе мы изучим ритуальное значение копья как оружия, открывающего средневековую битву, показателя высокого накала страстей в сражении, предмета, которому покоряются вражеские города.

3.1 Образ копья и особенности его функционирования в древнерусской литературе

2 августа 1377 года воины ордынского царевича Араб-шаха Музаффара напали на русское войско, расположившееся лагерем на берегу реки Пьяны. Возглавивший его князь Иван Дмитриевич пал в бою, судьба пришедших с ним ратников так же незавидна.

Развивая успех, ордынцы разграбили Нижегородское княжество и взяли Рязань. Причиной столь легкой победы Араб-шаха Музаффара стала беспечность его противника. Вот что рассказывает «Повесть о побоище на реке Пьяне»:

«И собралось великое войско, и пошли они за реку за Пьяну. И пришла к ним весть о том, что царевич Арапша на Волчьей Воде. Они же повели себя беспечно, не помышляя об опасности: одни — доспехи свои на телеги сложили, а другие — держали их во вьюках, у иных сулицы оставались не насаженными на древко, а щиты и копья не приготовлены к бою были». Повесть о побоище на реке Пьяне / Воинские повести Древней Руси.- Л.: Лениздат, 1985. — с. 152.

Летописец четко дает нам понять — основным оружием воинов Ивана Дмитриевича были копья. Не только для этого сгинувшего войска, но и для каждого Русского княжества именно такой расклад и являлся самым характерным на протяжении всех Средних веков.

Археологи свидетельствуют Кирпичников, А. Н. Древнерусское оружие, выпуск второй: копья, сулицы, боевые топоры, булавы, кистени. — М.-Л.: изд-во «Наука», 1966. — с. 3.: наконечников копий найдено столько, что поспорить с ними могут лишь еще более многочисленные находки наконечников стрел. Впрочем, если один копейный наконечник равен одному копью, то одна стрела совсем не равна одному луку.

Данную выкладку о большом распространении на Руси копья косвенно подтверждает запись под 1229 годом, оставленная автором Галицко-Волынской летописи: «Когда Даниил приехал в Галич, галичане затворили город, Даниил захватил двор Судислава. Сколько там было вина, овощей, еды, копий, стрел — страшно смотреть!» Галицко-Волынская летопись, пер. О. В. Лихачевой. Минск.: ООО «Даниил», 1994. — с. 15.

Копьем сражались князь и его дружина, разя противника из седла, копье же было оружием пехоты и ополчения, которое мог себе позволить практически каждый, кроме социальных низов общества. С его помощью добывали зверя охотники. Кирпичников, А. Н. Древнерусское оружие, выпуск второй: копья, сулицы, боевые топоры, булавы, кистени. — М.-Л.: изд-во «Наука», 1966. — с. 5. И конечно же с помощью копья отстаивали древнерусские идеалы в схватке с врагом:

3.2 Ритуальное значение и функции копья в древнерусской литературе

Копье, в отличие от меча, не имело такой развитой символической системы, однако в произведениях древнерусской литературы зашифрован хотя и менее развитой в личном отношении, но, при этом, все-равно богатый понятийный код копья. В данном исследовании мы попробуем прочитать хотя бы его малую часть.

Начало сражения. Начало сражения в древнерусской литературе часто обозначают метонимичным выражением «преломить копье».

Например, «Слово о полку Игореве» сообщает: «Страсть князю ум охватила, и желание изведать Дона великого заслонило ему предзнаменование. «Хочу, — сказал, — копье преломить на границе поля Половецкого, с вами, русичи, хочу либо голову сложить, либо шлемом испить из Дона». Слово о полку Игореве / Воинские повести Древней Руси.-Л.: Лениздат, 1985. — с. 37.

Спустя двести с лишним лет состоится еще более важная битва — сражение на поле Куликовом, и в его описании мы снова увидим желание князя сорваться в бой впереди всей своей дружины, преломить копье о врага. Свидетельствует автор «Сказания о Мамаевом побоище»:

«И сел (князь Дмитрий Иванович) на лучшего своего коня, и, взяв копье свое и палицу железную, выехал из рядов, хотел раньше всех сам сразиться с погаными от великой печали души своей, за свою великую обиду, за святые церкви и веру христианскую.» Там же, с. 259.

В том сражении вместо князя первыми преломили копья Александр Пересвет, бывший до пострижения в схиму брянским воеводой Мусин, А.Е. Milites Christi Древней Руси. Воинская культура русского средневековья в контексте религиозного менталитета — С-Пб.: Изд-во «Петербургское Востоковедение», 2005. — с. 306. и его противник Челубей, лучший поединщик мятежного темника Золотой Орды Мамая. Это случилось потому что Челубей выехал перед битвой на поле и вызвал любого бойца Дмитрия Донского помериться силой. В принципе, это решение, возможно, было продиктовано особыми соображениями — Мамай предпочитал наблюдать за ходом сражения как за шахматной партией с вершины холма, тогда как Дмитрий Иванович собирался сражаться в поле.

«И ударились крепко копьями, едва земля не проломилась под ними, и свалились оба с коней на землю и скончались» Сказание о Мамаевом побоище / Воинские повести Древней Руси. — Л.: Лениздат, 1985. — с. 254 — передает подробности поединка Пересвета и Челубея автор «Сказания о Мамаевом побоище».

Зачастую случалось так, что княжеский стол занимали дети. Например, козельский князь Василий встретил осаду монголов и погиб еще ребенком. Другой пример — один из самых харизматичных Рюриковичей, Святослав Игоревич, который дал начало своей первой битве будучи совсем ребенком. В обоих случаях рядом с ними были верные советчики — воеводы, однако право начать бой все равно оставалось за князем, несмотря на его возраст.

Мы не знаем, как разворачивались события в обреченном Козельске, но летописец донес до нас историю первого боя Святослава.

«Ольга с сыном Святославом собрала много храбрых воинов и пошла на Деревскую землю, — сообщает нам «Повесть временных лет» в записи под 946 годом. — И вышли древляне против нее. И когда сошлись оба войска для схватки, Святослав метнул копье в древлян, и копье пролетело между ушей коня и ударило коня по ногам, ибо был Святослав еще совсем мал. И сказали Свенельд и Асмуд: «Князь уже начал; последуем, дружина, за князем». Повесть временных лет, пер. с древнерусского Д. С. Лихачева, О. В. Творогова. — Спб.: ВитаНова, 2012. с. 39.

Надо сказать, что вряд ли ребенку доверили большое и тяжелое копье, которым сражались взрослые мужи. Тем более, такое оружие не метали, оно плохо приспособлено для этого, им сражались, не выпуская из рук. Однако на Руси имелись метательные образцы, уменьшенные примерно в два раза по сравнению с обычными копьями — «сулицы» Кирпичников, А. Н. Древнерусское оружие, выпуск второй: копья, сулицы, боевые топоры, булавы, кистени. — М.-Л.: изд-во «Наука», 1966. — с. 22. Именно такие копья были вполне по силам ребенку в его первом сражении.

3.3 Образ и функционирование копья при описании действий в древнерусской литературе

Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Дело в том, что изломив копье в переносном смысле, воин вскоре ломал его в самом прямом значении этого выражения. И такие происшествия случались довольно часто, поэтому не были чем-то необычным. Более того, ломание древка, то есть деревянной части копья, стало для хронистов прекрасным способом показать ярость той или иной битвы.

«Была же тогда суббота, — повествует „Житие Александра Невского“ о сражении при Чудском озере. — И когда взошло солнце, сошлись противники. И была сеча жестокая, и стоял треск от ломающихся копий и звон от ударов мечей, и казалось, что двинулось замерзшее озеро, и не было видно льда, ибо покрылось оно кровью». Повесть о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра / Воинские повести Древней Руси.-Л.: Лениздат, 1985. — с. 132.

Это не единственное свидетельство. Четвертая Новгородская летопись так повествует о случившейся двумя годами ранее Невской битве: «ту беяше лом копейный» IV, V Новгородские и псковские летописи / ПСРЛ, т.4. — С-Пб.: типография Эдуарда Праца, 1848. (полная электронная копия книги). — с. 35. (запись под 1240 годом).

А в «Слове о полку Игореве» и вовсе встречается такой фрагмент: «Быть грому великому, идти дождю стрелами с Дона великого! Тут копьям преломиться, тут саблям иступиться о шлемы половецкие, на реке на Каяле, у Дона великого». Слово о полку Игореве / Воинские повести Древней Руси.-Л.: Лениздат, 1985. — с. 38.

Самое подробное описание ломания копий мы находим в Галицко-Волынской летописи. Речь идет о записи под 1231 годом:

«Василько пошел против угров, Демьян тысяцкий и другие полки шли слева, а Даниил со своим полком шел посередине. (…) Когда Демьян сразился с Судиславом, князь Даниил заехал к ним в тыл, и они сражались копьями., (…) Даниил вонзил свое копье в воина, и копье сломалось, и он обнажил свой меч. (…) Потом он увидел брата, доблестно борющегося, с окровавленным копьем и изрубленным мечами древком копья». Галицко-Волынская летопись, пер. О. В. Лихачевой. Минск.: ООО «Даниил», 1994. — с.18.

Но вернемся к преломлению копья в переносном смысле.

Иногда вместо «преломить копье» древнерусские авторы использовали похожий фразеологизм — «взять копьем». Его мы встречаем неоднократно в древнерусском летописании. Например оно встречается в записи Лаврентьевской летописи под 971 годом, где сказано: «одоле Святослав и взя град копием». Лаврентьевская летопись / ПСРЛ, т.1. — Издание второе. — Л., 1926. — (полная электронная копия книги). — с. 69.

Аналогичная запись имеется и под 1097 годом. Из нее мы узнаем, что Володарь и Василько «взяста копьем град Всеволож». Там же, с. 252.

При работе с фактическим материалом Ипатьевской летописи в записи за 1237 год мы читаем следующее: «взяша град Рязань копьем» Ипатьевская летопись / ПСРЛ, т.2. — Издание второе. — С-Пб.: типография М. А. Александрова, 1908. (полная электронная копия книги). с. 532, а ровно через 50 лет в ней будет сделана такая запись: «брате! ты меня ни на полону ял, ни копием мы еси добыл, ни из городов моих выбил мы еси». Там же, с. 614.

Эти слова произносит в адрес своего брата Мстислава князь Владимир Василькович и они ясно показывают, насколько внимательно литература сохранила осознание функции копья как важнейшего оружия воинской силы.

Есть и другие случаи употребления этого фразеологизма, а так же родственное этому понятие «взять огнем и мечом», то есть получить некие блага силой оружия.

«Слово о полку Игореве» играет с этим выражением, безусловно известным современникам его автора.

«Тот (князь Всеслав) … достиг града Киева и коснулся копьем своим золотого престола киевского. А от них бежал, словно лютый зверь (…)». Слово о полку Игореве / Воинские повести Древней Руси.-Л.: Лениздат, 1985. — с. 42.

Таким образом, автор «Слова» хочет сообщить нам о том, что князь Всеслав «взял копьем» власть в Киевском государстве, но удержать ее не смог, а мимолетно побывал на престоле и убежал ненавидимый.

Случаи пешего применения копья в бою. Случалось и так, что копье применялось спешившимся князем. Один из самых интересных таких случаев сообщает нам Галицков-Волынская летопись в описании действий сына князя Даниила Галицкого Льва в 1255 году.

«Лев вонзил свое копье в щит Стекинта, так что он не смог им прикрываться, и убил Лев Стекинта мечом, и брата его поразил мечом. И они погибли. Лев пешим гонялся за ятвягами, а другие преследовали их на конях, били и рубили их.» Галицко-Волынская летопись, пер. О. В. Лихачевой. Минск.: ООО «Даниил», 1994. — с. 36.

Несколько слов о военной хитрости Льва. Он применил здесь тактический прием римских легионеров, которые перед столкновением с врагом метали в него особые копья — «пилумы». Отличительной способностью пилумов был метровый наконечник из мягкого железа, который нельзя было перерубить ни мечом, ни секирой, и тяжелое деревянное древко. Пилум застревал в щите противника и сгибался под собственным весом.

В итоге щит превращался в обузу и противник был вынужден бросить щит. В античные времена большинство противников Рима не носили доспехов, поэтому попадание пилума в щит означало скорую смерть.

Этот прием неоднократно описывался в древних учебниках по военному ремеслу, например в книге Флавия Вегеция Рената. «Краткое изложение военного дела» Флавий Вегеций Ренат. Краткое изложение военного дела // «Вестник древней истории», № 1, 1940 г. (полная электронная копия). — с. 231. Данное наблюдение служит еще одним подтверждением тезису, высказанному нами ранее, касательно широкой распространенности античной литературы на территории Древней Руси.

Идти на копье. С другой стороны, копьем брали города не только главные герои летописей, на стороне которых находится автор, но и их противники. В этом случае летописец все равно говорит о том, что герои движутся — вот только не с копьем на город, а грудью на копье врага. Дважды этот оборот употребляет «Пространная летописная повесть о Куликовской битве».

Первый эпизод:

«И когда услышали (…), что пошел князь великий за Оку, то настала в Москве и во всех его пределах печаль великая, и поднялся плач горький, и разнеслись звуки рыданий. И слышно было рыдание безысходное, (…) ибо пошли с великим князем на острые копья за всю землю Русскую!» Пространная летописная повесть о Куликовской битве / Воинские повести Древней Руси.-Л.: Лениздат, 1985. — с. 42.

Кстати. С этим отрывком интересно коррелирует устойчивое русское выражение «лезть на рожон», то есть нарываться на кол, шест, копье — а в более широком смысле — на неприятности.

Второй эпизод более лаконичен: Что нам сказать или о чем говорить, видя злострастную смерть! Одни мечами перерублены, другие сулицами проколоты, иные же на копья подняты! Там же, с. 43.

Впоследствии «поднять на копья» трансформируется в выражение «поднять на штыки». «Вас поднимут на штыки ваши же солдаты», напишет Алексей Толстой в пьесе «День битвы» Толстой, А.Н. «День битвы» / Фантастика царской России: сборник, сост. Лобоцкий А. С. — М.: ЭКСМО, 2001. — с.79. Каждая эпоха будет добавлять новые штрихи выражению «Идти на копья». Появятся словосочетания «голой грудью на танки», «с палками против армии» и другие подобные им формы.

Применение копья в неправом деле. Читая произведения древнерусской литературы узнаешь не только о великих и славных делах, но и о заговорах, интригах, ликвидациях неудобных князей. Часто для этого используют и копье.

Убийство князя Бориса в «Сказании о Борисе и Глебе» описано таким образом: «И вдруг увидел устремившихся к шатру, блеск оружия, обнаженные мечи. И без жалости пронзено было честное и многомилостивое тело святого и блаженного Христова страстотерпца Бориса. Поразили его копьями окаянные Путьша, Талец, Елович, Ляшко.» Сказание о Борисе и Глебе / Воинские повести Древней Руси.-Л.: Лениздат, 1985. — с. 88.

Еще одно околопрестольное убийство — князя Андрея Боголюбского, так же произошло кулуарно и при помощи копья. «Повесть об убиении Андрея Боголюбского» передает событие в подробностях: И ворвались двое убийц, и набросились на него, и князь швырнул одного под себя, а другие, решив, что повержен князь, впотьмах поразили своего; но после, разглядев князя, схватились с ним, ибо он был силен. И рубили его мечами и саблями, и раны копьем ему нанесли. Повесть об убиении Андрея Боголюбского / Слово Древней Руси. — М.: Панорама, 2000. — с. 205.

Поскольку убивали Андрея Боголюбского в помещении, размеров и обстановки которого мы не знаем, можно предположить, что копье использовалось для поражения князя через какие-то заграждения, либо как последний аргумент, чтобы окончательно добить его.

Применение сулицы в Древней Руси. При анализе древнерусских текстов можно встретить замену слова «копье» названиями его специальных разновидностей — «сулица» и «рогатина».

Это справедливо далеко не ко всем авторам. Например, в Галицко-Волынской летописи упоминаются и сулица Галицко-Волынская летопись, пер. О. В. Лихачевой. Минск.: ООО «Даниил», 1994. — с. 45 и рогатина Там же, с. 37, а для «Повести временных лет» этих понятий как бы и не существует. Но, поскольку, прецедент все-таки имеется, остановимся на каждом из обозначенных типов копья поподробнее.

Итак, первая разновидность копья — сулица, название которого происходит от глаголов сунуть, совать в значении толкать. Такого мнения придерживается И. Срезневский в своих «Материалах для словаря древнерусского языка» Срезневский, И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам / Срезневский, И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам, т.3. — С-Пб.: типография императорской академии наук, 1912 (полная электронная копия), с. 616.

Термином «сулица» обозначают короткие копья, которые в приведенном выше отрывке из «Повести о побоище на реке Пьяне» у иных «оставались не насаженными на древко» Повесть о побоище на реке Пьяне / Воинские повести Древней Руси.-Л.: Лениздат, 1985. — с. 152, то есть на деревянную часть. Они примерно в два раза меньше среднего копья и являются метательным оружием, убойная мощность которого зависит от физической силы метателя.

Эксперименты, проведенные автором данной дипломной работы показывают, что убойная мощность сулиц сохранялась на расстоянии до пяти метров, после чего продолжающая полет сулица теряет свои боевые характеристики. Эти наблюдения вполне согласуются с данными академика А. Н. Кирпичникова о применении сулиц исключительно в ближнем бою.

«Для бойца сулица служила вспомогательным оружием. Тактическое применение сулицы ограничено периодом сближения противников. Дротики в бою и на охоте использовались чаще всего один раз, в отличии от копья, употреблявшегося многократно. Дротики были особенно популярны у пехоты». Кирпичников, А. Н. Древнерусское оружие, выпуск второй: копья, сулицы, боевые топоры, булавы, кистени. — М.-Л.: изд-во «Наука», 1966. — с. 24.

Никоновская летопись в рассказе о Липицкой битве 1216 года описывает их как оружие первого натиска: «И удариша на Ярославлих пешцев с топорки и сулицы». VIII летописный сборник, именуемый Патриаршию или Никоновской летописью / ПСРЛ, т. 10. — С-Пб.: типография министра внутренних дел, 1885. (полная электронная копия книги) — с. 70.

Кроме того, они неплохо зарекомендовали себя в обороне. В 1251 году, сообщает Галицко-Волынская летопись, князья Даниил и Василько отправились воевать с ятвягами и заручились военной поддержкой мазовецкого князя Болеслава.

«В то время, когда ляхи построили острог, они (ятвяги) ночью напали на ляхов. А русские острога не строили. Ляхи крепко боролись, метали сулицы, и головни, как молнии сверкали, и камни швыряли, как дождь с небес.» Галицко-Волынская летопись, пер. О. В. Лихачевой. Минск.: ООО «Даниил», 1994. — с. 21.

Описание сулиц в качестве оружия сдерживания мы встречаем на страницах «Повести о нашествии Тохтамыша», которое произошло в 1382 году, вскоре после победы московского князя Дмитрия на Куликовом поле.

«А в Москве было замешательство великое и сильное волнение. (…) хотящих выйти из города не только не пускали, но и грабили, не устыдившись ни самого митрополита, ни бояр лучших не устыдившись, ни глубоких старцев. И всем угрожали, встав на всех вратах градских, и с сулицами, и с обнаженным оружием стояли, не давая выйти тем из города, и, лишь насилу упрошенные, позже выпустили их, да и то ограбив.» Повесть о нашествии Тохтамыша / Воинские повести Древней Руси. — Л.: Лениздат, 1985. — с. 282.

Таким образом мы видим, как сулица, дешевое из-за скромных размеров наконечника, охотничье оружие, превращается в инструмент войны наступательного и оборонительного свойства.

Кроме того, она, как метательное оружие, способное поражать противника на сравнительно малой дистанции, применяется мародерами в городских разбоях, то есть при нападении в условиях ограниченного городскими постройками пространства. Точно такими же соображениями доступности руководствуются и наши современники, которые периодически открывают стрельбу в общественных местах из охотничьих ружей и карабинов.

Применения рогатины в Древней Руси. Прожив до двадцати лет, автор данной дипломной работы был твердо уверен, что рогатина — это такая кривая палка с развилкой на конце. Но когда Владимир Даль составлял свой знаменитый словарь, он об этом не знал.

У него сказано: «Рогатина ж. ручное оружие, род копья, долгого бердыша, широкий двухлезвийный нож на древке». Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 томах / Даль, В. И. Толковый словарь живого великорусского языка, т. 4. С-Пб. — М.: 1882 (полная электронная копия). с. 101.

Исследования археологов позволили выделить рогатины как род самого крепкого и тяжелого копья из всех, имевшихся на Руси. «Вес наконечника рогатины колебался в районе 700—1000 граммов, тогда как вес наконечника обычного копья — в пределах 200—400.» Кирпичников, А. Н. Древнерусское оружие, выпуск второй: копья, сулицы, боевые топоры, булавы, кистени. — М.-Л.: изд-во «Наука», 1966. -с. 27.

Зная, насколько рогатина мощное оружие, нетрудно понять, почему князь Даниил Галицкий использовал ее для охоты на кабанов:

«Когда ехал в Грубешев, то убил он шесть вепрей — трех убил рогатиной сам, а трех — его дружинники, и он дал воинам мяса на весь путь» — сообщает нам Галицко-Волынская летопись под 1255 годом. Галицко-Волынская летопись, пер. О. В. Лихачевой. Минск.: ООО «Даниил», 1994. — с. 37.

Однако часто рогатина используется как боевое оружие, причем летописец помещает рядом с нею и сулицу. «(…) И пришла на них мордва на ртах (лыжах) с сулицами, с рогатинами и с саблями». VIII летописный сборник, именуемый Патриаршию или Никоновской летописью / ПСРЛ, т.12 — С-Пб.: типография И. Н. Скороходова, 1901. — 266 с.(полн. электр. копия книги).- с. 61. Таково свидетельство Никоновской летописи о действиях, которые в 1444 году предпринял великий князь Василий Васильевич в ответ на нападение татар на Рязань.

3.4 Образ копья и особенности его функционирования в романе Б. Л. Васильева «Князь Святослав»

В связи с тем, что в древнерусской литературе использовались синонимы слова «копье», обозначающие ту или иную его разновидность, мы будем исследовать произведения советских и российских авторов на наличие слов «рогатина» и «сулица», а также использовать при поиске слово «дротик», как более известное в популярной литературе.

Как показывает первичный анализ, в романе Бориса Васильева слово «копье» используется 11 раз, а дротик, русская транскрипция греческого слова «доратион», что значит копье (любое в принципе) Кирпичников, А. Н. Древнерусское оружие, выпуск второй: копья, сулицы, боевые топоры, булавы, кистени. — М.-Л.: изд-во «Наука», 1966. — с. 4. встречается на страницах романа пятикратно. Причем во всех случаях упоминание дротиков описательно и не приносит никаких дополнительных смысловых акцентов.

3.5 Ритуальное значение и функции копья в романе Б. Л. Васильева «Князь Святослав»

В принципе, Борис Васильев даже не описывает подробностей «преломления копий», что неудивительно, поскольку на Руси это было занятием всадников. Во времена Святослава дружины сражались пешими, хотя кони все-таки использовались, но выступали исключительно в качестве транспортного средства. Кирпичников, А. Н. Древнерусское оружие, выпуск четвертый: снаряжение всадника и верхового коня. — М.-Л.: изд-во «Наука», 1971. — с. 3.

Однако некоторый намек на священную роль копья в осуществлении мести, мы у него встречаем в реплике князя Святослава:

«Месть за погибших киевлян священна. И я возьму их город на копье.» Васильев, Б. Л. Князь Святослав / Васильев, Б. Л. Князь Святослав. Володимер. — Серия «Основатели государства Российского». — М.: ЭКСМО, 2006. — с. 60.

Это заявление князя о том, что он копьем осуществит месть за погибших возводит копье в ранг оружия высшего правосудия. Если копнуть скандинавские верования, которых Святослав вполне мог придерживаться согласно сюжетной линии Бориса Васильева, то окажется, что у верховного божества данного пантеона, Одина, имелось копье по имени Гунгнир. Оно обладало волшебным свойством поражать любую цель, пробивая самые толстые щиты и панцири врага. Идеальное оружие для правосудия и потому скандинавский язычник Святослав, объявивший себя викингом, Там же, с. 69. именно с помощью копья собирается осуществить расплату кровью.

3.6 Образ и функционирование копья при описании действий в романе Б. Л. Васильева «Князь Святослав»

В дальнейшем мы встречаем выражение «взять на копье» уже в качестве обозначения конкретного действия, лишенного чего-то ритуального. Автор трижды сообщает, что Святослав берет город на копье.

Пронаблюдаем, как показано поведение Святослава с покоренными ему городами.

В первом случае: Великий князь на копье взял город, спалил его дотла, но из захваченных мужчин казнил только сорок человек. Их головы украсили погребальные ладьи погибших в бою дружинников. Васильев, Б. Л. Князь Святослав / Васильев, Б. Л. Князь Святослав. Володимер. — Серия «Основатели государства Российского». — М.: ЭКСМО, 2006. — с. 61.

Это 40 казненных были умерщвлены по приказу Святослава, который пошел на уступки своему воеводе Морозко, всеми правдами и неправдами добивавшегося того, чтобы князь не устраивал в городе резню.

По летописям нам известно, что Святослав, упрямо не соглашался креститься, дабы не смущать свою дружину и та не насмехалась над ним Повесть временных лет, пер. с древнерусского Д. С. Лихачева, О. В. Творогова. — Спб.: ВитаНова, 2012. с. 43 (правом уйти от одного вождя к другому, более удачливому, воины Х века обладали, но только в мирное время Гуревич, А. Я. Походы викингов. — М.: Наука, 1966. — с. 129.). Борис Васильев играет с тем же самым мотивом юношеского упрямства, которое было в характере Святослава и которое сделало его великим воином — увы, не государем. С одной стороны, Святослав хочет крови и мести, с другой — в глубине души, понимает, что Морозко надо слушать и подчиняется.

Во второй раз он этого не сделает:

«Крепость великий князь взял „на копье“, то есть штурмом, и никого не щадил. Остатки гарнизона были уничтожены полностью.» Васильев, Б. Л. Князь Святослав / Васильев, Б. Л. Князь Святослав. Володимер. — Серия «Основатели государства Российского». — М.: ЭКСМО, 2006. — с. 75.

Но князь не будет щадить людей в крепости исключительно потому, что Морозко в этот момент будет отсутствовать в войске и не сможет отговорить от напрасного кровопролития. В третий же раз Святослав сам откажется от идеи поголовного вырезания противника, так как ему необходимо будет пустить вперед себя слух о страшном войске русских.

«За Семикаром располагались еще две крепости с малыми гарнизонами. Беглецы из взятого на копье Семикара настолько напугали их защитников, что никто более Святославу не сопротивлялся.» Васильев, Б. Л. Князь Святослав / Васильев, Б. Л. Князь Святослав. Володимер. — Серия «Основатели государства Российского». — М.: ЭКСМО, 2006. — с. 75.

По сюжету книги к этому времени Святослав уже опробует на противнике свое знаменитое предупреждение «Иду на вы!», и будет использовать его для усиления паники в стане врага.

Итак, Борис Васильев трижды использует выражение взять на копье. И трижды руками своих героев бросает на землю меч — мы помним это по разделу Ритуальное значение и функции меча в романе Бориса Васильева «Князь Святослав». Таким образом, автор дважды связывает оружие с цифрой «три». Три раза в присутствии Святослава бросается на землю меч и ровно столько же раз он берет город на копье. Можно построить гипотезу, согласно которой меч является провозвестником его стратегических замыслов, а копье воплощает их в реальности.

И в тоже самое время копье приносит неудачу князю.

«Бой у Доростола был не на жизнь, а на смерть. Казалось, победа уже склонялась на сторону русских войск, когда один из греков пронзил копьем Сфенкла. И Святослав, повелев взять тело погибшего друга детства, приказал отступить и запереться в крепости.» Там же, с. 88.

Именно с этого боя Борис Васильев начинает обратный отсчет. Все пошло не так. Свенельд скажет об этом следующее:

«Великий князь Святослав, ослепленный блеском мечей, отрекся от Руси… Он сказал, что столица его княжества будет отныне в Болгарии, а Русь станет поставлять для него мед и рабов.» Там же, с. 87.

А дальше выступит копье. В ритуальной, можно сказать роли, однако это сюжетная коллизия, а вовсе не типовое назначение оружия, поэтому разбор ее продолжится в данном параграфе.

Итак, вслед за отречением от Руси, князя ждет правосудие автора. Копье, то оружие, которым он так легко брал города, убивает его друга Сфенкла, и тем самым наносит ему рану. Оно как бы пробивает защиту вокруг князя, который участвовал во множестве сражений и выходил из них целым и невредимым.

И финальный аккорд — сабля, оружие хазар, победило его меч. В свое время в «Повести временных лет» хазарам вручили дань мечами. Повесть временных лет, пер. с древнерусского Д. С. Лихачева, О. В. Творогова. — Спб.: ВитаНова, 2012. с. 16. Хазары испугались — у меча два лезвия, у сабли — одно. И вдруг сабля, да еще в руках несправедливо униженного им князя Бориськи. Не совсем понятно, почему автор, кстати его тезка, брезгливо искажает его имя, князя, в то время как даже просто уважаемые люди на Руси именовались по имени—отчеству (Ян Вышатич, Онцыфор Лукинич).

Именно Бориська лишает Святослава, зашедшего в тупик, бесполезно растраченной жизни и головы.

«Великий князь вяло отбивал удары скорее по воинской привычке, нежели стремясь спасти свою жизнь. Он потерял ее смысл. (…)Главное же заключалось в том, что он утратил свою мечту — так и не завоевал себе собственного княжества, которое получало бы из Византии золото, из Венгрии — коней, а из Руси — рабов. Все — прахом.

И княжич Бориська удачным выпадом снес голову великого князя Святослава с плеч" Васильев, Б. Л. Князь Святослав / Васильев, Б. Л. Князь Святослав. Володимер. — Серия «Основатели государства Российского». — М.: ЭКСМО, 2006. — с. 91.

Таким образом именно копье служит тем содержательным центром сюжета, который сперва приносит Святославу победы, а затем разворачивает все на 180 градусов и становится провозвестником его гибели.

3.7 Образ копья и особенности его функционирования в романе А. В. Югова «Ратоборцы»

Слово «копье» в романе Алексея Югова употребляется 62 раза, его разновидности «рогатина» — 6 раз, «дротик» — 3 раза, «сулица» 1 раз. Понятно, что это многократно превышает использование этих слов и производных от них образов у Бориса Васильева.

Все образы, связанные с копьем, из тех, что Алексей Югов применяет на страницах своего романа, можно условно поделить на две группы. Образы, которые непосредственно связаны со сражением, и те, которые с ним не связаны. Их меньше, и мы начнем именно с них.

Примечательно, впрочем, что и те и другие базируются у Алексея Югова на летописном материале и сравнениях из древнерусских воинских повестей. Как пояснил в свое время академик Д. С. Лихачев Лихачев, Д.С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени: Монография. — 2-е изд. доп. — Л.: «Художественная литература», 1985. — с. 199., многие из них были не плодом творчества литераторов своего времени, но вполне принятыми в дружинной среде терминами.

3.8 Ритуальное значение и функции копья в романе А. В. Югова «Ратоборцы»

Несмотря на то, что Алексей Югов очень плотно был знаком с древнерусской литературой, он не обозначил на страницах своего романа ни одного эпизода, в которых копья выступали бы в ритуальном значении, например, с их помощью бы начинали битву бойцы-поединщики. И это при том, что в тексте романа имеется и схватка поединщиков Югов, А. К. Ратоборцы. Эпопея в двух книгах. — Л.: Лениздат., 1983. с. 338. и довольно подробное описание того, как применяет свое копье Там же, с. 23. Даниил Галицкий.

Результат наших наблюдений позволяет заметить, что для Алексея Югова, как для автора современного литературного произведения приключенческого жанра, важно было удержать внимание читателей. Именно этим следует объяснять упрощение того богатого понятийного базиса, который несет в себе образ копья и о котором, безусловно, писатель был прекрасно осведомлен.

3.9 Образ и функционирование копья при описании действий в романе А. В. Югова «Ратоборцы»

Именно прекрасная осведомленность автора романа о функционировании образа копья как понятийно-смысловой модели древнерусской литературы, несомненно, сыграла важную роль в насыщении повествования целым рядом аутентичных художественных образов, связанных с копьем. Рассмотрим три из них «не видно и конца копья», «с конца копья вскормлены» и «лом копейный».

Расстояние — на длину копья. Алексей Югов старается измерять расстояния теми категориями, которые были актуальны его героям. Поэтому на страницах книги можно встретить такие слова:

«Пал на рассвете туман — не видать стало и конец копья!» Югов, А. К. Ратоборцы. Эпопея в двух книгах. — Л.: Лениздат., 1983. с. 16.

Образ подразумевает густой туман, однако ничего боле точного мы пока не можем сказать, так как ни одного целого древнерусского копья до нашего времени не дошло.

Железные наконечники достаточно легко пережили 800−1000 лет пребывания в земле, а вот их деревянные части — «древки» или «оскепища», такой сохранностью не отличились даже в Новгороде, где органические материалы подчас доходят до нас почти в первозданном виде из-за особенностей почвы. Так, при раскопках города археологи еще в середине ХХ века обнаружили почти целый древнерусский лук Медведев, А. Ф. Ручное метательное оружие (лук и стрелы, самострел) VIII — XIV вв. М.: Наука, 1966. — с. 6. изготовленный из деревянных реек, кости и сухожилий.

В музеях Западной Европы (например, собрании оружия и доспехов в австрийском городе Грац) встречаются восьмиметровые копья, так называемые «мавританские пики». Окшотт, Э. Археология оружия: от бронзового века до эпохи Ренессанса. — М.: ЦЕНТРПОЛИГРАФ, 2006. — с. 301 От того, насколько их длина соответствует длине древнерусского копья, зависит верное истолкование нами художественного образа, поэтому попробуем установить истину с помощью косвенной доказательной базы.

Дело в том, что длину древнерусского копья можно определить как по изобразительным источникам того времени, включая западно-европейские иллюстрированные манускрипты, так и по отпечаткам в земле на дне могил языческой поры, то есть того времени, когда мужчин хоронили с оружием, а сверху насыпали огромные курганы.

С помощью этих данных можно выяснить, что длина древнерусского копья колебалась между 1,8 — 2,5 метрами для пехотинца и 3 — 3,5 метрами для всадника. Кирпичников, А. Н. Древнерусское оружие, выпуск второй: копья, сулицы, боевые топоры, булавы, кистени. — М.-Л.: изд-во «Наука», 1966. — с. 8. Следовательно, туман, о котором идет речь в данном художественном выражении, несомненно очень густой — прямая видимость составляет около двух метров.

С конца копья вскормлены. Данное выражение, хотя и не является предметом функционирования копья в прямом смысле, все же должно быть рассмотрено в данном разделе, поскольку речь в конечном итоге идет не о кормлении с копья, но о воспитании воинов. А как известно по археологическим данным, воспитание воинов даже тысячу лет назад начиналось с военных игрушек, среди которых находят деревянные копья, а затем с совместного обучения новобранцев ратному делу.

Но вернемся к толкованию и образному значению данного выражения, которое один к одному списано Алексеем Юговым со «Слова о полку Игореве». Автор продолжает играть со смыслами и переносит образ вскормленной с копья дружины с из 12-го века в 13-й, на сто лет вперед.

При этом родина суровых воинов, с младенчества впитавших в себя ратное дело, Курское княжество, упоминается в обоих отрывках. Итак, автор «Слова» сообщает о событиях XII века:

«(…) А мои куряне бывалые воины: под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены» Слово о полку Игореве / Воинские повести Древней Руси.-Л.: Лениздат, 1985. — с. 37.

А автор «Ратоборцев» вносит свои пять копеек о событиях в веке XIII:

«(…) он, Даниил, и князь Олег Курский, этот со своею Волынью, а тот — во главе курян своих, под шеломами взлелеянных, с конца копья вскормленных». Югов, А. К. Ратоборцы. Эпопея в двух книгах. — Л.: Лениздат., 1983. с. 44.

Учитывая, что Алексей Югов был переводчиком «Слова о полку Игореве», такое жонглирование красивым и ярким оборотом между эпохами вполне объяснимо. А вот о чем этот оборот?

Понять его в полной мере помогут детские воспоминания автора данной дипломной работы. Когда-то мне довелось побывать в Московском зоопарке. Было обеденное время и мы оказались у клетки с хищниками, тиграми. Поскольку тиграм, в общем-то, все равно чье мясо есть — человека или животного, их кормили через решетку, передавая туда мясо на длинной заостренной палке. Фактически, тигры в Московском зоопарке были «с конца копья вскормлены».

Вероятно, именно о выкармливании дикого зверя и говорил древнерусский автор в своем «Слове о полку Игореве». Остается вопрос — как понимал его сам Алексей Югов. Просто ли использовал красивый фразеологизм, повторяя его вслед за своим предшественником, или осознанно намекал что дружинники курского князя — традиционно суровые воины, эдакие хищники, с детства привычные к войне и военному снаряжению.

Лом копейный. Алексей Югов пишет об эпохе конных дружин, а потому в его романе, в отличии от романа Бориса Васильева, копья ломают часто и много. Для того, чтобы создать максимально убедительное описание сражения Алексей Югов использует те же самые образы, которые применяли в своих текстах авторы, жившие много столетий назад. Как мы помним, в летописях и воинских повестях содержится много самых разных художественных образов, использующих копье в качестве основного контентного маркера. Для сравнения перечитаем описание первых минут сражения, сделанное Алексеем Юговым.

«А там уже сшиблись. От треска и лома копейного стал будто гром. И падали мертвые, как снопы… До Белгорода досягали крики, стоны, лязг, страшный лом копейный, и щитов гул, звон и щепанье». Там же, с. 48.

Налицо близкое к тексту произведений древнерусской литературы, а значит и к возможным очевидцам происходившего, описание средневековых реалий. Один раз Югов дословно воспроизводит формулировку «положить отметину», когда речь заходит о ране копьем, которую Александр Невский нанес ярлу Биргеру, предводителю шведского десанта в устье Ижоры.

«А все-таки Александр Ярославич большую ему отметину положил копьем на лицо — до веку не износить!» Югов, А. К. Ратоборцы. Эпопея в двух книгах. — Л.: Лениздат., 1983. с. 242.

Примечательно, что анализ останков шведского военачальника, произведенный в начале нынешнего столетия, подтвердил летописное свидетельство о травме лица, полученной в бою и скорее всего — именно копьем Александра Невского. Сообщение, сделанное 9 апреля 2010 года «Радио Швеция». Новость продублирована на их интернет-сайте, URL: http://sverigesradio.se/sida/artikel.aspx?programid=2103&artikel=36 167 Таким образом мы получили еще один дополнительный голос в защиту постулата О. В. Творогова Соколова, Л. В. Древнерусская литература: библиографический словарь (под ред. Творогова О.В.). — М.: «Просвещение», 1996. — с.2. о точности событий, передаваемых летописцами.