Ароматы и запахи в жизни А.П. Чехова: мифопоэтика ольфакторных сюжетов в зеркале эпистолярной и мемуарной чеховианы

Ароматы и запахи в жизни А. П. Чехова: мифопоэтика ольфакторных сюжетов в зеркале эпистолярной и мемуарной чеховианы

Неотвратимость вдыхания человеком ароматов и запахов окружающего пространства, в значительной мере определяющего характер его повседневного общения с внешним миром, придает проблеме «ароматы и запахи в культуре» особую привлекательность для различных культурологических построений [1]. Однако в силу эфемерности бытия ароматов и запахов «уловить» растворенную во времени ольфакторную ауру человеческой жизни в ее эпохальном и локальном ракурсах по силам лишь литературным текстам. И лишь сотворчество двух талантов — писательского и читательского — способно возродить утраченное измерение повседневной жизни, скрывающее в себе «мегабайты» культурных смыслов [4: 5].

Ольфакторная аура — одна из знаковых характеристик поэтики русской литературы. Однако на сегодняшний день культурологический вектор освоения литературных ароматов и запахов пока еще только набирает силу [3, 6, 9]. Не столь обширна и библиография проблемы в рамках традиционного литературоведческого подхода, представленная, главным образом, анализом ольфакторных мотивов и образов конкретных литературных произведений [2, 5, 7, 8, 10−12].

Наряду с освоением ольфакторных кодов художественной литературы безусловный интерес представляют те ароматы и запахи, которые наполняли ближайшую среду обитания самих творцов ольфакторных текстов. Анализ «фактов биографии» писателя не только как субъекта литературных коммуникаций, но и как «человека обоняющего» дает возможность при соответствующей «оптике» прочтения их знаковых и символических контекстов выйти на метафорический уровень осмысления поэтики жизнетворчества мастера.

В этой связи безусловный интерес представляет богатейший семантический потенциал эпистолярной и мемуарной чеховианы, в собраниях которой можно обнаружить сведения об ольфакторной ауре чеховской эпохи и номенклатуре ее «исторических источников», и чеховские оценки ольфакторной среды, и наблюдения ольфакторного «жанра» многочисленных собеседников Чехова.

В общем случае ассортимент доминирующих запахов, составлявших повседневную жизнь А. П. Чехова, можно представить в контексте таких культурологических срезов, как запахи природы, запахи цивилизации, запахи пошлости, ароматы любви; запахи болезни и смерти. Каждый из приведенных выше срезов представлен своими образцами по шкале «приятное — неприятное», а также их метафорическими аналогами внеольфакторного происхождения.

Первый из обозначенных срезов — запахи природы — преимущественно представлен приятными запахами, олицетворяющими полноту и гармонию живой природы, желания любви, домашнего уюта и покоя. Причем аксиологическая составляющая этого ряда весьма подвижна и не однозначна в различные периоды жизни писателя. Наименования второго — запахи цивилизации — и третьего среза — запахи пошлости — имеют явно выраженный метафорический характер, но вполне конкретное выражение на уровне источников ольфакторной ауры. Четвертый — ароматы любви — и пятый срез — запахи болезни и смерти — связаны с конкретными событиями частной жизни Чехова.

Следует отметить условность приведенной «типологии» ольфакторных срезов, как на уровне наименований групп, так и на уровне составляющих их ингредиентов, обусловленную, прежде всего, конкретными исследовательскими задачами.

Запахи природы — трав, цветов, фруктовых деревьев — безусловно, составляют то лучшее, светлое, неизменно желаемое, что сопровождало повседневье Чехова и «в миру», и в литературном творчестве.

Мотив цветочной ауры прослеживается через многие воспоминания о Чехове.

К.А. Коровин: «Поедемте-ка в Сокольники… Прекрасный день… Там уже цветут фиалки… Воздух, весна. И мы отправились в Сокольники» [14: 28]; А. А. Хотяинцева: «Море, пальмы, запах желтофиолей … Ницца!» [14: 367].

Т.Л. Щепкина-Куперник: ««Цветение фруктовых деревьев вызывало в нем какие-то радостные ассоциации — может быть, сады его детства в южном городке, но когда он смотрел на белорозовые яблони, у него были ласковые и счастливые глаза» [14: 231]. Главным украшением мелеховской усадьбы «была безукоризненная чистота, много воздуха и цветов. Комнаты как-то походили на своих владельцев: келейка Павла Егоровича, с киотами, лампадкой, запахом лекарственных трав и огромными книгами, в которых он записывал все события дня в одной строке, вроде: <.14. Девчонки принесли ландышей из лесу. 18. Пиона расцвелась» [14: 231].

Ароматами трав и цветов пропитаны письма Чехова и его близких:

А.П. Чехов — Чеховым: ««В воздухе душно и пахнет травами» [13: II, 75];

М.П. Чехов — кузену Георгию: «запах цветущей липы, бузины и жасмина, да аромат только что скошенного сена» [16: 270];

А.П. Чехов — И. Л. Леонтьеву (Щеглову,); ««Запах свежего сена пьянит и дурманит» [16: 428];

О.Л. Книппер — А. П. Чехову: «У меня расцвела азалейка, ужасно хочется послать Вам с холодного севера цветок, посылаю только лепестки» [15: 45];

А.П. Чехов — О. Л. Книппер: «в моем саду расцвела камелия» [15: 59];

А.П. Чехов — О. Л. Книппер: ««Скоро, на сих днях, зацветут тюльпаны» [15: 61];

А.П. Чехов — М. П. Чеховой: «Розы и хризантемы, особенно хризантемы, цветут у нас буйно» [13: XI, 101].

О.Л. Книппер — А. П. Чехову: ««А как чудно цвели яблони, вишни! Как все было бело и свежо! Как мне все это нравилось!» [15: 271];

О.Л. Книппер — А. П. Чехову: ««Твое письмо пахнет фиалкой, дусик мой родненький! Отчего это? Так тонко и так приятно» [15: 520].

В минуты затишья запахи родной природы порождают надежды на лучшее. А. П. Чехов — Суворину: «Была два раза сильная метель, а теперь тихо и пахнет Рождеством» [13: V, 138]. Но они же вселяют и тревогу. 5 июля 1895 года Чехов, никому не сказав, куда едет, отправляется в имение Горки к И. Левитану. Знаменитый живописец и певец русской природы, переживая сильнейшую меланхолию, в минуту отчаяния пытался покончить с собой. В письме А. С. Суворину Чехов напишет: «Холодно. Местность болотистая. Пахнет половцами и печенегами» [13: VI, 65].

Но и вдали от дома «дымы отечества» не отпускают. 27 января 1898 года Чехов пишет Суворину из Ниццы: ««Здешнее русское кладбище великолепно. Уютно, зелено пахнет славно» [16: 589].

Запахи цивилизации. Запахи пошлости. Годы освоения московской цивилизации сказались на ольфакторных впечатлениях Чехова о пребывании в родном Таганроге весной 1887 года [16: 215].

А.П. Чехов — Чеховым: «Сильно бьет в нос претензия на роскошь и изысканность, а вкуса меньше, чем у болотного сапога женственности. Теснота, жара, и отсутствие всяких удобств. духота и запах детских одеял» [13: II, 58−59].

Совсем иной природы ольфакторные ощущения принесла Чехову его литературная слава. В марте 1888 года он не без удовольствия сообщает в одном из своих писем М. В. Киселевой: «На днях я вернулся из Питера. Купался там в славе и нюхал фимиамы. <…На правах великого писателя я всё время в Питере катался в ландо и пил шампанское. Вообще чувствовал себя прохвостом» [13: II, 217−218].

Пребывая в июле 1888 года желанным гостем на даче Суворина в Феодосии, Чехов на время воплощает свой идеал праздной жизни — купание, гуляние и бесконечные разговоры со своим старшим другом: «Встаю я в 11 часов, ложусь в 3 ночи, целый день ем, пью и говорю, говорю, говорю без конца. Дни жаркие, ночи душные, азиатские… Нет, надо уехать!» [13: II, 298].

Ольфакторными впечатлениями наполнены и путевые заметки Чехова.

А.П. Чехов — М. П. Чехову, 28 июля 1888, пароход «Дир»: «В маленькой каютке, похожей на ватерклозет, нестерпимо душно и жарко. Воняет гарью, канатом, рыбой и морем…» [13: II, 303−305].

Весной 1890 года Чехов отправляется в свое знаменитое путешествие на Сахалин, давшее ему возможность познать совсем другую повседневность. О своих впечатлениях он подробно сообщает в письмах родным и Суворину. Одно из них с ироническим подтекстом, адресованное Чеховым, касается его собственных переживаний по поводу весенних капризов погоды, настигших его в Екатеринбурге: «Калош у меня нет, натянул я большие сапоги и, пока дошел до буфета с кофе, продушил дегтем всю Уральскую область» [13: IV, 72].

Из Томска Чехов шлет свои дорожные жалобы Суворину: «В Тюмени я купил себе на дорогу колбасы. Когда берешь кусок в рот, то во рту такой запах, как будто вошел в конюшню в тот самый момент, когда кучера снимают портянки [13: IV, 92].

Опыт приобщения к европейской цивилизации стали поводом к рождению целого кортежа ольфакторных метафор.

Чехов — Чеховым, 15 апреля 1891, Ницца: «. И, боже ты мой господи, до какой степени презренна и мерзка эта жизнь с ее артишоками, пальмами, запахом померанцев! Я люблю роскошь и богатство, но здешняя рулеточная роскошь производит на меня впечатление роскошного ватерклозета. В воздухе висит что-то такое, что, Вы чувствуете, оскорбляет Вашу порядочность, опошляет природу, шум моря, луну» [13: IV, 217].

Однако осенью 1897 года Чехова снова потянуло в Европу, где ««культура прет из каждого лукошка» и «от каждой собаки пахнет цивилизацией» [13: VII, 98].

Собираясь в октябре 1900 года в Москву, Чехов в письме к Книппер «предъявляет» свои требования в отношении его временного пристанища; ««Подумай-ка, в какой гостинице, или каких меблированных комнатах мне остановиться. Мне такую комнату, чтобы не скучно было проходить по коридору, не пахло бы» [15: 97].

В июне 1902 года Чехов, невзирая на усиливавшуюся с каждым днем болезненную слабость, побывал в уральских владениях Саввы Морозова, где почетному гостю показывали местные достопримечательности: спиртовый завод, новую школу и березовый парк. О его впечатлениях писал А.Н. Серебров-Тихонов: ««Темный, низкий, закопченный завод, где в огромных чанах и холодильниках сутками прели какие-то составы и жидкости Чехову явно не понравился. Морщась от уксусного запаха, он безразлично прослушал объяснения инженера, постучал из вежливости тросточкой по огромной бутыли денатурата и, не дождавшись Морозова, вышел на воздух» [14: 585−586].

К марту 1903 г. ароматы цивилизации донеслись и до Ялты.

А.П. Чехов — О. Л. Книппер: «Милый Дусик, у нас в Ялте торжество; открылся магазин Кюба, настоящего петербургского Кюба. Итак, завтра пойду к Кюба, понюхаю европейской цивилизации» [13: XI, 171].

Врач И. Н. Альтшуллер вспоминал об одном ялтинском застолье, на которое Чехов был приглашен местным купцом:

«Было душно, жарко, масса приглашенных „на Чехова“ родственников и приятелей радушного хозяина. Как только мы вышли, Чехов завернул в аптеку и купил свою любимую касторку; „Надо будет сейчас же принять“.- „Да вы ж ничего не ели“.- „А запах, а разговоры?“» [14: 538].

Из ароматических источников, создающих иллюзию приятной жизни, особое расположение Чехов испытывал к духам:

А.И. Куприн: ««Кабинет в ялтинском доме у А. П. был небольшой, но дышавший какой-то своеобразной прелестью. Пахнет тонкими духами, до которых А.П. всегда был охотник» [14: 513];

О.Л. Книппер — А. П. Чехову, сентябрь, 1899 г.: «посылаю Вам вкусных духов, авось вспомните меня» [15: 28.];

А.П. Чехов — О. Л. Книппер, 24 сентября, 1902 г; «Не забудь, собака; когда приеду в Москву, купим духов ««НоиЫдапЫ, самый большой флакон или два-три поменьше, вышлем Альтшуллеру» [15: 512];

А.П. Чехов — О. Л. Книппер, 5 декабря, 1902 г.: ««Духи у меня есть, три четверти флакона, но все же скажу спасибо, если пришлешь с Машей еще небольшой флакон» [15: 539];

А.П. Чехов — О. Л. Книппер, 21 декабря, 1902 г.: ««За духи кланяюсь тебе в ножки. Духи очень хороши» [15: 559].

Одним из вредоносных запахов, сопровождавших повседневье Чехова по его воле, или вопреки ей, был запах табака:

К.А. Коровин: «В номере Антона Павловича было сильно накурено, на столе стоял самовар» [14: 26].

А.П. Чехов — Ф. О. Шехтелю, 26 марта 1893 г.: «Я курю по 3−4 сигары в день, но сейчас не в очередь закурил рижскую. Весьма приятно и весьма похвально, как говорят попы. Вкусно» [13: V, 193];

А.П. Чехов — А. С. Суворину, 28 июля 1893 г.: ««Весной я не курил вовсе, а теперь выкуриваю в день по 1−2 сигары и нахожу, что не курить очень здорово» [13: V, 216−217];

А.П. Чехов — В. А. Гольцеву, 4 сентября 1894 г.: ««Учусь нюхать табак» [13: V, 312].

Но «поздний» Чехов будет вынужден защищать себя, хотя и не всегда успешно, от назойливых визитеров, душивших его табачным дымом.

Н.Д. Телешов: «Он ограничился только тем, что повесил на стене, на видном месте, записку; „Просят не курить“. И терпеливо молчал, когда некоторые посетители все-таки курили» [14: 471].

Ароматы любви. Письма Чехова разных лет к любящим его женщинам, их воспоминания о нем дышат ароматами любви, молодости, природы.

16 июля 1889. года Чехов, перманентно испытывавший «охоту к перемене мест», высадился в Ялте. Здесь судьба свела его с тремя сестрами Шавровыми — Еленой, Ольгой и Анной — с которыми он весело проводил время, давая попутно пятнадцатилетней Елене, имевшей склонность к писательству, уроки по литературной части. В письме Маше Чехов напишет: «Хваленые кипарисы темны, жестки и пыльны.. «Женщины пахнут сливочным мороженым» [13: III, 233].

Самые ароматные страницы чеховского эпистолярного наследия связаны с именем Лидии Стахиевны Мизиновой — Лики.

В письме от 17 мая 1891 года, отправленного из Алексина, Чехов взывает: «Золотая, перламутровая и фильдекосовая Лика! <…

Приезжайте нюхать цветы, ловить рыбку, гулять и реветь" [13: IV, 231].

Через год 28 июня 1892 года уже из Мелехова Чехов вновь возвещает Лике о своем желании вдыхать ароматы любви: «…Или нет, Лика, позвольте моей голове закружиться от Ваших духов [13: V, 87].

К весне 1893 года диспозиция на амурном фронте кардинально меняется, и уже Лика зазывает Чехова вдохнуть любовный аромат. Первого апреля, пытаясь выманить уклоняющегося от свидания Антона в Москву, она пишет ему: «Приготовила вам духов, если долго не приедете, то духи подарю кому-нибудь. Все мущины подлецы! Приезжайте» [16: 387].

После печальных последствий любовной истории Лики с И. Н. Потапенко Чехов на время прекращает переписку с ней. Возобновив ее после долгого молчания, он заверяет Лику о своем желании поговорить с ней: «писать же не о чем, так как все осталось по-старому и нового нет ничего». А в постскриптуме добавляет: «Маша просит, чтобы Вы привезли 2 пары перчаток и духов» [13: VI, 17].

В марте 1897 года, когда в Лопасне появились первые скворцы, у Чехова открылось легочное кровотечение [16: 549]. Лидия Авилова, дважды навещавшая занедужившего доктора в клинике профессора Остроумова, вспоминала: «Я пошла покупать цветы. Антон Павлович написал: „И еще что-нибудь“. Так вот, пусть цветы будут „что-нибудь“. ``Ах! — вскрикнула сестра. — Но ведь этого нельзя! Неужели вы не понимаете, что душистые цветы в палате такого больного… Я испугалась.. Все-таки, раз вы принесли, покажите ему.. Он взял букет в обе руки и спрятал в нем лицо. — Все мои любимые, — прошептал он. — Как хороши розы и ландыши» [14: 178].

Интересное свидетельство о женоненавистничестве Чехова, овеянное ароматами осенней Москвы 1898 года, оставила в своих воспоминаниях художница А. А. Хотяинцева: «Была чудесная звездная ночь, после жары и духоты в цирке дышалось легко. Я выразила свое удовольствие по этому поводу, и Антон Павлович сказал:

Так легко, наверно, дышится человеку, который выходит из консистории, где он только что развелся!" [14: 372].

Однако самому Чехову не удалось уберечь свое «легкое дыхание» от чужеродных ароматов и запахов, оказавшихся куда более сильными и крепкими, чем его любовь в свободе.

23 октября 1900 года Чехов прибыл в Москву с рукописью пьесы «Три сестры». На следующий день, вернувшись к себе в гостиницу после чтения пьесы перед труппой МХТа, он обнаружил записку от О. Л. Книппер, каждая строчка которой дышала нордическими ветрами:

«Сиди в „Дрездене“ и переписывай (пьесу — И. М), я приду, принесу духов и конфет. Хочешь? Ответь, да или нет?» [15: 101].

25 мая 1901 года Чехов втайне от родных венчается с актрисой МХТа Ольгой Книппер. Событие это, несмотря на заверение, данное Чеховым сестре и матери, о том, что все останется по-прежнему, сыграло свою зловещую роль, прежде всего, в судьбе самого писателя, значительно приблизив его в той черте, которая разделяет мир на живых и мертвых.

Резкое изменение «климата» в семье Чехова тут же заявило о себе душными испарениями. В свой медовый месяц молодые отправились в Андреевский туберкулезный санаторий, находившийся в Уфимской губернии близ станции Аксеново, где Антон надеялся поправить свое здоровье. «В поезде их ожидала неприятность: в купе не открывалось окно, и даже вызванный столяр не смог с ним справиться, так что пять часов пришлось ехать в духоте» [16: 704]. Однако при утреннем свете оказалось, что санаторий расположен в весьма живописной местности. «Воздух был упоительный, благорастворение удивительное «- сообщила о своих первых впечатлениях Книппер сестре Чехова Маше [16: 704].

В ялтинских письмах Чехова к Книппер даже редкие упоминания о живительной силе ароматов любви и природы с унылым постоянством перебиваются тоскливыми нотами, пропитанными запахами нездоровья и лекарств.

• 20 декабря 1902 г.: «а сегодня у меня грустный день, так как Арсений не принес с почты твоего письма. И погода сегодня грустная; тепло, тихо, весной и не пахнет» [13: XI, 96];
• 20 февраля 1903 г.: ««Миндаль уже цветет, айва цветет, мне сегодня нездоровится» [13: XI, 157];
• 4 октября 1903 г.: ««И письмо твое сегодняшнее такое хорошее, ароматичное, его можно раз десять прочесть, и оно не надоест» [13: XI, 262].

Весной 1903 года О. Л. Книппер в очередной раз сменила квартиру, которая теперь находилась на четвертом этаже.

О.Л. Книппер — А. П. Чехову: ««Квартира хорошая, воздуху много будет, солнце» [15: 637].

А.П. Чехов — О. Л. Книппер: ««Подниматься по лестнице! А у меня в этом году одышка. Ну да ничего, как-нибудь взберусь» [15: 660].

О.Л. Книппер — А. П. Чехову: «Лестницы не бойся. Спешить некуда, будешь отдыхать на поворотах, а Шнап будет утешать тебя. Я буду тебе глупости говорить» [15: 664].

В конце 1903 года с наступлением морозов Чехов приехал в Москву. Испытав прилив энергии, он чуть ли не ежедневно приходил на репетиции своей последней пьесы с ароматичным названием «Вишневый сад», выводя из себя К. С. Станиславского: «Приехал автор и спутал нас всех. Цветы опали, а теперь появляются только новые почки» [16: 763].

Вспоминая о последнем приезде Чехова в Москву, Н.Г. ГаринМихайловский с горечью писал: «В Москве квартира без подъемной машины. Полчаса надо было ему, чтобы взобраться к себе. Он снимал шубу, делал два шага, останавливался и дышал, дышал» [14: 598].

Дома, отдышавшись после изнуряющего преодоления нескольких лестничных пролетов, Чехов принимал друзей. Часто в ожидании жены он коротал время с Буниным.

И.А. Бунин: «Чаще всего она уезжала в театр, но иногда отправлялась на какой-нибудь благотворительный концерт. За ней заезжал Немирович во фраке, пахнущий сигарами и дорогим одеколоном, а она в вечернем туалете, надушенная, красивая, молодая, подходила к мужу со словами: «Не скучай без меня, дусик, впрочем, с Букишончиком тебе всегда хорошо… Чехов не отпускал меня до ее возвращения. Часа в четыре, а иногда и совсем под утро возвращалась Ольга Леонардовна, пахнущая вином и духами… «Что же ты не спишь, дуся?.. Тебе вредно» «[14: 504−506].

Похожую сцену описала в своих воспоминаниях и Т.Л. ЩепкинаКуперник, завершив ее примечательной ремаркой: «А.П. поглядел ей вслед, сильно закашлялся и долго кашлял и, когда прошел приступ кашля, сказал без всякой видимой связи с нашим предыдущим разговором, весело вертевшимся около воспоминаний Мелихова, прошлого, общих друзей: „Да, кума… помирать пора“. После этого раза я больше не видела А. П.» [14: 258].

Запахи болезни и смерти. В конце 90-х — начале годов 1900;х гг. знаковой составляющей ольфакторной ауры Чехова становится запах принимаемых им лекарств, в число которых входили и инъекции мышьяка. Запах последних Чехов заглушал фиалковым ароматом одеколона «^ега^юІеМа» [16: 562]. Для облегчения дыхания доктор Альтшуллер велел Антону натирать грудь эвкалиптовым маслом и скипидаром [16: 712].

К.А. Коровин, навещавший Чехова в Ялте в апреле 1904 года, отметил в своих воспоминаниях: «В комнате Антона Павловича все было чисто прибрано, светло и просто. Пахло креозотом» [14: 31]. Приехав летом 1904 года в Германию, Чехов уже был не в состоянии дышать полной грудью. При каждом движении его мучила одышка. Врач Шверер назначил больному кислород и инъекции наперстянки. О. Л. Книппер впрыскивала мужу морфий.

В одном из последних своих писем из Баденвейлера к сестре Чехов напишет, что «от «одышки единственное лекарство — это не двигаться» [13: XII, 133].

Интересно, что Дональд Рейфилд, автор книги «Жизнь Антона Чехова, озаглавил заключительную часть своего исследования «Любовь и смерть», предварив ее примечательным эпиграфом: «В комнате стоял запах человеческого пота, лекарств, эфира, смолы — удушливый, непередаваемый запах, пропитывающий помещение, где дышит чахоточный [Ги де Мопассан. Милый друг]» [16: 670].

Ряд писем Чехова и воспоминаний о нем содержат уникальные «арома-метафоры», которые, благодаря своему символическому потенциалу, обретают статус биографических текстов «ольфакторного жанра».

А.П. Чехов — Л. Авиловой: ««Вы хотите знать, счастлив ли я? Прежде всего, я болен. И теперь я знаю, что очень болен. Вы пишете о душистой росе, а я скажу, что душистой и сверкающей она бывает только на душистых, красивых цветах» [14: 206].

М. Горький: ««Но я видел, как А. Чехов, сидя в саду у себя, ловил шляпой солнечный луч и пытался — совершенно безуспешно — надеть его на голову вместе со шляпой. И я видел, что неудача раздражает ловца солнечных лучей. А увидев меня на крыльце, сказал, ухмыляясь: «Вы читали у Бальмонта «Солнце пахнет травами»? Глупо. В России солнце пахнет казанским мылом, а здесь — татарским потом».» [14: 455−456].

Тело А. П. Чехова, умершего в Германии, было привезено на родину в вагоне «для перевозки устриц». Так, по словам М. Горького, «холодное, пахучее дыхание все той же пошлости, втайне довольной смертью врага своего» напоследок «отомстило ему скверненькой выходкой» [14: 449].

По иронии судьбы в коллективном сознании «нечитателей» Чехова его чисто внешний образ прочно связан с портретом кисти И. Браза, который самому Чехову был неприятен: ««выражение такое, точно я нанюхался хрену» [16: 592].

• 1. Ароматы и запахи в культуре: в 2 кн. — М., 2003.
• 2. Бабкина В. В. Динамика взаимодействия сознаний повествователя и персонажа в «футлярной» серии рассказов Чехова: ольфакторный код // Культура и текст: Миф и мифопоэтика. — СПб., 2004. — С. 158−166.
• 3. Богданов К. «Тлетворный дух» в русской литературе XIX века: (анти) эстетика как мораль // Ароматы и запахи. — М., 2003. — Кн. 2. — С. 101−133.
• 4. Вайнштейн, О. Б. Грамматика ароматов // Ароматы и запахи в культуре. — М., 2003. — Кн. 1. — С. 5−12.
• 5. Григорьева О. Н. Мир запахов в языке Чехова // Функционирование и семантические характеристики текста, высказывания, слова. — М., 2000. — С. 182−191.
• 6. Дмитриева Е. Запахи в усадьбе // Ароматы и запахи. — М., 2003. — Кн. 2. — С. 134−166.
• 7. Ильюхина Т. Ю. «Я стараюсь, чтобы у них был общий запах и общий тон.» // Вестник Санкт-Петербургского университета. — СПб., 2005. — Сер. 9. — Вып. 2. — С. 3−16.
• 8. Карлик Н. А. «Уходят запахи и звуки. «(по романам В.В. Набокова) // Феномен повседневности: гуманитарные исследования. Философия. Культурология. История. Филология. Искусствоведение. — СПб., 2005. — С. 179−185.
• 9. Кирсанова Р. Аромат родного дома и запах счастья // Ароматы и запахи. — М., 2003. — Кн. 2. — С. 270−279.
• 10. Козубовская Г. П., Фадеева Е. Н. Мифологема запаха в романе И. С. Тургенева «Дым» // Культура и текст: Миф и мифопотика. — СПб., 2004. — С. 158−166.
• 11. Кушлина О. От слова к запаху: русская литература, прочитанная носом // Ароматы и запахи. — М., 2003. — Кн. 2. — С. 62−74.
• 12. Николина Н. А. Мир запахов в художественной прозе А. П. Чехова // Русский язык в школе. — 2004. — № 3. — С. 68−74.
• 13. Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. — М.: 19 741 983. — Письма. — Т.1−12.
• 14. Чехов А. П. в воспоминаниях современников. — М.: Худ. лит., 1986.
• 15. Чехов А. П. Переписка с женой. — М.: Захаров, 2003.
• 16. Рейфилд Д. Жизнь Антона Чехова. — М.: Независимая газета, 2005.