Диалогический жанр. 
Диалогический жанр

Диалогический жанр

В современной лингвистике стремление следовать разработанному В. Н. Волошиновым «методологическому порядку изучения языка»¹ поддерживает неослабевающий интерес к проблеме речевых жанров (РЖ). Многочисленные подходы к решению этой проблемы уже успешно классифицированы². Однако перечень нерешенных вопросов, связанных с проблемой РЖ, продолжает разрастаться. Среди таких вопросов вопрос о том, как относиться к наследию М. М. Бахтина, в полном ли объеме оно является «руководством к действию» при решении проблемы РЖ, конечен ли перечень РЖ, существует ли система РЖ и если да, то как она упорядочена, иерархически или как-то иначе, и т. д.

Целью настоящей статьи является попытка поиска ответов на перечисленные вопросы в опоре на анализ наследия М. М. Бахтина. Рамки понятия «речевой жанр» в современной лингвистике весьма размыты. На первый взгляд, основной причиной такой размытости представляется непоследовательность по отношению к наследию М. М. Бахтина. Однако есть и другая причина: М. М. Бахтин и сам не всегда был последователен в отношении к этой категории. Так, в хрестоматийной работе «Проблема речевых жанров» автор недвусмысленно говорит об «устойчивых жанровых формах высказывания» [выделено автором. Л. М.]³. Но чуть ниже он говорит о «жанрах устного речевого общения», приводя в качестве примеров «жанры салонных бесед», «жанры застольных бесед» и т. д.⁴, из чего столь же явно следует, что М. М. Бахтин не исключает и того, что жанрами можно считать и устойчивые формы речевого общения, т. е. возможны «диалогические жанры», состоящие из последовательности высказываний, принадлежащих разным речевым субъектам; причем каждое из этих высказываний в свою очередь выстроено в том или ином жанре и ограничено «сменой речевых субъектов»⁵. Нельзя, вместе с тем, и принять допущение о том, что эти данные «диалогические жанры» ученый относит к так называемым «вторичным речевым жанрам», поскольку, согласно именно М. М. Бахтину, вторичные жанры образуются на основе первичных, последние же, входя в состав вторичных, утрачивают «непосредственное отношение к реальной действительности и реальным чужим высказываниям»⁶, что никоим образом невозможно в реальном диалоге. Придется, видимо, признать, что М. М. Бахтин проявил недостаточно строгое отношение к терминологии, что, впрочем, вполне извинительно, если допустить, что автор «Проблемы речевых жанров» просто не успел или не спешил устранить эту непоследовательность, поскольку эта работа впервые была опубликована и то частично! лишь спустя четыре года после смерти автора, а полностью только через пять.

Таким образом, остается либо унаследовать от М. М. Бахтина эту непоследовательность, что мы наблюдаем в трудах Н. Д. Арутюновой, С. Ю. Данилова, Л. Н. Дьяковой и И. А. Стернина, Н. Н. Панченко, Я. Т. Рытниковой, К. Ф. Седова, В. В. Фениной, Г. Г. Хисамовой, S. Donninghaus⁷ и др., либо стать «святее папы», т. е. проявить себя более последовательными «бахтинистами», чем сам М. М. Бахтин, и допустить, что под «жанрами устного речевого общения» и т. п. он имел в виду то, что в указанной выше работе В. Н. Волошинова названо «типами и формами речевого взаимодействия», действительно характеризующимися определенными наборами и комбинациями тех или иных речевых жанров в строгом смысле этого слова т. е. устойчивыми формами высказывания.

Последний подход представляется более продуктивным, поскольку позволяет удерживать проблему РЖ исключительно в лингвистических рамках, не ступая на зыбкую почву учета психологических и других экстралингвистических факторов, имя же им легион. Таким образом, согласно лингвистическому подходу к этой проблеме, под термином `диалогический жанр' должно понимать только сугубо вторичный, в терминологии М. М. Бахтина, тип РЖ: платоновский диалог, Галилеев диалог и т. д., т. е. такой тип РЖ, в котором автор (адресант) единственное лицо, полностью отвечающее за данный текст, привлекает к созданию данного текста чужую речь, придавая ей форму, максимально приближенную к источнику. К числу вторичных речевых жанров относится и нарратив изложение в собственном высказывании содержания чужой речи.

Однако при зрелом размышлении становится ясно, что такой подход рассчитан на оппозицию между непосредственным и опосредованным речевым взаимодействием (РВ) лишь применительно к совершенно определенном типу цивилизаций, а именно к такому, в котором возможна лишь одна альтернатива непосредственному РВ: письменная речь. Причем даже без учета тех особенностей опосредования, которые привносит с собой книгопечатание (многотиражность увеличивает не только количество, но и структуру адресатов текста, а это жанрово весьма релевантно⁸ и, безусловно, ведет к возникновению новых по сравнению с существовавшими в допечатную эпоху РЖ).

Таким образом, противопоставление первичных РЖ вторичным как жанров непосредственного РВ жанрам опосредованного РВ строится, если так можно выразиться, исходя из условий бумажно-печатной цивилизации. Противопоставление это учитывает возможность создавать с помощью письма такие вторичные РЖ, которые позволяют значительно расширять состав авторов речевого произведения (РП) не только количественно⁹, но и качественно, за счет передачи содержания чужой речи (ЧР), звучания ЧР, дейксиса с позиции автора ЧР, его эмоциональной оценки и т. д.¹⁰ На этих же материальных основаниях базируется самое, на наш взгляд, удачное определение текста, данное В. Г. Адмони: высказывание, предназначенное для неоднократного репродуцирования¹¹. При таком понимании все РЖ автоматически разбиваются на два класса: текстовые и нетекстовые. В последний класс автоматически входят все первичные РЖ, потому что, как только высказывание, пусть даже принадлежавшее первоначально к первичному РЖ, используется неоднократно, оно автоматически утрачивает «непосредственное отношение к реальной действительности и реальным чужим высказываниям», переходит в состав вторичных, и, следовательно, текстовых РЖ. При этом совершенно очевидно, что для такого «неоднократного репродуцирования» годится не любое высказывание, а лишь «потенциально текстовое», т. е. имеющее такие особенности, благодаря которым оно может употребляться и вне первичной конситуации и первичного контекста. В чем же может состоять такая «предназначенность высказывания для неоднократного репродуцирования»? Очевидно, что это тоже жанровый признак, причем не столько дифференциальный, сколько интегральный, объединяющий определенную группу жанров. С точки зрения жанрообразующих признаков это должны быть признаки, касающиеся образа адресата и фактора будущего. Что касается первого из данных признаков, то он предполагает принципиальную незавершенность перечня адресатов. А второй столь же незавершенный перечень возможных ответных реплик на это речевое произведение (высказывание).

Появление же электронных средств фиксации речи создает реальные предпосылки для радикального изменения жанровой системы языка точно так же, как много веков назад появление письменности создало условия для формирования двух принципиально разных путей развития культуры и языка: один путь создания письменного языка и культуры на основе письменности, другой путь бесписьменного развития языка и культуры¹².

Электронные средства фиксации речи дали возможность фиксировать реальные диалоги полностью, буквально. Эта возможность, в частности, породила такие радио и телевизионные формы РВ, как диалог в прямом эфире, ток-шоу, реалити-шоу (оставляем в стороне «разыгранные» формы этих мероприятий) и т. д. Независимо от того, как оценивать эти формы, мы видим в них именно попытку культурного (или, скорее, цивилизационного) освоения новых материальных условий РВ. Телевидение и радио прямо называют их жанрами, поскольку это действительно «типические формы высказывания», представляющие своего рода «реплику» в диалоге со зрителем (слушателем) и, как правило, рассчитаны на ответные высказывания массовой аудитории, причем ответные реплики слушателей (зрителей) зачастую являются композиционно предусмотренным элементом жанра. лингвистический фиксация речевой жанр На наш взгляд, этот феномен следует расценивать как серьезное реформирование жанровой системы языка, которое неизбежно должно повлечь за собой реформирование и самой теории РЖ, в которой нашлось бы место и для основ, заложенных М. М. Бахтиным, и непротиворечивое их развитие в связи с усложнением условий (и, прежде всего, материальных) РВ. Иными словами, требуется определение РЖ, не ограниченное признаком «смены речевых субъектов». Ведь в понимании М. М. Бахтина высказывание, являющееся речевой репрезентацией жанра, это реплика в диалоге (неважно, какой длины реплика, пусть хоть четыре тома), модусно непротиворечиво оформленная (хотя содержание модуса может быть при этом весьма сложным)¹³. А новые жанровые формы в СМИ эту модусную противоречивость реплик в диалогах не только допускают, но и требуют ее именно по условиям жанра. Т. е. возникает прежде невозможный тип жанров, где сам феномен диалога ценность более высокая, нежели ценность модусной непротиворечивости. Вместе с тем это не просто новые типы РВ это именно новые РЖ, потому что, несмотря на потенциально неограниченное количество участников диалога, у этих жанров есть и автор, ответственный, именно по М. М. Бахтину, за речь, как за поступок, это ведущий. Однако в этом качестве он далеко не вполне совпадает с образом автора в традиционных вторичных жанрах печатной речи. У последнего есть возможность (и обязанность) отвечать если не за содержание, то за форму реплик, входящих в его текст. Ведущий же отвечает только за общую оценочную рамку состоявшегося диалога и его относительную композиционную завершенность (на самом деле не только за это, но мы, как положено в теории, рассматриваем идеальный вариант).

Появление электронных средств фиксации речи вынуждают пересмотреть и определение текста. В изменившихся условиях для «неоднократного репродуцирования» могут быть использованы высказывания, первоначально вовсе не предназначавшиеся для этого. Возможность или невозможность репродуцирования высказывания перестает зависеть от авторского замысла и начинает зависеть от технических возможностей любого из адресатов этого высказывания и даже от тех, кто в состав адресатов этого высказывания по авторскому замыслу не входил и входить был не должен. В числе таких «текстов вопреки авторскому замыслу», в частности, могут оказаться любые записи диалогов.

Итак, появление текстов принципиально нового типа налицо. Но какого же жанра будут эти тексты нового типа? У зафиксированного диалога нет никаких признаков текста ни семантических (модально-оценочное единство), ни композиционных. Что же, неужели действительно новейшие условия РВ позволяют появиться текстам «никакого жанра», текстам, которые не создавались ни как тексты, ни как жанры?

Но парадокс состоит в том, что в РВ высказываний «никакого жанра» не существует. Все, что становится репликой в диалоге (а наши «новейшие тексты» могут быть такими репликами и становятся ими), должно работать как высказывание определенного жанра. Вот тут-то уместно будет вспомнить то, что М. М. Бахтин говорил об активности адресата.

В таких случаях адресат сам выбирает, к какому жанру он отнесет данный текст, и отвечает на него в соответствии с теми жанровыми особенностями, которые в нем обнаруживает или приписывает ему, как, в сущности, он поступает в любом РВ (кроме «институционального дискурса», в терминологии В.И. Карасика¹⁴, потому что только институциональный дискурс характеризуется относительно определенным набором жанров и последовательностью их, что избавляет адресата от необходимости «угадывать» жанр того или иного высказывания).

Итак, оказывается, что диалог не жанр (а тип РВ) для его участников, но жанр для тех, кто его воспринимает в «изъятом из непосредственного РВ виде». Для того, кто имеет возможность ознакомиться с зафиксированным таким образом текстом диалога, это РЖ, потому что адресат в состоянии вычленить в нем (или приписать ему) определенную целеустановку, и текст в полном смысле этого слова, потому что этот текст может репродуцироваться неоднократно. Признаки же композиционно-семантического единства этого текста будут приданы ему уже не автором, образ которого в этих условиях формален, а именно воспринимающим (одним из возможных, хотя и необязательно запланированных адресатов данного текста). Именно воспринимающий и даст этому тексту хоть какую-то модальную целостность хотя бы в попытке сформулировать сущность своего непонимания.

Итак, мы видим, что именно адресат, столкнувшись с речевым произведением не вполне устойчивой жанровой формы, стремится соотнести его с уже известной ему жанровой парадигмой, отнесшись к нему либо как к нарушению нормы, либо как к «потенциальному жанру». Поскольку вопрос о жанровой норме принадлежит к числу недостаточно изученных, рассмотрим второй вариант. Что делает РП «потенциальным жанром»? Очевидно, то же, что делает словообразовательную инновацию потенциальным словом, отсутствие противоречия с системой. Если такого противоречия не будет, мы получим в итоге так называемые «диалогические жанры», т. е. не просто вторичные РЖ, а именно РЖ «вторичной текстовости», текстовый характер которых и сама жанровая природа их будут определяться активностью адресата, выступающего по отношению к данной последовательности высказываний уже в качестве автора, переосмысляющего эти последовательности высказываний, приписывая этой совокупности высказываний определенную авторскую интенцию.

Итак, как мы видим, усложнение технических средств РВ приводит к появлению новых, более сложных РЖ, причем усложнение на последнем этапе будет обусловливаться не только такими традиционными параметрами, как усложнение образа автора или образа адресата, но и усложнением целеустановки и временной перспективы жанра. Последняя, по мере усложнения технических средств фиксации общения становится все более разомкнутой в перспективе бесконечной, о чем писал М.М. Бахтин¹⁵. Основное отличие состоит в том, что М. М. Бахтин не указывал, что такая бесконечность диалога породит принципиально новые жанровые формы. Однако всегда ли усложнение технических средств РВ приводит к появлению новых жанровых форм?

На сегодняшний день многие ученые говорят о динамичности, неустойчивости жанровой системы (языка или общения), но важно указать, что уровень динамизма жанровой системы сильно колеблется от весьма низкого в таких консервативных типах РВ, как непосредственное общение или институциональный дискурс до действительно высокого в РВ, обусловленном непрерывным обновлением гаджетов, обеспечивающих появление все новых и новых форм РВ. В этих типах РВ новые жанры сменяются все более новыми, действительно просто не успевая сформироваться как устойчивые, и, по-видимому, перспектива здесь такова, что в этих сферах общения жанровые формы останутся лишь речевым, но не языковым феноменом.

Примечания

• 1. См.: Волошинов, В. Н. Марксизм и философия языка. М.: Лабиринт, 1993. С. 105.
• 2. См.: Дементьев, В. В. Изучение речевых жанров в России: аспект формализации социального взаимодействия // Антология речевых жанров: коллектив. моногр. М.: Лабиринт, 2007. С. 39−61.
• 3. См.: Бахтин, М. М. Проблема речевых жанров // Бахтин, М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986. С. 270.
• 4. Там же. С. 273.
• 5. Там же. С. 263.
• 6. Там же. С. 252.
• 7. См.: Арутюнова, Н. Д. Жанры общения // Человеческий фактор в языке. Коммуникация, модальность, дейксис: коллектив. моногр. М.: Наука, 1992. С. 52−79;
• 8. Данилов, С. Ю. Речевой жанр проработки в тоталитарной культуре: автореф. дис. канд. филол. наук. Екатеринбург, 2001;
• 9. Дьякова, Л. Н. Жанр разговора по душам и русская авторская песня / Л. Н. Дьякова, И. А. Стернин // Жанры речи. Саратов, 2005. Вып. 4. С. 196−204;
• 10. Панченко, Н. Н. Сплетни как жанр бытового общения // Жанры речи. Саратов, 2007. Вып. 5. С. 224−232;
• 11. Рытникова, Я. Т. Семейная беседа: обоснование и риторическая трактовка жанра: автореф. дис. канд. филол. наук. Екатеринбург, 1996;
• 12. Седов, К.Ф.: 1) Разговор // Антология речевых жанров: коллектив. моногр. М.: Лабиринт, 2007. С. 220−230; 2) Ссора // Там же. С. 259−268;
• 13. Фенина, В. В. Речевые жанры small talk и светская беседа в англо-американской и русской культурах: автореф. дис. канд. филол. наук. Саратов, 2005;
• 14. Хисамова, Г. Г. Исследование диалога с позиции речевых жанров // Вестн. Челяб. гос. ун-та. № 21 (122). Филология. Искусствоведение. Вып. 23. С. 164−169;
• 15. Donninghaus, S. Sprechact und Kommunikationsgenre (Theoretische Aspekte der sprachlicher Interaktion) // Bottger, K. Beitrage der Europaisehen Slavistischen Linguistik (POLISLAV) 4 / K. Bottger, S. Donninghaus. R. Marzari. Munchen, 2001.
• 16. См.: Шмелева, Т. В. Модель речевого жанра // Жанры речи. Саратов, 1997. Вып. 1. С. 8898.
• 17. См.: Бахтин, М. М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Худож. лит. 1975.
• 18. См.: Падучева, Е. В. Семантические исследования. М.: Шк. «Языки рус. культуры», 1996.
• 19. См.: Адмони, В. Г. Система форм речевого высказывания / РАН. Ин-т лингвист. исслед. СПб.: Наука, 1994.
• 20. См.: Лотман, Ю. М. Семиосфера. Внутри мыслящих миров. СПб.: Искусство-СПб, 2000.
• 21. У М. М. Бахтина, конечно, нет этих терминов модус, модусный, но большое внимание уделяется категории экспрессивности, которая включает в себя оценку не только собственной речи, но и предыдущих реплик в диалоге и предвосхищение оценки речи автора со стороны адресата (см.: Бахтин, М. М. Проблема речевых жанров.).
• 22. См.: Карасик, В. И. Структура институционального дискурса // Проблемы речевой коммуникации. Саратов, 2000. С. 25−33.