Элегическое наследие В.А. Жуковского
Жуковский знал и изображал внутренний мир человека, не удовлетворенного действительностью и очарованного невыразимой красотой любви, дружбы, природы, воспоминаний о пережитом счастье, надежд и романтических упований на далекое, неведомое, «очарованное Там». Тот же характер элегического очарования и идеальности несет в себе любовная лирика Жуковского, посвященная М. А. Протасовой. К ней относятся… Читать ещё >
Элегическое наследие В.А. Жуковского (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Поэзия Жуковского поражала современников и привлекает сегодняшних читателей своей музыкальностью, мелодичностью. Он создал музыкальный словесный поток, в котором «слова — это ноты».
Уж вечер… облаков померкнули края, Последний луч зари на башнях умирает;
Последняя в реке блестящая струя С потухшим небом угасает.
Все тихо: рощи спят; в окрестности покой;
Простершись на траве под ивой наклоненной, Внимаю, как журчит, сливаяся с рекой, Поток, кустами осененный.
Это строки из элегии «Вечер», где музыка и слово будто слились воедино. Содержание ее составляет лирическое переживание при созерцании поэтом природы, которое вызывает меланхолические воспоминания и раздумья о дружбе, «о счастье юных дней», об умерших друзьях, о своей судьбе и своем призвании:
Сижу задумавшись; в душе моей мечты;
К протекшим временам лечу воспоминаньем.
О дней моих весна, как быстро скрылась ты С твоим блаженством и страданьем!
Мне рок судил: брести неведомой стезей, Быть другом мирных сел, любить красы природы, Дышать под сумраком дубравной тишиной И, взор склонив на пенны воды, Творца, друзей, любовь и счастье воспевать.
В элегии «Невыразимое» Жуковский сам определил своеобразие своего творчества: предметом его поэзии было не изображение видимых явлений, а выражение мимолетных неуловимых переживаний.
Невыразимое подвластно ль выраженью?
Поэт желает удержать в полете Не красоту невидимых явлений, Но то, что слито с сей блестящей красотою, ;
Сие столь смутное, волнующее нас, Сей внемлемый одной душою Обворожающего глас, Сие к далекому стремленье, Сей миновавшего привет…
В этом суть поэзии Жуковского. Она — история души поэта, его волнений, мечтаний и дум, лирическим выражением которых становятся его элегии. Тема очарования души, одаренной вдохновением, видением прекрасного, всегда мгновенного и невыразимого, с которой связывается у Жуковского понимание поэзии, была основной для его творчества. Она особенно ярко раскрывается в элегии «Таинственный посетитель», о неуловимом чувстве очарования и томления души по неведомому идеалу говорят и стихотворения «Минувших дней очарованье…», «К мимо пролетевшему знакомому гению», «Я музу юную, бывало…».
Тот же характер элегического очарования и идеальности несет в себе любовная лирика Жуковского, посвященная М. А. Протасовой. К ней относятся стихотворения «Мой друг, хранитель ангел мой…», «О, милый друг! теперь с тобою…», «К ней», «Ты предо мной стояла тихо».
Жуковский знал и изображал внутренний мир человека, не удовлетворенного действительностью и очарованного невыразимой красотой любви, дружбы, природы, воспоминаний о пережитом счастье, надежд и романтических упований на далекое, неведомое, «очарованное Там».
В медитативно-пейзажных элегиях Жуковского («Сельское кладбище», «Вечер», сюда же примыкает «Славянка») есть и описания сельской природы в духе державинской «вещественности». Этот стиль, естественно, не был открытием Жуковского, хотя в ином контексте и он приобретал новый колорит.
Одним из замечательнейших романтических произведений Жуковского является элегия «Славянка». «Могущество и разнообразие слога», о которых писал Пушкин, ей свойственны в высочайшей степени. И это разнообразие — прежде всего разнообразие впечатлений внешнего мира, на которые остро реагирует человеческое сознание. В «Славянке» воедино слиты впечатления сельской природы и размышления о славе отечества, грустные воспоминания, удивительные по зоркости наблюдения.
Воспоминанье здесь унылое живет;
Здесь, к урне преклонясь задумчивой главою, Оно беседует о том, чего уж нет, С неизменяющей Мечтою…
За патриотическими мечтами «бессмертия и славы» следуют почти «державинские» строки о стуке цепов и бегущих стадах, о возах со снопами и т. д., а затем — поразительно точное и в то же время опоэтизированное изображение зримого, внешнего мира:
Здесь храм между берез и яворов мелькает;
Там лебедь, притаясь у берега в кустах, Недвижим в сумраке сияет.
Восприятие почти незаметных и для «прозаического» ума несущественных «событий», происходящих вокруг, подготовляет кульминацию стихотворения — романтический контакт «души» поэта с «душою» мира:
И воцарилася повсюду тишина;
Все спит… лишь изредка в далекой тьме промчится Невнятный глас… или колыхнется волна…
Иль сонный лист зашевелится…
…Смотрю… и мнится, все, что было жертвой лет, Опять в видении прекрасном воскресает;
И все, что жизнь сулит, и все, чего в ней нет, С надеждой к сердцу прилетает.
Но где он?.. Скрылось все… лишь только в тишине Как бы знакомое мне слышится призванье, Как будто Гений путь указывает мне На неизвестное свиданье.
Лирические мотивы так естественно и незаметно меняются, что стихи становятся единым, живым, плавно льющимся музыкально-лирическим потоком, в котором отражается душа с малейшими оттенками и нюансами ее переживаний.
Элегия «На кончину ее величества королевы Виртембергской», по словам Белинского — «скорбный гимн житейского страдания и таинства утрат».
Жуковский рисует смерть Екатерины Павловны, сестры Александра I, не как смерть королевы (само это слово фигурирует только в названии), но как смерть молодой и красивой женщины; тема стихотворения — трагичность и несправедливость безвременной смерти молодой матери и жены. Жуковский последователен и верен своему несоциальному принципу изображения человека: мы видим в элегии как бы другой полюс его надсоциального гуманизма: на одном полюсе был «селянин», на другом — королева Виртембергская, в обоих Жуковскому важно их объединяющее «святейшее из званий — человек» (слова из послания Александре Федоровне, 1818 г.).
Скажи, скажи, супруг осиротелый, Чего над ней ты так упорно ждешь?
С ее лица приветное слетело;
В ее глазах узнанья не найдешь;
И в руку ей рукой оцепенелой Ответного движенья не вожмешь.
На голос чад зовущих недвижима…
О! верь, отец, она невозвратима.
Супруг, зовут! иди на расставанье!
Сорвав с чела супружеский венец, В последнее земное провожанье Веди сирот за матерью, вдовец…
Жуковский в этой элегии с большой силой воссоздает смятенную несправедливостью судьбы человеческую мысль:
Ты улетел, небесный посетитель;
Ты погостил недолго на земли;
Мечталось нам, что здесь твоя обитель, Навек своим тебя мы нарекли…
Пришла судьба, свирепый истребитель, И вдруг следов твоих уж не нашли:
Прекрасное погибло в пышном цвете…
Таков удел прекрасного на свете!
Губителем, неслышным и незримым, На всех путях Беда нас сторожит;
Приюта нет главам, равно грозимым;
Где не была, там будет и сразит.
Вотще дерзать в борьбу с необходимым:
Житейского никто не победит;
Гнетомы все единой грозной Силой;
Нам всем сказать о здешнем счастье: было!
У Жуковского есть замечательные произведения «поэзии мысли» — попытки воплотить сложную, стремящуюся познать законы человеческой жизни мысль, часто трагическую и философски значительную. Эти устремления в наибольшей степени выражены в «античных» балладах, в стихотворении «Цвет завета», послании к Александре Федоровне и в особенности в элегии «На кончину ее величества королевы Виртембергской».
В этой элегии сама мысль человека дана как способность «души». Жуковский не отделяет мысль от чувства. Подобная тенденция свойственна и медитативной элегии сентиментализма, но там «чувствительность» была эмоциональным дополнением к вполне рациональным суждениям. Сочетание «мысли» и «чувства» там несколько механистично, Но если вдруг, нежданная, вбегает Беда в семью играющих Надежд;
Но если жизнь изменою слетает С веселых, ей лишь миг знакомых вежд И Счастие младое умирает, Еще не сняв и праздничных одежд…
Тогда наш дух объемлет трепетанье И силой в грудь врывается роптанье.
О наша жизнь, где верны лишь утраты, Где милому мгновенье лишь дано, Где скорбь без крыл, а радости крылаты И где навек минувшее одно…