Общее и особенное в идейном формировании политико-правового радикализма Западной Европы и России

Общее и особенное в идейном формировании политико-правового радикализма Западной Европы и России

А. Н. Смертин Первые русские революционеры (Радищев, декабристы) вдохновлялись идеями Просвещения, примером европейских антифеодальных революций. Их радикализм был весьма ограничен, а программа общественных преобразований далека от социалистической.

В частности, С. А. Франк отмечал: «Основным и внутренне необходимым средством к осуществлению морально-общественного идеала служит социальная борьба и насильственное разрешение существующих общественных форм. Это убеждение входит, как существенная сторона, в мировоззрение социалистического народничества и имеет в нем силу религиозного догмата»¹. Истоки этой принципиальной революционности лежат в представлении о возможности механистической расчистки дороги к царству разума, полному человеческому счастью. В связи с этим общественный прогресс представляется лишь как устранение внешних препятствий и установление определенного порядка. В мемуарах М. И. Ясневой можно найти следующее свидетельство этому: «В разговорах со мной Владимир Ильич часто останавливался на вопросе о захвате власти — одном из пунктов нашей якобинской программы… Я теперь еще больше, чем раньше, прихожу к заключению, что у него уже тогда являлась мысль о диктатуре пролетариата»².

С конца XIX в. наряду с интеллигенцией носителями радикальной тенденции стали определенные слои фабрично-заводского рабочего класса. В период модернизации общества, его индустриализации рабочий класс несет на себе значительную часть бремени этого процесса. Хотя рабочие представляют собой новый социальный слой, возникающий и растущий по мере трансформации традиционного общества в индустриальное, но в начальный период становления такого общества их положение остается тяжелым. Как правило, для этого периода характерны высокая продолжительность рабочего дня, плохие условия труда и быта, низкие доходы, к тому же имеющие тенденцию к сокращению в кризисные периоды. Естественно, подобное положение вызывает протест, принимающий форму различных социальных движений, которыми была так насыщена европейская и российская история Нового времени.

Народническим течениям было свойственно стремление поднять крестьянство на революцию, организовать его. История Западной Европы убеждала народников в том, что капитализм несет народу лишь ужасы пауперизма без какой-либо социальной компенсации. Выступая против крепостничества, народники надеялись уйти и от капитализма, а спасти русского мужика, по их представлениям, могла лишь «социалистическая община», являвшаяся неизменным постулатом народнического самосознания.

В сознании российских радикалов в 70-е годы XIX в. доминировала идея о том, что внутри русского общества уже есть исконно социалистическая основа — община. Они считали, что достаточно лишь свергнуть не имеющее под собой прочной основы самодержавие, чтобы русский социализм, опираясь на общинное землевладение и общинное самосознание, укрепился в стране.

В связи с этим народники опасались развития буржуазии, проникновения товарно-денежных отношений в деревню и гибели вековых коллективистских традиций крестьянской общины. Это убеждение было сильным доводом в пользу решения не торопиться со свержением самодержавия. Русский крестьянин с его воображаемым «социалистическим нутром» был в центре внимания народников. Он был их надеждой, хотя крестьянская община уже слабела из-за социального расслоения, происходящего в русской деревне. Таких общинных традиций не было к этому периоду времени в Западной Европе.

Пытался обратить внимание народников на реальное состояние дел М. Е. Салтыков-Щедрин: «И еще говорят, что в России не может быть пролетариата, ибо у нас каждый бедняк есть член общины и наделен участком земли. Но говорящие таким образом, прежде всего, забывают, что существует громадная масса мещан, которая исстари не имеет иных средств существования, кроме личного труда, и что с упразднением крепостного права к мещанам присоединилась еще целая масса бывших дворовых людей, которая еще менее обеспечена, чем мещане. А кроме того, забывают еще и то, что около каждого „обеспеченного наделом“ выскочил Колупаев, который высоко держит знамя кровопивства… уже довольно откровенно отзывается о мужике, что „в ем только тогда и прок будет, коли ежели его с утра до ночи на работе морить“»³.

Тенденции социально-экономического развития России и западноевропейских стран были схожими, но при этом следует учитывать отставание социальной среды в российской деревне. Революционность рабочего класса неоднократно демонстрировалась на баррикадах городов Франции, Германии и других стран. К. Маркс в связи с этим сделал из своих наблюдений далеко идущие выводы, которые в какойто степени соответствовали тенденциям исторического развития того периода. Дальнейший исторический опыт не подтвердил многих его суждений. Оппозиционность по отношению к капиталистическому обществу, стремление к его изменению радикально-революционным путем оказались не основными качествами рабочего класса, а лишь болезнью экономического становления, которая преодолевается по мере продвижения по пути социально-экономического и технического прогресса. Так было сначала в Великобритании, затем в Германии, во Франции и в других западноевропейских странах.

Полиции ряда западноевропейских стран того времени недооценивали опасность деятельности радикальных организаций. Радикальные политики в ряде стран Западной Европы имели возможность действовать открыто и свободно. россия социальный борьба народничество Российское правительство слабо осознавало реально существующие проблемы ввиду практически полного отсутствия легальной политической оппозиции, гарантированных политических возможностей для открытой критики действий правительства, что было возможно в ряде стран Западной Европы. На совещании земских деятелей председатель Московской губернской земской управы Д. Н. Шипов отметил, что правительство не понимает сущности совершающихся событий и запросов общественной жизни, а потому даже при искреннем желании разрешить назревающие вопросы в интересах дела сделать это практически не в состоянии⁴.

В России, в рамках одной страны и в один временной промежуток, совпали такие феномены, как радикальная настроенность интеллигенции и склонность рабочего класса к крайним формам социального протеста. Народники считали, что вся система взглядов прогрессивной интеллигенции выросла в результате осознания ею своего нравственного долга перед народом. Интеллигенция, по мнению П. Л. Лаврова, получила образование и общественное положение за счет народа, осознав это, она должна сполна вернуть ему свой долг, просветить его, указать ему истину, привести за собой в светлое будущее. В Западной Европе, полагал он, социализм имеет экономическое происхождение, то есть он является следствием классовой борьбы пролетариата с буржуазией. В России же социализм есть следствие вековой мечты мужика о правде, справедливости, воле. Эту мужицкую мечту русская интеллигенция и должна облечь в строгую форму научного мировоззрения. Такое представление о «исторической миссии» интеллигенции в России было достаточно распространенным в образованном обществе.

Русские революционеры не замыкались в национальных рамках, они стремились установить контакты со своими единомышленниками в западноевропейских странах. Именно в 70-е годы XIX в. начинается проникновение на русскую почву марксизма. В исторической литературе последних лет обычно подчеркивается, что Россия не была готова к восприятию марксистского учения. С подобным утверждением можно согласиться, если иметь в виду экономические условия. Но леворадикальная политическая теория марксизма была созвучна настроениям русской революционной интеллигенции. В целом заимствование западных идей, пусть даже с попыткой приспособления их к русской действительности, вполне укладывалось в уже устоявшуюся традицию.

Примечания

• 1. Франк, С. А. Этика нигилизма // Вехи: Интеллигенция в России: сб. ст. 1909;1910. М., 1991. С. 169.
• 2. Цит по: Валентинов, Н. В. Встречи с Лениным // Коммунист. 1990. № 5. С. 123.
• 3. Салтыков-Щедрин, М. Е. Избранные сочинения. М., 1947. С. 336.
• 4. Былое. 1907. № 8. С. 238−239.