«Лучшее пред Богом предстояние в глубине в глубине высокого смирения». (Иеромонах Роман)

Хотелось бы немного продолжить об образе святости, о смирении на примере замечательных и, к сожалению, пока мало известных произведений Н. С. Лескова, писавшего о Святой Руси, о душе русского народа, о порой мучительном поиске смысла земного бытия, и снова возвратиться к Преподобному Сергию. В повести «Скоморох Памфалон» главный герой оказался более достойным Вечности, чем бесспорно праведный Ермий. Ермия все считают святым — и даже чувствуют себя исцелёнными, постояв лишь под сенью его столпа. Но в какой-то миг закралась Ермию в душу мысль о том, что «Вечность запустеет», потому что нет более достойных. И тогда посылается ему встреча со Скоморохом Памфалоном. А в финале, когда души обоих летят в «несказанный свет», перед Ермием встаёт частокол из букв — и начертано слово «Самомнение». Смиренный же Памфалон стирает этот «предел». А ещё очень важно и то, что Ермий понял, что «Вечность не запустеет», потому что «перейдут в неё путём милосердия».

А Преподобный Сергий, как мы помним, смиренно трудится; и если просит у кого-то хлеба, то только, потрудившись за это. Его смирение и горячая молитва изгоняет бесов с того места, где строится храм, а после «вырастет» известный на весь мир монастырь.

Мне кажется немаловажным, что на одном из клейм бесы изображены не как обычно — в виде безобразных существ чёрного или болотного цвета, а в виде пышно разодетых, суетящихся людей. Думаю, не ошибусь, если скажу, что это — символ грешного мира, от которого уходит и сам Преподобный и многие Святые для того, чтобы быть с Богом, однако, приходить на помощь тем, кто в этой помощи нуждается — прежде всего помощи духовной — и, конечно, сам обращается к Богу. Иначе, в какой-то момент может произойти то, что произошло с Ермием.

(Кстати, в одном из произведений Н. С. Лескова в похожем виде — в яркой одежде с блестящими пуговицами, и на ходулях приходит во сне к маленькому мальчику Тщеславие. Оно забирает «неразменный рубль», который не иссякал, пока тратился на добрые дела. (Рассказ «Неразменный рубль»)).

А далее Преподобный Сергий — скромный игумен в ветхом одеянии трудится в огороде — и приехавший боярин не узнаёт его и просит позвать игумена. И крайне удивлён, когда узнаёт, с кем он не слишком вежливо, как полагается истинному христианину, говорил. Тоже — пример посрамления гордыни.

А после Преподобный отказывается стать преемником Митрополита Алексия, желая оставаться скромным игуменом созданной им обители.

Духовный мир рядом с нами, но он невидим и отрывается лишь иногда по воле Божией!

Обитель Преподобного Сергия жива — и до конца времён не прекратится здесь молитва за всю нашу многострадальную Матушку-Русь, за каждого из нас, как и Обитель Благоверного Князя Даниила! И ещё раз хотелось бы вспомнить, что Обитель Преподобного Сергия возродилась вскоре после Великой Отечественной войны, и Обитель Благоверного Князя Даниила возродилась тоже ещё при Советской власти — в 1983 году. Воистину, дивны Дела Твои, Господи!

«О, ублажаем, тя, Данииле, Княже Великий Великой Руси!

Ты в Царстве Небесном, сияя в порфире, Милости нам у Христа испроси".

Эти проникновенные слова, написанные от верующей души монахинями, обработали и проникновенно донесли до слушателей хорошо известные архидиакон Роман и иерей Алексей, к сожалению, рано ушедшие. Жизнь их, особенно архидиакона Романа во многом связана с Сей Древней Обителью. Был архидиакон Роман и экономом Обители, и иконы писал, и создавал удивительные песни, и статьи писал о духовной музыке. А потому, конечно, не мог не запечатлеть в своих песнях образ столь любимого и почитаемого Благоверного Князя.

А в другой песне автор от имени всех неравнодушных, верующих людей, которые хотят, чтобы Москва была «Православной Столицей», а не «окаянным Вавилоном», взывает к Святому Князю:

«Сопричти и нас твоей дружине И над Древней Матушкой — Москвой, Что зовётся Православной и поныне Светлою сияй всегда Звездой»!

С теми же чувствами обращается и знаменитый иеромонах Роман к Преподобному Сергию: «Под твоей десницей каждый — Пересвет»!

А потому, завершая эту главу повествования, хотелось бы снова обратиться к преисполненным любовью, светлым воспоминаниям М. И. Макарова.

«Здесь все было исполнено мира и доброты. С безграничной любовью смотрели лики на иконе Святой Троицы, и хотя вся икона была закрыта дорогим окладом, а открыты только лики, но их вид глубоко проникал в душу и притягивал к себе.

Все существо наполняло чувство живой близости Преподобного: вот сейчас подойдем под его благословение, и он тепло приласкает и благословит. И еще было какое-то ощущение, тогда для меня не ясное, понятое мною позже. Это чувство неизъяснимой рас-крытости души, когда стоишь у мощей Преподобного.

О чем я молился у мощей?

Ни о чем.

Я был полон отрадой присутствия в этом святом месте. Как говорят, «не чувствовал под собою ног». Только и хотелось, что повторять слова акафиста, читавшегося в это время: «Радуйся, Сергие, скорый помощниче и преславный чудотворче». Из этого благодатного состояния я вышел, увидав у подсвечника перед мощами Сергея Александровича, ставящего за каждого из нас по свече и особую свечу — за о. Иоакима. Мое внимание привлек целый костер свечей, горящих на этом большом подсвечнике, и особенно — огромная восковая свеча в центре подсвечника. «Как же ее ставят? — подумал я. — Наверно, вдвоем».

Мой взор упал на пробоину от польского ядра в железных дверях собора, рядом с мощами. Об этой пробоине говорил нам Сергей Александрович, когда рассказывал про осаду монастыря. Глядя на пробоину, я подумал: вот хорошая отметина на память о заступничестве Преподобного Сергия. Шестнадцатимесячная осада кончилась тем, что, потеряв больше половины своего многочисленного войска, в шесть раз превышавшего силы защитников монастыря, поляки бежали.

От пробоины мой взор возвратился к раке и к большой иконе у мощей — Явление Божией Матери Преподобному. Вспомнилось недалекое раннее детство, когда я, просыпаясь ночью, видел на столе образок этого Явления с горящей перед ним лампадкой. И я вновь почувствовал ту теплоту и доброту, которую ощутил, подойдя к кресту после обедни в Сергиев день — первый день посещения Даниловской школы. С этим ощущением я приложился к мощам Преподобного и вышел из собора".