Переживание потери в детском возрасте

1. Переживание потери

2. Психология детской потери

2.1 Некоторые особенности детской психики, которые влияют на переживание стресса. Особенности переживания у детей.

2.2 Что воспринимается ребенком как потеря.

2.3 Стадии переживания потери у ребенка.

2.4 Факторы, влияющие на интенсивность и особенности эмоциональной окраски переживания.

2.5 Возможные последствия пережитой в детстве потери.

3. Психологическая помощь

3.1 Помощь ребенку в повседневной жизни.

3.2 При каких симптомах нужна помощь специалиста.

3.3 Трудности консультирования ребенка.

3.4 Работа с родителями в процессе консультирования.

3.5 Клинический метод в консультировании детей.

3.6 Реабилитация детей, пострадавших от военных действий Заключение.

Систематическое изучение детей с психическими расстройствами, возникшими вследствие эмоционального стресса после смерти близкого человека, было начато американскими и английскими психиатрами и психологами в конце 30-х гг. Необходимость лечения этих детей дала толчок для более внимательного, теоретически обоснованного подхода к изучению детской потери. С тех пор исследования ведутся по двум направлениям: 1) в рамках медицинской психологии и психиатрии, где рассматривается связь потери родителей в детстве с разными психосоматическими синдромами; 2) в рамках психоаналитического подхода, акцентирующего внимание на построении общей теории переживания горя[21].

В последнее время стали появляться статьи отечественных авторов, посвященные данной проблеме, однако большинство из них опирается опять же на зарубежную литературу, и посвящено обзору уже имеющегося теоретического материала, практически нет отечественных исследований по проблемам детской потери. Об этом пишет Ф. Е. Василюк в работе «Пережить горе» :

" Переживание горя, быть может, одно из самых таинственных проявлений душевной жизни. Каким чудесным образом человеку, опустошенному утратой, удастся возродиться и наполнить свой мир смыслом? Как он, уверенный, что навсегда лишился радости и желания жить, сможет восстановить душевное равновесие, ощутить краски и вкус жизни? Как страдание переплавляется в мудрость? Все это — не риторические фигуры восхищения силой человеческого духа, а насущные вопросы, знать конкретные ответы на которые нужно хотя бы потому, что всем нам рано или поздно приходится, по профессиональному ли долгу или по долгу человеческому, утешать и поддерживать горюющих людей. Может ли психология помочь в поиске этих ответов? В отечественной психологии — не поверите! — нет ни одной оригинальной работы по переживанию и психотерапии горя. Что касается западных исследований, то в сотнях трудов описываются мельчайшие подробности разветвленного дерева этой темы — горе патологическое и «хорошее», «отложенное» и «предвосхищающее», техника профессиональной психотерапии и взаимопомощь пожилых вдовцов, синдром горя от внезапной смерти младенцев и влияние видеозаписей о смерти на детей, переживающих горе, и т. д., и т. д." [5]

Между тем проблема эта стоит крайне остро в нашем обществе. С каждым годом увеличивается число пострадавших от стихийных бедствий, несчастных случаев, террористических актов, наблюдается рост преступности. Среди пострадавших огромное количество молодых людей, у которых есть маленькие дети. Сами дети также нередко оказываются жертвами социальных катаклизм. Все мы помним случаи захвата заложников в больнице города Буденовска в 1995 г., крушение подводной лодки «Курск», в результате которого многие дети потеряли своих отцов, историю печально известного мюзикла «Норд-Ост». Не прекращается и война в Чечне.

Проблемы детей, пострадавших в результате этих событий усугубляются в целом крайне нестабильной ситуацией в нашем обществе. Те трудности, с которыми многие дети могли бы справиться сами или с помощью членов своей семьи оказываются для них неразрешимыми на фоне тех проблем, которые буквально «сваливаются» на людей в результате социальных неурядиц. «Общеизвестны определенные изменения, происшедшие в структуре семьи: уменьшение размеров семьи и количества детей, уменьшение роли старшего брата и сестры, исчезновение резкой дифференциации между членами семьи в целом» — пишет А. И. Захаров в книге «Неврозы у детей"[13]. Современная семья состоит, как правило, из родителей и детей, причем число детей в семье также имеет тенденцию уменьшаться. Мало где можно встретить семью, в которой вместе живут представители трех поколений, ребенок редко видится со своими прародителями, эмоциональные связи между представителями разных поколений оказываются значительно ослаблены. Между тем, в ситуации стресса бабушка с дедушкой, братья и сестры, другие родственники могли бы очень помочь ребенку. Поэтому в современном обществе возрастает роль людей, способных оказать профессиональную психологическую помощь попавшему в беду ребенку, а также проконсультировать его родителей, учителей в вопросах воспитания.

Актуальность данной темы ясно звучит в словах А. С. Спиваковской: «Вернувшись из Армении, я принялась искать психологическую литературу по проблеме переживания потери и горя … В отечественной психологии таких исследований не оказалось. Вместе с тем в США, в Западной Европе существуют психологические объединения, посвящающие свою деятельность науке и практике психологической помощи в данных обстоятельствах». Что же касается детской темы, но в нашей литературе, как отмечает В. П. Балакирев, исследования трудных переживаний здоровых (в медицинском смысле) детей практически отсутствуют. Рассматриваются неврозы, различные формы психических заболеваний, т. е. случаи явной патологии.

Целью данной работы является рассмотрение основных вопросов, касающихся переживания потери в детском возрасте, влияния ее на развития личности, а также некоторых общих рекомендаций по проблеме помощи этим детям.

1. Переживание потери

Переживание понимается нами как особая внутренняя деятельность по преодолению жизненных событий, смысл которой — восстановить функциональное равновесие жизни. Данное определение введено Ф. Е. Василюком. Задача переживания, предъявленная жизнью, внутренней ситуацией, требует выполнения определенных внутренних действий. Человек должен научиться говорить на языке своих переживаний. Свой путь решения задачи переживания художник фиксирует в картине, писатель в тексте, дошкольник в игре, как присущей этому возрасту ведущей деятельности[11].

Особенность отрицательного переживания состоит в том, что оно возникает в критической ситуации, ситуации невозможности, т. е. такой ситуации, в которой субъект сталкивается с невозможностью реализации внутренних необходимостей своей жизни (мотивов, стремлений и пр.). Борьба против этой невозможности за создание ситуации возможности реализации жизненных необходимостей и есть переживание как преодоление некоторого «разрыва» жизни, некоторая восстановительная работа. Эта восстановительная работа должна вестись самой личностью, исходить из ее собственной воли к жизни. На этом делают акцент психологи, работающие в рамках гуманистического подхода.

Утрата, в общем смысле этого слова, — это существенное изменение жизненной среды, вследствие чего возникает потребность восстановить себя в новой реальности, в изменившихся обстоятельствах. Утрата может переживаться как горе (переживание изменений по самому разному поводу: реакция на смерть, на разлуку и др.), ностальгия, потеря.

Понять суть переживания эмоциональной утраты, можно, обратившись к характеристике той внутренней ситуации, которая является источником ностальгии. Разрыв первичных уз нарушает непрерывность внутреннего существования, целостность душевной жизни. То, от чего человек отрывается, составляло с ним одно целое, было своим. Разрыв первичных уз происходит не в физическом пространстве и времени, а в пространстве и времени человеческой души. В результате человек оказывается в ситуации одиночества, внутреннего разлада и пытается вновь обрести утраченную гармонию с миром и внутреннее единство. И хотя понимание окончательности разрыва отличает ностальгию от других переживаний, стремление к целостности, попытка воссоздать разрушенную гармонию составляет цель той духовной работы, которая выполняется в форме переживания любой эмоциональной утраты.

Если в результате переживания удается достичь внутренней ценности, если прошлое входит составным элементом в сегодняшнюю жизнь, если критическая ситуация преобразуется в ситуацию возможности реализации жизненных необходимостей, то переживание можно считать успешным[11,12].

Острое горе, по мнению Э. Линдеманн, — это определенный синдром с психологической и соматической симптоматикой, который может протекать по-разному:

1. Этот синдром может возникать сразу же после кризиса, он может быть отсроченным, может явным образом не проявляться или, наоборот, проявляться в чрезмерно подчеркнутом виде.

2. Вместо типичного синдрома могут наблюдаться искаженные картины, каждая из которых представляет какой-нибудь особый аспект синдрома горя.

3. Эти искаженные картины соответствующими методами могут быть трансформированы в нормальную реакцию горя, сопровождающуюся разрешением.

Что касается вопроса о стадиях переживания потери, то все авторы описывают в целом очень схожие его черты, однако выделяют разное количество стадий и разную их продолжительность. Число стадий у разных авторов, которые пытались описать переживание горя, колебалось от четырех до двенадцати. Однако как оказалось, стадии не имеют четких границ, и иногда уже прожитая стадия дает рецидивы на стадиях более поздних. Как показала практика, иногда некоторые стадии отсутствовали или бывали так плохо выражены, что их не удавалось отследить и соответственно проработать. К тому же, проявления горя на всех стадиях очень индивидуальны, следовательно, часто оставалось неочевидным, на что должны быть направлены усилия психотерапевта. Все это делало практическое применение этих описаний процесса горя трудным и неудобным.

На наш взгляд, не столь важно придерживаться в этом вопросе какой-либо определенной позиции, ведь при всей схожести протекания горя у разных людей все-таки имеются большие индивидуальные различия. Интенсивность и характер переживания будут определяться и мировоззрением человека, и его устойчивостью к стрессу, силой нервной системы, особенностями характера, наличием рядом других близких людей, наличием жизненных перспектив. Поэтому целесообразнее говорить не о том, какие стадии и какой продолжительности выделяют разные авторы, а о том, что повлияет на прохождение этих стадий конкретным человеком. В реальной жизни некоторые стадии могут отсутствовать, некоторые появляются с опозданием, человек может задержаться на какой-либо стадии, или сама реакция горя может возникнуть со значительным опозданием.

Как пишет Ф. Е. Василюк, большая часть работ по переживанию утраты опирается на положение о том, что ушедшего человека надо забыть, перестроить свой внутренний мир так, чтобы его там не было:

" Теория Фрейда объясняет, как люди забывают ушедших, но она даже не ставит вопроса о том, как они их помнят. Можно сказать, что это теория забвения. Суть ее сохраняется неизменной в современных концепциях. Среди формулировок основных задач работы горя можно найти такие, как «принять реальность утраты», «ощутить боль», «заново приспособиться к действительности», «вернуть эмоциональную энергию и вложить ее в другие отношения», но тщетно искать задачу поминания и памятования. И на психологическом уровне главные акты мистерии горя — не отрыв энергии от утраченного объекта, а устроение образа этого объекта для сохранения в памяти. Человеческое горе не деструктивно (забыть, оторвать, отделиться), а конструктивно, оно призвано не разбрасывать, а собирать, не уничтожать, а творить — творить память" .

Сам же автор исходит из точки зрения, противоположной Фрейду, его интересует не то, как мы забываем близких, но то, как мы их помним. Нам представляется более интересной и конструктивной именно эта точка зрения отечественного автора.

В этой работе нам бы хотелось упомянуть также подход Дж. Вильяма Вордена, описанный в статье В. Ю. Сидоровой. Ворден предложил вариант описания реакции горя не по стадиям или фазам, а через четыре задачи, которые должны быть выполнены горюющим при нормальном течении горя. Эти задачи по сути схожи с теми задачами, которые решает ребенок по мере взросления и отделения от матери. Ворден полагает, что хотя формы течения горя и их проявления очень индивидуальны, однако неизменность содержания процесса позволяет выделить те универсальные шаги, которые должен сделать горюющий, чтобы вернуться к нормальной жизни, и на выполнение которых должно быть направлено внимание терапевта. Задачи горя неизменны, поскольку обусловлены самим процессом, а формы и способы их решения индивидуальны и зависят от личностных и социальных особенностей горюющего человека. Четыре задачи горя решаются субъектом последовательно. Это удобно для диагностики, так как понять, какая психологическая задача решена, а какая нет, намного проще, чем определить плохо выраженную стадию горя. Кроме того, поскольку понятно, что есть решение данной задачи, понятно, куда должен быть направлен психотерапевтический процесс. Если задачи горя не будут решены горюющим человеком, горе не будет развиваться дальше и стремиться к завершению, следовательно, могут возникнуть проблемы в связи с этим даже через много лет. Реакция горя может блокироваться на любой из задач, и за этим может стоять разный уровень патологии. Остановка реакции на этапе решения каждой из задач горя имеет определенную симптоматику.

Концепция Вордена опирается на работы Фрейда, однако, автора нельзя обвинить в развитии «теории забвения», которую критикует Е. Ф. Василюк. Об этом говорит формулировка последней задачи горя, которая звучит следующим образом: выстроить новое отношение к умершему и продолжать жить. В первых работах Ворден формулировал эту задачу как «изъятие эмоциональной энергии из прежних отношений и помещение ее в новые связи». Однако позже он отказался от этой формулировки, во-первых, из-за некоторой ее механистичности и во-вторых, из-за того, что многими она понималась как исчезновение эмоционального отношения к умершему близкому человеку. Поэтому Ворден счел необходимым пояснить, что решение четвертой задачи не предполагает ни забвения, ни отсутствия эмоций, а только их перестройку. Эмоциональное отношение к умершему должно перемениться таким образом, чтобы появилась возможность продолжать жить, вступать в новые эмоционально насыщенные отношения. Описанные Ворденом четыре задачи горя будут еще упомянуты ниже, здесь лишь перечислим их. Ворден выделил следующие задачи: признание факта потери; переживание потери; наладка окружения, где ощущается отсутствие усопшего; выстраивание нового отношения к умершему, желание продолжать жить. Рассмотрим эти четыре задачи в соответствии со стадиями, выделенными Е. Ф. Василюком.

Ф.Е. Василюк так описывает стадии переживания горя:

" Начальная фаза горя — шок и оцепенение. «Не может быть!» — такова первая реакция на весть о смерти. Характерное состояние может длиться от нескольких секунд до нескольких недель, в среднем к 7−9-му дню сменяясь постепенно другой картиной. Оцепенение — наиболее заметная особенность этого состояния. Скорбящий скован, напряжен. Его дыхание затруднено, неритмично, частое желание глубоко вдохнуть приводит к прерывистому, судорожному (как по ступенькам) неполному вдоху. Обычны утрата аппетита и сексуального влечения. Нередко возникающие мышечная слабость, малоподвижность иногда сменяются минутами суетливой активности.

В сознании человека появляется ощущение нереальности происходящего, душевное онемение, бесчувственность, оглушенность. Притупляется восприятие внешней реальности, и тогда в последующем нередко возникают пробелы в воспоминаниях об этом периоде. А. Цветаева, человек блестящей памяти, не могла восстановить картину похорон матери: «Я не помню, как несут, опускают гроб. Как бросают комья земли, засыпают могилу, как служит панихиду священник. Что-то вытравило это все из памяти… Усталость и дремота души. После маминых похорон в памяти — провал» (Цветаева А. Воспоминания. М., 1971. С. 248). Первым сильным чувством, прорывающим пелену оцепенения и обманчивого равнодушия, нередко оказывается злость. Она неожиданна, непонятна для самого человека, он боится, что не сможет ее сдержать.

Как объяснить все эти явления? Обычно комплекс шоковых реакций истолковывается как защитное отрицание факта или значения смерти, предохраняющее горюющего от столкновения с утратой сразу во всем объеме. Будь это объяснение верным, сознание, стремясь отвлечься, отвернуться от случившегося, было бы полностью поглощено текущими внешними событиями, вовлечено в настоящее, по крайней мере, в те его стороны, которые прямо не напоминают о потере. Однако мы видим прямо противоположную картину: человек психологически отсутствует в настоящем, он не слышит, не чувствует, не включается в настоящее, оно как бы проходит мимо него, в то время как он сам пребывает где-то в другом пространстве и времени. Мы имеем дело не с отрицанием факта, что «его (умершего) нет здесь», а с отрицанием факта, что «я (горюющий) здесь». Не случившееся трагическое событие не впускается в настоящее, а само оно не впускает настоящее в прошедшее. Это событие, ни в один из моментов не став психологически настоящим, рвет связь времен, делит жизнь на несвязанные «до» и «после». Шок оставляет человека в этом «до», где умерший был еще жив, еще был рядом. Психологическое, субъективное чувство реальности, чувство «здесь и теперь» застревает в этом «до», объективном прошлом, а настоящее со всеми его событиями проходит мимо, не получая от сознания признания его реальности. Если бы человеку дано было ясно осознать, что с ним происходит в этом периоде оцепенения, он бы мог сказать соболезнующим ему по поводу того, что умершего нет с ним: «Это меня нет с вами, я там, точнее, здесь, с ним» .

Такая трактовка делает понятным механизм и смысл возникновения и дереализационных ощущений, и душевной анестезии: ужасные события субъективно не наступили; и послешоковую амнезию: я не могу помнить то, в чем не участвовал; и потерю аппетита и снижение либидо, этих витальных форм интереса к внешнему миру, и злость. Злость — это специфическая эмоциональная реакция на преграду, помеху в удовлетворении потребности. Такой помехой бессознательному стремлению души остаться с любимым оказывается вся реальность: ведь любой человек, телефонный звонок, бытовая обязанность требуют сосредоточения на себе, заставляют душу отвернуться от любимого, выйти хоть на минуту из состояния иллюзорной соединенности с ним.

Что теория предположительно выводит из множества фактов, то патология иногда зримо показывает одним ярким примером. П. Жане описал клинический случай девочки, которая долго ухаживала за больной матерью, а после ее смерти впала в болезненное состояние: она не могла вспомнить о случившемся, на вопросы врачей не отвечала, а только механически повторяла движения, в которых можно было разглядеть воспроизведение действий, ставших для нее привычными во время ухода за умирающей. Девочка не испытывала горя, потому что полностью жила в прошлом, где мать была еще жива. Только когда на смену этому патологическому воспроизведению прошлого с помощью автоматических движений (память-привычка, по Жане) пришла возможность произвольно вспомнить и рассказать о смерти матери (память-рассказ), девочка начала плакать и ощутила боль утраты. Этот случай позволяет назвать психологическое время шока «настоящее в прошедшем». Здесь над душевной жизнью безраздельно властвует гедонистический принцип избегания страдания. И отсюда процессу горя предстоит еще долгий путь, пока человек сможет укрепиться в «настоящем» и без боли вспоминать о свершившемся прошлом.

Итак, на первой стадии для переживающего утрату характерна реакция отрицания. Она может сменяться реакцией шока, однако, эти две реакции могут протекать и одновременно, шок может и предшествовать стадии отрицания. Некоторые проявления отрицания описаны в работе В. Ю. Сидоровой «Четыре задачи горя», в которой она опирается на концепцию В. Вордена:

Чаще встречающаяся и менее патологичная форма проявления отрицания была названа английским автором Горером мумификацией. В таких случаях человек сохраняет все так, как было при умершем, чтобы все время быть готовым к его возвращению. Например, родители сохраняют комнаты умерших детей. Это нормально, если продолжается недолго, таким образом создается своего рода «буфер», который должен смягчить самый трудный этап переживания и приспособления к потере. Но если такое поведение растягивается на годы, переживание горя останавливается и человек отказывается признать те перемены, которые произошли в его жизни, «сохраняя все, как было» и не двигаясь с места в своем трауре, — это проявление отрицания. Еще более легкая форма отрицания, когда человек «видит» умершего в ком-нибудь другом. Например, овдовевшая женщина видит мужа в своем внуке. «Вылитый дедушка». Такой механизм может смягчить боль потери, но редко удовлетворяет вполне: внук все-таки не дедушка, а если «он продолжает жить в детях», то с ними (детьми) все равно не вступишь в такие же отношения, как с покойным. И в конце концов эта ситуация заканчивается принятием реальности потери.

Другой способ, которым люди избегают реальности потери, — отрицание значимости утраты. В этом случае они говорят что-то вроде «мы не были близки», «он был плохим отцом» или «я по нему не скучаю». Иногда люди поспешно убирают все личные вещи покойного, все, что может о нем напомнить, — это поведение, противоположное мумификации. Таким образом пережившие утрату оберегают себя от того, чтобы столкнуться лицом к лицу с реальностью потери. Те, кто демонстрирует такое поведение, относятся к группе риска развития патологических реакций горя.

Другое проявление отрицания — «избирательное забывание». В этом случае человек забывает что-то, касающегося покойного. Например, клиент Горера, мужчина лет 35, потерявший отца в пятнадцатилетнем возрасте, не мог вспомнить его внешность, даже рост или цвет волос. После успешно проведенной терапии горя он вспомнил внешность отца, прожил все связанные с утратой чувства и смог вернуться к нормальной жизни.

Третий способ избежать осознания потери — отрицание необратимости утраты. Ворден приводил пример из своей практики. Женщина, потерявшая при пожаре мать и двенадцатилетнюю дочь, два года твердила вслух, как заклинание: «Я не хочу, чтобы вы умирали». Она говорила это так, как будто ее близкие еще не умерли и она этим заклинанием может сохранить их жизнь. Другой пример, когда после смерти ребенка родители утешают друг друга: «у нас будут другие дети и все будет хорошо». Подразумевается: мы заново родим умершего ребенка, и все будет, как было. Другой вариант этого поведения — увлечение спиритизмом. Иррациональная надежда вновь воссоединиться с умершим нормальна в первые недели после потери, когда поведение направлено на восстановление связи, но если эта надежда становится устойчивой, то это ненормально. У религиозных людей такое поведение выглядит немного иначе, поскольку у них другая картина мира. Тогда нормой будет критичное отношение горюющего к происходящему, он понимает, что в этой жизни уже никогда не будет вместе с покойным и воссоединится с ним только, прожив свою жизнь в этом мире так, как ее должен прожить добрый христианин или добропорядочный мусульманин. Это ожидание воссоединения после смерти не нужно разрушать, поскольку оно входит в нормальную картину мира глубоко религиозных людей.

Следующий шаг на этом пути — фаза поиска — отличается, по мнению С. Паркеса, который и выделил ее, нереалистическим стремлением вернуть утраченного и отрицанием не столько факта смерти, сколько постоянства утраты. Трудно указать на временные границы этого периода, поскольку он довольно постепенно сменяет предшествующую фазу шока и затем характерные для него феномены еще долго встречаются в последующей фазе острого горя, но в среднем пик фазы поиска приходится на 5−12-й день после известия о смерти.

В это время человеку бывает трудно удержать свое внимание во внешнем мире, реальность как бы покрыта прозрачной кисеей, вуалью, сквозь которую сплошь и рядом пробиваются ощущения присутствия умершего: звонок в дверь — мелькнет мысль: это он; его голос — оборачиваешься — чужие лица; вдруг на улице: это же он входит в телефонную будку. Такие видения, вплетающиеся в контекст внешних впечатлений, вполне обычны и естественны, но пугают, принимаясь за признаки надвигающегося безумия.

Существование ушедшего в сознании скорбящего отличается в этот период от того, которое нам открывают патологически заостренные случаи шока: шок внереалистичен, поиск — нереалистичен: там есть одно бытие — до смерти, в котором душой безраздельно правит гедонистический принцип, здесь — как бы «двойное бытие». «Я живу как бы в двух плоскостях» , — говорит скорбящий; где за тканью яви все время ощущается подспудно идущее другое существование, прорывающееся островками «встреч» с умершим. Надежда, постоянно рождающая веру в чудо, странным образом сосуществует с реалистической установкой, привычно руководящей всем внешним поведением горюющего. Ослабленная чувствительность к противоречию позволяет сознанию какое-то время жить по двум не вмешивающимся в дела друг друга законам — по отношению к внешней действительности по принципу реальности, а по отношению к утрате — по принципу «удовольствия». Они уживаются на одной территории: в ряд реалистических восприятий, мыслей, намерений («сейчас позвоню ей по телефону») становятся образы объективно утраченного, но субъективно живого бытия, становятся так, как будто они из этого ряда, и на секунду им удается обмануть реалистическую установку, принимающую их за «своих». Эти моменты и этот механизм и составляют специфику фазы «поиска» .

Затем наступает третья фаза — острого горя, длящаяся до 6−7 недель с момента трагического события. Иначе ее именуют периодом отчаяния, страдания и дезорганизации и — не очень точно — периодом реактивной депрессии. Сохраняются, и первое время могут даже усиливаться, различные телесные реакции — затрудненное укороченное дыхание, астения, мышечная слабость, утрата энергии, ощущение тяжести любого действия, чувство пустоты в желудке, стеснение в груди, ком в горле, повышенная чувствительность к запахам, снижение или необычное усиление аппетита, сексуальные дисфункции, нарушения сна. Это период наибольших страданий, острой душевной боли. Появляется множество тяжелых, иногда странных и пугающих чувств и мыслей. Это ощущения пустоты и бессмысленности, отчаяние, чувство брошенности, одиночества, злость, вина, страх и тревога, беспомощность. Типичны необыкновенная поглощенность образом умершего и его идеализация — подчеркивание необычайных достоинств, избегание воспоминаний о плохих чертах и поступках. Горе накладывает отпечаток и на отношения с окружающими. Здесь может наблюдаться утрата теплоты, раздражительность, желание уединиться. Изменяется повседневная деятельность. Человеку трудно бывает сконцентрироваться на том, что он делает, трудно довести дело до конца, а сложно организованная деятельность может на какое-то время стать и вовсе недоступной. Порой возникает бессознательное отождествление с умершим, проявляющееся в невольном подражании его походке, жестам, мимике.

Задача этой фазы в том, чтобы отделить прошлое от настоящего, научиться наблюдать прошлое именно как прошлое, чувствовать его, переживать, но находиться при этом в настоящем.

Бывшее раздвоенным бытие соединяется здесь памятью, восстанавливается связь времен, и исчезает боль. Наблюдать из настоящего за двойником, действующим в прошлом, не больно. В сознании появляются две фигуры: герой — образ «я» в прошлом и автор — я в настоящем. Происходит переосмысление ситуации, прошлое воспринимается не как место действия, а как некоторая другая реальность, похожая на ту, которую мы находим читая книгу или смотря кино. Здесь действительно происходит рождение первичного эстетического феномена, появление автора и героя, способности человека смотреть на прожитую, уже свершившуюся жизнь с эстетической установкой. Это чрезвычайно важный момент в продуктивном переживании горя. Наше восприятие другого человека, в особенности близкого, с которым нас соединяли многие жизненные связи, насквозь пронизано прагматическими и этическими отношениями; его образ пропитан незавершенными совместными делами, неисполнившимися надеждами, неосуществленными желаниями, нереализованными замыслами, непрощенными обидами, невыполненными обещаниями. Многие из них уже почти изжиты, другие в самом разгаре, третьи отложены на неопределенное будущее, но все они не закончены, все они — как заданные вопросы, ждущие каких-то ответов, требующие каких-то действий. Каждое из этих отношений заряжено целью, окончательная недостижимость которой ощущается теперь особенно остро и болезненно.

Эстетическая же установка способна видеть мир, не разлагая его на цели и средства, вне и без целей, без нужды моего вмешательства. Когда я любуюсь закатом, я не хочу в нем ничего менять, не сравниваю его с должным, не стремлюсь ничего достичь. Поэтому, когда в акте острого горя человеку удается сначала полно погрузиться в частичку его прежней жизни с ушедшим, а затем выйти из нее, отделив в себе «героя», остающегося в прошлом, и «автора», эстетически наблюдающего из настоящего за жизнью героя, то эта частичка оказывается отвоеванной у боли, цели, долга и времени для памяти. В фазе острого горя скорбящий обнаруживает, что тысячи и тысячи мелочей связаны в его жизни с умершим («он купил эту книгу», «ему нравился этот вид из окна», «мы вместе смотрели этот фильм») и каждая из них увлекает его сознание в «там и тогда», в глубину потока минувшего, и ему приходится пройти через боль, чтобы вернуться на поверхность. Боль уходит, если ему удается вынести из глубины песчинку, камешек, ракушку воспоминания и рассмотреть их на свету настоящего, в «здесь и теперь». Психологическое время погруженности, «настоящее в прошедшем» ему нужно преобразовать в «прошедшее в настоящем». В период острого горя его переживание становится ведущей деятельностью человека. Напомним, что ведущей в психологии называется та деятельность, которая занимает доминирующее положение в жизни человека и через которую осуществляется его личностное развитие. Например, дошкольник и трудится, помогая матери, и учится, запоминая буквы, но не труд и учеба, а игра — его ведущая деятельность, в ней и через нее он может и больше сделать, лучше научиться. Она — сфера его личностного роста. Для скорбящего горе в этот период становится ведущей деятельностью в обоих смыслах: оно составляет основное содержание всей его активности и становится сферой развития его личности. Поэтому фазу острого горя можно считать критической в отношении дальнейшего переживания горя, а порой она приобретает особое значение и для всего жизненного пути.

Ворден выделяет задачу, которую можно отнести к этой фазе. Она состоит в том, чтобы пережить боль потери. Имеется в виду, что нужно пережить все сложные чувства, которые сопутствуют утрате. Если горюющий не может почувствовать и прожить боль потери, которая есть абсолютно всегда, она должна быть выявлена и проработана с помощью терапевта, иначе боль проявит себя в других формах, например, через психосоматику или расстройства поведения. Паркс писал: «Если горюющий человек должен испытывать боль утраты для того, чтобы работа по преодолению этой утраты была сделана, тогда все, что позволяет избегать или подавлять эту боль будет продлевать срок траура». Реакции боли индивидуальны и не все испытывают боль одинаковой силы. У горюющего часто нарушается контакт не только со внешней реальностью, но и с внутренними переживаниями. «Вроде ничего не чувствую, даже странно», «Я думал, это бывает иначе, какие-то сильные переживания, а тут — ничего». Боль утраты ощущается не всегда, иногда утрата переживается как апатия, отсутствие чувств, но она должна обязательно быть проработана. Выполнение этой задачи осложняется окружающими. Часто находящиеся рядом люди испытывают дискомфорт от сильной боли и чувств горюющего, они не знают, что с этим делать и сознательно или бессознательно сообщают ему: «Ты не должен горевать». Это невысказанное пожелание окружающих часто вступает во взаимодействие с собственными психологическими защитами человека, пережившего утрату, что приводит к отрицанию необходимости или неизбежности процесса горя. Иногда это даже выражается следующими словами: «Я не должна о нем плакать» или «Я не должен горевать», «Сейчас не время горевать». Тогда проявления горя блокируются, эмоции не отреагируются и не приходят к своему логическому завершению.

Избегание выполнения этой задачи достигается разными способами. Это может быть отрицание (negation) наличия боли или других мучительных чувств. В других случаях это может быть избегание мучительных мыслей. Например, могут допускаться только позитивные, «приятные», по выражению Вордена, мысли об умершем, вплоть до полной идеализации. Это тоже помогает избежать неприятных переживаний, связанных со смертью. Возможно избегание всяческих воспоминаний о покойном. Некоторые люди начинают с этой целью употреблять алкоголь или наркотики. Другие используют «географический способ» — непрерывные путешествия или непрерывную работу с большим напряжением, которое не позволяет задуматься о чем-нибудь, кроме повседневных дел. Примером может быть случай, когда человек пошел на работу в день смерти своей матери при том, что он был лектор. Такая публичная работа не дает возможности расслабиться ни на секунду. То же он сделал в день похорон, причем специально попросил перестроить расписание. Это было очень целенаправленное поведение, позволяющее избежать переживаний, связанных со смертью матери. Паркс описывал случаи, когда реакцией на смерть была эйфория. Обычно она связана с отказом верить в то, что смерть произошла и сопровождается постоянным ощущением присутствия усопшего. Эти состояния обычно нестойкие. Боулби писал: «Раньше или позже все, кто избегает чувств, связанных с переживанием горя, ломаются, чаще всего впадая в депрессию». Одна из целей терапевтической работы с утратой — помочь людям решить эту трудную задачу горевания, открывать и проживать боль, не разрушаясь перед ней. Ее нужно прожить, чтобы не нести через всю жизнь. Если этого не сделать, терапия может понадобиться позже и возвращаться к этим переживаниям будет более мучительно и трудно, чем сразу пережить их. Отсроченное переживание боли труднее еще и потому, что если боль утраты переживается спустя значительное время, человек уже не может получить того сочувствия и поддержки от окружающих, которые обычно оказываются сразу после потери и которые помогают справиться с горем. Такое охранительное поведение имеет свои причины, и с ними нужно работать отдельно до начала работы с чувствами. Необходимо выяснить причины, по которым человек избегает переживаний, связанных с болью утраты, и сначала проработать их. Например, работать со страхом перед тяжелыми чувствами. В других случаях необходима смена стереотипа поведения, связанного с возникшим ранее запретом на открытое проявление чувств, или нужно понять, как быть с сопротивлением окружающих, которым некомфортно находиться рядом с человеком в остром горе.

Четвертая фаза горя называется фазой «остаточных толчков и реорганизации» (Дж. Тейтельбаум). На этой фазе жизнь входит в свою колею, восстанавливаются сон, аппетит, профессиональная деятельность, умерший перестает быть главным средоточением жизни. Переживание горя теперь не ведущая деятельность, оно протекает в виде сначала частых, а потом все более редких отдельных толчков, какие бывают после основного землетрясения. Такие остаточные приступы горя могут быть столь же острыми, как и в предыдущей фазе, а на фоне нормального существования субъективно восприниматься как еще более острые. Поводом для них чаще всего служат какие-то даты, традиционные события («Новый год впервые без него», «весна впервые без него», «день рождения») или события повседневной жизни («обидели, некому пожаловаться», «на его имя пришло письмо»). Четвертая фаза, как правило, длится в течение года: за это время происходят практически все обычные жизненные события и в дальнейшем начинают повторяться. Годовщина смерти является последней датой в этом ряду. Может быть, не случайно поэтому большинство культур и религий отводят на траур один год.

За этот период утрата постепенно входит в жизнь. Человеку приходится решать множество новых задач, связанных с материальными и социальными изменениями, и эти практические задачи переплетаются с самим переживанием. Он очень часто сверяет свои поступки с нравственными нормами умершего, с его ожиданиями, с тем, «что бы он сказал». Мать считает, что не имеет права следить за своим внешним видом, как раньше, до смерти дочери, поскольку умершая дочь не может делать то же самое. Но постепенно появляется все больше воспоминаний, освобожденных от боли, чувства вины, обиды, оставленности. Некоторые из этих воспоминаний становятся особенно ценными, дорогими, они сплетаются порой в целые рассказы, которыми обмениваются с близкими, друзьями, часто входят в семейную «мифологию». Словом, высвобождаемый актами горя материал образа умершего подвергается здесь своего рода эстетической переработке.

Задача этой стадии по В. Вордену состоит в наладке окружения, где ощущается отсутствие усопшего. Когда человек теряет близкого, он теряет не только объект, которому адресованы чувства и от которого чувства получаются, он лишается определенного уклада жизни. Умерший близкий участвовал в быту, требовал выполнения каких-то действий или определенного поведения, исполнения каких-либо ролей, брал на себя часть обязанностей. И это уходит вместе с ним. Эта пустота должна быть восполнена и жизнь организована на новый лад.

Организация нового окружения означает разные вещи для разных людей, в зависимости от тех отношений, в которых они были с умершим, и от тех ролей, которые умерший играл в их жизни. Паркс писал: «Во всяком горевании не всегда ясно, что представляет собой утрата. Потеря мужа, к примеру, может означать, например, — или не означать — потерю сексуального партнера, компаньона, бухгалтера, садовника, шута и т. д., в зависимости от тех ролей, которые обычно выполнял муж». Горюющий может осознавать или не осознавать те роли, которые усопший играл в его жизни. Даже если клиент не осознает эти роли, терапевту нужно для себя наметить, что клиент потерял и как это может быть восполнено. Иногда стоит проговаривать их с клиентом. Часто клиент спонтанно начинает делать это сам во время сессии. Горюющий должен приобретать новые навыки. Семья может оказать поддержку в их приобретении. Ворден приводил в пример свою клиентку, молодую вдову. Ее покойный муж относился к тому типу людей, которые склонны принимать на себя всю ответственность за происходящее и самостоятельно решать все проблемы. Жена жила с ним «как за каменной стеной». Муж делал для нее все. После его смерти вдова замкнулась и, не зная как взаимодействовать со внешним миром и решать возникающие за пределом семейного мирка проблемы, практически отказалась от социальной активности. Но когда один из ее детей начал плохо вести себя в школе, потребовались ее встречи с сотрудниками школы и социальными работниками. Волей-неволей ей пришлось преодолеть свое внутреннее сопротивление и выйти из дома во внешний мир. Она научилась взаимодействовать с сотрудниками школы, решила возникшую проблему, и это дало ей необходимый опыт и чувство, что трудности такого рода преодолимы. Часто у горюющего вырабатываются новые способы преодоления возникших трудностей и перед ним открываются новые возможности, так что происходит переформулирование факта потери в нечто, имеющее также позитивный смысл. Это частый вариант успешного завершения данной задачи[20].

Описываемое нами нормальное переживание горя приблизительно через год вступает в свою последнюю фазу — «завершения». Здесь горюющему приходится порой преодолевать некоторые культурные барьеры, затрудняющие акт завершения (например, представление о том, что длительность скорби является мерой нашей любви к умершему). Смысл и задача работы горя в этой фазе состоит в том, чтобы образ умершего занял свое постоянное место в продолжающемся смысловом целом моей жизни (он может, например, стать символом доброты) и был закреплен во вневременном, ценностном измерении бытия[5].

Завершающая задача горя по Вордену — это выстроить новое отношение к умершему и продолжать жить. Эмоциональное отношение к умершему должно перемениться таким образом, чтобы появилась возможность продолжать жить, вступать в новые эмоционально насыщенные отношения.

Многие неверно понимают эту задачу и поэтому нуждаются в терапевтической помощи для ее решения, особенно в случае смерти одного из супругов. Людям кажется, что если их эмоциональная связь с умершим ослабнет, то тем самым они оскорбят его память и это будет предательством. В некоторых случаях может возникать страх того, что новые близкие отношения могут тоже закончиться и придется снова пройти через боль утраты — такое бывает особенно часто, если чувство потери еще свежо. В других случаях выполнению этой задачи может противиться близкое окружение, например, начинаются конфликты с детьми в случае новой привязанности у овдовевшей матери. За этим нередко стоит обида — мать для себя нашла замену умершему мужу, а для ребенка нет замены умершему отцу. Или наоборот — если кто-то из детей нашел себе партнера, у овдовевшего родителя может возникать протест, ревность, чувство, что сын или дочь собирается вести полноценную жизнь, а отец или мать остается в одиночестве. Часто выполнению четвертой задачи мешает романтическое убеждение, что любят только раз, а все остальное — безнравственно. Это поддерживается культурой, особенно у женщин. Поведение «верной вдовы» одобряется социумом. По гарвардским исследованиям горя только 25% пожилых вдов вступало в повторный брак, немного больше процент молодых вдов и вдовцов. И это при том, что 75% разведенных вступают в повторный брак.

Выполнение этой задачи прерывается запретом на любовь, фиксацией на прошлой связи или избеганием возможности вновь столкнуться с утратой близкого человека. Все эти барьеры как правило сопровождаются чувством вины. Признаком того, что эта задача не решается, горе не стихает и не завершается период траура, часто бывает ощущение, что «жизнь стоит на месте», «после его смерти я не живу», нарастает беспокойство. Завершением выполнения этой задачи можно считать возникновение ощущения, что можно любить другого человека, любовь к усопшему не стала от этого меньше, но после смерти, например, мужа, можно любить другого мужчину. Что можно чтить память погибшего друга, но при этом придерживаться мнения, что в жизни могут появиться новые друзья. Ворден в качестве примера приводит письмо девочки, потерявшей отца, написанное матери из колледжа: «Есть другие люди, которых можно любить. Это не значит, что я люблю отца меньше» [20].

Утрата близкого — сложнейшее событие, затрагивающее все стороны жизни, все уровни телесного, душевного и социального существования человека. Горе уникально, оно зависит от единственных в своем роде отношений с ним, от конкретных обстоятельств жизни и смерти, от всей неповторимой картины взаимных планов и надежд, обид и радостей, дел и воспоминаний. И все же за всем этим многообразием типичных и уникальных чувств и состояний можно попытаться выделить тот специфический комплекс процессов, который составляет сердцевину острого горя. Только зная его, можно надеяться найти ключ к объяснению необыкновенно пестрой картины разных проявлений как нормального, так и патологического горя.

2. Психология детской потери

2.1 Некоторые особенности детской психики, которые влияют на переживания стресса. Особенности переживания у детей

Переживаниям ребенка много внимания уделял в своих работах Л. С. Выготский. В частности, он писал, что «переживание ребенка есть такая простейшая единица, относительно которой нельзя сказать, что она собой представляет — средовое влияние на ребенка или особенность самого ребенка; переживание и есть единица личности и среды, как оно представлено в развитии» (Собр. соч. Т.4, с.382). Для практики консультирования и для психотерапии очень ценным является высказывание Л. С. Выготского о том, что для понимания особенностей развития ребенка важна не сама объективная ситуация, а то, как ребенок переживает эту ситуацию. Именно поэтому одна и та же жизненная ситуация по разному влияет на развитие разных детей в силу различия их переживаний. Поскольку понятие «среда» включает в себя и отношение других людей (взрослых и сверстников) к ребенку, то эти отношения имеет смысл анализировать не только с объективной (независимой) точки зрения, но гораздо важнее понять, как существующие отношения переживаются ребенком. Таким образом получается, что поведение ребенка обуславливается его переживаниями, а переживания определяются внешней ситуацией. Изменить поведение ребенка можно, изменив его переживания, а изменить его переживание ситуации можно, изменив саму ситуацию, например, изменив стиль взаимоотношений взрослого и ребенка. Понимание того, какие именно изменения в среде требуются для положительного результата консультирования, психолог может почерпнуть только из анализа переживаний ребенка. По Выготскому, мы должны изучать среду через переживание, в котором преломлена эта среда, и только тогда мы поймем суть воздействия среды на ребенка. А это необходимо для постановки правильного диагноза при консультировании.

Говоря о переживаниях ребенка в критической ситуации необходимо прежде остановиться на некоторых общих особенностях детской психики. В частности, детская психика отличается от взрослой своей подвижностью, неустойчивостью, готовностью усваивать новое. В. В. Зеньковский отмечает такую особенность детской психики как власть момента. Он описывает это следующим образом: «Для правильной оценки детских радостей и горестей надо иметь в виду, что эти радости и горести дети переживают глубже, потому что детское сознание узко, память слабо окрашивает то, что привносит жизнь: дитя живет моментом. Власть момента над детской душой вообще чрезвычайно типична, и с особой силой она выстуает в раннем детстве (под которым Зеньковский подразумевает период с рождения до 5−6 лет). Дети не знают продолжительных радостей или горестей, но зато отдаются им всей полнотой своего существа» [14]. Это легко объясняется, если исходить из того, что понятием времени ребенок начинает овладевать, как пишет Захаров, только в 5−6 лет [13], ведь тогда он не способен воспринимать себя в прошлом и будущем, и кажется, что-то, что есть сейчас всегда было и всегда будет. «Здесь, в этой глубине и узости чувств лежит причина эмоциональной подвижности ребенка: дитя как бы випивает до дна чашу радости и скорби и переходит к новому чувству, легко забывая о прежнем. Власть момента в детской душе, создавая эмоциональную подвижность, делает ребенка психически уязвимым, беззащитным. Взрослые, переживая самые тяжелые чувства, одновременно имеют в душе много других чувств: жизнь, широкая, разнообразная, привязывает к себе бесчисленными мелкими радостями, удовольствиями, которые как бы смягчают острые углы тягостных прерживаний. Мы как бы устанавливаемся на мысль, что жизнь еще может перемениться, и мы забудем все горькое, скорбное, что ныне переживаем. Эта мысль, хотя бы мы ее и не пускали в сознание, как итог нашего опыта, как жизненное наше убеждение, кладет свою печать на все наши убеждения и смягчает их: от глубокого горя спасают нас мелочи, от трагедии удерживают мелкие радости и ставшие приятными привычки. Но для ребенка это еще закрыто — ничто не может смягчить его обид. Ребенок может забыть свое горе, но пока он его переживает, оно для него глубоко, безвыходно, бездонно» [14].

Детское переживание отличается от взрослого в той же степени, в которой отличается от взросолого его уровень эмоционального и когнитивного развития. Ребенок отличается от взрослого степенью осознанности происходящего. Его мировоззрение находится в стадии формирования, представление о мире постоянно меняется, углубляется. Детское мышление отличается мифологичностью, это тот вид мышления, в котором понимание реальных закономерностей жизни переплетается с верой в сверхъестественное (хотя, для ребенка это как раз естественная сторона жизни). Ребенок также отличается большей пластичностью психических процессов: он легче усваивает новое, ему легче поверить в то, что для взрослого требует доказательств. Что касается детей, оказавшихся в стрессовой ситуации, то они по отношению к своим ровестникам в нормальных условиях, проявляют гораздо большую внушаемость, что во многом облегчает психологическую помощь детям, однако имеет и негативные последствия: неспособность самостоятеьно справляться со многими вещами, которые ребенок уже умел до трагедии, неустойчивость эмоциональных состояний, из-за чего требуется постоянное наблюдение за сотоянием ребенка. Это отмечает В. С. Мухина, описывая работу с детьми, пострадавшими от землетрясения в Армении[18].

Ребенок отличается также эмоциональной зависимостью от взрослого. Известно, что чем младше ребенок, тем хуже он переносит разлуку с матерью. Кроме того надо отметить, что именно мать играет важнейшую роль на первых этапах развития ребенка. Разлука с матерью или лицом, заменяющим ее, всегда оказывает сильное негативное воздействие на развитие ребенка. Боулби наиболее четко, по-видимому, высказал предположение, что долговременная разлука ребенка с матерью или с иным лицом, занимающим ее место, в первые три — пять лет жизни приводит, как правило, к нарушению психического здоровья ребенка, оставляя последствия, которые можно постоянно наблюдать во всем дальнейшем развитии его личности. Биологическая зависимость ребенка от матери только в течение грудного возраста превращается в эмоциональную зависимость. Наибольшую опасность для его дальнейшего психического развития сепарация будет представлять в период, когда данная зависимость уже полностью развилась. У ребенка создается специфическая связь не только с матерью, но весьма быстро и с остальными членами семьи и со всеми, кто с ним каким — либо образом имеет дело. У него образуется, однако, и определенное особое отношение к домашней среде, к атмосфере, которая здесь имеет место, к определенным предметам, игрушкам и т. п. Чем старше ребенок, тем больше связей образовывается у него с окружающими людьми, тем сильнее эти связи. Поэтому разлука с одним и тем же человеком может практически не повлиять на развитие ребенка, если она произошла в одном возрасте, но оказать существенное влияние в более позднем, когда с этим человеком образовалась эмоциональная связь.